Часть 16. Спектакль для трёх актёров

- Как неожиданно, Джерард! Мы с этим юношей знакомы, ему я танец танцевала. Решили вы подарок мне преподнести, или же выбрали его случайно?

Журчащий голос, достигающий ушей, был смутно узнаваем; интуитивно повернулся Фрэнк в ту сторону, откуда тот лился. Внутри творилось странное: как если бы все мысли вдруг перемешались, со страхами ходяще об руку. Но более того – слова лились певуче, что каждое из них ложилось слишком непривычно. Волнение ли тому причиной – Фрэнк не знал, он только упивался новым построением мыслей, дышал прохладным воздухом и чувства складывал в тягучий стих. Он будто заразился этим у цыганки.

Глаза не видели ни зги сквозь тёмную повязку, и только сердце колотилось, как у птицы. И Фрэнк боялся, наслаждаясь этим чувством.

- О, Лейла, милая, ведь я просил. Неосмотрительно назвать меня по имени… Ты огорчаешь меня, девочка. Придётся тебя тоже наказать, согласно преступленью.

Раздался смех, окрашенный грудным звучанием. И Фрэнк вдруг ясно осознал, кто говорит с Джерардом – девчонка та, что извивалась в танце около него весь этот вечер. Но отчего она так просто говорит с ним и называет именем, ведь бал преследует лишь правило одно – не раскрывать своё лицо и личность? А сам наставник… отвечает нежно и игриво, оставив его связанным стоять посередине комнаты, не дав сказать ни слова.

- Я соглашусь на что угодно, если замешан в этом ты. Твоя фантазия и страсть границ не знают. Я никогда не откажусь от приглашения, если оно – твоё.

Она томилась ожиданием, и сладость голоса сквозила в каждом звуке. Настолько, что Фрэнк так ясно ощутил под сердцем расцветший ревности укол. И этот странный говор, акцентом приукрашенный, как буквы первых строк, что видел он в бумагах у Джерарда.

Он плохо понимал, что делать с телом и руками, связанными сзади. Он слышал голоса, не видя ничего, и чувствовал, как сердце мчится вскачь в том месте, где по всем законам плоти должен быть желудок. И шёлковый шнурок, впиваясь в тонкие запястья, лишь доставлял досадное до боли неудобство.

- Мой ангел – это не случайность, дорогая. Он плохо вёл себя сегодня, так запросто поддавшись твоему чарующему танцу. А должен был искать меня глазами, ни на мгновение об этом не забыв.

- Ты так самоуверен!

- Он – моя находка. Только и всего. И он прекрасен, посмотри на этот розовый румянец на непослушных скулах и ушах. Он чуден, словно роза и столь же нежен. И, как я уяснил сегодня, он не без шипов. А эта шея? Мой мальчик, поверни-ка голову, чтоб мы могли увидеть.

Фрэнк замер, не веря в то, что слышат его уши. Он чувствовал себя, как тонконогий жеребец, которого оценивают на торгах.

- И не упрямься. Это тоже - часть наказания, - мужчина говорил сурово, и юноша, вздохнув, повиновался. Вбок голову склонив так сильно, что шею заломило, стал ждать, что скажет дальше его возлюбленный мучитель.

- Невероятная грация и юношеская строптивость в каждом вздохе, посмотри. А эта линия, от скул стремящаяся вниз, вливаясь в тонкие ключицы? Я бы отдал всё состояние, чтобы пройтись по этому изгибу языком.

И снова женский, отдающий хрипотцой, весёлый смех.

- Но что мешает? – спрашивала та, что увлекла сегодня Фрэнка танцем.

- Ещё не время, милая, ещё не время. Ты посмотри, как он сконфужен. А я хочу, чтоб умолял меня о каждом прикосновении тела к своему.

И тут, не выдержав игры фантазии, Фрэнк чётко ощутил, как жар румянца спустился вниз под кожей, к животу. Он перед ними был, как на ладони, а сам не видел ничего, лишь ощущая обжигающую боль в запястьях. И это так его тревожило, но не затем, чтоб прекратить, а чтоб добавить к этому немного ласки. Всё так же голову держа немного набок, он глухо застонал.

- Встань рядом, Лейла. Я хочу смотреть, как будешь ты играть с ним в свою жаркую игру из боли и блаженства. Сегодня – не со мной, а с ним. И в этом - наказание твоё.

Лишь шорох юбок, по полу скользящих, был ему ответом.

Вдруг что-то острое пристроилось у горла, чуть надавив на нежность кожи, и Фрэнк весь задрожал, пьянея от испуга.

- Не нужно, Лейла. Не оставляй следов. Он может знатной быть семьи, я не хочу доставить ангелу проблем.

И тут же острота пропала, но Фрэнк почувствовал, как режутся завязки на его рубашке, что была под сюртуком. И острые, точно кошачьи, ногти скользят по косточкам ключиц, спускаясь ниже. Он задрожал, но не от страха, а от предвкушения. Он был заинтригован, бедный Фрэнк, лишённый права двигаться и зреть.

Глазами под повязкой он не видел наставника, что, взгляд не отрывая, нетерпеливо наблюдал за всем, устроившись фривольно на софе. Раскинув в стороны колени, одну он руку положил на спинку, тем временем второй задумчиво блуждая по скуле и подбородку, по губам, чуть приоткрытым в предвкушении спектакля. Он не особо думал, что творит, всецело отдаваясь любопытству и своему всё подступающему ближе возбуждению.

А Фрэнк вдруг ощутил, как кто-то рядом спустился на колени, и вот уже завязки его бриджей грубо взрезали, а сам он поддался неконтролируемой дрожи.

- Раздень его, - и юноша отчётливо услышал в любимом голосе приказ, отнюдь не просьбу.

- Запястья связаны, - казалось, девушку вообще не волновало то, что чувствовал мужчина перед нею.

- Так убери шнурок, уже достаточно, - Джерарда хриплый голос прошёлся по спине, цепляясь к позвонкам.

И вот мгновение, которого бы не было без боли: шнурок разрезали, и радость от свободы руки затопила. Фрэнк тёр затёкшие запястья, как по груди вдруг хлёсткий получил удар – быть может, тем же срезанным шнурком.

- Никто не позволял тебе ни двигаться, ни руки разминать.

Цыганка говорила зло, и след от шёлка жёг кожу между розовых сосков. Фрэнк понял, что никто меж них не шутит, ему и правда обещают боль. Тем будет ярче наслаждение? Он так дрожал, до одури, до страха, засевшего между лопаток, липко скатываясь потом. И он не мог, нет, не хотел всего остановить – всего лишь слово, Фрэнк уверен был, как этот ужас и безумство прекратится.

Чтоб никогда не повториться вновь.

Да разве мог он упустить подобный случай? Закончить всё, не дав начаться? Поддаться малодушию?

О, нет. И юноша отлично понимал, что до конца пойдёт, куда бы путь ни вёл. И, сладко предвкушая, ждал ласк любых, что будут боль и страх его лечить.

И вот груди коснулись губы, не наставника, а девушки – намного мягче, горячее - и след от хлёсткого удара стали целовать. От неожиданности вздрогнув, он смог лишь тихо простонать. По коже бегали мурашки, а руки, словно плети, висели вниз, не получив на большее добро.

- Не увлекайся, Лейла. Сними с него сюртук и бриджи, хочу увидеть его кожу полностью, от бледной шеи до волос под животом и пальцев ног, касающихся пола. А руки сзади завяжи его же блузой. Сегодня они будут не нужны ему.

Металла полный голос заставлял сжиматься Фрэнка, с которого так ловко пальцы ткань снимали, как будто фрейлины разоблачали королеву. И страх, как перед первой брачной ночью, шёл об руку с неутомимым любопытством и столь же бурной жаждой наслаждения. Когда цыганка оголила ноги, одним движением снимая всё до самых туфель, он краской залился – от скул до самых щёк. Он до сих пор страшился, но также чувствовал и возбуждения прилив, в фантазиях своих реально представляя, как смотрит на него Джерард. Он знал, что тот ни на секунду не отводит взгляда – иначе отчего так жжёт везде: на коже и в паху, внутри груди? Он смотрит! И одно лишь это знание всё больше распаляло.

Цыганка трогала его без всякого смущения, небрежно задевая всё твердеющую плоть, как будто не специально, а затем, что резко и несыто оголяла кожу. И эти странные, чуть смазанные ласки тянулись тяжестью к желудку, что падал вниз на каждый его вздох. Когда её такие кукольные ручки со страстью вдруг прошлись по его коже – от самых стоп к коленям, выше, выше, минуя пах, живот и обведя соски, вдруг неожиданно погладили предплечья и тут же резко, больно руки завязали его же блузкой, спущенной к запястьям… В тот самый миг он рот открыл, чтоб с чувством застонать: ведь прошлые ожоги от шнурка ещё тянули, и вот уже по новой ткань на них легла.

- От его голоса уже не сложно кончить, не так ли, Лейла?

- Твоя правда, милый. Он превосходен. Так разгорячиться лишь от того, что в голове его. Хотела бы я заглянуть туда, хоть ненадолго. Уже хочу его. Позволишь?

- Но только как в награду за развязный и полный боли первый стон. Он заслужил немного ласки.

И в тот же миг Фрэнк ощутил, как влажный, до одури горячий рот принял его почти до основания, заставив пальцы ног поджать и стиснуть кулаки, своими же ногтями впившись в кожу от блаженства. Губа уже закушена и даже кровоточит – совсем немного, но ни с чем не спутать тот солёный вкус железа, что сейчас расцвёл на языке.

А девушка, Фрэнк знал, что именно она его ласкала, без тени скромности держалась за него своими маленькими ручками, не прерываясь ни на миг, всё продолжала своё сладкое движение по плоти, набирая темп.

- О, Лейла, я прошу, не увлекайся. Я слишком распалился от всего, а ведь мечтал понаблюдать чуть дольше, - иссушенный, как ветер из пустыни, мужчины голос слышался так отдалённо, сквозь вату ощущений Фрэнка, что были всё сильнее и сильнее.

И юноша давно дышал, как загнанный на скачках жеребец, и его вдохи и биение сердца глушили всё, что вне его происходило.

Джерард же, взволнованно все губы искусав, просил себя сдержаться хоть немного дольше – чтоб не закончить это действо слишком быстро, чтоб насладиться этим телом, дрожащим и желающим, до самого конца. Его рука блуждала в ткани брюк, поглаживая пах, и, наконец, когда смеющаяся девушка оторвалась от юноши, он встал.

Его так распаляли отражения зеркал – в них ангел, связанный рубашкой и со вздыбившейся плотью, дрожал от предвкушения и согласен был на всё.

Мужчина подошёл так близко, что чувствовал горячечную спину юноши, и ткань лишь вызывала горькую досаду и желание скорей разоблачиться. Он первым делом развязал платок, надушенный парфюмом, впитавший всё тепло от белой кожи. И вдруг, поддавшись вдохновению, за оба взял конца и перекинул через шею юноши, сжимая страстно, крепко, притягивая ангела к себе. Тот вздрогнул, налетая влажными лопатками на грудь, задёргался, пытаясь сделать лишь одно – освободиться от душившей ткани.

Джерард был непреклонен – он точно знал, где грань. Он не боялся задушить его, он помнил, что испуг, пусть даже мимолётный, усилит страсти ощущения втройне. Сжимая тканью шею, поддался порыву – и с силой зубы запустил в такое нежное, чуть бархатистое и вкусное плечо.

Вот ангел всхрипнул из последних сил, казалось, он испуган до предела, но не хватало воздуха и воли закричать. И лишь тогда мучитель руки распустил, ослабив ткани хватку.

- Ты чуть не задушил его, - о, нет. Она ничуть мужчину не корила. Внизу сидела, глядя с восхищением, и яростно горели углями её глаза, такие тёмные, как будто два колодца в бездну. Щекой она небрежно потиралась о влажную плоть юноши, опавшую немного от такого страха и волнения.

- Ни в коем случае, душа моя. Ведь я не склонен портить красоту, тем более – её убийством.

Сказав так, нежно, чуткими губами и столь же жарким языком мужчина стал заглаживать свою вину – обняв за торс, пристроившись у ягодиц, стал юношу ласкать, дыша, засасывая кожу. Вся шея ангела то тут, то там уже краснела розовыми лепестками этих сладких поцелуев. Но ни один из них надолго не задерживался, позже исчезая – мужчина правда знал, что делает, и ни единого следа не оставлял.

И юноша так сладко млел в его руках – уже совсем забывший об испуге, он голову доверчиво откинул на плечо, назад, и еле слышно, неразборчиво стонал: «Ещё… Прошу, ещё…»

Оставив на красивой шее лишь ещё один укус, столь нежно смазанный губами и зализанный горячим языком, мужчина гулко выдохнул – пульсирующая сила возбуждения молила о пощаде, просила ткань стянуть и поскорее вжаться в тугую нежность ягодиц.

Он отстранился, грубо оттолкнув руками юношу в объятия цыганки, где та, схватив его за волосы, лишь стала начатое продолжать: кусала шею, чередуя боль и нежность, затем ласкала кожу языком, а маленькие пальчики так мастерски играли на сосках, что было видно – ангел оценил такой контраст.

Мужчина сзади только быстро раздевался, стараясь взгляда не сводить с того, как больно и насколько сладко ласкала девушка того, кого хотел сейчас он больше жизни. И чувство странное внутри кипело – не столько ревность, сколько требование отдать ему того, кто был его по праву.

Какому праву, кто же утвердил его? – мужчина тех вопросов не касался, он был всецело поглощён инстинктами, и те вопили об одном, что ангел – его собственность сейчас.

Он скинул всю одежду, без стеснения оставшись наг. И подошёл поближе к юноше, что неприкрыто голос подавал от возбуждения и боли. Цыганка мучила его, довольно грубо сжав соски и проводя рукой по плоти, но кончить не давала, и юноша просил лишь о пощаде. Пускай девчонка, но он знал её давно. И также знал, что та была довольно опытной по части странных и запретных игр.

Джерард же боль не слишком признавал. Он знал, что его игры выглядят весьма невинно – ни воска, ни плетей, без крови и следов, но изредка он забавлялся тем, что доставлял и муки, и блаженство. И, к слову, также был научен не только ласками одаривать сквозь боль. Не меньше он любил всё это получать, но было крайне мало тех, кому он мог довериться, не опасаясь за следы и цельность тела, которое так часто требовалось обнажать для дела и работы.

И вот он руки протянул и пальцами с короткими ногтями с силой вниз повёл по ангела спине. Тот был совсем недалеко от края и будто совершенно потерялся – он что-то неразборчиво стонал, подрагивая в наивысшем возбуждении и, кажется, просил пощады для себя.

И от ногтей остался след по всей спине, пока Джерард до ягодиц спустился грубо, и, с силой сжав их, в стороны развёл, лаская пальцами. И громкий, хриплый стон он получил себе в награду.

Его же плоть давно пульсировала, болью отдаваясь – он сам настолько возбудился только от того, что видел, что дольше ждать не мог и не хотел.

Нагнувшись к ткани сюртука, так быстро сброшенного на пол, он руку запустил в карман – чтоб с маслом вынуть мелкий бутылёк. Зубами вытащив из горлышка тугую пробку, полил себе на руки и на ягодицы юноши, стараясь попадать чуть выше, между них. Ещё мгновение Джерард был зачарован, смотря, как розовое масло каплями текло по пояснице, ниже, ниже, в ложбинку попадая и теряясь.

И, под конец, он не забыл себя – коснулся края возбуждённой плоти, прикрыл глаза от наслаждения и тихо застонал: скользить по твёрдому стволу рукою в масле было слишком хорошо.

- Не увлекайся, милый, - хихикающий чёртик выглянул из-за плеча их пленника и пальцем погрозил. – Ты выглядишь, как будто мы здесь лишние.

Мужчина улыбнулся и отпустил себя, скрывая за губами сожаления вздох.

- Разденься, Лейла. Мне не слишком часто приходится смотреть на красоту. А твоё тело более, чем просто красота. Оно прекрасно, словно в мраморе исполненная Афродита.

- Ты льстишь мне, - вздохнула та в ответ. Но у неё и в мыслях не было ослушаться – беспрекословно выполняя всё, о чем просил её Джерард, она назад на шаг лишь отступила и принялась себя разоблачать.

Их ангел тяжело дышал и как-то весь ссутулился.

- Мне тяжело… Я… упаду… - мужчина разобрал слова, слетающие рвано с пересохших губ.

- Не думай даже о падении, мой мальчик, - сказал Джерард, сжимая тело крепко, и ангел охнул, воздух выпуская. – Не думай, я не дам тебе упасть.

Он ясно чувствовал, как в мягкость живота упёрлись тканью связанные руки, а сам так сильно вжался в ягодицы, что снова застонал от удовольствия. Сегодня не было ни времени, и ни желания готовить вход. Джерард намеревался грубым быть и снова муку слить с блаженством.

- Я первый, Лейла, - прошептал он девушке, что скинула все юбки и сейчас стояла без всего, сверкая кожей и тёмным треугольником волос под животом. Её соски так вызывающе алели и были столь упруги и крупны, что Джерард вновь успел ей восхититься – такого безупречного в своей невинной развращённости создания он больше не встречал.

- Конечно, милый, - лишь нежно ворковала та, поверх его рук обнимая юношу и прижимаясь спереди всем телом, вдавливаясь нежной грудью в грудь ангела, вздымающуюся от рваного дыхания.

- М-м… - Фрэнк застонал, расслабившись от женского тепла, и в этот самый миг Джерард вошёл в него, настолько глубоко, насколько смог за раз.

Раздался вскрик, и тут же его рот зажала кисть цыганки.

- Терпи, мой ангел. Ведь ангелы лишь потому прекрасны красотой своей – что слёз никто не видит их, пролитых из-за нас.

И в этот миг сам Фрэнк почувствовал, как по его лицу, под маской и под тканью, ползут дорожки тёплых слез. Он с силой смежил веки, чтоб прекратить их бег, но тут наставник начал яро двигаться, и каждое его проникновение огнём все внутренности обдавало.

Так больно! Нестерпимо больно... Лишь то, что это сам наставник, от агонии и паники спасало.

- Расслабься, ангел мой, возлюбленный, моя душа… - шептал тот возле уха. – Совсем немного пережди – от боли не останется и памяти, лишь наслаждение поглотит всего тебя.

И в этот миг он что-то изменил, войдя чуть по-другому, и Фрэнка прострелило молнией от ощущения, открытого совсем недавно. То место странное внутри себя, которое открыл случайно, взорвалось каскадом чувств. И, вздрогнув, застонал, прося ещё.

- Вот так, мой ангел? Мы нашли твоё так далеко запрятанное чудо?

И, не дождавшись ничего в ответ, лишь снова двинулся, вжимаясь пахом в бёдра, не оставляя между ними никакого расстояния и места. И вновь попал, и юноша, дрожа, лишь вскинулся от яркого и неземного ощущения.

- И вот теперь – совсем не больно, правда? – мужчина говорил, толкаясь внутрь, ни на мгновение не сбавив темп.

- Позволь мне, милый? – это голос девушки, что спереди была. Она уже дышала тяжело, и тёмные глаза совсем заволоклись вуалью похоти. – Боюсь, он скоро кончит.

Мужчина лишь кивнул, не отвлекаясь.

И девушка, поднявшись на носочки, их обняла обоих и одним движением в себя впустила плоть, в мгновение насаживаясь до самого её конца.

- Господи Иисусе, - Фрэнк громко выдохнул и, кажется, совсем обмяк, теряясь в ощущениях.

Он сотрясался от толчков мужчины, что был за ним и все сильнее бился. И телом уходил вперёд, туда, где мягкое, тугое лоно девушки его нетерпеливо принимало. Он обезумел и не понимал, какое же из этих ощущений его всё больше распаляло. Он сомневался в том, где он сейчас, и в том, кто он, теряясь в темноте. Его желание давно было на пике, он понимал, что уж давно и ни над чем не властен – ещё немного, и всё будет кончено, и в этот миг он, видимо, умрёт.

А девушка стонала, Джерарда гладя по рукам и юношу в плечо кусая. Закинув одну ногу на его бедро, легко навстречу телу подавалась, когда мужчина сзади толкал себя вперёд.

- Ещё, ещё, хороший мой, - она просила, но юноша был обессилен, расплавлен ощущением блаженства, оно сжигало его целиком, распятого меж жаркими телами. Порой в его прекрасной голове всплывали образы, что он – лишь воплощение любви меж этими двумя. И нет его, и он – горячий воздух. И есть лишь распалённый Джерард, толкающийся в хрупкую цыганку.

Но это было только странным плодом его унёсшегося вдаль воображения.

- Mon cher… mon cher… - горячий шёпот возле уха, и Фрэнк почувствовал внутри всё нарастающую огненную твёрдость, и краешком утерянного разума отметил, что скоро кончит, так же, как наставник. Он тела не имел сейчас, он был лишь духом. Развязным, похотливым, желающим лишь одного – скорей излиться.

И вот сначала задрожала девушка. Он смутно ощутил тугие судороги её плоти и остроту зубов, и сбитое дыхание, и стон, в плечо испущенный негромко. Фрэнк даже улыбнулся – цыганка оказалась крайне милой, зализывая след укуса на ключице, шепча на непонятном языке короткие и терпкие слова.

Но вот Джерард, заполнив всё его нутро своей невероятной твёрдостью, вдруг глухо выдохнул и с силой сжал всех вместе – и девушку, и юношу, нещадно руки напрягая, и Фрэнк вдруг осознал, что сам кончает, толчками изливаясь внутрь тёплой плоти.

- О, Господи, как хорошо... - шептал он, содрогаясь раз за разом, и мужчина за плечом лишь повторял его слова, потом вдруг замер и, последний вбившись раз, пожаром вылился в его ослабшее от ласк и боли тело.

****

Фрэнк думал, что потерял тогда сознание. Умение мыслить возвращалось к нему рывками, то забегая вперёд, то снова отскакивая назад, но он уже почувствовал, что перестал складывать слова в стихи. Он освободился от этого наваждения тогда, когда достиг оргазма, именно в тот момент закончился спектакль, в котором все трое были и актёрами, и зрителями. А то, что происходило сейчас, когда еле живые лежали на кровати наставника в поместье фон Трир, являлось реальным положением вещей. И не было ни желания, ни сил снова вернуть себе возможность так поэтично слагать слова. Это осталось в прошлом, там, где он занимался любовью сразу с двумя людьми, там, где ему было больно и нестерпимо страшно, там, где он почти умер, изливаясь.

Сейчас он не был связан и видел через прорези для глаз, сквозь маску, как от весеннего воздуха, забравшегося в приоткрытое окно, колышется ткань полога над головой. Он молчал, обхватив одной рукой Джерарда, закинув ногу на его бедро, и другой скользил по тонкой маленькой ручке девушки, что покоилась на груди мужчины.

- Это было восхитительно, - прошептала цыганка. – Давно уже не получала я столько удовольствия. Спасибо, что привёл его и пригласил меня участвовать в твоей игре.

- Не стоит благодарности, прекрасная Лейла. Ты бываешь так редко на балу, я был счастлив увидеть тебя сегодня. Вы табором остановились во владениях Шарлотты? Надолго?

- К сожалению, нет. На ночь, завтра выезжаем.

- Как скоро! Мне очень жаль, - ответил Джерард, ненавязчиво плутая пальцами в волосах юноши, молча лежащего справа. – Я бы очень хотел повидать твоего отца, но, видимо, придётся ограничиться лишь устным приветом. Передашь?

Девушка тихо рассмеялась, привставая на локте.

- Спрашиваешь? Конечно, передам. Ромэн отпустил меня сюда только с одним условием, что я тебя увижу и передам его слова, что ты – всегда желанный гость и кровный друг, чтоб ты не забывал об этом.

- Я помню, Лейла. Уже уходишь?

- Да, мне дали время только до полуночи.

Цыганка встала, а Фрэнк всё смотрел и смотрел вверх, на ткань полога, не находя в себе сил не то что на поворот головы, но даже на то, чтобы отвести взгляд от завораживающего танца материи.

Он слышал, как шуршали юбки и позвякивали тонкие медные браслеты на её фарфоровых ручках. Как она надевала на стройные маленькие ступни туфли с небольшими каблучками. Он чувствовал, как скрипнула кровать, когда та опустилась около Джерарда, приникая к его губам и жадно, звонко их целуя. И даже не успел удивиться и возмутиться, когда девушка обошла ложе вокруг и вдруг нависла сверху, так же страстно сливаясь с ним в коротком поцелуе.

- Спасибо, ангел. Ты прекрасен, - сказала девушка и, махнув рукой на прощание, скрылась за дверью, запустив в тёмную комнату полоску тусклого света из коридора.

Двое обнажённых мужчин лежали в тишине посреди тёмной комнаты.

Они были усталыми настолько, насколько могли устать любовники, отдавшиеся страсти до края.

Прошло немного времени, и тишину нарушил мужчина:

- Прости меня, мой чудесный мальчик, мой ангел. Душа моя. Я знаю, что напугал тебя сегодня. Я был ослеплён желанием сделать всё так, как сделал, и надеюсь, ты сможешь простить меня за это. Я слаб, на самом деле, хоть многие думают иначе. Я слаб и быстро поддаюсь желанию и страсти. Я быстро впадаю в грусть и столь же быстро могу сменить печаль на радость. Я странный человек, mon cher, и я искренне надеюсь, что ты запомнишь этот вечер как что-то волшебное, а не пугающее. Я бы не простил себе, если бы так вышло.

Мужчина замолчал, не переставая гладить юношу по волосам, а Фрэнк понял только то, что случившееся сегодня стало достойным завершением для истории его тайного участия в балах удовольствий. Отличный конец волшебной сказки, где он был Анонимом и мог любить Джерарда не только душой, но каждой клеточкой своего тела.

Он начинал засыпать, и говорить хоть что-либо ему совершенно не хотелось. Фрэнк просто удобно устроил голову на груди мужчины, прижался к нему еще плотнее и, счастливо улыбнувшись, закрыл глаза.

Поиск по сайту: