Часть 13

Он безумно плохо спал этой ночью. Не то, чтобы не мог заснуть, или его что-то беспокоило. Просто всё нутро затопила какая-то грусть и безысходность, беспросветная глухая тоска, которая безучастно и надоедливо ворочалась внутри, мешая спокойно спать. Она пришла внезапно, когда вся реальность его положения в этом доме обрушилась на него, качнув своим мёрзлым дыханием язычки почти прогоревших свечей, и теперь искала удобного, тёплого места в этом хрупком и новом для неё теле. В его, Фрэнка, теле…

Он даже смог заснуть, но то зыбкое нахождение между миром бессознательного - борющихся друг с другом мыслей и чувств, и миром снов, где он, решившийся признаться и получивший в ответ только презрение и отчуждённую, страшную холодность, - сложно было назвать полноценным отдыхом. Это скорее походило на изощрённую пытку сознания, которой юноша не мог сопротивляться, даже получая от этого какое-то неуместное, нездоровое удовольствие.

Ослабший, напуганный, он принимал это надоедливое ворочание внутри как что-то заслуженное, призванное проучить его, так смело и необдуманно замахнувшегося на тайну Джерарда, нарушившего запрет, отдавшегося в цепкие объятия любви и страсти, не сумевшего удержаться в рамках... Ведь до того первого злополучного бала любить наставника было так приятно и спокойно - это чувство не вызывало такого всепоглощающего желания, не травило душу надеждой на прикосновение или взгляд, приправленный острой нотой пряной похоти.

Он сам позволил себе переступить черту и сам же сейчас дрожащими пальцами, что постоянно роняли мел, старательно вычерчивал новый круг «от бесов» вокруг своего маленького тоскующего тела. Его не защищали больше крылья. Они разлетелись нежными танцующими перьями, а те - растаяли, истлели в душном воздухе его спальни.

И не было жаль. Именно это пугало и беспокоило Фрэнка больше всего - что он не сожалел ни о чём содеянном. Юноша корил себя только за малодушие, не дающее ему сейчас мыслить холодно и рационально, как Джерард, а никак не за действия или поступки, принесшие ему столько счастья и непередаваемых настоящих ощущений, доказательств, пусть и спорных, реальности его любви.

Забывшись только под утро, он проснулся от первых еле слышных шагов по коридору за своей дверью.

«Маргарет, - узнал он звучание неторопливой, чуть тяжеловатой походки, - как ей удаётся вставать в такую рань?»

Из створок приоткрытого окна доносилось негромкое пение парковой малиновки, и голова чувствовалось тяжёлой жестяной бочкой без содержимого. Казалось, стоит задеть её лишь пальцем, как она невыносимо отвратительно загудит, завибрирует своими холодными боками.

Это была насмешка судьбы, но сейчас Фрэнку казалось, что так себя должна была чувствовать бедная принцесса, которую пригрели во дворце непутёвого принца и заставили спать на горошине, накидав на неё в беспорядке старые пыльные перины, до сих пор благополучно лежавшие в чулане.

«Принцесса на обломанных крыльях, - горько улыбнулся Фрэнк, стараясь медленно встать, чтобы не потревожить и без того странно ощущавшуюся голову. - Посмотрим, как выглядит этим прекрасным утром твоё неземной красоты личико?»

- О Господи!.. - сдавленно простонал юноша, добравшись до трюмо с тройным зеркалом. С таким лицом весь его сегодняшний план мог пойти насмарку. - Возьми себя в руки, неотёсанный слюнтяй! - шёпотом проговорил он своему отражению, придвинувшись как можно ближе к поверхности и разглядывая нежно-лиловые круги под нижними веками и лихорадочно блестящие глаза, бледные потрескавшиеся губы в обрамлении пробивающейся щетины. - Если ты не способен даже на такую малость - то лучше собирай вещи и проваливай на все четыре стороны, такие симпатичные мальчики всегда найдут, куда пристроить своё безвольное тоскливое тело. Не стоит позорить подобным поведением гений своего учителя, Томас Айеро младший! Разве ради этого ты, как крыса, переплыл океан в трюме с такими же отчаявшимися? Ради этого ты сражался за хлеб и яблоки на улицах Парижа - чтобы сейчас опустить руки? Бесхребетный ты тюфяк!

Он улыбнулся. Почему-то последнее ругательство так жутко контрастировало с его видом, что привело в чувство. Бледный, осунувшийся, не выспавшийся - да! Но никак не бесхребетный тюфяк, таким он никогда не был.

Оттолкнувшись руками от столика трюмо, на который он всё это время опирался, Фрэнк первым делом выскочил на балкон. Прямо как был со сна - нагим, даже без ночной рубашки. Он жарко смутился, вспомнив, при каких обстоятельствах вчера оказался без неё, а также то, что где-то в складках его замаранной простыни мирно покоится сейчас подарок Люциана.

«Ну, Люци, ну постой… - думал он, предвкушающе улыбаясь, перепрыгивая с одной ноги на другую на довольно свежем утреннем воздухе, держась за балконные перила. - Несмотря на то, что подарок твой пришёлся мне по вкусу, я покажу тебе, как дарить мне такие развратные вещи. Надо ведь и стыд знать!»

Почувствовав, как все части тела подтянулись и покрылись крупной гусиной кожей, Фрэнк решил, что уже достаточно взбодрился и проснулся.

Внутри на табуреточке у трюмо стоял небольшой тазик и кувшин с водой. Тщательно умывшись, юноша мягко растёр полотенцем лицо и с силой, более жёстко - всё тело. Теперь стоило побриться.

Фрэнк любил бриться. Было в этом что-то неповторимо мужественное, какая-то каждодневная игра со смертью - подставлять горло под лезвие опасной, острой бритвы - не самый спокойный аттракцион. А ещё он навсегда запомнил, как Джерард учил его, шестнадцатилетнего юнца с едва пробивающейся мягкой щетиной, делать это правильно.

«Не жалей мыла, мой мальчик, - смеясь, говорил он, пока Фрэнк отфыркивался от пены, что лезла ему в нос, - ведь мыло - это залог хорошего скольжения и чистого бритья».

Фрэнк улыбнулся своим воспоминаниям, уверенно и привычно водя взмыленным помазком по скулам, щекам, подбородку и верхней части шеи. В тот раз Джерард стоял сзади, тесно прижавшись, и направлял его руку перед зеркалом в ванной, выглядывая из-за плеча. Он из всего пытался сотворить шутку, в то время как мальчик, сам не отдавая себе отчёта, впервые испытывал накатывающий жар, вызванный теплотой прильнувшего к спине тела.

«Бритва должна быть идеально острой и храниться в сухости. Не позволяй относиться к лезвию халатно, тогда и оно, почувствовав уважение, не причинит тебе вреда. И твёрже держи руку, сталь не любит трусов и слабаков» - учил его мужчина, в то время как его ученик благоговейно взирал на подарок к первому бритью, подсунутый почти под нос - длинное туманно-серое лезвие, искрящееся обточкой по самому краю кромки, удерживаемое рукой наставника за украшенную перламутром ручку.

Подхватив ту самую бритву со столика, заученным движением заставляя её раскрыться, Фрэнк приподнял подбородок, открывая намыленную, пенную, такую беззащитную шею, и поднёс к ней лезвие.

«Помни, достаточно одного движения поперёк, - Джерард резко двинул вбок рукой с бритвой, от чего мальчик на секунду зажмурился, - как всё это бритьё может закончиться весьма и весьма скверно. Ты понял меня? - увидев испуганное кивание в отражении и ободряюще улыбнувшись, мужчина продолжал, - поэтому не торопясь и не волнуясь, мы двигаемся только так, - и он, приставив лезвие к самой нижней намыленной кромке шеи, нежно повёл его, - снизу вверх, Фрэнки. Снизу вверх».

Сейчас юноша точно так же улыбался, как и тогда, только никто уже не ругал его за это и не кричал, как опасно двигать мимическими мышцами лица, когда бреешься. Но как было удержаться от смеха, когда наставник, от сосредоточенности и усердия приоткрывший рот и высунувший самый кончик языка, выглядел так забавно?! Его наморщенный лоб и сведённые к переносице густые чёткие брови только добавляли комической картине завершенности, и в итоге бритва оказалась в руках Фрэнка со словами: «Тебе смешно? Попробуй-ка тогда сам».

В тот раз он даже взять её сразу правильно не смог, слегка порезав о лезвие случайно попавший на него палец.

«Бестолочь!» - выругался Джерард, незамедлительно отправляя кровящую фалангу себе в рот, и это воспоминание долгое время было самым сладким и жарким, самой сокровенной ночной фантазией шестнадцатилетнего Фрэнка, который тогда впервые, смущаясь, под покровом ночи решился ласкать себя, вспоминая затягивающую горячую влажность рта наставника, шершавость языка, проходящего по ранке, слизывающего кровь. В ту ночь он первый раз узнал, что означает - довести себя до края, что значит - плавиться от желания.

Даже сейчас, спустя четыре года, эта картина, такая яркая и живая, заставила лёгкую тёплую волну возбуждения пронестись по телу юноши, но он тут же осадил себя: «Остынь, бесстыдник. Тебе уже давно не шестнадцать».

Его отражение... Гладко выбритое лицо, ещё слегка блестящее от травяной благовонной мази, которая успокаивала и приятно холодила кожу. Тёмные дуги бровей и едва заметный шрамик между ними - ещё в Англии, будучи маленьким ребёнком, Фрэнк неудачно упал с качели и сильно приложился лицом о камень на земле. Эта отметина словно напоминала ему о его прошлом, о тех, кто остался за чертой навсегда и теперь если и наблюдают за ним, то находясь в ином, лучшем, как надеялся юноша, мире.

Скулы… Фрэнку определённо нравились его скулы. Они были необычны для чуть удлинённых костлявых лиц французов. Эти скулы достались ему от отца, в котором ещё проявляла себя далёкая разбавленная итальянская кровь.

Юноша сидел перед трюмо на небольшом мягком кресле, задумчиво водя большой массажной расчёской по тёмно-каштановым волосам. Пряди ложились красиво и ровно, шевелюра поблёскивала бликами от падающего на неё света, а Фрэнк всё не отрывал взгляда от отраженной резкой линии своих гладко выбритых скул. Они были широкими и… дерзкими? «Да, именно дерзкими», - он улыбнулся, найдя такое удачное определение. Оно очень подходило ко всей его сегодняшней затее, и если он собирался появиться в столовой не слишком позже Джерарда, ему следовало поторопиться.

Несколько штрихов макияжа на лице: чуть выбелить кожу, немного лихорадочного румянца по самому краю висков, пара штрихов по векам специальным карандашом - тут он задержался чуть дольше, потому что требовалось сделать мазки незаметными, но всё же придать взгляду глубины, - и он был готов. С достоинством, начиная правильно дышать, чтобы не поддаться нарастающему волнению и панике, оглядев себя в зеркало, Фрэнк довольно ухмыльнулся. Потом сделал растерянно-невинное лицо. Затем оно плавно перетекло в сонливо-уставшее, с полуприкрытыми глазами. Дальше последовало выражение испуга, удивления и сожаления - он даже задышал чуть чаще, подыгрывая себе. Разогрев таким образом свою мимику, юноша направился к гардеробу.

Выбрав самые обтягивающие бриджи и шёлковую, но не слишком нарядную рубаху с глубоким вырезом горловины, начал неторопливо, прочувствованно одеваться - скользя складками ткани прямо по нагой коже, заставляя их соприкасаться, чувствуя телом чуть грубоватое сукно штанин и тяжёлую скользкую холодность шёлка. Не завязывая вырез, юноша глубоко нагнулся вперёд, проверяя свои расчёты. Всё верно, ткань охотно и приятно скользнула к шее, обнажив спину.

Напоследок ещё раз окинув свой образ придирчивым взглядом, Фрэнк мысленно перекрестился и, глубоко вдохнув, чтобы затем резкими короткими толчками выдохнуть воздух, направился к столовой.

По дому уже вовсю разносились убийственно аппетитные ароматы свежей сдобы и ещё чего-то вкусно-ванильного - юноша с улыбкой предположил, что это был тот самый заварной крем, о котором он просил вчера Маргарет. Перед поворотом внизу лестницы он замер, услышав негромкие голоса, переговаривающиеся в столовой. Маргарет и Джерард, просто прекрасно! Будто сам Господь помогал исполнению его плана. Чуть помедлив, несколько раз нервно дёрнув плечами, юноша, наконец, легко ссутулился и, изображая заспанность и широкий зевок, появился в проёме двери.

- Доброе утро всем, - вяло сказал он, справляясь с зевотой.

- Утро, Франсуа. Ты в кои-то веки подошёл к завтраку вовремя, а не раньше или позже, как это бывает обычно, - мягко пожурила его Маргарет, как раз несущая до стола красивое блюдо, полное ещё тёплых круассанов, часть из которых истекала заварным кремом из неплотно скрученных дырочек по бокам.

- Доброе утро, Фрэнки. Как спалось? - участливо поинтересовался наставник, с любопытством разглядывая своего сонного и слегка растрёпанного подопечного. - Выглядишь не слишком бодрым.

Что-то сегодня было во Фрэнке странное, что существо внутри мужчины встало в охотничью стойку, азартно поводя ноздрями по ветру. Какая-то излишняя бледность? Или лихорадочный блеск тёмных глаз? А может, чересчур выделяющиеся в вырезе рубахи ключицы и яремная впадина?..

- Я плохо спал сегодня, простите мне мой вид. Проснулся совершенно обессиленным, - Фрэнк устало привалился к высокой деревянной спинке, чуть запрокидывая голову назад, буквально выставляя напоказ свою шею и адамово яблоко, лениво сглатывающее слюну. - Меня мучили кошмары…

- Правда? - настороженным тоном спросил Джерард. - Мне показалось ночью, будто я что-то слышал из твоей комнаты, но потом всё стихло, и я так и не понял, возможно, мне это просто приснилось. В следующий раз лучше зайти разбудить тебя? - участливо и серьёзно спросил наставник.

Чувствуя, как сердце пропускает пару ударов, а внутренний голос вопит: «Развратный бесстыдник, не мог вести себя тише?!», и «Боже упаси заходить ко мне ночью в такой ситуации, месье Джерард!», Фрэнк сонно потянулся, закидывая руки за голову:

- Это правда был очень неприятный сон. Про ангелов… - как можно безразличнее сказал он.

- Что же может быть неприятного в сне про ангелов? - искренне удивился Джерард, не сводя глаз с ученика, схватывая каждое движение его сонного, будто бы ещё горячего от тепла постели тела.

- О, я не договорил, кажется, - сказал юноша, плавно перетекая в новую позу: вытягивая руки на столе и чуть наклоняясь вперёд, так, чтобы в широком вырезе ворота явно читалась его грудь. - Это были падшие ангелы, - он вдруг резко перевёл взгляд с круассанов, которые разглядывал всё это время, на наставника. - Знаете, такие… с обломанными кровоточащими крыльями за спиной. Казалось, они падали с небес не по своей воле, будто бы кто-то помогал им упасть… - Фрэнк неторопливо облизал сухие губы, а потом повернулся назад, к Маргарет.

- Марго, можно стакан воды? Очень хочется пить.

Получив и неаккуратно - так, что немного пролилось по краям губ, - осушив половину, он продолжил:

- Они кричали нечеловеческими, совершенно дикими голосами, Джерард… Будто оплакивая свои крылья. Их слёзы были цвета крови, а лица - невыразимо прекрасны в своей скорби. И всё вместе это создавало ужасную картину судного дня… - юноша замолчал, решив выпить воду до конца.

- И чем закончился твой сон? Или он оборвался на плаче ангелов? - хрипловато спросил наставник, разглядывая то свои тонкие пальцы с аккуратным маникюром, то снова глядя на ученика.

- Не совсем. В какой-то момент они переставали, наконец, плакать и издавать эти ужасные, раздирающие душу звуки. Оглядывались по сторонам и начинали обреченно, нехотя идти куда-то. Множество, множество ангелов с обломанными крыльями, потухшими взглядами и поблёкшим золотом волос, слепо идущих во все стороны света в совершенной тишине - вот это была поистине безумная в своём ужасе картина. Я проснулся в холодном поту на мокрых простынях, и до сих пор чувствую холодок по позвоночнику, - Фрэнк нервно передёрнул плечами от этих воспоминаний.

- Воистину очень печальный и образный сон, Фрэнки.

Маргарет ставила на стол большой горячий кофейник, сливочник со свежими сливками и красивую фарфоровую маслёнку.

- Что я сижу? - тихо проговорил юноша и резко встал со стула, помогая составлять чашки с блюдцами и выкладывать на стол ложки. - Я помогу, Марго, присаживайся. Ты и так всё утро на ногах у печи, - заботливо сказал он и начал разливать кофе по чашкам.

Он стоял справа от сидящего хозяина, и в тот момент, когда Фрэнк хотел взять со стола чайную ложечку, чтобы положить сахар, как любит Джерард, как та неловко выскользнула из пальцев, со звоном падая под стол.

- Ох, да что это такое? - раздосадованно вздохнул юноша, опускаясь на колени рядом с наставником. - Простите меня, я подниму, - и он, грациозно опустившись на руки и отставив назад бёдра, по-кошачьи выгнул спину, забираясь под скатерть головой. Фрэнк точно чувствовал, как тесно врезалась ткань между ягодиц, и отлично представлял, как интересно выглядит сейчас в такой позе. Ложка лежала тут, под рукой.

- Как она так далеко закатилась? - возмутился он, обхватывая холодный металл пальцами и припадая на локтях, ещё больше прогибаясь в спине, чувствуя, как тяжёлый шёлк рубашки послушно сползает в сторону лопаток, оголяя поясницу и красивые, чуть напряженные сейчас, мышцы вдоль позвоночника. Он с удовольствием отметил, как носок левой туфли хозяина отбивает еле заметный нервный ритм.

- Нашлась! - по-мальчишески повиляв от радости бёдрами, он, наконец-то, вылез из-под стола, сняв с плеч края скатерти.

- Ты сегодня похож на геолога, Франсуа - хохотнула Маргарет, когда его растрёпанная тёмно-каштановая макушка появилась над уровнем столешницы. - Сам же теряешь, сам же откапываешь из недр…

- Не стоило так беспокоиться, - послышалось со стороны наставника, и Фрэнк решил - пора, надо прекращать этот маскарад, и делать это как можно эффектнее.

Начав подниматься с пола, он вдруг как-то неловко пошатнулся и, пытаясь выправиться, впечатал руку в край блюда с круассанами. Не выдержав издевательств над своей нежной натурой, они резко выпустили длинные струи крема прямо на Джерарда - рубаха от ворота до низа, а так же пах и верх холщовых бриджей оказались безнадёжно запачканы.

- Господи, - сдавленно простонал Фрэнк, - да что это со мной такое сегодня? Подождите, я сейчас всё уберу! - Маргарет тоже поднялась с места, но Фрэнк уже схватил единственное оставленное полотенце и салфетку и снова оказался на коленях перед Джерардом.

- Я пойду за салфетками, почему-то здесь нет ни одной, - удивилась женщина и вышла из столовой.

Фрэнк торопливо стирал с переда рубахи крем, стараясь прикасаться взволнованно, но всё же нежно к груди оторопевшего наставника, и не прекращал раскаянно лепетать:

- Простите меня, я так неловок сегодня! Это всё из-за того, что не выспался, - оправдывался он, растерянно и чуть испуганно вглядываясь в лицо Джерарда, который был явно озадачен и слегка шокирован - всё происходило так быстро. Меж тем Фрэнк успел полностью испачкать и откинуть бесполезную теперь салфетку и уже полотенцем продвигался ближе и ближе к паху.

- Не знаю, что на меня нашло, - лепетал юноша, - ох! Уже совсем грязное! - возмутился он, откидывая полотенце на спинку стула. - Суетливо оглядевшись, сказал: - Позволите? Маргарет так старалась, безумно жалко - всё пропадёт… - и, прежде чем мужчина успел понять и ответить, стал пальцами ловко соскребать крем прямо с промежности, внутренне отмечая с гордостью, что там, под тканью, не всё спокойно.

- Фрэнк… - голос наставника не предвещал ничего хорошего. Он был глух и казалось, слегка клокотал. Момент истины. Именно сейчас нельзя ударить в грязь лицом. Нельзя выдать себя…

- Да? - робко, вопросительно поднял глаза на мужчину и совершенно естественным движением запустил оба пальца, вымазанных в креме больше остальных, в рот, чуть зажмурившись от удовольствия. - Невероятно! На самом деле вышло очень вкусно!

Потом замолчал, видя, как в глазах Джерарда туманится гнев, а под тканью паха что-то ощутимо дёрнулось в тот момент, когда он с чувством облизывал пальцы - но ведь на самом деле безумно вкусно! Замер под этим немигающим взглядом, потерялся, и глаза его сейчас как у загнанной, испуганной лани... Фрэнк точно знал, как это выглядит со стороны - обезоруживающе.

- Джерард? Я что-то не то сделал?.. - зачастил он взволнованно. - Не злитесь, прошу вас, я не хотел вымарать вас в креме, мне так стыдно… Я слишком неловок сегодня, - Фрэнк покаянно опустил голову, не переставая смотреть из-под приопущенных ресниц на явную выпуклость между ног наставника. Юноша ещё не верил в свой успех - неужели получилось?! И, как завершающий штрих, очень тихо прошептал:

- Простите меня. Если вы считаете заслужившим наказание...

Джерард ещё мгновение ничего не предпринимал, а потом довольно импульсивно встал, отодвигая ногами стул. Его голос звучал достаточно спокойно, если бы только не лёгкая осиплость:

- Не бери в голову, мой мальчик, всё в порядке. Спасибо, что помог, но я, пожалуй, пойду переоденусь.

Тот только кивнул в ответ, и мужчина поспешно вышел из кухни, послышались частые шаги по лестнице.

Буквально сдувшись от схлынувшего напряжения, осев, как пена в ванной, Фрэнк уткнулся в сгиб локтя, покоившийся на столе. Никто этого не видел, но юноша широко и довольно улыбался с закрытыми глазами.

Он сыграл достойно.

Поиск по сайту: