Часть 18

– Джерард Артур Уэй, – провозгласил лакей, открывая вычурно украшенные позолотой двери. За ними мужчину ожидала та же комната, в которой они общались с королевой в последний раз – малая гостиная в её собственном небольшом дворце – Трианоне, напрямую соединяющаяся со спальней. Принимать посетителя именно там могло считаться проявлением особого расположения, потому как все официальные приёмы проводились на первом этаже в большой гостиной зале.

Здесь же было всё очень уютно и лично: и красивые, нежнейших оттенков лёгкие портьеры из натуральных тканей, и множество крупных фарфоровых ваз с цветами, испускающими свежие, приятные запахи, и светлая изящная мебель, то и дело заставляемая разными дорогими безделушками, начиная с хрустального слона до сандаловой шкатулки, – всё это говорило о женской руке, тонком вкусе своей хозяйки и некоторой её мечтательности.

Её величество королева Мариэтта сидела на софе с небольшой книгой в руках, и, несмотря на её опущенные плечи и позу, выражавшую общую усталость этой женщины, она тепло улыбнулась Джерарду, едва тот склонился около неё в учтивом поклоне и для приветственного поцелуя руки.

– Я скучала, Джерард. Как вы? Что слышно в пригородах?

– Ваше Величество, осмелюсь сказать, что очарован, - Уэй учтиво коснулся губами предложенной ему руки. - Со мной и моими подопечными всё в порядке, я искренне благодарю вас за беспокойство…

– Присаживайся, – мягко перебила его королева, легко хлопая чуть пухловатой кистью по ткани обивки рядом с собой. Мужчина послушно сел и продолжил:

– В пригородах пока тихо, слава Богу, но вот по пути сюда нам пару раз преграждали дорогу демонстранты с лозунгами и транспарантами. Люди настроены серьёзно, рано или поздно королю придётся выйти на диалог, перестав отсиживаться за стенами Лувра…

Женщина звонко и мелодично рассмеялась.

– Иосэфу? Выйти на диалог с этими разъяренными несчастными людьми? Ох, Джерард, вы меня рассмешили! Он спит и видит лишь то, что его ставленники настроят толпу так, чтобы со свободной душой отправить неудобную для его правления королеву в ссылку, очернить меня, добиться отречения от престола. Он собирается обвинить в творящихся беспорядках меня, а сам – предстать спасителем народа. Но ниточки управления вырвались из его рук, и теперь никто не знает, чем начатое им непотребство вообще может закончиться. Он разжёг костёр, который вряд ли сможет погасить в одиночку. А я… Я не собираюсь помогать ему ни в чём. Я просто буду рядом со своим народом, куда бы это ни привело меня. Ты знаешь, я пересмотрела часть своих расходов и сильно сократила некоторые, чтобы отправлять больше средств на благотворительность, – женщина замолчала, закрывая книгу, и отвела глаза к окну. Сделав несколько неглубоких вдохов-выдохов, она тихо продолжила: – Я знаю, что очень виновата. Я была так слепа и погружена в свои переживания, что пропустила происходящее в стране. Я топила горе в фонтанах с шампанским и тратила невозможные средства на новые наряды, о, тебе лучше не знать, насколько они были велики… Я думала, что эта яркая больная радость заставит меня жить и чувствовать снова, но у меня ничего не вышло. Я лишь упустила время и свою страну. Я была очень плохой королевой, слишком много во мне женского, и с этим ничего не поделать, – она вновь остановилась, так и не поворачиваясь к собеседнику, а Джерард смотрел на её профиль с нежной грустью и сочувствием, разглядывая красивый точёный нос и ушную раковину, чуть занавешенную локоном волос. Он до сих пор видел в ней ту молодую женщину, что решилась на его услуги, что поверила обещаниям и дала ему шанс, который он не упустил. Сейчас Мариэтта выглядела безмерно уставшей и даже постаревшей, из её одухотворённого некогда лица утекли в неизвестность последние искры жизни, делавшие её такой красивой и притягательной во времена его юности. Но Джерард помнил её прежнюю, и тот образ чудесно накладывался на нынешний, потускневший и поблекший от множества переживаний, и не позволял мужчине забывать хоть что-либо из их общего прошлого.

– Я так беспокоюсь за Вас… Не лучше ли будет уехать в другую вашу резиденцию? Подальше от Парижа?

– Милый Джерард, – с грустной улыбкой и влажными глазами повернулась она к говорящему, – прошу вас, беспокойтесь за свою семью. За тех людей, которые зависят от вашего благополучия. А за меня побеспокоится сам Господь: ведь я Его ставленница на этой земле и коронована под Его присмотром. Он не оставит меня. И давайте перейдём к нашим делам, пока у Луизы занятия с учителями? Я бы не хотела прерывать их, тем более, что теперь последует перерыв в учёбе на неопределённый срок. Я понимаю, что найти достойных учителей и просить их обучать мою дочь – очень небезопасно: это вызовет подозрения. А я желаю, чтобы ни одна живая душа, кроме ваших верных людей, не знала о её местонахождении. Так у вас есть, что представить мне сегодня?

– Конечно. Мы выбрали своей целью месье Жаккарда Русто. Он очень видный и влиятельный деятель в революционном лагере, и его материально поддерживает сам Его величество король Иосэф. Правда, последнее время поступления прекратились – кажется, эти двое окончательно разругались из-за несовпадения взглядов на цели и итоги революции, и теперь этот мужчина действует по своему усмотрению, совершенно не боясь последствий, – Джерард перевёл дух, оценивая заинтересованное выражение на лице королевы. – Если нам удастся скомпрометировать месье Жаккарда и вывести все его тёмные делишки и пристрастия на свет, к нему возникнет очень много вопросов среди простых людей.

– Это отличная и смелая мысль, я думаю. Мне нравится. Но вы говорили, что собираетесь поручить это сложное дело на дебют вашему мальчику? Вы уверены, что он справится с такой непростой задачей?

У Джерарда сладко кольнуло под сердцем от слов «ваш мальчик». О, он и правда был его мальчиком, да! Самым лучшим, самым талантливым, самым верным. И невозможно влюблённым, мужчина чувствовал все его взгляды и мысли кожей. И он был уверен в нём, как в самом себе. Фрэнки постарается. Джерард дал ему лучшее образование, мощно подталкивал в спину на пути совершенствования и предоставлял бесконечно много визуальной информации, чтобы юноша мог учиться на чужом примере. И Фрэнк учился – Джерард не раз видел его, репетирующего то или иное движение, взгляд или походку у зеркала в ванной или своей комнате, когда проходил мимо незакрытой двери. Юноша был искренен и крайне артистичен, у него должно получиться.

– Я доверяю ему, как самому себе. Да и нет никакого иного выбора – для этого дела требуется юный мальчик, а Фрэнк выглядит именно так даже несмотря на свои двадцать лет.

– Хорошо. Я верю вашему выбору, Джерард. И даю добро – приступайте сразу, как будете готовы. И держите меня в курсе – я помолюсь об удачном исходе нашего общего дела. Иосэф должен быть наказан за свои необдуманные и жестокие поступки. Я сделаю всё возможное, чтобы Жаккард рассказал о своих делах с королём, когда попадёт под суд. Ваша задача – чтобы он туда всё же попал.

Джерард успел лишь кивнуть, как дверь в покои раскрылась, и на пороге в сопровождении необъятной фрейлины возникло хрупкое создание. Мужчина замер, разглядывая бледную девочку с соломенными, убранными в локоны волосами. Её огромные, чуть не на пол-лица глаза мерцали глубиной лесных озёр, и он не сразу смог отвести взгляд от такого необычного, не очень пропорционального, но намертво врезающегося в память лица.

Юная наследница шаткого престола была красива странной, какой-то чужеродной красотой. И этим очень напоминала своего отца – покойного месье Адриана.

– Я собралась и готова к поездке, мамочка, – тихо и серьёзно проговорило это невесомое создание, заставляя, наконец, Джерарда моргать. Прежде он не видел Луизу так близко и был несколько ошарашен её необычной внешностью и глазами, заглядывающими в самую душу. Девочка присела в учтивом реверансе, обращённом к мужчине и, подойдя к королеве, тут же взяла её за руку.

– Моя милая Лулу… – прошептала королева, и Джерард почти слышал, как по её щекам с тихим шелестом покатились слёзы.

– Не плачь, мамочка! – девочка присела на колени возле женщины и положила свою голову под её руки, которые тут же начали гладить мягкий светлый шёлк волос. – Ты ведь знаешь, это ненадолго. Я скоро вернусь, и мы поедем к морю, как ты и обещала мне зимой. Я люблю тебя, мамочка.

– Джерард… Если мы всё обсудили, не могли бы вы оставить нас одних ненадолго? Нам нужно попрощаться. Можете ждать её в карете, пока будут упаковывать багаж.

– Конечно, – Уэй грациозно поднялся и, легко поклонившись, вышел. Он не решился больше ни на какие слова и действия, потому что и женщина, олицетворяющая в этот момент всем своим видом материнскую сущность, и девочка, так наивно, словно ища защиты, прижимающаяся к её коленям, были сейчас заняты только друг другом. И он не посмел мешать им.

Прошло около получаса ожидания, как дверь кареты распахнулась, и юной принцессе помогли подняться и устроиться внутри на противоположном сидении. Багаж девочки давно погрузили, и теперь она, сидящая напротив, трогательно расправляла подол длинного василькового платья и пыталась скрыть дрожащие губы за свисающими по бокам от лица локонами.

«О, Господи! – подумал Джерард, когда карета неторопливо тронулась с места. – Она такой ребёнок! Совсем ещё малышка… И что же прикажете мне с ней делать? Понятия не имею, о чём говорить и как вести себя с детьми. Дети пугают…»

– Меня зовут Джерард Артур Уэй, я – доверенное лицо твоей мамы, Её Величества королевы Мариэтты, – решил начать хоть с чего-то мужчина. – Можете звать меня месье Джерард.

Девочка оторвалась от созерцания проплывающих за окном пейзажей и внимательно слушала. Затем кивнула и тоже представилась.

– Я – принцесса Луиза. Мама называла меня принцессой или крошкой Лулу. И второе мне нравилось больше, – серьёзно сказала девочка, выжидающе всматриваясь в мужчину напротив. – И прошу, обращайтесь ко мне на «ты», мне неловко, когда со мной говорят столь учтиво. Я всего лишь ребёнок.

– Вы… – Джерард осёкся, и тут же поправился: – Ты не против, если я также буду называть тебя Лулу? Мне очень нравится, как это звучит. Как кусочек рафинированного сахара, рассасываемый за щекой.

Девочка улыбнулась и, чуть погодя, кивнула. А затем опять уставилась в окно, почти не мигая.

Тишина снова поглотила пространство кареты, и только дорожные шумы прорывались сквозь обтянутые шёлком стенки. Но теперь она не была неловкой или пугающей.

Джерард тоже устремил свой взгляд в окно и крепко задумался о разных вещах, обычно о которых предпочитал не размышлять.

Он предполагал, как много на свете живёт его внебрачных детей, о которых он не знал ровным счётом ничего. Которые были представлены семье как родные, и сейчас уже многие из них, должно быть, выросли и даже могли претендовать на наследство. Воистину, корону стоило передавать по женской линии. Ведь мужчина может никогда и не догадаться, что любимый ребёнок, так ласково называющий его папой, вовсе не его. Только женщина (и та не всегда) может точно знать, кто же отец её ребёнка. Только женщина может обеспечить чистоту крови династии или, наоборот, разбавить её. Так почему мужчины до сих пор не уступили пальму первенства? Потому что слишком жадны? Потому что честолюбивы и эгоистичны? Вот и получают от неверных, скучающих по простому теплу и ласке жён милых детишек, в которых половина крови от него – Джерарда Уэя. Потому что он гибче, умнее, хитрее. И он будет жить в потомках, даже не обзаведясь собственной семьёй. Уволь Господь от этого, плачущие младенцы и убитая усталостью и недосыпаниями, а из-за этого крайне стервозная и неулыбчивая женщина постоянно рядом – нет, это точно не то, о чём он хоть когда-либо мечтал. Он был уверен, что все его дети, сколько бы таковых ни было на этом свете, хорошо пристроены. И, зная свою горячую и неспокойную итальянскую кровь, он не сомневался: они добьются всего, чего бы ни пожелали.

И это совсем не означало, что он должен присутствовать при этом. Он не создан для семьи. Кто угодно, но только не он.

Он уже позволил было себе задремать, как снова обратил свой уставший взгляд на Луизу.

Словно статуэтка, высеченная из слоновой кости, она неподвижно сидела по центру противоположного сидения, упрямо держа ровную осанку. Её тёмно-синие, как водяная гладь, глаза, казалось бы, следили за проплывающими за окном деревьями, окрашенными бликами закатного солнца. Но взгляд был пуст и бездушен, словно из лампадки вынули свечу и унесли куда-то, оставив только сосуд: красивый, оформленный, но лишь закопченный жизнью, а не несущий её в себе.

Строгая, собранная, судорожно сжавшая одной рукой пальцы другой. Тонкие крылья носа и полные губы, сейчас чуть поджатые от переживаний. Сосредоточенная не по годам, Луиза выглядела бескрайне одинокой, оставленной и потерянной девочкой, заблудившейся в своих мыслях.

Подумав ещё раз о том, как же он сочувствует этой малышке, Джерард всё же не нашёлся, что сказать. Его безбожно клонило в сон: позади был плодотворный день, и мужчина вымотался от забот и долгой дороги. Размышляя над тем, кто же отмеряет тому или иному человеку выпадающие на его долю страдания и радости, и не злоупотребляют ли те ставленники своим высоким положением, Джерард тихо уснул, расслабленно скатываясь подбородком на грудь.

****

Спустя какое-то время карета мягко качнулась, остановившись у поместья, и мужчина ударился головой о стекло двери, просыпаясь. Девочка напротив мимолётно улыбнулась, ловя его недовольный взгляд, и тут же отвела глаза.

«Надеюсь, я не пускал слюни, как последний простолюдин?» – думал Джерард, пытаясь незаметно обтереть подбородок манжетой блузы, вызывая у принцессы очередную улыбку. Отчего-то то, как он выглядел, волновало его, хотя смысла в этом волнении не было никакого. Именно поэтому Джерард не любил ездить на ощутимые расстояния в карете с кем-то, при ком не мог позволить себе расслабиться: его всегда укачивало в пути, и он очень часто засыпал под мерный перестук копыт и лёгкое поскрипывание рессор.

Выбравшись наружу, он галантно подал руку Луизе, и та вцепилась в неё своими тонкими холодными пальчиками, словно утопающий за соломинку. Чужое место, чужие люди, чужой дом… И только Джерард был для неё неким связующим звеном, кем-то из прошлой жизни, кто был знаком с мамой.

– Милая Лулу, прошу вас, чуть легче. Вы сейчас проткнёте мне ладонь насквозь, – шутливо сказал он, когда девочка не намеревалась расстаться с его рукой, даже оказавшись на земле, всё сильнее вдавливая в мягкость кожи острые ноготки.

– Прошу прощения. И мы уже договаривались, что вы говорите мне «ты», не будьте столь забывчивы, – смутилась Луиза, тут же убирая руку с ладони мужчины. Она пораженно осматривала поместье, вырванное из темноты светом фонаря над входной дверью, полукруглые, увитые лозами дикого винограда, лестницы по обеим сторонам от неё, и пыталась разглядеть в сгущающихся сумерках пруд, со стороны которого доносилось басовитое весеннее кваканье лягушек.

Вокруг было так спокойно и тепло, и над двумя людьми, мужчиной и девочкой, словно застывшими у кареты, распростёрло свои объятия огромное темнеющее небо, начинающее навешивать на себя украшения из первых бриллиантовых звёзд. Луиза потрясённо ахнула, посмотрев наверх – от края и до края, не стеснённое крышами домов и шпилями, только глубокое мягкое небо над головой.

В симфонию ночных звуков из мерного стрекота кузнечиков, перемежающегося кваканьем, добавился еле уловимый скрип открывающейся двери и шорох торопливых шагов. Джерард опустил глаза и увидел Маргарет, спешащую к ним с тёплой шерстяной накидкой в руках. Другая такая же укрывала плечи женщины от свежего ночного ветерка.

– Господи, Жерар, заходите скорее, тут же холодно, – запричитала она на ходу, а затем, подойдя к девочке, накинула на неё шаль. – Здравствуй, милая. Я – Маргарет, а лучше – просто тётушка Марго. Прости, что я говорю так по-простому с тобой, но мне кажется, дружеское общение пойдёт только на пользу такой прелестной малышке. Пойдём скорее в дом? – и, взяв прохладную ладонь девочки в свою, как обычно, пахнущую домашней сдобой и уютом, повела её внутрь.

– Тётушка Марго, – робко проговорила Луиза, осматриваясь по сторонам уже в холле, – называйте меня Лулу. Мне очень нравилось, когда мама называла меня так.

– Хорошо, моя милая, – ответила женщина, помогая Луизе раздеться и повесить верхнюю одежду так, чтобы она не помялась. – Разве можно отказать такой прелестной девочке? – и она мягко, но настойчиво приобняла ребёнка, целуя его макушку.

Джерард наблюдал, как Луиза постепенно оттаивает в женском тепле Маргарет, которое женщина источала вокруг себя безо всяких ограничений. Подходи любой страждущий, никто не останется обиженным! Девочка даже робко, но искренне улыбалась некоторым её шуткам, которые звучали в адрес обитателей этого поместья.

– Здесь, кроме нас, живут ещё два человека. Поль, выполняющий обязанности лакея и просто мастер на все руки, сейчас доделывает что-то запланированное в конюшне. А Франсуа – ужасный соня, поэтому даже не спустился вниз к чаю. Но зато завтра вы обязательно познакомитесь. Думаю, он тебе понравится.

Они уже дошли до кухни и мыли руки, а женщина всё продолжала говорить и говорить, порой бросая быстрые взгляды на начинающую засыпать девочку.

– Ты голодна? – спросила женщина, и пока Луиза не успела хоть как-то отреагировать на подобный вопрос, пододвинула на столе различную свежую и очень вкусную снедь: круассаны, булочки, масло и сырную нарезку… – Ешь скорее, пока я пойду и приготовлю тебе постель в гостевой комнате. Теперь это будут твои покои, я покажу их после того, как ты управишься тут.

– Но я не… – начала девочка, чувствуя, как её веки устало закрываются, а ресницы словно стремятся сплестись друг с другом в страстном и неразрывном объятии.

– Ничего не хочу слышать, – Маргарет помотала головой, пытаясь придать лицу максимальную серьёзность и взрослость. Получалось у неё не то чтобы очень, но зато Луиза, наконец, улыбнулась и начала откусывать небольшие кусочки от круассана, заедая их красивым мраморным сыром.

На следующий день пытающаяся приноровиться к ситуации – новому дому, чужим людям и повышенному тёплому вниманию, – девочка решила, что хочет пойти на улицу и заняться садом. Мол, негоже таким замечательным хозяевам держать подобное волшебное место в столь запущенном состоянии.

Луиза обожала белый шиповник, который обильно рос вдоль каждой дорожки в этом чудесном царстве свежей молодой зелени и ярких, умытых ночной росой, цветов. При свете дня всё казалось таким замечательным, таким пропахшим любовью, весной и радостью! Девочка убирала отцветшие и вянущие лепестки с кустов, чтобы потом выкинуть их в большую компостную гряду, величественно возвышавшуюся с другой стороны дома, там, где был огород и росли различные овощи.

Фрэнк стоял у окна на кухне уже очень долгое время, неотрывно следя за юной принцессой. Они были представлены друг другу за завтраком, и сейчас юноша находил в этой малышке что-то, что никак не давало ему уйти и заняться своими делами. Он смотрел на девочку, ловя каждое грациозное движение, разглядывал красивый, словно высеченный из мрамора, профиль с чуть вздёрнутым курносым носиком. Наблюдал за бликами в просвечивающих на солнце волосах цвета лугового мёда. Фрэнк был вежлив и холоден утром оттого, что не имел представления, как нужно с ней общаться, как держать себя.

Несмотря на свою внешнюю нежность, Луиза выглядела потерянной, ухаживая за колючим кустарником с белыми цветами. Грусть и одиночество, какая-то невысказанная тоска поселились в её глазах, не давая спокойно смотреть в них. Когда Фрэнк наблюдал за ней через окно, ему казалось, что этот ребёнок один на целом свете, и даже долговязая фигура Поля неподалёку, ровняющего ножницами зелёные кусты, не мешала воспринимать Луизу именно так. И это чувство ноющим зудом отражалось в сердце Фрэнка.

– Всё не можешь глаз оторвать? – с мягкой улыбкой спросила вошедшая на кухню Маргарет, заставая юношу врасплох. – Очень красивая девочка. Очень красивая и очень печальная. Хотя держится молодцом, – женщина начала греметь какой-то посудой, выставляя на печь большую кастрюлю, видимо, собираясь готовить в ней первое. – Даже ты, когда Жерар привёз тебя в поместье, только и делал, что исчезал куда-то на целый день, пока Поль не находил тебя каждый раз в разных местах, и постоянно плакал.

– Но это было всего пару раз! – возмутился сконфуженный детскими воспоминаниями Фрэнк. – Я был маленьким, на несколько лет младше её. И я был очень напуган.

Юноша вспомнил обстоятельства, при которых был пойман Джерардом, и как долго не верил ни единому слову молодого мужчины: всё ждал, когда тому надоест, и он отвезёт его либо обратно в Париж, чтобы сдать в какой-либо приют, или вообще – заявит в суд, пытаясь приписать маленькому вору большую кражу, чтобы получить от присяжных хоть какую-то моральную компенсацию.

Именно поэтому он и убегал на улицу сразу после завтрака в надежде не попасть своему спасителю под горячую руку.

– Ох, мой мальчик, – вздохнула Маргарет, принимаясь за чистку овощей для супа. – Ты думаешь, что Луиза не напугана? Что с ней всё в порядке? Эта девочка только вчера попрощалась с матерью, которую неизвестно теперь, когда увидит. И увидит ли вообще. А ведь ей всего десять, Франсуа. Она всего лишь маленькая испуганная девочка, делающая вид, что сильная. Если в этом доме и есть человек, могущий как следует поладить и даже подружиться с этой малышкой, то этот человек – ты. И я верю, милый, что у тебя всё-всё получится!

Постояв ещё какое-то время на кухне под мелодичный звон посуды за спиной, Фрэнк решил собрать всю свою смелость в кулак и выйти на улицу.

– Ты знаешь, там, откуда я родом, это растение было символом нежности и благородства, – начал юноша, подходя ближе к Луизе, но останавливаясь на достаточно комфортном от неё расстоянии. – Его называли «Дикая роза», и оно олицетворяло собой силу, заключенную в нежности.

Девочка слушала заинтересованно, но не отвлекалась от занятия своих пальцев, и это подбодрило Фрэнка. Если бы она прервалась, он бы почувствовал себя зажатым, должным говорить много и красиво, чтобы оправдать доверие и интерес. А так, рядом с работающей Луизой, ему оказалось легко и спокойно, и юноша сам пристроился сбоку от неё, начиная выискивать пальцами увядшие цветы, чтобы оборвать с них некрасивые пожухлые лепестки.

– Существует даже древняя легенда о том, как белый шиповник попал в Англию, – по секрету сообщил Фрэнк девочке. – Это страшная и долгая история, иногда мама рассказывала её мне… – юноша замолк и сделал вид, что не скажет больше ни слова. Луиза же сгорала от любопытства.

– Ну расскажи мне, Фрэнки! Если это секретная история, то я умею хранить секреты как никто другой! – упрашивала она юношу, ловко ощипывающего шиповник.

– И ты не забоишься? – искренне удивился Фрэнк, внутри себя сгорая от умиления: на лице девочки было написано такое нетерпение, что у него еле получалось сдерживать улыбку, вредно тянущую кончики губ вверх.

– Нет! – уверенно ответила Луиза. – Я очень смелая! Мне так все говорят.

– Ну что ж, – задумчиво протянул Фрэнк, словно ещё размышляя над тем, достойна ли девочка такой истории. – Пожалуй, ты и правда годишься. Готовься слушать как следует, потому что такие страшные истории рассказывают очень редко.

И юноша начал свой рассказ, который больше напоминал спектакль одного актёра, поставленный в естественных условиях: они шли по усыпанным мелким гравием дорожкам вдоль зелёных кустов, бродили в лабиринте, несколько раз обошли вокруг пруда и сидели на разогретых солнцем деревянных лавочках. Ясное небо, по которому единственным софитом катилось яркое весеннее солнце, было крышей этого импровизированного театра, а пахнущая сыростью и разнотравьем земля служила сценой. Декорации вокруг были выше всяческих похвал, и девочка неотрывно, с расширенными от восхищения глазами следила за вдохновенно жестикулирующим и ведущим рассказ от разных лиц Фрэнком, порой вытворявшим странные па на ровном месте.

В его крайне страшной истории фигурировали несчастные влюблённые и старый граф, узнавший об измене. В ней пираты несколько дней гонялись за одиноким кораблём, а веточка шиповника, бережно спрятанная у сердца под полой сюртука, проехала через океан, чтобы быть посаженной на чужом берегу в серой, холодной и пропитанной сыростью стране. В ней были морские бои, где капитан одного судна кричал по-английски: «На абордаж!», и Фрэнк, решивший изобразить, как браво сражался на саблях старый морской волк, запрыгнул на бортик фонтана и стал производить выпады, отражая атаки невидимого врага, в итоге чуть не свалившись в воду.

Он был разгорячён и прекрасен, полностью уйдя в выдуманный мир истории, и девочка то и дело ахала и зажимала рот ладошкой, ярко представляя все отыгрываемые юношей действия и события.

– Франсуа! Малышка Лулу! Ждём вас к столу, пойдёмте обедать! – донёсся до них голос Маргарет, и они бы не услышали его, но история уже подошла к своему логическому завершению.

– Вот так дикая роза, именуемая здесь шиповником, попала в Англию, а оттуда уже – во все остальные страны Европы, – закончил запыхавшийся и раскрасневшийся Фрэнк, заправляя вытянутую полу рубахи обратно в бриджи. – Пойдём обедать, иначе Марго рассердится. Не будем её злить.

– Хорошо, – Луиза улыбнулась и совершенно естественно взяла уже пошедшего вперёд Фрэнка за руку, вызывая у того быструю волну неожиданной дрожи по всему телу.

Такая маленькая и тёплая ладошка в его руке была чужеродным элементом, и Фрэнк всю недолгую дорогу до поместья размышлял над тем, что впервые вёл за руку кого-то, кто, возможно, нуждался в его поддержке и авторитете. Кто верил его словам и не требовал объяснений, если их не было. Луиза просто добросердечно, совсем по-детски доверила себя Фрэнку, которого знала меньше суток, и теперь они шли вместе ко входу в усадьбу, сцепленные ладонями, словно всегда ходили так, совершенно не смущаясь этого жеста.

– Ты смешной, – сказала девочка с лёгкой улыбкой, немного волнуясь. И когда Фрэнк ничего не ответил (да и нечего было отвечать, юноше было так хорошо после прогулки по отличной погоде, что его мало что могло бы вывести из равновесия), то продолжила: – Так ты из Англии? И как же попал в Париж?

– Кораблём… – тихо сказал юноша, окунаясь в свои воспоминания. – Я плыл в трюме вместе с огромным количеством людей и крысами. Эти мерзкие животные бегали прямо по потолку, иногда срываясь и падая нам на головы. Жутко качало, вонь нечистот забивала нос и постоянно хотелось быть недалеко от отхожего места, но в итоге люди, набитые в трюм, как селёдки в банку, справляли нужду прямо под себя. Это воспоминание пока что самое страшное из того, что я переживал когда-либо.

Ладошка, покоящаяся в руке Фрэнка, ощутимо вспотела и легонько сжала его пальцами.

– Когда я решил бежать во Францию, мои родители уже давно умерли, а маленьких братишек и сестрёнок забрали в приюты, и я даже не знаю, остался ли хоть кто-нибудь из них в живых сейчас. В общем, я веду к тому, что понимаю твои чувства, наверное. И я в восхищении твоей внутренней силой, ты – молодец, маленькая принцесса Лулу, – закончил юноша уже у самых дверей, ведущих на кухню.

А вечером Джерард принимал у себя неожиданного посланника из поместья Шарлотты. Эта неугомонная женщина со всеми официальными условностями приглашала Уэя вместе со своими подопечными на званый ужин в честь именинника – через пару дней мужчине исполнялось тридцать один, и он терпеть не мог, что старел раньше всех.

У Маргарет день рождения отмечали в июле, затем шел день рождения Поля – он приходился на самое начало октября. Затем Фрэнки – в конце того же месяца, а там уж и снова очередной виток года.

Свои дни рождения Джерард ненавидел люто, но знал также, что не ехать нельзя – иначе не терпящая отказа Шарлотта заявится сюда прямо посреди ночи и будет всем своим видом напоминать разъярённую фурию. Поэтому, со вздохом написав последнее предложение в записке и отдав её человеку баронессы, мужчина, наконец, расслабился и продолжил пить крепкий кофе, намереваясь сегодня немного покорпеть над бумагами перед сном.

Также обновлён Альбом фанфика, добавлены образы Мариэтты и Луизы.
> http://vk.com/album242855751_193725416

Поиск по сайту: