Король репортеров

Наверное, большинство из вас слышало такое имя — Дядя Гиляй. Точнее не имя, а псевдоним, за которым «прятался» король репортеров Владимир Гиляров­ский. Его слава прогремела на всю Россию и живет до сих пор, хотя писал он в конце XIX — начале XX в. А знает ли любознательный читатель, что такое ре­портерство и кто такой репортер? Репортер — это журналист, который пишет или делает на радио, те­левидении репортажи. А репортаж: — один из жанров журналистики. Для того чтобы написать репортаж, нужно, чтобы произошло событие, т. е. что-то случилось. Нужно, чтобы журналист оказался на месте этого события. И еще нужно, чтобы журналист был репортером, т. е. сумел не просто рассказать читате­лю, что случилось, но и показать, КАК это происхо­дило.

Гиляровский писал обо всем: о пожарах и скачках, о подземных тайнах речки Неглинки, о том, как празднует московское студенчество Татьянин день, о солнечном затмении и московских банях и тракти­рах, о непорядках в родильных домах, о детях-беспризорниках... Он всегда умудрялся оказаться в центре событий и происшествий. Например, он был един­ственным журналистом, оказавшимся на Ходынке в момент страшной трагедии. В дни коронации Нико­лая II во время раздачи подарков случилась страшная давка и погибли люди. Гиляровский был в самой гуще народа и спасся только благодаря недюжинной силе и сметливости.; Его репортаж перепечатали многие газеты, а иностранные журналисты после этого слу­чая приезжали к нему домой, чтобы самим пощупать его бицепсы.

Если у вас хоть чуточку развито воображение, то, прочитав следующие строки, написанные Паустов­ским, вы, закрыв на секундочку глаза, можете живо представить себе этого человека: «По строю своей души, да и по внешности, Гиляровский был запорож­цем... Сивоусый, с немного насмешливыми, проница­тельными глазами, в смушковой серой папахе и жу­пане, он сразу же покорял собеседника блеском своего разговора, шутливостью, остроумием, силой темперамента и ясно ощутимой значительностью своего внутреннего облика». Между прочим, Репин на­писал с него одного из своих казаков, пишущих пись­мо турецкому султану.

Родился Гиляровский в имении под Вологдой, в се­мье управляющего. Прежде чем стать журналистом, переменил много профессий. Был бурлаком на Вол­ге, табунщиком в степях Калмыкии, воевал на русско-турецкой войне, актерствовал в провинциальных те­атрах Пензы, Саратова, Воронежа. Кстати говоря, именно с подачи знакомых актеров Гиляровский при­шел в московские газеты, сначала как автор стихов, позже как репортер и писатель.

Впервые он попал в Москву двадцатилетним юно­шей, в октябре 1873 г. Вот как он описывает свой приезд: «Наш полупустой поезд остановился на тем­ной наружной платформе Ярославского вокзала, и мы вышли на площадь, миновав галдевших извозчи­ков, штурмовавших богатых пассажиров и не удос­тоивших нас своим вниманием. Мы зашагали, сколь­зя и спотыкаясь, по скрытым снегом неровностям, ничего не видя ни под ногами, ни впереди. Безветрен­ный снег валил густыми хлопьями, сквозь его живую вуаль изредка виднелись какие-то светлевшие пятна, и, только натолкнувшись на деревянный столб, мож­но было удостовериться, что это фонарь для освеще­ния улиц, но он освещал только собственные стекла, залепленные сырым снегом».

Обратите внимание на точные, «вкусные и соч­ные» слова, которые помогают читателю представить живые картины, описываемые журналистом. Про из­возчиков — не оравших или кричавших, а именно галдевших, когда и слов-то не разобрать; не приста­вавших к богатым, а именно штурмовавших. Про себя — не пошли, а именно зашагали, потому что не­ровно, скользко, потому что снег стеной. А про снег? Изумительное сочетание — безветренный снег!

Гиляровский никогда не был просто любопытным наблюдателем и регистратором событий. Он без ог­лядки вмешивался в жизнь и любил все делать свои­ми руками. Он был физически крепок и необычайно силен. Рассказывают такую историю из его жизни. Однажды он приехал к отцу и, желая показать свою силу, завязал узлом кочергу. Отец, в то время уже глубокий старик, рассердившись на сына за то, что тот портит вещи, тут же в сердцах развязал кочергу.

Возможно, никто лучше дяди Гиляя не смог создать летопись российского и особенно московского быта чеховских времен. Все о булочниках и парикмахерах, банях и банщиках, актерах и художниках, пожарни­ках и лошадях.

Он был знатоком московского дна, Хитровки, — приюта нищих, отщепенцев. Только Гиляровский один мог безнаказанно приходить в любое время в самые опасные хитрованские притоны и ночлежки. Великодушие, доброжелательность, бесстрашие, ши­рота натуры помогли ему завоевать доверие и любовь московской бедноты.

Кстати говоря, дом Гиляровского был всегда от­крыт для гостей — вся артистическая, газетная, худо­жественная Москва собиралась у Дяди Гиляя. Он дружил с Чеховым, Буниным, Куприным, Шаляпи­ным, Успенским...

Однажды по просьбе Глеба Ивановича Успен­ского дядя Гиляй повел того посмотреть знамени­тый Хитров рынок и людей, перешедших «рубикон жизни». Выйдя из жутковатого трактира «Каторга», они наткнулись на мрачного оборван­ца, протянувшего руку за подаянием. «Глеб Ива­нович полез в карман, но я, — рассказывает Гиля­ровский, — задержал его руку и, вынув рублевую бумажку, сказал хитрованцу:

— Мелочи нет, ступай в лавочку, купи за пятак папирос, принеси сдачу, и я тебе дам на ноч­лег.

— Сейчас сбегаю! — буркнул человек, зашлепав опорками по лужам, по направлению к одной из лавок, шагах в пятидесяти от нас, и исчез в тумане.

— Смотри, сюда неси папиросы, мы здесь по­дождем! — крикнул я ему вслед.

— Ладно! — послушалось из тумана. Глеб Иванович стоял и хохотал.

— В чем дело? — спросил я.

— Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Так он и принес сдачу. Да еще папирос! Ха-ха-ха!

Я в первый раз слышал такой смех у Глеба Ива­новича.

Но не успел он еще как следует нахохотаться, как зашлепали по лужам шаги, и мой посланный, задыхаясь, вырос перед нами и открыл громадную черную руку, на которой лежали папиросы, медь и сверкало серебро.

— Девяносто сдачи. Пятак себе взял. Вот и «Заря», десяток.

— Нет, постой, что же это? Ты принес? — спросил Глеб Иванович.

— А как же не принести? Что я, сбегу, что ли с чужими-то деньгами. Нешто я... — уверенно вы­говорил оборванец».

Хороший репортер — внимательный наблюдатель, который с помощью точно подмеченных деталей, вер­но переданных ощущений и ассоциаций создает в ре­портаже так называемый «эффект присутствия». Чи­тая хороший репортаж, мы как бы вместе с его автором оказываемся на месте происшествия, в цен­тре события. Он — наши глаза, он — наши уши, с его помощью мы слышим запахи, ощущаем прикоснове­ния, вместе с ним мы чувствуем страх или радость.

Спустимся вместе с Гиляровским в подземную московскую речку Неглинку — место отброса всех нечистот столицы XIX в.

«Двое рабочих подняли на улице железную ре­шетку колодца, в который стекают вода и нечис­тоты с улиц. Образовалось глубокое, четырех­угольное, с каменными, покрытыми грязью стенами отверстие, настолько узкое, что с трудом в него можно было опуститься.

... Из отверстия валил зловонный пар. Рабочий спустился. Послышались внизу глухое падение тя­желого тела в воду и затем голос, как из склепа:

— Что же: лезь, что ли!

Это относилось ко мне. Я подтянул выше мои охотничьи сапоги, застегнул на все пуговицы ко­жаный пиджак и стал опускаться.

С каждым шагом вниз зловоние становилось все сильнее и сильнее. Наконец, послышался подо мной шум воды и хлюпанье...

Холодная, до кости пронизывающая сырость охватила меня...

— Опускайся смелее; становись, неглубоко тутока! — глухо, гробовым голосом сказал мне рабочий.

Я встал на дно, и холодная сырость воды, бив­шей о мои колени, проникла сквозь сапоги.

— Лампочка погасла, нет ли спички, я подмо­чил свои, — опять из глубины тьмы заговорил не­видимый голос.

Спичек у меня не оказалось, рабочий вновь, полез наверх за ними. Яостался совершенно один в этом дальнем склепе и прошел, по колено в бур­лящей воде, шагов десять.

Остановился. Кругом меня был страшный под­земный мрак, свойственный могилам! Мрак не­проницаемый, полнейшее отсутствие солнечного света. Я повертывал голову во все стороны, но глаз мой ничего не различал. Я задел об что-то головой, поднял руку и нащупал мокрый, холод­ный, бородавчатый, покрытый слизью каменный свод — и нервно отдернул руку... Даже страшно стало.

Тихо было. Только внизу журчала вода. Каж­дая секунда ожидания рабочего с огнем казалась вечностью».

Как просто и в то же время мастерски Гиляров­ский передал нам свои ощущения! Как точно выбрал слова, выписал детали! Будто мы сами спустились в этот мрак, где страшно, как в могиле, и омерзитель­но до рвоты. Репортажи Гиляровского о подземной клоаке под Москвой наделали шума. Дума постано­вила перестроить Неглинку. Репортер сделал свое дело, в 1886 г. Неглинка была перестроена.

Поиск по сайту: