Король ядов

- Шеф? - донёсся тонкий голос Дэй. - Вы проснулись?

Морвеер выдохнул прерванный зевок. - Блаженная дремота и впрямь оторвала меня от своей мягкой груди... обратно в холодные объятья безразличного мира.

- Что?

Он горько отмахнулся. - Ничего. Я сею семена слов... на безжизненную почву.

- Вы просили разбудить вас на рассвете.

- Рассвет? О, неласковая дева! - Он откинул единственное тонкое одеяло и выбрался из колючей соломы, воистину скромного лежбища для мужа его несравненных талантов, потянул ноющую спину и слез по лестнице на пол сарая. Пришлось признать, что он давно уже слишком богат годами, не говоря уж о том, что слишком утончил свой вкус, чтобы ночевать на чердаках.

Дэй за время ночного бдения собрала аппарат и теперь, как только первый малокровный проблеск рассвета без мыла пролез в узкие оконца, зажгла горелки. Реагенты радостно булькали, пар беззаботно конденсировался, вытяжки весело капали в пробирки-сборники. Морвеер прохаживался вокруг импровизированного верстака, пристукивая по нему костяшками, когда оказывался рядом, от чего стеклянная утварь звенела и цокала. Всё проходило своим чередом. В конце концов, Дэй выучилась своему ремеслу у мастера, наверное, величайшего отравителя на всём Земном Круге, кто бы возразил? Но даже вид на совесть выполненной работы не утешил плаксивое настроение Морвеера.

Он резко выдохнул и тут же вздохнул. - Ни один меня не понимает. Я обречён на непонимание.

- Вы сложная личность, - произнесла Дэй.

- Именно! Именно так! Ты заметила! - Наверное она одна разглядела под его суровой и властной внешней натурой глубокие как горные озёра запасы чувств.

- Я заварила чай. - Она протягивала ему помятую железную кружку над которой вился пар. Его желудок неприятно хрустнул.

- Нет. Само собой, благодарю тебя за заботливое внимание, но нет. Неладно этим утром у меня с пищевареньем, ужасно неладно.

- Вы нервничаете из-за нашей гуркской гостьи?

- Целиком и полностью нет, - солгал он, подавляя дрожь от одного воспоминанья о тех полночных глазах. - Моё несваренье есть итог усугубившихся различий во мнениях с нашим работодателем, широко известным Мясником Каприла, вечно недовольной Муркатто! Я просто-напросто не вижу подхода к этой женщине! Какую бы сердечность я не проявлял, какими бы чистыми не были мои устремления, она всё выворачивает наизнанку!

- Да уж, какая-то она колючая.

- На мой взгляд она переходит границу колючей и вступает на территорию... острой, - нескладно закончил он.

- Ну, предательство, скидывание с горы, мёртвый брат и тому...

- Объясняет, не извиняет! Мы все претерпели мучительные превратности! Заявлю прямо, что отчасти поддался искушению бросить её на волю неотвратимого рока и подыскать службу посовременнее. - Он фыркнул, засмеявшись от внезапной мысли. - Может даже у герцога Орсо!

Дэй резко вскинула взгляд. - Вы шутите.

Оно-то и вправду предназначалось в качестве остроты, ибо Кастор Морвеер не из тех людей, что единожды заключив договор, бросают нанимателя. В каком другом, а в его ремесле необходимо следовать определённым чётким нормам. Но ему показалось забавным развить тему дальше, перечисляя пункты на пальцах один за другим. - Человек, который, несомненно, оценит мои услуги. Человек, который подтвердил свою необременённость моральными колебаниями.

- Человек известный фактами сталкивания своих работников с гор.

Морвеер отогнал от себя её слова. - Нельзя в принципе быть настолько глупым, чтоб доверять типам, нанимающим отравителя. Отсюда следует, что как работодатель, он не хуже остальных. Да просто диву даюсь, что такая мысль не пришла мне в голову раньше!

- Но... мы убили его сына.

- Бхе! Подобные препятствия обходятся с лёгкостью, когда двое людей осознают, что нужны друг другу. - Он легкомысленно отмахнулся. - Вполне достаточно проявить находчивость. Вполне легко отыскать гадкого козла отпущения и свалить вину на него.

Она медленно кивнула, твёрдо сжав губы. - Козла отпущения. Естественно.

- Гадкого. - Одним изувеченным северянином меньше - мир не обезлюдеет. Равно как и одним чокнутым заключённым, либо несносным палачом, если уж на то пошло. От такой мысли он почти что согрелся. - Но осмелюсь заметить, на данный момент на нашей шее сидит Муркатто и её бессмысленный поход за мщением. Мщение. Да неужто на всём свете существует более неподходящий, пагубный, напрасный мотив?

- Я полагала наше дело не мотивы, - отметила Дэй - а только задания и оплата.

- Правильно, моя дорогая, совершенно правильно. Любой мотив чист, раз вынуждает прибегнуть к нашим услугам. Ты, как всегда, зришь в корень вопроса, точно сам вопрос совершенно прозрачен. Что бы я без тебя делал? - Он, улыбаясь, подступил к аппарату. - Как наш процесс подготовки?

- О, я своё дело знаю.

- Хорошо. Очень хорошо. Конечно, знаешь. Ты же училась у мастера.

Она наклонила голову. - И хорошо усвоила ваши уроки.

- Отменнейше усвоила. - Он нагнулся щёлкнуть по охладителю, наблюдая, как ларинкская эссенция медленно капает в реторту. - Приходится быть готовым с избытком ко всем и каждой неожиданностям. Первым делом убеждаться в том... - А! - Он опешив уставился на своё предплечье. Крохотное красное пятнышко набухло, становясь капелькой крови. - Что... - Дэй медленно отступила от него, с крайне напряжённым лицом. В руке она держала обработанную иглу.

- На кого-нибудь свалить вину? - огрызнулась она на него. - Козёл отпущения, значит? Нахуй, сука!

* * *

- Давай, давай, давай. - Верный снова ссал - стоя возле лошади, растопырив в стороны колени, спиной к Трясучке. - Давай, давай. Кровавые годы меня зацепили, вот что это такое.

- Может они, а может твои тёмные делишки, - произнёс Сволле.

- Я не творил ничего такого чёрного, чтоб эту фигню заработать. Чувствуешь себя, будто никогда в жизни так не приспичивало, а когда наконец высунешь хер наружу, дело заканчивается стойкой в позе на ветру и так целую ве... а... а... заебись попёрла! - Он отклонился назад, сверкая большой залысиной. Короткий всплеск, затем ещё один. И ещё. Он задвигал плечами, стряхивая капли, и снова принялся зашнуровываться.

- Уже всё? - спросил Сволле.

- А ты что хотел? – грубым голосом осадил его генерал. - Собрать струю в бутылочку? Годы зацепили меня, вот и всё. – Он, пригнувшись, взбежал вверх по склону, придерживая рукой, чтоб не испачкать, тяжёлый красный плащ и присел на корточки возле Трясучки. - Ну что ж. Ну что ж. То самое место?

- То самое место. - Хутор располагался в конце открытого выгона, посреди моря серых колосьев пшеницы, под серыми небесами. Блеклую зарю обляпали облака. Тусклый свет мерцал в узеньких окнах сарая, зато больше никаких признаков жизни. Трясучка медленно потёр пальцы о кисть. Раньше он толком-то и не совершал предательств. Уж точно ничего настолько вероломного - и от этого нервничал.

- Выглядит вполне мирно. - Верный не спеша провёл рукой по белой щетине. - Сволле, возьми дюжину людей и обойди сбоку, не показываясь на глаза, за ту полоску деревьев. Выйдешь во фланг. Потом, если они нас увидят и побегут спасаться, добьёшь их.

- Так точно, генерал! Просто и со вкусом, да?

- Нет хуже чрезмерного планирования. Чем больше держишь в голове, тем больше просрёшь. Не тебя ведь учить, что просрать - это плохо? А, Сволле?

- Меня? Нет, сэр. За деревья, затем если замечу бегущих, вперёд. Прямо как у Высокого Берега.

- Только Муркатто сейчас не на нашей стороне, да?

- Верно. Тварь злоебучая.

- Эй, эй, - возразил Верный. - Чутка уважения. Раз ты хлопал в ладоши от радости, когда она побеждала, будь добр, похлопай ей и сейчас. Жаль, что дошло до такого, вот что я скажу. И ничего не поделаешь. Не стоит думать, что ей нельзя отдать должное.

- Верно. Прости. - Сволле призадумался на мгновение. - Уверен, что не лучше попробовать подкрасться пешком? Я, в смысле, в усадьбу-то мы же на лошадях не въедем?

Верный окинул его долгим взглядом. - А что, пока меня не было выбрали нового генерал-капитана и им оказался ты?

- Дык, нет, знамо дело нет, просто...

- Красться не в моём духе, Сволле. Зная, как часто ты моешься, Муркатто, бля, верняк учует тебя, прежде чем ты подберёшься за сто шагов и будет настороже. Нет, мы туда поскачем и не станем утруждать мои колени. Всегда успеется слезть, когда мы выясним обстановку. А если у неё для нас припасён сюрприз, что ж, уж лучше я буду в седле. - Он мрачно глянул в сторону Трясучки. - Тебе не нравится, малыш?

- Да нет. - Из того, что успел заметить Трясучка, по его мнению, Верный был одним из тех, кто создан хорошим вторым, но плохим вождём. Много твёрдости, но напрочь убито воображение. Похоже, с годами он прикипел к одному и тому же способу работы и сейчас волей-неволей поступает точно так же, всё равно годится оно или нет. Но высказываться вслух он не собирался. Сильному вожаку могло понравиться, если кто-то подаст ему лучшую мысль, но слабому - никогда. - Слушай, можно мне обратно мой топор?

Верный ухмыльнулся. - Конечно можно. Сразу, как только я увижу мёртвое тело Муркатто. Поехали. - Он чуть не запутался в плаще, когда поворачивался к лошадям, сердито дёрнул его вверх и перекинул через плечо. - Хренова штуковина. Так и знал, что надо было взять покороче.

Трясучка, перед тем как двинуться за ним, в последний раз взглянул на хутор, покачав головой. Всё верно, нет хуже чрезмерного планирования. Но недостаток его идёт тут же следом.

* * *

Морвеер сморгнул. - Но... - Он медленно шагнул в сторону Дэй. Его щиколотка подвернулась, и он плюхнулся набок, на стол, сшибая пробирку и разливая по дереву её шипучее содержимое. Он схватился рукой за горло, кожа щипала, пылала. Он уже знал то, что она наверняка сотворила, и осознание сковало стылостью его жилы. Он уже знал и то, что произойдёт дальше. - Король... - выдавил он, - Ядов?

- Что же ещё? Всегда первым делом убедись.

У него свело лицо от вялой боли лёгкого прокола, и гораздо более глубокой раны горького предательства. Он закашлялся, упал на колени и простёр перед ней дрожащую ладонь. - Но...

Дэй носком туфли отбросила его руку. - Обречён на непонимание? - Её лицо налилось презрением. И даже ненавистью. Привлекательная маска послушания, обожания наконец-то спала, заодно с невинностью

- Что ты хотел, чтобы о тебе стало понятно, ты, высокомерный глист? Ты прозрачней бумажной салфетки! - А это рассекло его глубже всего - неблагодарность, после всего того, что он ей дал! Свои знания, свои деньги, свою... отеческую опеку!

- Маленький мальчик в теле убийцы! Задира и трус в одном лице. Кастор Морвеер, величайший на свете отравитель? Скорее величайший на свете нытик, ты...

Он бросился вперёд с изумительным проворством, проносясь мимо, уколол скальпелем её лодыжку, подкатился под стол и выпрыгнул с другой стороны, усмехаясь ей сквозь запутанную сложность аппарата, дрожащее пламя горелок, искажённые формы изогнутых трубок и ярко блестящие грани стекла и металла.

- Ха-ха! - Вскричал он, абсолютно живой и совершенно не умирающий. - Ты? Отравить меня? Великий Кастор Морвеер скончался от рук ассистентки? Думаю, нет! - Она уставилась на кровоточащую ногу, затем подняла расширившиеся глаза на него. - Нет никакого Короля Ядов, дура! - прокаркал он. - Процесс получения жидкости, что на вкус, запах и цвет как вода? Он и делает воду! Совершенно безвредную! В отличие от смеси, которой я только что тебя поранил. Её-то хватит завалить дюжину лошадей!

Он просунул руку под рубашку, ловкие пальцы безошибочно выбрали нужный сосуд и вытащили его на свет. Внутри переливалась прозрачная жидкость. - Антидот. - Она сморщилась, увидев его, порываясь обогнуть стол с одной стороны, затем побежала с другой, но ноги не слушались её, и он с лёгкостью от неё ушёл. - Крайне недостойно, милая моя! Гоняться друг за другом вокруг аппарата, в сарае, посередине сельской Стирии! Ужасно недостойно!

- Прошу вас, - сипела она. - Пожалуйста, я... я не...

- Не позорь нас обоих! Ты уже показала свою истинную природу, ты... ты неблагодарная гарпия! Ты сбросила маску, вероломная кукушка!

- Я просто не захотела брать на себя всю вину! Муркатто сказала, рано или поздно вы переметнётесь к Орсо! И тогда захотите сдать меня козлом отпущения! Муркатто сказала...

- Муркатто? Ты послушалась Муркатто вместо меня? Дегенератку, подсевшую на шелуху, знаменитую кровопийцу бранного поля? О, хвала свету истины! Будь я проклят, за то, что доверял вам обеим! Видать, ты права в том, что я будто маленький мальчик. Такая незамутнённая невинность! Такое незаслуженное милосердие! - Он резко бросил Дэй флакон. - Так пусть никто не скажет, - и он смотрел, как она, заплетаясь, тянется к сосуду через солому, - что я менее, - и она вцепилась в него и выдрала пробку, - великодушен, сострадателен и милостив, чем любой другой отравитель, - и она досуха высосала содержимое, - на Земном Круге.

Дэй утёрла рот и судорожно выдохнула. - Нам надо... поговорить.

- Несомненно, поговорим. Только не долго. - Она моргнула, а затем по её лицу пробежал странный спазм. Именно так, как он провидел заранее. Он шмыгнул носом, бросая скальпель на стол. - Лезвие не несло на себе яда, зато ты только что употребила целый флакон неразбавленных барсовых цветов.

Глаза закатились. Кожа порозовела. Она повалилась и начала дёргаться в соломе, во рту вспенилась мокрота.

Морвеер выступил вперёд, склонился над ней, оскалил зубы, тыча ей в грудь когтистым пальцем. - Убить меня захотела? Отравить меня? Кастора Морвеера? - Каблуки её туфель барабанили быстрый ритм по утоптанному земляному полу, раскидывая клочки соломы. - Я - единственный Король Ядов, ты... ты круглолицая дура! - Её тряска превратилась в прерывистую дрожь, спина невозможно выгнулась. – Это самая настоящая наглость! Бесстыдство! Хамство! Это, это это... – Он, сбившись с дыхания, подыскивал нужное слово, а затем понял, что она мертва. Наступила долгая, тягучая тишина, пока её труп постепенно расслаблялся.

- Тьфу, бля! - гаркнул он. - Полное говно! - Скудное удовлетворенье от победы уже быстро таяло, как тёплым днём несвоевременный снегопад, уступая сокрушительному разочарованию, ранящему предательству и просто неудобству его нового, без-ассистентного, без-нанимательного состояния. Ибо последние слова Дэй не оставляли сомнений, что вина лежит на Муркатто. Что после всех его непризнанных, самоотверженных, тяжких трудов на её благо, она замыслила его смерть. Ну почему он не предвидел такого развития? Как можно было не ожидать его, после всех болезненных превратностей, что он претерпел за свою жизнь? Он просто-напросто чересчур мягок для этой суровой земли и беспощадной эпохи. Чересчур доверчив и по своей собственной доброте чересчур привязан к товарищам. Он видел мир в розовых тонах своего собственного благолепия, вечного проклятия ждать от людей лучшего.

- Прозрачней салфетки, я? Говно! Ты... говно! - Он мстительно пинал ногами Дэй, его ботинок снова и снова впечатывался в её тело, от чего она опять задрожала.

- Высокомерный? - Он почти взвизгнул. - Я? Да я же... сама, блядь... скромность. - Внезапно он осознал, что человеку его безграничной чувствительности не пристало пинать умерших, особенно ту, о которой он заботился почти как о дочери. Внезапно он почувствовал вскипание мелодраматичного раскаянья.

- Прости! Прости меня. - Он встал подле неё на колени, нежно откинул назад её волосы, дрожащими пальцами дотронулся до лица. Та цветущая невинность, больше никогда не улыбнётся. Никогда не заговорит. - Я так виноват, но... что "но"? Я буду всегда тебя помнить, но... Ох... ургххх! - Едкий запах мочи. Труп опустошал сам себя, неизменный побочный эффект сверхдозы барсовых цветов, наступление которого человек с его опытом обязан был предвидеть. Лужа уже разлилась сквозь солому и промочила колени его брюк. Он вскочил, морщась от отвращения.

- Говно! Говно! - он схватил флакон и в ярости швырнул его об стену. Разлетелись осколки стекла. - Задира и трус в одном лице? - Он отвесил телу Дэй ещё один пинок, ушиб пальцы на ноге и быстрым шагом заковылял туда-сюда по сараю.

- Муркатто! - Злобная ведьма склонила к измене его ученицу. Лучшую и любимую из выпестованных подмастерьев, с тех пор как Аловео Крэй был им отравлен на упреждение, тогда, в Остенгорме. Он понимал, что должен был убить Муркатто ещё в своём в саду, но масштаб, важность и кажущаяся невыполнимость работы, которую она ему предложила, заманили его тщеславие. - Будь проклята моя гордость! Единственная брешь в моём характере!

Но о мести не могло быть и речи. - Нет. - Ничто столь грубое и нецивилизованное не в морвееровских привычках. Он же не дикарь, не животное, подобно Талинской Змее и её племени, но утончённый и культурный джентльмен высоких нравственных норм. Он совершенно без средств, сейчас, после всей его тяжкой службы верой и правдой, поэтому ему потребуется заключить подходящий договор. Подходящий работодатель и упорядоченный, ясно мотивированный набор убийств, оканчивающийся достойным, честным вознаграждением.

А кто заплатит ему за убийство Мясника Каприла и её варварских дружков? Ответ, очевидно, зарыт не глубоко.

Он обратился к окну и испробовал свой самый льстивый поклон с полным оборотом пальцев в конце. - Великий герцог Орсо, выдаю... щаяся честь. - Он выпрямился, нахмурившись. С вершины длинного подъёма, силуэтами на фоне серой зари, скакало несколько дюжен всадников.

* * *

- За славу, честь и, превыше всего, щедрую оплату! - Рассыпался хохот, когда Верный вытащил меч и воздел его к небу. - Поехали! - И широкая линия конников пришла в движение, держа вольный строй, когда протрусив сквозь пшеницу, они въехали на выгон, перейдя на рысь.

Трясучка скакал вместе с ними. Раз Верный справа от него, особо выбирать не пришлось. Отстать показалось бы дурным тоном. Здорово было бы ощутить в руке секиру, но сильно надеяться на нечто, часто приводит к противоположному. К тому же, когда они решили пуститься лёгким галопом, держаться обеими руками за поводья казалось в некотором роде здравой мыслью.

Оставалось лишь около сотни шагов, а всё по-прежнему выглядело мирно. Трясучка угрюмо рассматривал дом, низкую ограду, сарай. Собираясь. Изготавливаясь. Всё это теперь казалось дурным замыслом. Оно казалось дурным замыслом уже с самого начала, но то, что приходится этот замысел выполнять кажется гораздо худшим. Под копыта его коня набежала твёрдая почва, седло отдавалось в его стёртой заднице, ветром щипало суженный глаз, щекотало свежие шрамы на другой стороне лица - без бинтов ужасно замёрзшей. Справа скакал Верный, высоко сидя в седле, позади него развевался плащ. Всё ещё с поднятым мечом он выкрикивал, - Товсь! Товсь! - Слева шеренга съехала и покоробилась, выгнутый ряд напряжённых людских и лошадиных морд, копья торчат вверх и вниз под всеми углами. Трясучка высвободил сапоги из стремян.

Затем ставни сразу всех окон усадьбы с грохотом отлетели в стороны. Трясучка рассмотрел в окнах осприйцев, первые лучи сверкнули на стальных шлемах, когда сразу весь их длинный строй поднялся из-за ограды, наводя арбалеты. Приходит время, когда ты просто должен кое-что сделать и насрать на последствия.

Воздух ухнул в его глотке, когда он огромным вдохом втянул его в себя и задержал дыхание, а затем бросился вбок и вывалился из седла. Над молотьбой копыт, лязгом металла, порывами ветра он услышал пронзительный крик Монзы.

Затем земля саданула его, вминая зубы друг в друга. Он перекатился, хрипя, снова и снова, набрав полон рот грязи. Мир завертелся, сплошь тёмное небо и мелькающие комки почвы, летящие лошади, да падающие люди. Вокруг тарабанили копыта, грязь сыпалась в глаза. Он слышал вопли, с трудом поднимаясь как можно выше, хотя бы на колени. Кувыркаясь, сверху упал труп и врезался в Трясучку, и снова сшиб его навзничь.

* * *

Морвеер пробрался к двойным дверям сарая и толкнул одну достаточно широко, чтобы просунуть голову, как раз вовремя, чтобы увидеть, как осприйские солдаты поднялись из-за стенки ограды двора и угостили нападавших слаженным и смертоносным ливнем арбалетного залпа.

Снаружи, на заросшем выгоне люди дёргались и вылетали из сёдел, лошади падали и сбрасывали седоков. Тела валились вниз, брыкались конечностями, пропахивали сырую землю. Людской и звериный рёв, стенанья потрясенья и ярости, боли и страха. Наверно дюжина всадников рухнула, но остальные ломанулись на полном скаку без малейшего намёка на недовольство, со сверкающей сталью наголо, испуская воинственные кличи в довесок к предсмертным воплям их павших товарищей.

Морвеер всхлипнул, рывком запер дверь и привалился к ней спиной. Битва в багровых тонах. Неистовство и случай. Острое железо движется с огромной скоростью. Льётся кровь, разлетаются мозги, мягкие тела вспарываются и отвратительно оголяются внутренности. Самый нецивилизованный способ себя вести, и совершенно не из его области знаний. Его собственные кишки - по счастью до сих пор внутри брюшной полости - сперва свело уколом животного ужаса и омерзения, а затем сдавило более рациональным наплывом страха. Если победит Муркатто - её убийственные намерения по отношению к нему уже яснее ясного. Собственно, она ни секунды не мешкала, подстраивая смерть его невинной ученицы. Если победят Тысяча Мечей, что ж, он соучастник убийства принца Арио. При любом исходе он, несомненно, поплатится жизнью.

- Вот падла!

За этими дверьми крестьянское подворье быстренько превращалось в подворье скотобойни, но окна-то слишком узки, в них не протиснуться. Укрыться на чердаке? Нет, нет, ему что, пять лет? Лечь рядом с Дэй и сыграть покойника? Чего? Валяться в моче? Ни за что! Он стремглав ринулся к задней стене сарая, отчаянно тыркая обшивку в поисках пути наружу. Обнаружил плохо прикреплённую доску и начал бить её ногой.

- Ломайся, ты сволочь деревянная! Ломайся! Ломайся! Ломайся! - Звуки смертельной схватки во дворе позади него всё нарастали. Что-то врезалось в стену сарая и заставило его отскочить, от силы удара со стропил посыпалась труха. Он вернулся к своему столярничанью, всхлипывая от страха и крушения надежд, лицо чесалось от пота. Последний удар и деревяшка совсем оторвалась. Изнурённый дневной свет прокрался сквозь дыру между выщербленными краями досок обшивки. Он стал на колени, ввинтился боком, просунул голову сквозь щель, загоняя занозы под волосы. Ему открылось ровное поле, бурая пшеница, полоски деревьев на расстоянии примерно шагов так двести. Спасение. Он протащил на улицу одну руку, бесполезно цепляясь за побитую погодой внешнюю стену сарая. Одно плечо, половина грудной клетки - а потом застрял.

С его стороны, мягко выражаясь, было оптимизмом считать, что он сможет без труда пролезть сквозь такую дыру. Десять лет назад он был тонким, что твой ивовый прут, и сумел бы изящнее танцора проскользнуть во вдвое меньшее пространство. Слишком большое количество мучного сделало, однако, это действие невозможным, и начала складываться убедительная картина, что оно может стоить ему жизни. Он изогнулся, скорчился, острые щепки впились в живот. Вот так вот они его и найдут? Вот над этой вот историей они будут хихикать годами? Неужто он оставит по себе такую память? Великий Кастор Морвеер, безликая смерть, самый грозный из всех отравителей, наконец-то попал на страницы книг, заклинившись в щели у задней стены сарая, пока спасался бегством.

- Выпечка, падла! - возопил он, и единым последним рывком прорвался сквозь щель. Стиснул зубы, когда старый гвоздь почти напополам распорол его рубашку и прочертил длинную и болезненную царапину вдоль рёбер. - Падла! Говно! - Вытянул следом ноющие ноги. Наконец, свободный от когтистых объятий некачественных столярных изделий, изрешечённый занозами, он помчался навстречу обещанному деревьями убежищу, пшеничные стебли высотой по пояс хлестали его, хватали, ставили подножки.

Он продвинулся не далее пяти вихляющих шагов, как ойкнул и упал вперёд головой, растянувшись на мокрых колосьях. Ругаясь, поднялся. Оказалось, завистливый злак спиздел его ботинок. - Пшеница, падла! - Он только начал осматриваться в поисках, как распознал громкий барабанящий стук. И отказался верить своему ужасу. Дюжина конных внезапно появилась из рощи, в которую он драпал, и прямо сейчас, опустив копья, неслась на него.

Он издал беззвучный крик, провернулся, поскользнулся босой ногой, и захромал обратно к дыре. Он протиснул ногу, заскулил от мучительной боли, когда нечаянно ударился яйцами о рейку. Спина покрылась мурашками, когда чеканный топот копыт сделался громче. Конные в полусотне шагов от него, не больше. Напряженно всматриваются людские и звериные глаза, скалятся людские и звериные зубы, проясняющееся утреннее солнце коснулось боевого оружия, из-под молотьбы копыт летела мякина. Он бы ни за что не успел вовремя продраться сквозь узкий проём. Неужели сейчас его раскатают? Бедного, скромного Кастора Морвеера, который всегда хотел лишь быть...

Угол сарая взорвался в потоке сверкающего пламени. Кроме треска и стука раскалываемой древесины не раздалось ни звука. Внезапно в воздухе очутился рой вертящихся обломков: кувыркающийся срез горящего бруса, лопнувшие доски, гнутые гвозди, опустошительная туча щепок и искр. Конус пшеничной копны смело единой прошелестевшей волной, поглотившей зыбкий всплеск пыли, сена, зерна, золы. Внезапно две неказистейшие бочки оказались на всеобщем обозрении, гордо встав посреди сровнянного с землёй урожая, прямо на пути атакующих всадников. Из них взметнулось пламя, по бокам посыпались чёрные обугленные куски. Бочка справа взорвалась слепящей вспышкой, и сразу за ней левая. Два великих земляных фонтана ударили в небо. Первая лошадь, попавшая между ними, казалось - остановилась, застыла, искривилась и рассыпалась вместе со всадником. Стремительно взбухшие тучи пыли окутали большинство остальных, и, по-видимому, превратили их в летающий фарш.

Воздушной волной Морвеера вдавило в стену сарая, раздирая его надорванную рубашку, его волосы и глаза. Мгновением позже громоподобный двойной удар достиг его ушей, и его зубы клацнули. С каждого края шеренги по паре лошадей осталось, в основном, в виде цельного куска, болтаясь всмятку, когда их подбросило в воздух. Будто годовалый ребёнок разозлился на свои игрушки. Одного коня почти вывернуло наизнанку. Он ударился о землю, оставляя кровяные прогалины в колосьях, недалеко от деревьев, откуда всадники показались вначале.

Комья земли стучали о дощатую стену. Пыль начала оседать. Поле мокрой пшеницы неохотно горело по краям опустошенной прогалины, поднимая удушливые струи едкого дыма. С неба до сих пор шёл дождь из обугленных лучин, почерневшего сена, тлеющих людских и звериных кусочков. Ветерок неторопливо разгонял падающий пепел.

Морвеер выпрямился, всё ещё прижимаясь к сараю, искренне, до глубины души поражённый и изумлённый. Похоже на гуркский огонь, или же нечто более тёмное, более... волшебное? За тлеющим углом сарая появилась тень, сразу, едва он успел вырваться на волю и нырнуть в пшеницу, всматриваясь промеж колосьев.

Гуркская женщина, Ишри. Её руку и полы куртки полностью охватил огонь. Внезапно она будто бы заметила, что пламя лизнуло её лицо. Без спешки плечами вывернулась из горящего одеяния и отбросила его в сторону, оставаясь с головы до ног в бинтах, необожжённая и нетронутая, подобно телу какой-то древней королевы пустыни, набальзамированной и подготовленной к погребению. Она окинула долгим взглядом рощу, потом улыбнулась и плавно покачала головой.

Что-то радостно произнесла по-кантийски. Морвеерское владение этим языком не достигало совершенства, но похоже что прозвучало нечто вроде "Всё ещё не разучилась, Ишри". Она мельком окинула жнивье, за которым прятался Морвеер, тёмными глазами, от которых он с потрясающей расторопностью припал к земле, затем повернулась и исчезла за вдребезги разгромленным углом сарая, откуда и появилась. Он слышал её невнятное хихиканье. - Всё ещё не разучилась.

Морвеер остался один на один с неодолимым – правда, по его мнению, абсолютно справедливым - желанием бежать и не оглядываться. И вот он червяком пополз на животе через перепачканные кровью колосья. К деревьям, дюйм за дюймом, в груди хрипело и жгло. В заду свербило от страха весь долгий путь.

Поиск по сайту: