Часть 26

Пробуждения… Утренние мгновения, когда сознание возвращается в тело, и ты неторопливо, а порой – наоборот, рывком начинаешь чувствовать, понимать, осознавать. Когда внешний мир вдруг обрушивается на тебя, стирая сладость сна, или наоборот – как сегодня – нежно, ласково принимает в свои объятия. Эти моменты всегда были особенно важны для Фрэнка, как моменты пограничные, особые. Когда грань между ничем и чем-то ещё не так явна, и можно упиваться сладким запахом и теплом любимых объятий, не предаваясь мыслям и рассуждениям.

Его разбудил мягкий поцелуй в висок, но юноша ещё долго нежился, не открывая глаз. Потому что чудо, которое сейчас творилось вокруг него, до сих пор казалось ему слишком хрупким, а возможно, вообще ночным мороком, обманом рассудка. Но такая знакомая, тёплая рука уже зарылась в его волосы, а сухость любимых губ дарила короткие, ни к чему не обязывающие поцелуи щекам, векам и даже кончику носа.

– Просыпайся, соня, – прошептал голос наставника над ухом, и Фрэнк широко улыбнулся. – Мы заснули, как были, и это просто возмутительно. При свете дня твой вид повергает меня в шок.

Голос наставника звучал шутливо, но возвращающаяся память напомнила юноше о вчерашнем, и он всё же смутился, вспомнив, насколько грязен, и что на нём сейчас разодранная ненавистная ряса. Неспешно разлепив глаза, он тут же встретился со взглядом мужчины. Фрэнк мечтал в эту секунду только об одном. И мечты его были очень просты и вдохновенны. Они были о том, чтобы каждое утро его начиналось со встречи с этими болотного цвета глазами, в которых пляшут игривые смешинки.

– Доброе утро, Джерард, – произнёс он, наконец.

– Доброе, мой мальчик.

Они лежали довольно близко на кровати в комнате наставника, куда и рухнули вчера без сил, едва вернувшись в поместье. Уже давно юноша не спал столь глубоким, совершенно тёмным сном. Не так он мечтал провести первую ночь в постели любимого мужчины, но всё было к лучшему. Слова Джерарда накрепко засели внутри его сердца, и он мог поклясться перед распятием: теперь ничто не помешает им быть друг с другом. И он точно не позволит Джерарду пойти на попятную. После вчерашнего… Нет. Маски сброшены, и Фрэнк видел для них обоих только одну ясную дорогу – вперёд. Ему оставалось надеяться только на то, что наставник так же примет всё произошедшее и будет всецело способствовать этому.

И Фрэнк точно знал, что теперь-то не будет сдерживаться в проявлениях своих эмоций. Ему нечего стыдиться и не от кого прятаться. Его чувства – это, пожалуй, лучшее и самое ценное, что вообще есть в нём.

И он мягко хватается за светлую блузу, притягивая мужчину чуть ближе, и сначала робко, а затем всё свободнее и жарче касается губами губ, пока не сливается с Джерардом в томном, разжигающем огонь поцелуе.

– Ангел мой, – прошептал мужчина, отрываясь от Фрэнка, – нам нужно привести себя в порядок и спуститься к завтраку. Не знаю, как ты, а я жутко голоден. И Марго уже стучала. А может, даже заходила, так что жди понимающих взглядов и розовых улыбающихся щёк.

Фрэнк понимал, что наставник прав, но цеплялся за него до последнего, пока тот, мягко проведя ладонью по щеке мальчика, всё же не высвободился и не встал со смятой нерасправленной постели.

Наскоро умывшись и обтерев всё тело над тазом в своей комнате, юноша переоделся и, кинув оценивающий взгляд в зеркало, посчитал себя в полной боевой готовности.

Внизу уже слышались оживлённые разговоры, Маргарет что-то говорила, то и дело переходя на восхищённые возгласы. Сам Джерард время от времени смеялся, заставляя улыбаться и юношу, спускающегося по лестнице. Иногда слышались заинтересованные фразы Луизы, и Фрэнк радовался ещё больше, внезапно осознавая, насколько же он соскучился по таким родным, любимым всей душой людям.

– Доброго утра всем, – вежливо сказал он, в то время как крошка Луиза вскочила со своего места и, подпрыгнув, буквально повисла у него на шее с тихим визгом.

– Доброе утро, Франсуа! – мягко поприветствовала его Маргарет. – Лулу, детка, ну же, отпусти дядюшку Франсуа, ты же его задушишь! Посмотри, какой он стал худенький и бледный, его нужно срочно накормить.

Джерард наблюдал за их вознёй с мягкой полуулыбкой, то и дело бродившей по его лицу и опускавшейся на губы, казалось бы, совершенно внезапно. И только одному Фрэнку понятные быстрые взгляды из-под тени ресниц говорили юноше, что между ними всё совершенно переменилось.

Отчуждённый, холодный наставник канул в Лету, и даже поза его теперь была более расслабленной, домашней, а лицо буквально источало спокойствие и удовольствие от всего происходящего. Как лесной кот, пребывающий в сонной сытости и покое. Фрэнк улыбнулся, усаживая Луизу на место рядом с собой. Девочка тут же принялась намазывать свежий круассан маслом, чтобы чуть позже положить на него сыр и протянуть всё это сооружение «исхудавшему и побледневшему» юноше. Маргарет и Джерард хором прыснули, а Поль тихо усмехнулся в седые бакенбарды.

Этот нехитрый завтрак оказался для Фрэнка одним из самых тёплых и солнечных, он буквально согревал его теплом родных глаз и спокойным, ровным жаром семейного очага.

– Фрэнки, прошу, пойдём со мной в сад, я покажу тебе, как прекрасны стали розы, что мы с тобой подстригали! Никогда не думала, что видеть, как меняются от твоей заботы растения – интересно!

Горящие глаза девочки заставляли юношу улыбаться и ерошить светлые кудряшки. Конечно, он пойдёт с ней, у него совершенно точно нет права отказаться.

– Наблюдать, как от твоей заботы меняются люди, не менее интересно, моя милая, – вдруг сказала ей Маргарет, разливающая по кружкам кому – чай, кому – кофе. И после этого почему-то красноречиво перевела взгляд на Фрэнка, а затем на Джерарда.

Юноша, заметив пристальный взгляд наставника, тут же спрятанный за маленькой чашечкой кофе, отчего-то смутился и опустил глаза. Маргарет хрипловато, но от души рассмеялась, хлопнув в ладоши: – Ах, что за чудная весна нынче! Так солнечно, так тепло, просто грех не прогулять весь день по такой погоде. Так что доедайте поскорее и все вон из дома! Я хочу устроить грандиозное проветривание и стирку. Кого увижу до обеда – заставлю мне помогать!

Угроза возымела действие, и, едва завтрак закончился, поместье опустело. Поль отправился проверить конюшню и проследить за наёмными работниками, что трудились в саду. А сам хозяин, за компанию с Фрэнком и Луизой, пошёл смотреть на пышные, похорошевшие розовые кусты. Можно было лишь предполагать, как прекрасны они будут через месяц-другой, когда усеятся множеством бутонов, а чуть позже – нежными благоуханными цветами всех оттенков, от снежно-белого до червонно-алого.

Неугомонная малышка заставила их принять участие в игре в салочки, и, сняв домашние безрукавки, все втроём со смехом и детскими визгами носились по поляне, пока без сил не упали на резную деревянную скамеечку напротив фонтана. Спины мужчин щекотали колючие ветки зелёных зарослей живого лабиринта, и они же дарили ажурную тень, спасая от не по-весеннему жаркого солнца.

Откинувшись чуть назад, Джерард и Фрэнк сидели, тяжело дыша и восстанавливая дыхание, в то время как Луиза ёрзала между ними, пытаясь устроиться поудобнее.

– Ну почему вы так быстро устаёте? – капризно спросила она, наконец, замирая. – Вы ведь совсем ещё не старый, месье Джерард, а Фрэнк так вообще мальчишка! Давайте поиграем ещё!

– Дай нам отдышаться, детка, – со смешком ответил ей наставник. – Я, конечно, не стар, но уже и не так юн, чтобы бегать за такими резвыми горными козочками. – Он неожиданно нагнулся, что-то вытаскивая из-под скамьи. – Посмотри-ка, что это у меня тут?

Девочка любопытно уставилась на небольшой сундучок в руках мужчины. Фрэнк только улыбался, наблюдая за происходящим из-под подрагивающих ресниц.

– Здесь я держу хлебные сухари для уток в моём пруду. Только тс-с, не проговорись Маргарет. А то она всегда недоумевала, куда пропадают недоеденные круассаны и куски хлеба. – Девочка улыбнулась и кивнула, протягивая маленькие ручки к сундучку.

– Можно, я схожу, покормлю уток? Никогда раньше не делала этого…

– Только если позволишь нам с Фрэнком ещё немного отдохнуть тут.

– Так уж и быть, – уморительно сморщила носик Луиза. Её лазурные глаза блестели радостью предвкушения чего-то нового, интересного. – Старые дядюшки! – подразнилась она, уже идя по тропинке к пруду. Со скамьи, где они все вместе отдыхали, была видна часть берега и небольшая стайка уток, бойко плывущая навстречу девочке.

Какое-то время двое мужчин продолжали сидеть неподвижно, пока Джерард вдруг мягко не пододвинулся, требовательно обнимая плечи юноши рядом с собой.

– Ваш план коварен, – улыбаясь, сказал ему Фрэнк, открывая глаза и поворачивая голову к наставнику.

– Просто хочу хотя бы минуту провести наедине, – прошептал мужчина, прежде чем его лицо начало склоняться всё ближе.

И Фрэнк, неожиданно повинуясь глупому детскому порыву, вдруг вскочил и, широко улыбаясь ошарашенному взгляду Джерарда, скрылся в переплетениях лабиринта.

– Если вы хотите чего-то особенного, вам придётся догнать меня, – весело прокричал юноша, забираясь всё дальше.

А наставник, неожиданно легко рассмеявшись, какое-то время просто сидел, закрыв глаза и улыбаясь ощущению голубого, такого нежного неба над их головами. Неужели он всё же чем-то заслужил этот благостный отдых своей израненной душе?

Побыв так совсем недолго, он рывком вскочил со скамьи и отправился навстречу своей судьбе: – Ну, держись, мальчишка! Никто не знает этот лабиринт лучше меня!

Фрэнк был очень тих и осторожен, но в какой-то момент совершенно перестал понимать, в какой части зелёных зарослей он находится и где же Джерард. Выглянув из-за угла и никого там не обнаружив, он попятился, чтобы немного передохнуть, как вдруг на его руках и груди сомкнулись обжигающим кольцом чужие руки. Вздрогнув, то ли от прикосновения, то ли от жаркого шёпота в самое ухо: «Попался», – он закрыл глаза и, ощущая своё учащённо бьющееся сердце, откинул голову назад, открываясь поймавшему его мужчине. Тут же влажный, такой горячий язык неторопливо заскользил по краешку его уха, а потом губы Джерарда с усилием впились в изогнутую шею.

– Ох, – выдохнул юноша, теряясь в сладостных, таких ещё непривычных ощущениях. – Джерард… Луиза скоро…

– Тише. Она ещё занята, и можешь мне не верить, но эту минуту я не отдам никому. Сейчас я поймал тебя. Ты – мой, – тихо проговорил мужчина, возвращаясь к ласкам шеи, и юноша поплыл, дыша всё судорожнее, ослаб, повисая на сильных руках, ощущая обжигающие мазки языка и лёгкие, острые прикосновения зубов. Джерард был так близко, что Фрэнк плавился от слишком высокой температуры его упругого, сильного тела, растекался по нему растопленным мёдом, сливочным маслом, и ничего не мог с собой поделать. Так хорошо и сладко, так долгожданно… Разве можно отказаться от подобного?

– Люблю вас, – опьянённо шептал он, когда руки мужчины настойчиво разворачивали его лицом к себе, когда уже знакомые, но всё же настолько ещё чужие, непривычно мягкие сейчас губы впивались в него собственническим поцелуем.

– Я знаю, душа моя… – шептал Джерард в ответ, лишь ненадолго прерываясь. – Ti amo, il mio ragazzo*...

Они бы провели так очень много времени, если бы не зов малышки Луизы, явно потерявшей их из виду. Смущённо улыбаясь, еле оторвались друг от друга и, оставляя на ходу быстрые, короткие поцелуи на любимых губах, они пошли к выходу из зарослей лабиринта, судорожно поправляя расхристанные блузы и ставшие слегка узкими домашние штаны. Они были счастливы и мечтали только о том, чтобы это их счастье длилось хоть немного дольше. И сложно было понять, что выдавало их сильнее: светящиеся огнём чувства глаза или влажные, покрасневшие, зацелованные губы.

Вечером того же дня Джерард увёл Фрэнка на другой берег пруда. В руках мужчины была тяжёлая плетёная корзина, то и дело позвякивающая, а юноша нёс тёплое одеяло. Он был в неведении задумки наставника, просто исполняя волю, но когда мужчина расстелил сложенное одеяло на траве и откинул полотенце с корзины, приглашая присесть рядом с ним, теплота разошлась по всему телу Фрэнка. Это так походило на свидание, что даже мурашки пробежали по спине от какой-то нереальности всего происходящего. Однако мужчина казался совершенно спокойным и уверенным в своих действиях, и это же чувство медленно, но верно передавалось его спутнику.

– Чего ты боишься? Я не съем тебя, – с лёгкой улыбкой сказал Джерард, открывая чуть пыльную бутылку красного вина, и Фрэнк, опомнившись, опустился на одеяло рядом. – Я очень хотел отметить завершение этого серьёзного и не слишком приятного для нас дела должным образом. И мне показалось, что сегодняшний вечер – лучшее время для этого. Как ты считаешь?

– Закат поразителен… – прошептал Фрэнк, вглядываясь в разливы золотисто-розовых красок на глади пруда. Изредка её нарушали стрелы от утиных заплывов, но вода быстро успокаивалась, снова превращаясь в прекрасное ровное зеркало для вечернего, такого волшебного неба. Солнце уже скрылось за кронами деревьев парка, но его прощальные лучи целовали облака, лениво плывущие наверху, и те, смущаясь, розово рдели и светились золотом счастья от этих ласк.

– Закат красив, – в тон ему ответил Джерард, справившись с пробкой. – Но поразительный тут ты, а не он, – закончил мужчина, наклонившись ближе и почти коснувшись скулы Фрэнка кончиком носа. Юноша глубоко вдохнул, стараясь привыкнуть к новому, такому откровенному наставнику, и всё же сладкая дрожь прошлась по его натянутым нервам.

– Вы заставляете меня смущаться, когда говорите подобные вещи. Я совершенно не считаю себя поразительным.

Джерард негромко рассмеялся, протягивая юноше простой стеклянный бокал, заполненный до половины.

– На самом деле, это не важно, Фрэнк. Важно то, что я так считаю. И совершенно не кривлю душой при этом. Выпьем? Слава Богу, что эта эпопея закончилась. Как бы то ни было, мы сделали всё, что могли. А ты сделал даже больше, мой мальчик.

Стекло низко звякнуло, соприкоснувшись боками, и оба мужчины, позволив содержимому немного потанцевать внутри, молча пригубили тёмно-красное, почти рубиновое вино.

Было что-то в этом сочетании цветов: в смазанной палитре на глади пруда, в мерцающих огнях окон поместья вдалеке, в ленивых облаках, дико закрученных на небе, рубиновых отблесках вина в бокалах, бликах неозвученных слов и чувств, то и дело мелькающих на дне болотных и чайных глаз. Что-то, от чего сердце, вдруг сладко замирая, в следующее мгновение уже неслось вперёд, будто спеша за горизонт вслед торопливо скрывающемуся солнцу.

Лёгкий ветерок волновал их чуть растрепавшиеся волосы, и становилось зябко. Джерард пододвинулся чуть ближе и обнял начинающего дрожать юношу.

– Просто хочу сказать тебе, что… тебе больше не нужно ничего мне доказывать. Ты превосходно справился со всем, возможно, даже лучше меня. И я очень горжусь таким учеником, как ты, – негромко проговорил он. Мужчина считал, именно ради этих слов всё и затевалось.

– Я… Начистоту, я очень рад, что всё закончилось. Правда, я и представить не могу, к чему это в итоге приведёт, и если честно, даже думать не хочу сейчас об этом. Я могу сказать только, что теперь ещё больше уважаю вас и преклоняюсь. Если это, конечно, возможно, – смутившись, улыбнулся Фрэнк. – Никогда не считал ваше занятие лёгким, но после всего…

– Тише, мой мальчик. Всё уже давно позади. Мы сделали всё, что было в наших силах. Теперь мы можем лишь просто жить и быть наблюдателями со стороны. Помнишь, когда ты был совсем маленьким мальчиком на улицах Парижа? – лукаво улыбнувшись, спросил он. Юноша ответил заинтересованным кивком. – Не знаю, почему я заметил именно тебя. Ведь на улицах этого распутного города постоянно бегали десятки оборванных ребят. Хотя, если вспомнить, не то, чтобы я обратил на тебя внимание специально. Наверное, нас свела судьба. Но когда я поймал тебя за руку, и ты поднял на меня свои голодные глаза, полные ужаса, я уже понял, что никуда не отпущу тебя.

Фрэнк поражённо замер, слушая подобное откровение.

– О чём вы говорите? Я не понимаю…

– Всё было в твоих глазах, Фрэнки. Даже тогда, а сейчас – много больше, и это сводит меня с ума, – улыбнувшись и мечтательно засмотревшись на гладь пруда перед ним, ответил Джерард. – Горячее желание жить. Необречённость и смирение со всем происходящим с тобой, что то и дело я видел в глазах других детей. Они уже сломались, и я уверен: многих из них давно нет в живых. Прогнувшись, они потеряли всякую возможность сопротивляться. Но ты… Ты горел. Ненавистью, страхом, злобой, желанием убегать, желанием жить. Вырывать из лап судьбы всё, что только можно. Я буквально видел в твоих детских глазах целый вихрь мыслей и планов, что пронеслись в твоей голове за считанные секунды, пока я держал тебя за пойманную в своём кармане руку. И это покорило меня. Уже тогда. Иногда мне кажется, что мне не хватает этого, душа моя. – Он нежно, но настойчиво притянул юношу ещё ближе, заставляя его положить голову себе на плечо. – Я живу так, как живу, потому, что не хочу прогибаться. Не хочу быть сломанным, как те дети… Я люблю сам диктовать свои условия, мне, наверное, нравится манипулировать людьми… Но… горю ли я при этом самой жизнью так, как ты? Желаю ли я радоваться каждому дню, наслаждаться происходящим? Порой я просто забываю, зачем вообще всё это…

И Фрэнк, не выдержав, взял погрустневшее лицо в свои ладони, провёл по каждой линии чуткими пальцами, пытаясь разгладить набежавшие морщинки. Улыбнувшись, решил всё же сказать то немногое, но явное, что давно вертелось на языке:

– Я научу вас снова радоваться жизни.

****

Наконец, было найдено время для вечерних чтений друг другу и игры в шахматы, в которой мужчины доминировали с попеременным успехом. Из комнат часто доносился смех и приподнято-возбуждённые голоса, и Маргарет только тепло улыбалась, проходя мимо, ломая голову над тем, чем бы еще занять Луизу, чтобы дать этим двоим время побыть наедине. После обеда Джерард и Фрэнк часто засиживались в малой гостиной за роялем, играя концерты Моцарта в четыре руки. Девочка обычно присутствовала при музицировании и слушала очень внимательно. Она сама также умела играть, и порой они исполняли с Фрэнком небольшие фортепианные дивертисменты, заставляя Джерарда покачивать в такт ногой и улыбаться. В приятной, такой тёплой и спокойной атмосфере прошло несколько дней, прежде чем Джерард решил, что пора наведаться в Париж с отчётом для королевы.

Он даже корил себя за то, что не сделал этого раньше, но при этом отдавал себе отчёт, что просто не хотел покидать эту спокойную, тёплую, наполненную нежностью атмосферу своего дома, чтобы снова окунуться в проблемы страны и короны. Невозможно странно было осознавать, насколько он успел вынырнуть из этого болота всего за несколько дней рядом с Фрэнком. И хотя между ними ещё не произошло ничего, о чём он порой так страстно мечтал, даже так… Даже так всё было до невозможности прекрасно. Он был влюблён до дна души, и это было взаимно. Мир окрашивался совершенно невероятными цветами, можно ли хотеть чего-то большего?

Под такие ненавязчиво-приятные мысли мужчина доехал до Малого Трианона и сразу направился к королеве. Его не ждали, но Мариэтта приняла очень быстро, не заставив и часа ждать под дверями приёмной залы. Едва вошедши, Джерард отметил нервное возбуждение женщины и её горячечный румянец.

– Джерард! Мальчик мой! – воскликнула она, едва тот вошёл в комнату и преклонил колено для того, чтобы поцеловать руку своей королеве. – Как я рада тебя видеть! Правда, я ждала тебя ещё в понедельник…

– Прошу, простите меня, Ваше Величество. Я слишком ушёл в дела поместья и совсем забыл о своих обязанностях. Я достоин порицания. И всё же, что творится вокруг нашего дела?

– Ох, перестань и не наговаривай на себя. Вы с учеником справились просто отлично, Русто поёт соловьём под страхом смертной казни, уже поведав и о том, что его деятельность финансировал сам король, и о том, что цель всей этой надуманной революции – отвлечь простой народ от того, что казна пуста и хлебные запасы страны на нижнем минимуме, посулив им мнимые лозунги и свободы. Иосэф в крайне щекотливом положении и теперь носа не высовывает из Лувра, впрочем, как и я отсюда, – рассмеялась королева.

– Но… – опешив, проговорил Джерард, – вам не кажется, что всё это дурно пахнет? Все эти речи разозлят ещё больше и без того взбудораженную толпу? Вы не думаете, что попадаете под удар столь же, сколько и ваш супруг? Это… безумно опасно! И… смертная казнь. Не слишком ли много за совращение послушника монастыря?

– За множественные совращения, – мягко поправила его королева, всё ещё чуть нервно улыбаясь. – И преступления против Франции. Так как главный свидетель исчез, ровно как и все сведения о нём, приставам пришлось опросить всех юных послушников. Тех, кого так или иначе обидел этот мерзкий старикашка, набралось больше десятка. И многие из них – дети из достаточно влиятельных и богатых семей. Если бы все эти истории всплыли наружу, то Русто дали бы около года заключения, не больше. Но во-первых, этот старик почти неадекватен. С каждым днём он всё больше сходит с ума, постоянно упоминая какого-то ангела, и просит привести его к нему. И пока ясность его мыслей ещё не была под такой угрозой, с ним заключили сделку. Он пошёл на неё, не раздумывая, особенно после того, как получил гневное письмо от короля, где тот обвинял его в глупости и несдержанности и говорил, что их сотрудничество разорвано, и помощи от него никакой не последует. – Женщина хмыкнула, красиво искривив чувственные губы. – Только представь, каким нужно быть идиотом, чтобы писать подобное заключённому под стражу человеку, который знает столько о твоих тёмных делишках? Просто невероятная глупость… А во-вторых... Его ничего не ждёт после того, как он выйдет. Кроме всеобщего порицания и даже мести, возможно. Мои люди же, пригрозив смертной казнью, в итоге пообещали ему защиту. К примеру, какой-нибудь отдалённый монастырь, где живут только престарелые монахи...

– А какие гарантии и доказательства? Всё может повернуться так, что это будут лишь слова полоумного старика… И… каковы условия сделки?

– Гарантии – бумаги и счета, что приставы уже нашли в его доме. Его сын, боясь потерять своё высокое положение, очень быстро согласился сотрудничать, беспрекословно выдавая все документы, письма и вензеля. Впрочем, это ему не поможет. А условия сделки… Чтобы не портить тебе удовольствия, просто поприсутствуй на публичном слушании этого дела, которое будет проходить в воскресенье. Там ты всё и узнаешь.

– Что ж, как я понимаю… Моя роль в этой истории закончена? Вы удовлетворены результатом? – серьёзно спросил Джерард, чувствуя, как сердце его в этот момент почти выпрыгивает из груди.

– Более чем, мальчик мой. Вы оба справились великолепно, – женщина отошла от окна и села на мягкую софу, расслабляя уставшую точёную шею. Джерард поспешил приблизиться, скрывая ликование от услышанного. Одобрение самой королевы – крайне высокая награда.

– И всё же… Сейчас волнения лишь будут нарастать. Не лучше ли вам покинуть Париж? Может, ваш дворец в Тюильри, или даже ещё дальше? – взволнованно спросил мужчина.

– Я остаюсь тут. Это моё решение, – тон королевы не предполагал возражений. – И если люди пылают праведным гневом, что ж…Возможно, я это заслужила. Я никогда не была хорошей королевой, к сожалению. Во мне слишком много земного, женского… Друг мой, ты знаешь это лучше меня, – она грустно и отстранённо улыбнулась. – Куда бы я ни направилась, это будет висеть надо мной, словно дамоклов меч. Моё место – здесь. Только прошу тебя, молю… – Мариэтта сжала локоть Джерарда через ткань сюртука. – Позаботься о моей дочери. Я верю тебе, как самой себе, и только на тебя могу надеяться в этом. Я хочу, чтобы она могла жить обычной жизнью и быть счастливой. Я хочу, чтобы над ней не висел этот груз. Я хочу, чтобы она запомнила меня улыбающейся, без слёз и этого горячечного румянца на бледном осунувшемся лице. Прошу тебя, ты сделаешь это? – женщина с мольбой смотрела в каре-зелёные глаза своими, чисто-голубыми, в уголках которых стояла искристая влага.

– Вам не стоит беспокоиться об этом. Я полностью осознаю ответственность и честь, Луиза в безопасности, и я буду жить, чтобы так было и впредь. Она написала вам письмо, – судорожно опустив руку во внутренний карман, он достал чуть смятый конверт и передал в подрагивающие руки женщины. Она буквально на мгновение прижала его к груди, а затем открыла стоящую рядом на этажерке крупную деревянную шкатулку и убрала его туда, взамен достав ещё два конверта. Один из них был явно больше и пухлее. На его розоватой поверхности красовалась королевская печать, и оно явно было подписано рукой Её Величества. Второй же – обычный, белый, довольно тонкий, с единственным, словно в спешке оставленным росчерком: "Славной малышке Лулу".

– Джерард Артур Уэй, – начала она негромко, но от этого тона холодок пробежал по спине мужчины. Эффект только усилился, когда женщина положила свою прохладную ладонь сверху на его руку. – Ты служил мне верой и правдой пятнадцать лет, и я смело могу сказать, был лучшим из моих тайных советников, хоть и был самым молодым из них. Ты не оставил меня в это тяжёлое время, хотя уже многие покинули не только Париж, но и страну, точно крысы, бегущие с тонущего корабля. Мне смешно наблюдать за этим, но я, как бы то ни было, понимаю их. У них семьи. Дети, у многих – уже внуки. Им есть, что терять, если вдруг вся монархия окажется под угрозой краха. Полетят головы. А у меня не осталось ничего, кроме Луизы, но и ту я считаю уже больше твоей дочерью, чем моей… Так… проще смириться.

– Прошу, не говорите этого… – потрясённо прошептал Джерард.

– Не перебивай, невоспитанный мальчишка, – едва ощутимо вздрогнув, ответила женщина, другой рукой смахивая с глаз слёзы. – Ты служил мне верой и правдой, но теперь пришло время и короне послужить тебе. С сегодняшнего дня ты уходишь в отставку с пожизненной пенсией и содержанием в том случае, если… Если всё сложится удачнее, чем я предполагаю. – Джерард вздрогнул и сжал руку под ладонью королевы в кулак. Он не ожидал подобного развития событий. Он был не готов к тому, что слышал сейчас. – В этом конверте все бумаги, а также вензеля на достаточную сумму, чтобы несколько лет жить, не задумываясь ни о чём, во Франции или любой другой стране, я уверена. И не только. Я не знала, когда тебе это передать, но решила сделать это сейчас. Храни эти бумаги как зеницу ока и не вскрывай. Только в тот момент сделаешь это, если вдруг поймёшь, что Франция перестала быть для тебя домом.

Они молчали некоторое время, сидя рядом, будто оба были поражены теми словами, что прозвучали в этой просторной, украшенной вазами с цветами комнате. Женщина старалась взять себя в руки, а мужчина просто хотел осмыслить. Хотел, и никак не мог.

– Позаботься о Луизе, – ещё раз повторила королева, распрямляя спину и снова становясь монаршей особой, а не разволновавшейся женщиной. – Я хочу, чтобы моя малышка была жива и счастлива. Ты – единственный, кто в состоянии исполнить мою последнюю волю. А я не собираюсь убегать. Моя судьба до конца быть с моим народом в это сложное и кровавое время. Если они выберут смерть для меня – то так тому и быть. Я – их королева, и без своей страны и людей я – ничто.

Джерард долго смотрел в уверенные, ставшие жёсткими и холодными глаза. Сейчас в них не осталось ни капли от той женщины, в которую он влюбился в юности. И всё же, это ничего не меняло. Она могла отправить его в отставку со всеми почестями. Но не могла лишить права быть её другом.

Наконец, коротко кивнув и сухо улыбнувшись, он поудобнее устроил конверты во внутреннем кармане и, на прощание сжав и поцеловав сухую кожу бледной кисти, поклонился и вышел вон.

И в карете Джерард много думал над тем, смог бы он принять подобное решение на месте королевы? Смог бы выбрать для себя неопределённое, смутное будущее в тот момент, когда другим выходом было бежать, не оглядываясь – к счастью, любви, новой жизни… Но любимый королевы был мёртв, а дочь требовалось скрыть как можно лучше от посторонних глаз. Всё же он – не королева. Ему скрыться намного проще, чем монаршей особе, лицо которой знают во всех соседних и дальних странах… Если бы Фрэнк… – сердце больно сжалось в этот момент, – если бы Фрэнка не стало сейчас, он бы определённо не нашёл смысла жить дальше. И хотя волнение и беспокойство за королеву тоскливо отдавалось внутри лёгких, где-то над солнечным сплетением, он всё же понимал её. И уважал её решение.

Какова роль отдельно взятого Человека в Обществе, и возможно ли вообще Человеку быть вне Общества, вне Народа и Истории, жить лишь своими личными радостями и счастьем? Можно ли выбирать личное счастье, если оно идёт вразрез с общественным мнением, или только будучи частью Общества, Человек может обрести свою цельность?

Джерард размышлял над этим, покачиваясь в экипаже на пути к поместью. И не мог найти ни одного ответа. Казалось, летнее настроение природы вокруг только набирало обороты, совершенно не обращая внимания на его взволнованное, потерянное сознание. Ясная, солнечная погода и тепло разливались вокруг, будто в насмешку, и мужчина, вздохнув, задёрнул шторку, погружая экипаж в сумрак. Он не знал ответов, но дома его ждал Фрэнк – его светлый, любимый мальчик, и одно воспоминание о нём согревало и окрашивало непроглядную черноту его мыслей во все возможные и чудные цвета радуги.

И он находил в себе силы едва заметно улыбнуться, закрыв глаза, и мечтал скорее вернуться к нему – в поместье. Потому что он знал, что только этот человек может сейчас принести ему покой и отдохновение.

_____________________________
*Люблю тебя, мой мальчик (ит.)

Поиск по сайту: