Ассириолог Николай и сторож Василий

Я живу в Дуракине с самого детства - изо дня
в день, из месяца в месяц, из года в год. Меня мучают
безденежье, одиночество и безнадежность. Часто

Архипелаг Макам

я мечтаю о том, чтобы город наш провалился в тарта-
рары, исчез с лица земли, как когда-то исчезли Вави-
лон и Ниневия. Часто я думаю о моей подлинной роди-
не и вижу ее в моих снах.

Когда я был мальчиком, небо над городом было сов-
сем другим, не таким пустым и холодным, как сегодня.
Люди заглядывались на небо, когда по нему пролетал
самолет, проплывал дирижабль или возникало облако
необычной формы и окраски, и все чего-то ждали, жда-
ли. И я ждал, как другие. Сначала я ждал, когда я по-
взрослею, потом - когда выучусь, потом - когда найду
работу. В сорок лет я, наконец, устроился младшим на-
учным сотрудником в местный краеведческий музей.

По профессии я лингвист, всю жизнь изучал мерт-
вые языки, но на мою музейную зарплату можно про-
тянуть ноги. Чтобы сводить концы с концами, я зани-
маюсь переводами и консультациями. Правда, мне не
очень докучают работой: только иногда кто-нибудь
звонит и просит расколдовать клинопись на какой-ни-
будь плите или стеле.

Однажды меня сфотографировали на музейном
чердаке рядом с древней стелой с полустертой надпи-
сью. На фотографии я стою рядом с моим другом му-
зейным сторожем Василием, жизнерадостным челове-
ком, похожим на Эзопа, а перед нами - толпа школьни-
ков. Я ношу эту фотографию с собой, иногда достаю ее
и разглядываю. Это, так сказать, визуальный итог всей
моей жизни, ее верхняя планка: ассириолог Николай,
сторож Василий и школьники на фоне древней стелы.

Сторож Василий - мой единственный друг в Дура-
кине и во всем мире. Такой же старый холостяк, как

Небесные селения

и я, он обладает живым умом и ярким воображением.
Он поэт, которого знают и ценят по всей России, но
не в Дуракине. Таким он был еще в пятом классе
и потом, когда мы учились вместе в Московском уни-
верситете. Тогда же он начал писать стихи, и поэзия
поглотила его без остатка. Чтобы не отвлекаться
от стихов, он нашел себе скудно оплачиваемую ра-
боту сторожа, которая давала ему уйму необходимо-
го для поэзии досуга. Когда ему было 28, его хватило
на то, чтобы жениться на практичной девушке-фар-
мацевте, которая родила ему сына и двух дочерей, но
он был не в состоянии заботиться о своих ближних,
и его жене пришлось самой и растить детей, и зара-
батывать деньги. Прошли годы, жена Василия забо-
лела и умерла, дети выросли и зажили самостоятель-
ной жизнью, а Василий все писал стихи и сторожил
краеведческий музей. А поскольку сторожить его
было не от кого, он мог теперь заниматься поэзией
круглые сутки изо дня в день и из года в год. Так мы
и жили с ним рядом, ни в ком не нуждаясь, ни от кого
не завися. Он был моим братом и другом, а я - почти
единственным слушателем и читателем его стихов, он
рассеивал мои сомнения и тревоги и давал мне силу
жить, а я искренне восхищался его искусством.
Я благодарен судьбе за этот удивительный дар -
дружбу, не омраченную желанием подавить или по-
глотить другого, за радость разделенных поисков, на-
дежд и открытий.

В молодости каждое утро несло в себе надежду,
а вечером приходили умиротворенность и покой.
Сердце откликалось на шелест листвы, на порывы вет-

Архипелаг Макам

ра, несущего аромат невозможного. Годы шли, а я все
чего-то ждал, видел себя моряком, путешественником,
космонавтом.

Помню, подростком я увлекся парусными судами.
Наверное, это случилось потому, что море было не-
далеко от нашего города. Я изучил все тонкости па-
русного флота и мог с первого взгляда отличить шня-
ву от брига, а шхуну от галиота или фрегата. Моими
любимыми писателями были Даниэл Дефо, Джонатан
Свифт и Роберт Льюис Стивенсон, писавшие о мор-
ских путешествиях. Мне нравилось читать такие опи-
сания: «Буря была поистине ужасной, волны дости-
гали необычайной высоты. Мы убрали блинд и при-
готовились взять на гитовы фок-зейль. Затем мы
закрепили талями румпель, чтобы облегчить рулево-
го. Мы не стали спускать стеньги, но оставили всю
оснастку».

Не странно ли, что я никогда в жизни не ходил на
парусном судне и не путешествовал по земле. Вместо
этого я стал ассириологом, книжным червем, специа-
листом по мертвым цивилизациям Междуречья - про-
фессия хоть и редкая, но едва ли романтичная.

Вокруг меня все азартно играют в свои скучные
игры - семью, работу, заработки, интриги, любовниц.
У каждого свой набор обстоятельств - забот, болез-
ней, обид, настроений, - свой водоворот, и каждый
несется по кругу, захваченный воронкой. При встре-
чах со знакомыми я слушаю, что они мне рассказыва-
ют, а о себя молчу - в моей жизни нет ничего интерес-
ного. Я живу одиноко, по утрам бреюсь, а потом иду
в магазин за творогом и сметаной. Нет, право же, мне
нечего им рассказать.

Небесные селения

Архипелаг Макам

Головокружительный мир
герметических наук

В двадцать лет я открыл головокружительный мир
герметических наук. Оказалось, что я не один том-
люсь в неволе и мечтаю об освобождении: многие до
меня искали, а некоторые находили выход из беско-
нечного круга повторений. Я испытывал себя на раз-
ных путях, но так и не остановился ни на одном, ни
к кому не примкнул и остался свободным... Некото-
рые говорят, что это один из видов тупика, что нужно
найти хоть какую-нибудь тропинку и начать по ней
двигаться, что нельзя прийти к цели, стоя на одном ме-
сте, но я думаю, что все обстоит как раз наоборот:
ложные тропы никуда не ведут, а лишь создают види-
мость движения.

Я давно понял, что мой ум едва ли способен куда-
либо меня привести. Ум - это инстанция сомнительная,
снабжающая одинаково правдоподобными доводами
как «за», так и «против» любого положения. И потому
я не ищу ответа на вопрос, который занимал меня в мо-
лодости: можно ли сделать жизнь более осмыслен-
ной - я знаю, что мне это не под силу. Не верю я и
в «иной мир», куда я автоматически попаду после смер-
ти, как и в возможность сконструировать рай на земле.
Я верю только в то, что знаю, но даже и то, что я знаю,
я не в состоянии понимать.

Одну важную мысль я все-таки попытаюсь сфор-
мулировать. Если живешь определенным образом и не
занимаешься самовредительством, то можешь попасть
в особый поток совпадений, когда жизнь идет навстре-

чу твоим желаниям независимо от твоих усилий. Ты
как будто попадаешь в полосу везения, в пространст-
во почти абсолютной свободы. «Бог», или «космос», или
что-то еще, для чего я не знаю имени, начинают тебе
помогать. Только не нужно ничего для этого делать
и нарочито к этому стремиться. Нужно только «быть
верным самому себе», а что это значит, я знаю, но не
могу объяснить.

Это состояние точно описал Паскаль: «Я не знаю,
кто меня послал в мир, не знаю, что такое мир, не
знаю, что такое я сам; я в ужасном неведении всего-
что-ни-на-есть; я не знаю, что такое мое тело, что та-
кое мои чувства, моя душа и та самая часть меня са-
мого, которая думает то, что я говорю, которая раз-
мышляет обо всем и о себе самой и знает себя не
больше, чем все остальное. Я вижу эти ужасающие
пространства Вселенной, заключающие меня в себе,
и я нахожу себя привязанным к одному углу этой об-
ширной протяженности, не зная, ни почему я поме-
щен именно в этом, а не другом месте, ни почему тот
крохотный отрезок времени, который отведен мне
для жизни, назначен мне именно в этой, а не в другой
точке вечности, предшествовавшей мне и следующей
за мной. Я вижу со всех сторон только бесконечнос-
ти, включающие меня в себя как тень, которая суще-
ствует одно короткое мгновение. Все, что я знаю, -
это то, что я должен скоро умереть, но чего я больше
всего не знаю - это сама смерть, которой мне не из-
бежать. Таково мое состояние, полное слабости и не-
уверенности».

Я не могу выразить это лучше него, и поэтому
я привел полностью его слова.

Небесные селения

Поиск по сайту: