Два выбора: имперская интеграция или независимость?

Со времен войны отношение европейских руководителей к США амбивалентно, так же как отношение вашингтон­ских руководителей к европейскому строительству. Аме­риканцы нуждались во франко-германском примирении, чтобы обеспечить сплоченность Атлантического альянса на континенте перед лицом русских, однако они никог­да ранее не предполагали, что примирение приведет к рождению конкурирующей стратегической общности. Их постепенный переход от симпатии и поддержки к по­дозрительности, затем к досаде и, наконец, к оппозиции является вполне понятным процессом.

Что касается европейских руководителей, то они весь­ма разумно чувствовали потребность в американской защите после пражских событий и советизации Восточ­ной Европы. Когда тяжелое похмелье от Второй мировой войны осталось позади и коммунизм потерпел крах, они не могли не впасть в сомнения и ностальгию по незави­симости. В конце концов, с точки зрения каждого из правящих классов Старого континента, каждая из исто­рий европейских наций является более насыщенной, более богатой и более интересной, чем история США, длительностью только в три века. Достижение европей­цами американского уровня жизни могло только оживить сомнения в законности лидерства США и придать содер­жание движению за освобождение. Все это присуще, без каких-либо модификаций, и Японии на другой стороне Евразии.

Но в последние 20 лет появились также и противопо­ложные силы, подталкивающие к тотальной интеграции в американскую систему. Либеральная революция (или ультралиберальная реакция, по терминологии левых) породила как бы новый соблазн для высших европейских сфер. В развитом мире, как мы видели, усиливаются олигархические тенденции. Зарождающиеся новые соци­альные силы нуждаются в лидере. В тот самый момент, когда их военная роль перестает казаться необходимой, США становятся защитником общепланетарной рево­люции неравенства, олигархической трансформации, в отношении которой можно предположить, что она со­блазняет правящие классы всех обществ в мире. То, что Америка предлагает отныне, это - более не защита либе­ральной демократии, это - больше денег и больше власти для тех, кто уже является наиболее богатым и наиболее сильным.

В 1965-2000 годах европейские руководители выби­рали не между двумя альтернативными решениями, не между интеграцией и эмансипацией. Они одновремен­но осуществляли либерализацию экономики и объедине­ние континента, поставив, таким образом, американцев к началу XXI века в своеобразную ситуацию, в которой те не знают, являются ли их подчиненные предателями или верными подданными. Европа стала, как они того желали, зоной свободной торговли, лишенной таможен­ных барьеров, если не принимать во внимание остатки общей сельскохозяйственной политики. Однако суще­ствует евро, и его падение на 25% по отношению к дол­лару в период между моментом его введения и февралем 2002 года восстановило на некоторое время фактически защиту европейской экономики по отношению к США, снизив все экспортные цены и повысив цены на все им­портируемые из США товары на эквивалентное количе­ство процентов. Крики ответственных лиц и журналистов Старого континента при введении правительством Буша в первой половине 2002 года защитных тарифов на импорт стали и субсидий сельскому хозяйству свидетельствуют о том, что европейские руководители не полностью осоз­нают последствия своих действий. Они не хотят понять, что евро уже действует сам по себе против Соединенных Штатов сначала посредством снижения, а затем посред­ством повышения своего курса, потому что эти руково­дители в действительности не делали выбора между интеграцией 6 американскую систему и эмансипацией.

Выбор «имперской интеграции» потребовал бы, с точ­ки зрения европейских правящих классов, двойной мен­тальной революции: захоронения нации и имперского брака; то есть, с одной стороны, отказа от защиты незави­симости своих народов, а с другой стороны, что касается непосредственно правящих классов, их полноправной интеграции в американский правящий класс. Таким был порыв значительной части европейских и французских элит 11 сентября, когда все почувствовали себя «амери­канцами». Такова была иллюзия Жана-Мари Мессье.

Все более и более частое ограбление имущих европей­цев Уолл-стрит, американскими компаниями и банками делает этот выбор все менее и менее привлекательным. Тем более что появление на правом фланге американско­го политического спектра настоящей еерофобии ставит вопрос, а не готовы ли США сами урегулировать пробле­му, не дают ли они понять своим союзникам, что речь не идет о том, что в будущем они могли бы стать чем-либо иным, нежели гражданами второго сорта. Оживление американского дифферешщализма затрагивает негатив­но не только негритянское население, латиноамерикан­цев и арабов. Оно затрагивает также, хотя и в меньшей степени, европейцев и японцев.

Выбор альтернативного пути - «эмансипации» - стал бы результатом объективной экономической мощи кон­тинента, признанием общих ценностей, отличных от ценностей Америки. Он предполагает способность Евро­пы самой обеспечить свою военную защиту. Этот выбор является реалистичным в краткосрочном плане. Европа обладает более мощной промышленностью, чем США. Ей больше нечего бояться в военном отношении очень ослабленной России. Она могла бы, о чем никогда не го­ворится, достичь настоящей стратегической автономии, увеличив свои ядерные ударные силы. К тому же равно­весие ядерного устрашения, которое фактически посто­янно существует между США и Россией, дает Европе достаточно много времени для того, чтобы осуществить это наращивание ядерного потенциала, если она того пожелает. Единственная серьезная проблема, имеющаяся у Европы, — это демографический дефицит, и отсюда в перспективе - тенденция к ее ослаблению, не по срав­нению с Россией, а по сравнению с США.

Представить варианты выбора - значит предложить возможность какого-то выбора. Это значит предполо­жить, что правящие классы превратились в сознательных, так сказать антропоморфных, игроков, способных при­нимать решения в зависимости от своих интересов, вку­сов, системы ценностей о направлении, в котором следует двигаться. Подобные чудеса, несомненно, встречались в истории: сенат Римской республики, лидеры афин­ской демократии в эпоху Перикла, Конвент во Франции в 1793 году, викторианские элиты Британской империи во времена Гладстона и Дизраэли, прусская аристократия при Бисмарке. Мы не живем в одну из этих великих эпох.. Можно, в крайнем случае, упомянуть о наличии такого типа сознания у высших классов современной Америки, но с некоторыми оговорками, поскольку их выбор обыч­но диктовался легкостью решения, а следовательно, нельзя утверждать, что он действительно является насто­ящим выбором. Что касается европейских правящих классов, которые сохраняют некоторую способность принимать трудные, обязывающие решения, то нацио­нальная фрагментарность заранее исключает любую ил­люзию относительно наличия коллективной мысли.

Определять позиции Европы и Америки по отноше­нию друг к другу будут сложные и еще неосознанные факторы. Сила вещей, как говорили когда-то, будет разъединять Европу и Америку.

Поиск по сайту: