Июль 1999 года

Только хирурги видят, как быстро может распростра-ниться болезнь и как медленно она отступает, как легко ухудшается состояние больного и как трудно бороться за его выздоровление... В понедельник утром меня вызвал резидент из отделения интенсивной терапии:

— Спуститесь к нам, пожалуйста, ваш больной пришел
в себя.

Стремительно спустившись вниз, я обнаружил мистера О'Нейпа сидящим в прикроватном кресле, длинный гоф-рированный шланг-воздуховод соединял трахеостому с аппаратом искусственного дыхания. Увидев меня, одна из сестер сказала:

— Боб, посмотри-ка, кто здесь, это же твой доктор!
Мне казалось, что он меня не узнает после стольких

сильнодействующих снотворных и обезболивающих средств, но он поднял голову и улыбнулся мне, показав жестом подойти ближе. Я подошел и наклонился, неожи-

данно он обхватил меня за шею, притянул поближе и про-шептал еле слышно, одними губами: «Спасибо».

К горлу подкатил комок, я с трудом сдерживал слезы, сестры испытывали то же самое.

* * *

В отделении прошел слух, что у Вайнстоуна в госпита-ле Манхэттена умирает мать и он почти все время нахо­дится у нее.

Ко мне в кабинет заглянул Манцур, четыре года он едва смотрел в мою сторону, а теперь даже сам заходит. Я при­гласил его присесть.

— Нет, спасибо, иду в операционную, просто хотел уз­нать, как прошла вчерашняя встреча?

— Это было утомительно, доктор Манцур, они продер­жали меня три часа.

— С кем вы разговаривали, с Кардуччи? Как он вам?

— Хороший специалист, — сказал я серьезно, — мне он показался вполне приличным человеком.

— Что они хотели узнать?

— Все. У них уже довольно много информации, доктор Манцур, им все известно про ваших пациентов, накопле­на куча материалов.

С каким удовольствием я добивал этого старого лиса!

— Кто мог это сделать? — Манцур смотрел мне прямо
в глаза. — Кому понадобилось доносить на меня?

Я пожал плечами, если он сомневается, то, пожалуй, у него больше врагов, чем я предполагал.

— Бог его знает, доктор Манцур, у вас ведь есть недоб­
рожелатели?

Он на мгновение задумался.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что у вас наверняка есть враги.

— Нет-нет, — прервал он меня, — что вы им сказали вчера?

— Немного.

Я старался выглядеть искренним, хотя и неуютно себя чувствовал под его подозрительным взглядом.

— Большинство осложнений касались торакальной и
сосудистой хирургии, мне трудно судить в этой области,
я так и сказал Кардуччи.

Манцур осунулся и постарел за эти дни, мне стало его немного жаль, стоит ли снова доставлять ему неприятно­сти, много ли еще он будет оперировать? Возможно, Вайнстоун прав.

Манцур предвидел надвигающуюся беду, но полностью не представлял масштаба обвинений, ему оставалось лишь беспокойное ожидание.

— Большинство моих пациентов — запущенные сосу­-
дистые больные, всех спасти невозможно.

Он бросил взгляд на мою потертую мебель и решил сме­нить тему разговора:

— Марк, вам нужно обновить кабинет, я поговорю с
Вайнстоуном, здесь невозможно работать.

Мы перекинулись с ним парой фраз о смене обстановки в кабинете, и через минуту он уныло прошагал к дверям. Одно удовольствие видеть, как он подавлен, сможет ли он подняться?

* * *

К шести вечера я закончил трахеостомию пожилому больному с эмфиземой, поскольку терапевты потеряли надежду снять его с аппарата искусственной вентиляции. В коридоре отделения я увидел Вайнстоуна, торопившего­ся к лифту.

— Доктор Вайнстоун, — окликнул его я, — куда вы так
спешите, как чувствует себя ваша мама?

Он замедлил шаг, тяжело дыша и вытирая капли пота со лба. Махнув рукой, он вскочил в лифт и успел прокри­чать:

— Мне надо идти, я позвоню тебе.

Вечером Вайнстоун позвонил мне домой, его голос зву­чал спокойно и размеренно, голос человека, привыкшего к подчинению. Таким я его знал.

Это говорит Лоренс Вайнстоун, как дела, Марк?

Спасибо, все в порядке, как здоровье вашей мамы?

Она в коме, мы сейчас находимся рядом с ней, похо­же, ей не дотянуть и до утра. Вообще-то я звоню по друго­му поводу. Ты слышал, что они получили твои списки?

- Какие списки?

- Какие списки, разумеется, твои.

«Вот так новость... как будто кто-то скальпелем вспорол мне живот».

Доктор Вайнстоун, уточните, пожалуйста, у кого они оказались? — «Черт возьми! Как они их раздобыли?»

Слушай, Марк, — начал он рассказывать, — вчера после обеда Фарбштейн срочно вызвал меня к себе, мне пришлось оставить мать и приехать к нему. Они ждали меня с Ховардом, показали копии твоих списков, один ка­сался Сорки, другой Манцура. Фарбштейн спросил меня: «Как это называется, можете объяснить? Нам известно, что это дело рук Зохара, вы видели эти списки, сколько у него еще?»

Что вы им ответили?

Я вернул им списки, не взглянув на них, и попросил оставить меня пока в покое, мне было трудно сосредото­читься, я торопился к матери.

Ну и?..

И ушел. Сколько раз я просил тебя быть осторожней! Теперь думай, как у них оказались эти списки, — он гово­рил так отчетливо и монотонно, как будто цитировал офи­циальный документ.

Я был вчера у Кардуччи, у Манцура будут большие проблемы.

Ты говорил с ним о Сорки?

Да, придется сдавать и его, у нас нет другого выбора, теперь, когда все открылось и у них есть доказательства, надо поставить в известность Кардуччи и передать ему документы Сорки. Люди Сусмана, может быть, уже копа­ются в вашем кабинете, пока мы здесь говорим, вы ведь знаете его темные связи.

Что ты предлагаешь?

Давайте я зайду завтра к Кардуччи с копией дела Сорки.

— Сколько у тебя копий?

— У вас две, одна у Раска и у меня две, одну папку я отдам Кардуччи.

— Хорошо, позвони мне завтра.

— Да, конечно.

— Спокойной ночи.

За окном царил приятный июльский вечер, в комнату проникал теплый и сухой воздух, лишенный удушливых примесей Нью-Йорка. Цветущие растения и свежая лист­ва защищали нас от внешнего мира, и я представлял себя в горах Адирондака. Только несмолкающий грохот хайвэя напоминал мне об огромном мегаполисе.

— Кто звонил? — спросила Хейди, перелистывая жен­ский иллюстрированный журнал о здоровом образе жизни.

— Это был Ларри, у него умирает мать, — ответил я, пере­ворачивая гамбургеры на газовом гриле и любуясь видом све­жей петрушки, лежащей между ломтиками красного мяса.

— Они обнаружили мои списки.

Последнее замечание Хейди пропустила мимо ушей, она даже не подозревала, о чем я говорю.

—' Мать Вайнстоуна умирает с тех пор, как мы приеха­ли в Нью-Йорк, и всегда поправляется, эта старушка — крепкий орешек.

— Сейчас все действительно серьезно, Ларри сказал, что
она не дотянет до утра, он прекрасный сын, очень заботли-­
вый. Ты поняла, о чем я говорил? К ним попали мои списки!

Хайди не реагировала, ее волновал наш ужин.

— Смотри не сожги, почему ты всегда подсовываешь
мне обугленные подметки вместо гамбургеров?

Я откупорил бутылку красного вина и наполнил бокал.

— Ты будешь?

— Может быть, но позже, у меня диетическая кола. Что за списки? Я думала, ты отдал их парню из управления штата.

— Фарбштейн и Ховард получили копии всех моих списков с осложнениями Сорки и Манцура. Полный набор с именами пациентов, номерами историй болезней, диа­гнозами и комментариями о показаниях к операции и правильности лечения. Ты представляешь?

— Как они их достали?

— Списки хранятся только в моем домашнем компьюте­ре и на нескольких дискетах, которые у меня всегда с собой. Перед встречей с Кардуччи мне нужно было распечатать несколько копий на принтере, который стоит в приемной.

— Серая мышка Анн сделала это?

— Не думаю. Она сидит вместе с Беверли. Я ушел, а принтер, должно быть, продолжал печатать. Беверли передала им списки, больше некому.

— На прошлой вечеринке Беверли прямо-таки вилась вокруг Вайнстоуна, совершеннейшая секретарша, кото­рая обожает своего босса.

— Мне кажется, она презирает Вайнстоуна, просто до последнего времени ей было выгодно работать с ним. На­верняка это она передала списки, завтра мы все узнаем.

Я совсем забыл про гриль и вскоре заметил голубова­тый дымок, потянувшийся от гамбургеров.

— Марк, посмотри на дым! — Хейди засмеялась, на­блюдая, как я в спешке пытаюсь спасти пригоревшие гамбургеры.

— Опять они сгорели...

Вытащив гамбургеры из огня, я отнес их к столу. Кото­рый раз я пережариваю мясо!

— Беверли мне всегда казалась слишком дружелюбной и
чересчур вежливой, — рассуждала Хейди. — Интуиция ме­-
ня не обманула. Она мне подсказывает, что не нужно слиш-­
ком доверять Вайнстоуну, он тоже какой-то скользкий.

Мясо было очень вкусным, несмотря на то, что подгорело. Я снова наполнил бокал вином и набил трубку шотландской смесью «Давидофф». Свежий воздух, красное вино, хороший табак — жизнь прекрасна! Не пора ли мне на пенсию?

— Вино слишком кислое! — пожаловалась Хейди.

— Завтра мне снова идти на Манхэттен, отдам дело Сорки Кардуччи.

Она сделала глоток вина и поморщилась опять.

— Какая гадость, дай мне, пожалуйста, кока-колу.

Я выполнил ее просьбу и продолжил ужин, не обращая внимания на недовольные взгляды жены.

— Неужели тебе все не надоело, сколько лет это будет про­
должаться? Сорки, Манцур, Фарбштейн, Ховард, бесконеч­-
ная возня, манипуляции. Теперь ты стал доносчиком. Поче-­
му ты, а не другие? Ты не можешь просто ходить на работу,
заниматься делом, писать статьи и оставить весь этот хаос?

Я слушал жену с притворным благоговением, в последнее время она повторяет одно и то же все чаще и чаще. Выпус­тив клуб дыма, я пригубил «Латакия блэнд».

— Ты меня знаешь, ведь я не так прост, не все могут ме­
ня вынести. У меня сложный характер вечного оппозиции-­
онера, человека, создающего постоянные проблемы дру-­
гим. Мой острый ум, хороший багаж знаний и отличная
медицинская логика вступают в противоречие с так назы-­
ваемым эмоциональным разумом, и тогда начинаются
трудности. Вот такой я интересный человек.

Хейди рассмеялась:

— Как хорошо ты о себе думаешь. А тебе не стыдно до­-
носить на людей, тебя совесть не мучает? Они могут все
потерять, а у них есть жены, дети. Ты никогда не задумы-­
вался над этим?

Я отломил кусочек брынзы, спрыснул его оливковым маслом и отправил ломтик в рот, с красным вином это было то, что надо.

— Сочувствую ли я Манцуру и Сорки? — переспросил
я, пережевывая и проглатывая брынзу. — Есть ли у меня
хоть чуточка сострадания к ним? Нет, совершенно нет,
я считаю их тяжелыми психопатами. Я наблюдаю за ни­-
ми уже четыре года. С Манцуром мы почти не разговари-­
ваем, он обращается ко мне только в том случае, если
ждет от меня какой-то выгоды. А что с меня взять? Сорки
выглядит вроде вполне нормально, ты видела его на вече-­
ринках. Он очень общителен, когда подвыпьет, мы иногда
даже перекидываемся парой фраз о женщинах, о выпив-­
ке. Меня смущает холодный блеск в его глазах. Что это —
патологическое расстройство личности, семейные про-­
блемы? Мне их не жалко, они же миллионеры, сделавшие
состояние на своих жертвах. Если они потеряют сейчас
лицензии, у них хватит денег на сотню лет вперед!

— Предположим, ты остановишь их, во что я, честно
говоря, не очень верю. Ну а дальше, какой крестовый
поход ты учинишь в следующий раз?

Опустошив третий бокал, я снова наполнил его.

— Видно будет. Сейчас меня преследует желание оста­новить этих убийц. Мне не стыдно доносить, я читал, как опасно доносительство, но я буду продолжать это дело. Где-то для контроля за такими подлецами с успехом ис­пользуется способ «трех мудрецов», но в нашем госпитале так не получится, мне некуда идти.

— Делай, что хочешь. Но пойми, мы не можем снова и снова переезжать, менять города каждые несколько лет.

— Знаю, — бросил я через плечо, направляясь в кабинет.
Что я знал на самом деле?

* * *

На следующий день мне сообщили, что Беверли пере­шла на другую работу с большим повышением по службе и прибавкой в зарплате, она стала администратором в от­делении кардиологии. Анн торжественно открыла мне ка­бинет председателя и показала оригинальную прощаль­ную записку. На столе Вайнстоуна губной помадой было написано: «Ларри, ты непредсказуем!»

— Я предупреждала, что она шпионка, — злорадство­
вала Анн, празднуя уход преуспевающей Беверли.

— Не трогай здесь ничего, пусть он сам все увидит.
Интересно, приходится ли Ларри смывать ее губную

помаду в другом месте?

Значит Беверли шпионила за нами какое-то время. Когда она раскрыла себя со списками, ей пришлось уйти. Перевод в кардиологию легко объясним, шеф кардиоло­гии Гедди давний союзник Манцура.

«Почему она это сделала?» — спрашивал я себя по пути в ОНПМД... Вайнстоун заботился о ней и опекал, как собст­венную дочь. Я видел ее открытку, подаренную ему на Рож­дество: «Лучшему боссу в моей жизни, огромное спасибо за обворожительный подарок. Твоя Бев». Мы никогда не узна­ем, что происходило между ними за закрытыми дверями.

* * *

— Марк, что еще вы припасли для меня? — спросил
Кардуччи.

На этот раз мы были одни. Увидев папку, он предложил:

— Давайте посмотрим.

— Здесь полная документация и анализ шестидесяти семи случаев смертей и осложнений после операций Сор-ки, начиная с 1994 года по сегодняшний день.

Кардуччи погрузился в изучение дела, время от време­ни уточняя неясные моменты. Иногда он с шумом выды­хал воздух и приговаривал:

— Очень хорошо, просто замечательно, настоящее расследование... Неужели вы один все это собрали?

— Нет, конечно, здесь всем хватило работы: Раску, Ба­хусу и Чаудри, нескольким частным хирургам и мне. Раск систематизировал все случаи в хронологическом порядке. Работа велась с одобрения Вайнстоуна.

— Как и в прошлый раз, я попрошу вас отобрать толь­ко десять-двенадцать историй болезней. Садитесь и вы­бирайте не спеша, мне надо позвонить.

Эта папка — свидетельство ужасающих серийных убийств; как мне решить, какие из преступлений более тяжкие? Все равно что сравнивать удар ножом в сердце с выстрелом в голову. Возможно, Кардуччи поможет мне отобрать случаи, которые нельзя опротестовать как ре­зультат «непредвиденных осложнений» или «некоторого отклонения от стандартов оказания помощи».

Я взял красный маркер. В 1994 году пациенту зачем-то была выполнена лапаротомия и ревизия общего желчного протока в связи с множественными метастазами в пече­ни... Восстановление проходимости кишечника после ко-лостомии у септического пациента с полиорганной недо­статочностью — просто сумасшествие.

Мне стало не по себе уже после нескольких возмути­тельных и ничем не оправданных вмешательств Сорки: восьмидесятипятилетний пациент, девяностосемилет­ний, распространенное метастазирование, не подле­жащие удалению опухоли, непозволительно большие

операции на ослабленных пациентах. Почему бы не обойтись консервативным лечением? Появился Кардуччи.

— Ну что, Марк, готово?

> — Доктор Кардуччи, я не в силах выбирать, посмотри­те все, чтобы представить общую картину.

— Марк, прежде всего обращайте внимание на вопию­щие моменты, которые он не сможет оправдать ничем. Он купит лучших адвокатов в городе и приведет экспертов, готовых подтвердить любой способ лечения. Неужели вы не знаете как легко нанять продажного эксперта?

— Каким образом?

— Довольно просто, его адвокаты отправляются в Ка­лифорнию или Техас и вылавливают пожилого профессо­ра хирургии, который за не очень большие деньги съездит в Нью-Йорк и заявит: «Да, произошло непредвиденное ос­ложнение, но больной находился в очень тяжелом состоя­нии и врач стремился спасти ему жизнь. Возможность консервативного лечения оставалась, но доктор Сорки выбрал другой путь, вполне допустимый в данной ситуа­ции». Поэтому вам необходимо отобрать беспроигрышные варианты, когда преступление очевидно!

— Тогда давайте я вам расскажу одну историю, чтобы продемонстрировать, как работает чудовищный ум Сорки.

— Давайте, — согласился Кардуччи, невольно вздохнув.

— Эта история была представлена одной из первых на М&М конференции после моего прихода в Парк-госпи­таль. Именно тогда я столкнулся с безумным феноменом по имени Сорки. В госпиталь поступила женщина вось­мидесяти одного года с диагнозом рак молочной железы. К тому же у нее был цирроз печени с нарушением функ­ции. Сорки, разумеется, сделал мастэктомию. Сектораль­ную резекцию молочной железы он не признает как метод лечения. Хотя его решение пока можно признать допусти­мым. Дальше начинается...

Послеоперационная рана нагноилась от цирроза пе­чени, при котором раны плохо заживают. Сорки выпол­няет холецистэктомию и делает холангиографию, хотя

желтуха пациентки была связана не с камнями в желч­ном пузыре, а с циррозом и ухудшением функции печени из-за сопутствующей инфекции и стресса.

Затем он замечает у пациентки грыжу в пупочной об­ласти, выпячивание увеличивается из-за асцита после холецистэктомии. Кстати, он мог бы устранить грыжу во время холецистэктомии. Тем не менее он идет на гры­жу и опять оперирует больную под общей анестезией и одновременно устанавливает постоянный внутривен­ный катетер для химиотерапии. Почему бы и нет? За это он может предъявить отдельный счет.

Через несколько дней абдоминальная рана разваливает­ся, и кишка вываливается наружу. Снова операция, и не последняя, позже рана опять расходится, в этот раз час­тично, и он оперирует вновь. На этой стадии у больной раз­вивается тяжелая печеночная недостаточность, гной выде­ляется отовсюду — из груди, подмышечной впадины, жи­вота. Только тогда Сорки прекращает оперировать. Он за­канчивает свою работу, хотя онкологи все еще продолжают химиотерапию этой умирающей и септической пациентке.

— Замечательно, этот случай должен быть первым из
двенадцати в вашем списке.

Перед моим уходом Кардучии вдруг спросил:

— Вы говорили с Вайнстоуном о Манцуре?

— У меня не было возможности с ним переговорить, у него сегодня утром умерла мать. Скорее всего он будет оправдывать Манцура и помогать ему.

— Ваш друг Вайнстоун совершает непростительную ошибку, нельзя добиваться частичной справедливости. Марк, я надеюсь, вы пришлете мне остальные материалы, касающиеся Манцура, истории болезни и прочее?

— Конечно, но Вайнстоун не должен знать об этом, пу­скай лишь догадывается. Сколько времени будет длиться весь процесс?

— Достаточно долго, материалы нужно собрать и обоб­щить, вы уже помогли нам с этим. Если дело дойдет до слу­шаний, а я надеюсь на это, пройдет месяцев шесть...

Поиск по сайту: