Ужасная мерзость

Лицо Трясучки почти зажило. Слабая розоватая полоса осталась проходить по лбу, через бровь и вдоль по щеке. Скорее всего, она спадёт ещё через пару дней. Глаз ещё малость побаливал, но Трясучка держался молодцом и не подавал виду. В постели лежала Монза, обернув простыню вокруг талии, повернув к нему исхудавшую спину. Он постоял мгновение, улыбаясь, наблюдая, как её рёбра плавно движутся вместе с дыханием, лоскутки тени меж ними сокращались и растягивались. Затем проковылял от зеркала к открытому окну дальней стены и высунулся наружу. Снаружи полыхал город, ночь освещали огни пожаров. Всё же странно - он точно не знал, что это за город и для чего здесь он сам. Медленно шевелились мысли. Он сморщился, потирая щёку.

- Больно, - рыкнул он. - Клянусь мёртвыми, больно.

- Ох, неужто болит? - Он резко развернулся, зацепившись за стену. Над ним высился Фенрис Наводящий Ужас, задевая лысой головой потолок, половина его тела в наколках из крошечных буковок, остальное заковано в чёрный металл, лицо перекосилось и вздулось, напоминая котелок с кипящей овсянкой.

- Ты... ты же, сдох нахуй!

Великан захохотал. - И верно, я же сдох нахуй. – Оказывается, в его теле торчал меч - рукоять поверху бедра, острие клинка вылезло из подмышки с другой стороны. Он мотнул толстенным пальцем, тыча на кровь, капающую с рукояти и разлетающуюся по ковру. - Вот, это я понимаю, болит. А ты что, обрезал волосы? Прежде ты мне больше нравился.

Бетод показал на свою разбитую всмятку голову, спутанное месиво крови, мозгов, волос, костей. - Жаткнишешь, вы оба. - Он не мог нормально разговаривать, потому что его рот был вбит внутрь себя. - Вож шшо шакое нашшояшшая боль! - Он в сердцах стукнул Наводящего Ужас. - Пошему ты не выигжал, шупой бля полушшёрт?

- Я сплю, - проговорил себе Трясучка, пытаясь ухватиться за эту мысль, но его лицо дёргалось и дёргалось. - Это наверняка сон.

Кто-то пел. - Я... создан... из смерти! - Молот грохнул о гвоздь. - Я - Великий Уравнитель! - Дыщь, дыщь, дыщь, каждый раз вгоняя дрожь страдания в лицо Трясучки. - Я - буря холмов Высокогорья! - Напевал сам себе Девять Смертей, разрубая на части тело брата. Его обнажённый по пояс торс, переплетение жилистых мышц и шрамов, весь вымазан кровью. - Значит ты - хороший человек, а? - Он с усмешкой махнул в сторону Трясучки ножом. - Ёб твою мать, пацан, пора уже становиться твёрже. Ты должен был меня прикончить. А теперь помоги-ка отрезать ему руки, оптимист.

- Мёртвые ведают, я нисколечко не любил эту мразь, но он прав. - Голова трясучкиного брата обращалась к нему со штандарта Бетода, прибитая гвоздями. - Пора становиться твёрже. Пощада и трусость - одно и то же. Как думаешь, сумеешь вытащить этот гвоздь?

- Уёбище позорное! - Отец. На безжизненном лице дорожки слёз, трясёт своим кувшином. - Нет, чтобы ты подох, а брат остался жить? Бестолковый хуеплёт! Ты бесполезная, бесхребетная, унылая куча говна!

- Всё это чушь, - огрызнулся Трясучка сквозь стиснутые зубы, присаживаясь у огня на корточки. Всю его голову колотило. - Это просто... просто чушь.

- Что - чушь? - забулькал Тул Дуру, и когда он произносил слова, из взрезанного горла сочилась кровь.

- Всё это. Хари из прошлого, произносящие исполненные смысла речи. По-моему пиздец как банально, нет? Получше этой херни вы ничего не смогли придумать?

- Ммм, - сказал Молчун.

Чёрный Доу выглядел малость смущённым. - Не вини нас, паренёк. Ты же спишь, нет? Ты отрезал волосы?

Ищейка пожал плечами. - Будь ты умней, может тебе и сны бы снились более умные.

Он почувствовал за спиной чью-то хватку, над плечом нависало искривлённое лицо. Это Девять Смертей был рядом с ним, кровавые волосы не отлипали от головы, изрезанное шрамами лицо обрамляла чернота. - Будь ты умней, может тебе и глаз бы не выжгли. - И он всадил палец в глазницу Трясучки, давя сильнее и сильнее. Трясучка забился, и скорчился, и заорал, но избежать происходящего не мог. Всё уже было сделано.

Он проснулся, конечно же, с криком. Теперь он всегда так просыпался. Вообще-то криком назвать это трудно, его голос износился до глухого крошашегося огрызка, камнями царапавшего ободранную глотку.

Было темно. Боль раздирала лицо как волк забитую тушу. Он раскидал одеяла, шатаясь, пошёл в никуда. Словно горящее железо прижимали к нему до сих пор. Врезался в стену и упал на колени. Согнулся, сдавливая череп ладонями, как будто ладони могли помешать голове расколоться.

Он качался из стороны в сторону, напрягая до отказа каждую мышцу. Стенал и стонал, рычал и канючил, пускал слюни и сопли, бормотал и бредил, сошёл с ума, лишился рассудка. Трогал. Нажимал туда. Теребил трепещущими пальцами бинты.

- Шшшш, - прикосновение руки. Монза шарила по его лицу, убирая назад волосы. Боль разрубала голову там, где раньше был его глаз, как топор раскалывает полено, а вместе с ней разрубала его сознание, ломала его и выворачивала наизнанку, разбрызгивая ошмётки мыслей, как ошмётки мозгов. - Клянусь мёртвыми... пусть перестанет... нахер, нахер. - Он схватил её за руку и она поперхнувшись, поморщилась. Ему было всё равно. - Убей меня! Убей. Но только пусть перестанет. - Он даже не осознавал, на каком языке говорит. - Убей меня. Клянусь... - Он рыдал, слёзы жалили глаз. Тот, который ещё у него оставался. Она отняла руку, и он снова качался, раскачивался, боль проходила сквозь лицо, как пила сквозь деревянную колоду. Он же пытался быть хорошим человеком, неужто нет?

- Я пытался, блядь, сука, пытался. Пусть перестанет... прошу, прошу, прошу, прошу....

- Вот. - Он схватил чубук трубки и присосался к ней, жадно, словно к бутылке пьяница. Он едва ли замечал, как щиплет дым, просто тянул в себя воздух, пока не заполнились лёгкие, и всё это время она держала его, крепко обнимая руками, качала его вперёд-назад. Теперь во тьме появилось множество красок. Сверкающие лужицы. Взамен раскалённого нажима, боль отступила на шаг. Дыхание смягчилось и стало хныканьем, измотанное тело сводила ломота.

Она помогла ему подняться, поставила на ноги, трубка со стуком выпала из его кривых рук. Покачивалось открытое окно, картина иного мира. Может быть ада, с красными и жёлтыми проблесками огня, длинными мазками прочерчивающими тьму. Кровать подступила вплотную и поглотила его, засосала в себя. Его лицо по-прежнему билось, стреляло тупыми мучительными ударами. Он всё тужился вспомнить от чего.

- Мёртвыми... - прошептал он, по другой щеке бежали слёзы. - Мой глаз. Мне выжгли глаз.

- Шшшш, - прошептала она, нежно поглаживая здоровую сторону его лица. - Потише, Коль. Тише.

Ночь потянулась к нему, обернулась вокруг него. Прежде чем тьма забрала его, он неуклюже погрузил свои пальцы в её волосы и притянул её лицо к своему, так близко, что можно дотронуться губами до бинтов.

- Такой была бы ты, - шепнул он ей. - Была бы ты.

Поиск по сайту: