Хлопоты по хозяйству

Никомо Коска закрыл глаза, облизал улыбающиеся губы, глубоко дыша носом от отвращения, и поднял бутылку. Глоток, глоток, глоток. Знакомое предвкушение, когда зубы слегка касаются стекла, прохладная влага на языке, размеренное движение горла при глотании... если бы только это была не вода.

Ему пришлось вылезать из пропитанной потом постели и в холодной и липкой ночной рубашке отправляться на кухню добывать вино. Или любую забродившую мочу, способную напоить человека. Что-нибудь, чтобы пыльная спальня прекратила трястись как едущая по бездорожью повозка, чтобы прогнать ползущие по всему телу мурашки и собрать губкой пульсирующую головную боль. Во что бы то ни стало. Нахер надо такие перемены, да и месть Муркатто вместе с ними.

Он надеялся, что все будут в своих постелях, и весь скорчился от разочарования, когда увидел у печи Дружелюбного, готовящего на завтрак овсянку. Всё же сейчас, надо признать, он был странно рад, что обнаружил здесь арестанта. Было что-то волшебное в окружающей Дружелюбного ауре спокойствия. Он умел крайне уверенно молчать и просто не обращать внимания на то, что подумают другие. Коске этого, как ни странно, хватило, чтобы самому немножко подуспокоится. Но, конечно, не замолчать. Разумеется, он болтал практически непрерывно, после того как первый свет начал заползать сквозь трещины в ставнях и обернулся зарёй.

-... за каким чёртом я в это вписался, Дружелюбный? Сражаться, в моём возрасте? Ох уж эти сражения! Никогда меня не радовал этот раздел договора. И ещё на одной стороне с тем самовосхвалённым Морвеером! Отравитель? Дерьмоватый способ людей убивать-то. И, конечно же, я остро осознаю, что нарушил первое правило солдата.

Дружелюбный еле заметно приподнял бровь, медленно перемешивая кашу. Коска считал, что заключённый уж наверняка знал, за чем он сюда шёл, но даже если и так, тот был лучше воспитан, чтобы не выставлять это напоказ. Заключённые в большинстве своём удивительно вежливы. Грубое обхождение в тюрьме может запросто довести до фатального исхода. - Первое? - спросил тот.

- Никогда не сражаться за слабую сторону. Хоть я постоянно, пламенно и страстно презираю герцога Орсо, существует громадная и, потенциально, гибельная пропасть между ненавистью к человеку и предпринимаемыми в этом отношении действиями. - Он легонько стукнул кулаком по столу, от чего модель Кардотти легонько загремела. - Отчасти ради женщины, которая однажды меня уже предала...

Подобно домашнему голубю, вечно влекомому назад в любимую и ненавистную клетку, его мысль увлекло сквозь девять пустых лет - назад, в Афьери. Перед ним предстали картины лошадей, грохочущих вниз по длинному спуску, на фоне восходящего солнца. Предстали, как множество раз с тех пор - видениями в сотне всеразличных загаженных комнат, грошовых ночлежек, и трущобных таверн-развалюх по всему Земному Кругу. Какая умелая игра, подумал он тогда, при виде приближающейся кавалерии. Улыбаясь сквозь алкогольную дымку, радовался тому, как здорово всё получилось. Теперь же он вспоминал холодный страх, когда всадники не замедлили ход. Тошноту ужаса, когда они врезались в его неряшливо выстроенные ряды.

Смесь ярости, безнадёжности, омерзения и пьяного головокружения, когда он забирался на лошадь, чтобы бежать прочь, когда вокруг погибал его сброд и с ними гибла его слава. Ту смесь ярости, безнадёжности, омерзения и пьяного головокружения, которая с тех самых пор привязалась к нему как тень. Он хмуро взглянул на искаженное отражение своего лица пропойцы в пузырчатом стекле бутылки с водой.

- Угасает память о нашей славе, - прошептал он, - и сгнивает до сортирных анекдотов, тусклых и неубедительных, как брехня какой-нибудь сволочи. Поражения, разочарования и скорбь же, свежи как в тот миг, когда они произошли с нами. Улыбка симпатичной девушки, с которой мы не завели роман. Мелкая оплошность, вину за которую мы переложили на другого. Безымянное плечо, стукнувшее нас в толпе и оставившее терзаться днями, месяцами. Навеки. - Он скривил губы. - Вот из этой материи и сшито наше прошлое. Несчастные мгновения, что создали нас такими, какие мы есть.

Дружелюбный стоял в тишине, и от этого Коску тянуло на откровенность лучше, чем от любых уговоров.

- И есть ли миг горше, чем тот, когда меня предала Монцкарро Муркатто, а? Мне бы самому стоило осуществить месть, вместо того, чтобы помогать в отмщении ей. Мне бы стоило прикончить её, и Эндике, и Сезарию, и Виктуса, и всех остальных моих сучьих когда-то-там друзей из Тысячи Мечей. Так какого хера я здесь делаю, Дружелюбный?

- Разговариваешь.

Коска хмыкнул. - Верно. Как обычно. У меня всегда было плохо с решительностью, когда дело касалось женщин. - Он фыркнул, внезапно рассмеявшись. - По правде говоря, у меня всегда было ужасно с решительностью в любых вопросах. Это-то и сделало мою жизнь чередой таких захватывающих событий. - Он поставил бутылку обратно на стол. - Довольно грошовой философии! Факт в том, что мне нужен шанс, мне нужно измениться, и что гораздо важнее, мне позарез нужны деньги. - Он поднялся. - Прошлое идёт нахуй. Я Никомо Коска, тысяча чертей! Я смеюсь в лицо страху! - Он замолчал на мгновение. - И я собираюсь обратно в кровать. Искренне благодарю, мастер Дружелюбный, разговаривать с вами не менее прекрасно, чем с самый лучшим собеседником из всех, кого я знал.

Заключенный всего лишь на миг оторвался от овсянки. - Едва ли я произнёс хоть слово.

- Вот именно.

Утренняя трапеза Морвеера разместилась на маленьком столике в его маленькой спальне, когда-то наверное лестничной кладовке, на заброшенном складе во вредном для здоровья районе Сипани. В городе, который он всегда презирал. Пища для поддержки сил заключалась в помятой миске холодной каши, битой чашке дымящего чая, да стакане со сколами, наполненном кислой, тепловатой водой. Рядом с ними строго в ряд располагались семнадцать разнообразных пузырьков, бутылочек, флаконов и банок, каждая со своей собственной жидкостью, порошком или пастой, цветом от прозрачного до белого, включая тусклый грязно-жёлтый и сине-зелёное скорпионье масло.

Морвеер нехотя отправил в рот ложку каши. Без особого удовольствия размазывая её по рту он вытащил пробки из первых четырёх сосудов, достал из пачки сверкающую иглу, погрузил в бутылочку и кольнул ею тыльную сторону ладони. То же самое со второй. Третья, четвёртая, и игла с отвращением отброшена прочь. Он поморщился увидев, что крошечный шарик крови показался в одном из мест укола, затем зачерпнул из миски следующую ложку и уселся, свесив голову, охваченный волной головокружения.

- Ларинк, падла! - Тем не менее то, что каждое утро приходилось терпеть малую дозу и лёгкое недомогание, гораздо предпочтительнее приёма - по зловредному умыслу либо случайности - дозы крупной, от которой лопнул бы каждый кровеносный сосуд в его мозгу.

Он через силу впихнул в рот следующую порцию подсоленных помоев, открыл следующий в ряду пузырёк, зажал одну ноздрю и вдохнул оттуда через другую. Затрясся, когда порошок жгуче защипал его носовые пазухи и облизал зубы, когда неприятно онемел рот. Он набрал в рот чаю и, обнаружив его неожиданно обжигающим, чуть не выкашлял чай обратно, когда глотал.

- Падла горчичный корень! - То, что отравитель в нескольких случаях несказанно эффективно применил его против своих жертв, не добавляло любви к приёму этой гадости самому. Вовсе наоборот. Он прополоскал рот водой в тщетной попытке смыть едкий вкус, прекрасно зная, что тот будет ещё несколько часов просачиваться из носа.

Он выстроил в ряд шесть следующих склянок и поотвинчивал, повытаскивал, поснимал с них пробки. Допускалось глотать их содержимое по очереди, но долгие годы таких завтраков научили его, что лучше сразу от всех них избавиться. Поэтому он нацедил, насыпал и накапал надлежащее количество в стакан с водой, тщательно перемешал ложкой, собрался с духом и влил всё в себя тремя горькими глотками.

Морвеер поставил стакан, вытер слёзы из-под глаз и издал влажную отрыжку. Ощутил мгновенную дурноту, которая быстро утихла. В конце концов он проделывал такое каждый день уже двадцать лет. Если его к этому не приучи...

Он ринулся к окну, отбросил ставни и сунул туда голову как раз вовремя, чтобы оросить своим скудным завтраком грязный переулок за стеной склада. С горьким стоном он откинулся назад, выдул из носа жгучую соплю и нетвёрдо добрёл до умывальника. Зачерпнул воды из таза и протёр лицо, вглядываясь в зеркало, как вода капает с бровей. Хуже всего то, что теперь ему необходимо будет снова наполнять овсянкой бунтующие кишки. Одна из многих недооцененных жертв, которые он вынужден приносить только для того чтобы добиться успеха.

Его особые умения ни разу не оценили другие дети в сиротском приюте. Как и его учитель, зловещий Мумах-йин-Бек. Его не ценила ни жена, ни многочисленные ученики. И, похоже, теперь, его текущий наниматель также не питает признательности за его самоотверженность, за его неудобства, за его - нет, нет, это не преувеличение - геройское усердие в её деле. Этот скурвившийся, старый винный бурдюк Никомо Коска пользуется большим почётом, чем он.

- Я обречён, - безутешно прошептал он. - Обречён отдавать, отдавать и отдавать, ничего не получая взамен.

Стук в дверь и голос Дэй. - Вы готовы?

- Сейчас.

- Они собирают всех вместе. Пора отправляться к Кардотти. Заложить фундамент. Важная подготовительная работа и всё такое. - Прозвучало так, словно она объясняла с набитым ртом. На самом деле было бы сюрпризом, если б было иначе.

- Я тебя догоню! - Он услышал удаляющиеся шаги. По крайней мере хоть одна душа с правильным отношением к его великим умениям выказывает должное почтение - превзошедшее его высокие ожидания. Он отдавал себе отчёт, что стал очень сильно полагаться на неё - и в делах и эмоционально. Наверное, сильнее, чем требует осторожность.

Но даже человек выдающихся способностей Морвеера не в силах управиться со всем в одиночку. Он глубоко вздохнул и отвернулся от зеркала.

Увеселители или убийцы, так как они были и теми и теми, разбрелись по складу. Вместе с Дружелюбным их двадцать пять. Три гуркских танцовщицы сидели, скрестив ноги - двое в вычурных кошачьих масках, сдвинутых на напомаженные чёрные волосы. Третья опустила маску, сверкая тёмными глазищами в прорезях, и бережно протирала кинжал с резной рукоятью. Группа, уже облачившись в практичные чёрные камзолы, трико в серую и жёлтую полоску и посеребрённые маски в виде музыкальных нот, репетировала джигу, которую им, наконец, удалось сыграть наполовину пристойно.

Неподалёку стоял Трясучка в тунике из варёной кожи с облезлым мехом на плечах, на руку надет большой круглый деревянный щит, а в другой - тяжёлый меч. Седовлас являл собой противоположное - железная маска закрывает всё лицо, в кулаке здоровенная дубина с железными шипами. Трясучка, тренируясь перед предстоящим зрелищем, быстро говорил на северном наречии, показывая, как он будет крутить мечом и как он хочет, чтобы Седовлас действовал в ответ.

Барти и Куммель, акробаты, одетые в туго облегающие клетчатые шутовские костюмы, спорили друг с другом на языке Союза. Один из них пылко взмахивал короткой колющей шпагой. Невероятный Ронко глядел из-за маски, выкрашенной ярко красным, оранжевым и жёлтым цветами, будто пляшущий язык пламени. Поодаль, трое жонглёров заполнили пространство лавиной сверкающих ножей, мелькающих и проблёскивающих в полутьме. Остальные привалились к ящикам, сидели, поджав ноги на полу, скакали вокруг, точили клинки, латали на скорую руку костюмы.

Дружелюбный с трудом узнал Коску, одетого в бархатный плащ с серебряной окантовкой, на голове высокая шляпа, а в руке длинная чёрная трость с массивным золотым набалдашником. Сыпь на его шее замазали пудрой. Седеющие усы навощены в переливающуюся дугу, сапоги начищены до сверкающего блеска, маска усыпана искрящимися осколками зеркала - но ещё сильнее искрились его глаза.

Он с бывалой ухмылкой циркового распорядителя чванливо выступил навстречу Дружелюбному. - Друг мой, надеюсь, ты здоров. Снова благодарю за то, что выслушал меня этим утром.

Дружелюбный кивнул, пытаясь не улыбнуться. Было что-то почти волшебное в окружающей Коску ауре доброго юмора. Он умел крайне уверенно говорить, и говорить, и знать что его выслушают, и посмеются, и поймут. От этого Дружелюбному почти что хотелось говорить самому.

Коска что-то достал. Маску в форме пары игральных костей, изображающую двойную единицу, с прорезями для глаз там где должны быть точки. - Я подумал, может, ты окажешь мне честь заняться сегодня вечером игральным столом.

Дружелюбный дрогнувшей рукой принял у него маску. - Был бы очень этому рад.

Одновременно с рассеиванием утренней дымки их сумасшедшая команда петляла по извилистым улочкам - вдоль блеклых аллей, по узким мосткам, через мглистые, гниющие сады и сквозь мокрые туннели, гулко топоча в полумраке. Коварная вода всегда была неподалёку. Трясучка морщил нос от солёной вони с каналов.

Половина города в масках и карнавальных костюмах, похоже они решили что-то отпраздновать. Народ Сипани, не приглашённый на великий бал в честь царственных гостей устраивал свои собственные пирушки, и добрая часть их началась спозаранку и основательно. Кто-то широко не замахивался при выборе костюмов - выходные платья и куртки с обычной плоской маской вокруг глаз. А некоторые замахнулись широко, а затем пошли ещё дальше - громадные штаны, высоченные ботинки, золотые и серебряные лица спрятанные под звериными оскалами и безумными ртами до ушей. Они напомнили Трясучке Девять Смертей, его лицо, когда он сражался в круге, дьявольскую улыбку в сгустках крови. Нервы это не успокаивало. Не утешало и то, что он оделся в меха и кожу, как привык одеваться на Севере, и нёс щит с мечом, не слишком отличавшиеся от настоящего оружия, что он носил прежде. Его обошла кучка людей, вся в жёлтых перьях, масках с огромными клювами, пронзительно галдя стаей взбесившихся чаек. И это тоже не успокаивало нервы.

В тумане, по углам зданий и во мгле покрытых пеленой площадей по-прежнему возникали причудливые формы, их трели и уханье эхом разносились по безжизненным переулкам. Великаны и чудовища. От них Трясучке щекотало ладони, он думал о том, как Наводящий Ужас восстал из тумана над Дунбреком, неся с собой смерть. Эти были, конечно, всего лишь глупыми чудиками на ходулях, но тем не менее. Когда надеваешь на людей маски, происходит что-то жуткое. Вместе с тем, как они выглядят, меняется и то, как они действуют. Порой они вообще становятся похожими не на людей, но на нечто иное.

Трясучке не нравился бы вкус всего этого, даже если бы они не замышляли убийство. Ощущение, будто город построили на границе ада, и демоны хлынули на улицы, перемешались с повседневным, а все ведут себя так, будто в этом нет ничего особенного. Ему приходилось напоминать себе, что из всех толп этого необычного и с виду опасного сброда, которые им, вероятно, встречались, наиболее странны и опасны они сами. Если в городе и были дьяволы, он был одним из самых худших. Как только эта мысль укоренилась в голове, то на самом деле оказалась вовсе не утешительной.

- Сюда, друзья мои! - Коска вёл их по площади, где росли четыре мокрых дерева без листьев, и из полутьмы проступало здание - большой деревянный дом с двориком с трёх сторон. То же самое здание, что стояло на столе на складе последнюю пару дней. Четверо хорошо вооруженных стражников хмурились у железной решётки ворот, и Коска ловко вскочил на ступени им навстречу, щелкая каблуками. - Доброго вам утра, джентльмены!

- Сегодня днём у Кардотти закрыто, - буркнул в ответ ближайший, - и ночью тоже.

- Не для нас. - Коска взмахом трости обвёл растерявшуюся труппу. - Мы увеселители для сегодняшнего частного мероприятия, отобранные и нанятые специально с этой целью супругой принца Арио, Карлоттой дан Эйдер. А теперь резко открыл ворота - у нас уйма приготовлений, которыми надо заняться. Заходим же, дети мои, и не прохлаждаемся! Людей нужно веселить!

Двор был побольше, чем ожидал Трясучка, и вызвал одни разочарования, раз уж этому заведению предполагалось быть лучшим в мире борделем. Площадка из замшелых булыжников с парой плетёных столиков и кресел, раскрашенных в отшелушивающуюся позолоту. С верхних окон протянулись верёвки и, высыхая, лениво хлопали простыни. В одном из углов неаккуратно свалили винные бочки. Сутулый старик подметал потрёпанной метлой, толстуха устраивала на стиральной доске настоящую взбучку тому, что возможно было каким-то видом нижнего белья. Три исхудавших женщины сидели и скучали за столом. В руке у одной - открытая книга. Другая уставилась на свои ногти, обрабатывая их пилочкой. Последняя раскинулась на стуле, наблюдая за входящими шеренгой артистами, пока вдыхала дым из глиняной трубочки с чаггой.

Коска вздохнул. - Нет ничего более обыденного, или менее выдающегося, чем дом со шлюхами в дневное время, а?

- Похоже нет. - Трясучка смотрел, как жонглёры нашли место в углу и начали распаковывать свои причиндалы, в том числе и сверкающие ножи.

- Всегда считал, что быть шлюхой - весьма неплохая жизнь. Как ни крути - успешная. Праздно проводишь дни, а когда наконец тебя зовут на работу, в основном ты работаешь лёжа.

- Не много в том чести, - сказал Трясучка.

- Говно хотя бы помогает расти овощам. От чести и такой пользы нет.

- Что же будет, когда ты, наконец, состаришься, и никто тебя больше не захочет? Думаю, всё что тебе останется - попытки уйти от отчаяния, вырваться из вороха сожалений о прошлом.

Улыбка Коски печально выгнулась под маской. - Это то, к чему приходит каждый из нас, друг мой. В любом ремесле всё то же самое, и наше - не исключение. Солдатчина, мокруха - назови как хочешь. Никто тебя не хочет, когда ты состаришься. - Он нарочито важно прошествовал мимо Трясучки и углубился во двор, отмахивая тростью вперёд и назад с каждым шагом. - Так или иначе, все мы - шлюхи! - Он выдернул из кармана узорчатый платок, взмахнул им проходя возле трёх женщин и поклонился. - Дамы. Глубочайшее почтение.

- Полоумный старый хер, - услышал Трясучка, как одна из них пробормотала на северном наречии, перед тем как вернулась к своей трубке. Группа уже настраивала инструменты, издавая почти такой же кислый вой, как и во время настоящей игры.

Две высоких двери вели со двора: левая - в игорный зал, правая - в зал для курения, а оттуда к двум лестничным пролётам. Его взгляд скользил по отделанной слоновой костью стене, выложенным ёлочкой отделочным доскам потемневшего обветренного дерева, к ряду узких окон второго этажа. Комнат отдыха для гостей. И выше - к окнам побольше, из цветного стекла, под самой крышей. Королевские апартаменты, куда приглашают самых знатных. Куда через несколько часов они собираются пригласить принца Арио и его брата Фоскара.

- Ой. - Прикосновение к плечу. Он обернулся, и, моргая, застыл.

Позади него стояла высокая женщина, вокруг её плеч обвивались сверкающие чёрные меха, на длинных руках - длинные чёрные перчатки. Зачёсанные набок чёрные волосы касались белого лица, покачиваясь легко и плавно. Её маску усыпал хрусталь, сквозь узкие прорези горели нацеленные на него глаза.

- Ё... - Трясучка был вынужден заставить себя отвести глаза от её тела, затенённая ложбинка между грудей притягивала его взор, как улей - медведя. - Может я чем-нибудь... знаете ли...

- Не знаю. О чём вы? - Её накрашеные губы скривились в уголках, отчасти в насмешке, отчасти в улыбке. Кажется, будто в этом голосе есть что-то знакомое. Сквозь вырез в её юбках он еле углядел, как сходит на нет длинный розовый шрам на бедре.

- Монза? - прошептал он.

- Кто ж ещё со столь прекрасной внешностью заговорил бы с таким как ты? - Она оглядела его сверху донизу. - Навевает воспоминания. На вид ты почти такой же дикарь, как тогда, когда я тебя впервые встретила.

- По-моему, в этом-то и весь замысел. Ты на вид, э... - Он напряжённо подыскивал слово.

- Как шлюха?

- Как дьявольски дорогая.

- Ненавижу выглядеть как дешёвая. Я направляюсь наверх, ждать наших гостей. Всё пойдёт как надо - увидимся на складе.

- Айе. Если всё пойдёт как надо. - У трясучкиной жизни была привычка идти как не надо. Он невесело посмотрел в окна крашеного стекла. - С тобой ничего не случится?

- О, с Арио я способна управиться. Долго я предвкушала эту встречу.

- Знаю, но, просто говорю, что... если нужно, чтоб я был поближе...

- Сосредоточь свой умишко, чтобы здесь всё прошло по плану. Дай мне самой за себя попереживать.

- Я уже так напереживался, что не прочь поделиться.

- А я думала - ты оптимист, - бросила она через плечо, уходя.

- Должно быть, ты меня от этого отучила, - пробормотал он ей вслед. Ему не очень-то нравилось, когда она так с ним разговаривала, но всё равно это гораздо лучше, чем если бы она не разговаривала с ним вовсе. Он заметил, что всё это время на него смотрел Седовлас, и ткнул в здоровенную детину пальцем. - Не стой на месте! Давай разметим наш гадский липовый круг, до того как состаримся.

* * *

Монза была далека от удовольствия, когда ковыляла, пошатываясь, по игровому залу вместе с Коской. Она не привыкла к высоким туфлям. Она не привыкла к этой обвивающей ноги упряжи. Корсеты и в лучшие времена были мучением, и навряд ли облегчало то, что из данного вытащили пару пластин и заменили их на длинные тонкие стилеты, острия которых торчали между лопаток, а рукояти спрятаны у поясницы. Её лодыжки, колени и бёдра уже пульсировали. Мысль покурить засвербила, как всегда, где-то на задворках сознания, но она отогнала её прочь. Она вынесла немало боли за последние месяцы. Потрепеть ещё немножко - вполне скромная цена, если поможет подобраться близко к Арио. Настолько близко, чтобы воткнуть кинжал в его насмешливую харю. Одна мысль об этом придала борзости её шагу.

Карлотта дан Эйдер ждала их в конце комнаты, стоя с царственным видом между двумя карточными столами, обитыми серым сукном, на ней было красное платье, подходящее императрице из легенд.

- Погляди на нас обеих! - усмехнулась Монза, подойдя поближе. - Генерал одет как шлюха, а шлюха вырядилась королевой. Сегодня ночью каждый хочет быть кем-то иным.

- Это политика. - Любовница Арио нахмурилась при виде Коски. - Это ещё кто?

- Магистр Эйдер, какая восхитительная и неожиданная честь для меня! - Старый наёмник изогнулся в поклоне, взметая шляпу, выставляя на обозрение свою шершавую, вспотевшую лысую плешь. - Я и мечтать не мечтал, что мы с вами встретимся снова.

- Вы! - Эйдер холодно уставилась на него в ответ. - Надо было мне догадаться, что вы в это замешаны. Правда, думала, что вы умерли в Дагоске!

- Также думал и я, но оказалось, я был всего лишь очень, очень пьян.

- Меня предать вы смогли даже спьяну. Не иначе - наощупь.

Старый наёмник пожал плечами. - Всегда до слёз жалко, когда предают честных людей. Когда же такое случается с коварными хитрецами, то, однако, трудно избежать ощущения некой... космической справедливости. - Коска осклабился на Эйдер, на Монзу и обратно. - Трое таких верных людей как мы на одной стороне? Мне не терпится увидеть, чем всё это обернётся.

По мнению Монзы, всё это обернётся большой кровью. - Когда Арио и Фоскар прибудут сюда?

- Когда все начнут расходиться с великого бала у Соториуса. В полночь, либо незадолго до неё.

- Будем ждать.

- Противоядие, - попросила Эйдер. - Я своё сделала.

- Оно окажется у тебя, когда голова Арио окажется на блюде. Не раньше.

- А если что-нибудь пойдёт не так?

- Ты умрёшь, как и мы. Уж лучше надейся, что дело пройдёт гладко.

- Что же помешает тебе дать мне сдохнуть при любом исходе?

- Мои яркая репутация порядочного человека и широко известное благородство.

Как и ожидалось, Эйдер не засмеялась. - В Дагоске я старалась поступить правильно.

Она ткнула себя в грудь пальцем. - Я пыталась поступить правильно! Я пыталась спасти людей! Посмотри, чего мне это стоило!

- Отсюда можно извлечь урок насчёт правильных поступков, - пожала плечами Монза. - У меня такой возможности ни разу не было.

- Смейся! Ты хоть знаешь, каково это - каждый миг жить в страхе?

Монза резко шагнула к ней и та отпрянула к стене.

- Жить в страхе? - оскалилась она. Их маски почти что сцепились вместе. - Милости просим в мою жизнь, ёб твою мать! А теперь кончай нытьё и улыбайся Арио и остальным сучьим подлецам на сегодняшнем балу. - Она понизила голос до шёпота. - А затем приведи его к нам. Вместе с его братом. Делай, как я тебе говорю и, не исключено, для тебя всё может хорошо закончиться.

Она понимала, что ни та, ни другая не считали это весьма вероятным. Сегодняшние празднества закончатся хорошо для очень немногих.

Дэй повернула коловорот в последний раз, с лёгким скрипом прорезая древесину, затем вытащила его наружу. Сквозь щель пробился тонкий лучик, освещая тьму чердака ярким круглым пятном на её щеке. Она ухмыльнулась Морвееру, и его внезапно тронуло горько-сладкое воспоминание об улыбающемся при свечах лице матери. - Просверлили.

Теперь на ностальгию совсем не осталось времени. Он сглотнул наплыв душевного волнения и медленно передвинулся, с величайшим тщанием стараясь наступать только на стропила. Брыкающаяся на пробитом потолке нога в чёрной штанине без сомнения дала бы сыновьям Орсо и их страже повод насторожиться. Глядя вниз сквозь отверстие, несомненно, невидимое среди изобилия лепнины, Морвеер просматривал солидный участок обшитого панелями коридора с роскошным гуркским ковром и двумя высокими дверями. На отделке над ближайшей из них была вырезана корона.

- Превосходная позиция, моя милая. Королевские апартаменты. - Отсюда им открывался беспрепятственный обзор поставленных у каждой двери стражников. Он полез вглубь куртки и нахмурился. Пронзаем тревогой, охлопал все остальные карманы.

- Вот падла! Я забыл свою тонкую трубку! Что если...

- Я на всякий случай взяла две запасных.

Морвеер прижал руку к груди. - Будьте благословенны Судьбы. Нет! Будьте прокляты Судьбы. Будь благословенна твоя предусмотрительность. Где бы я без тебя был?

Дэй усмехнулась своей невинной усмешечкой. - Примерно там же где и сейчас, но в менее очаровательной компании. Всегда первым делом убедись.

- Справедливо. - Он снова понизил голос до шёпота. - А вот и они.

Показались Муркатто с Витари, обе в масках, напудренные и разодетые, или вернее раздетые, подобно многим сотрудницам этого заведения. Витари открыла дверь под короной и вошла. Муркатто бросила краткий взгляд на потолки, кивнула, и последовала за ней. Они внутри. Пока всё идёт по плану. Тем не менее, для возможных бед оставалось ещё достаточно времени. - Двор?

Дэй, изогнувшись, приткнулась на животе к дальнему краю чердака, где стропила соединялись с крышей, и заглянула в дырки, просверленные для обзора центрального двора строения. - С виду как будто готовы встретить наших гостей. Что теперь?

Морвеер подполз к малюсенькому, грязному окошку и ребром ладони смахнул паутину. Солнце опускалось за зазубренные крыши, ярко изливая грязный свет на Город Туманов. - Бал-маскарад во дворце Соториуса скоро будет в разгаре. - На той стороне канала, позади Дома удовольствий Кардотти, светили факелы, свет ламп сочился из окон чёрных особняков в синий вечер. Морвеер с неприязнью стряхнул паутину с пальцев. - Теперь мы сидим здесь на этом разломанном чердаке и ждём прибытия его высочества принца Арио.

Поиск по сайту: