Война до изнеможения

Если говорить об убийствах в этом городе.

я бы начал с хирургов и уже потом копал бы

до самых последних подонков общества...

Дилан Томас (1914—1953)

Апре ль — май 2000 года

В Нью-Йорк пришла весна, теплое дыхание уличного воздуха напомнило мне об этом, когда я вышел из метро. Оставалось еще время до моей встречи с адвокатом, и я оглядывался вокруг, думая чем бы заняться. На другой стороне улицы я увидел магазин сигар Ната Шермана и не смог устоять: купил себе три сигары «Данхилл» сред­него размера, сделанные в Доминиканской Республике. Долго ли еще сохранится глупый бойкот кубинских си­гар? Купив бумажный стаканчик кофе в близлежащем Старбаке, я забрел в Парк-Брайен, где устроился на пус­тующей скамье, освещенной ранним солнцем. На дере­вьях свежие почки, пройдет еще несколько недель и все зазеленеет. После глотка горячего кофе я зажег сигару и стал смотреть на завитки синего дыма, легко струящие­ся надо мной.

Как начать разговор с адвокатом? Рассказать ему всю историю с первого дня или сконцентрироваться на недав­них событиях? Билл Ротман уже сталкивался с нашим госпиталем и знал вовлеченных лиц. Он выиграл несколь­ко миллионов для доктора Садкамар, предъявившей иск

Вайнстоуну и госпиталю с обвинением в расовой дискри­минации. Чаудри твердил мне:

— Ты должен видеть Ротмана. Он «акула»!

По рассказу Чаудри, Ротман очень умело настроил бруклинских присяжных против Вайнстоуна и его коман­ды, представив их как бесполезных и невежественных хи­рургов-педагогов, преследующих талантливых индий­ских иммигрантов.

— Иди к Ротману, — советовал мне Чаудри. — Видел бы
ты его в суде во время экзекуции Раска, он сверлил лицо
Раска одним глазом, другого у него нет, и спрашивал:
«Доктор Раек, скажите нам, сколько раз вы делали попыт­
ку сдать лицензионные экзамены?» Я никогда не видел
Раска таким взволнованным.

Открыв портфель, я начал рыться в документах, пыта­ясь собраться с мыслями.

* * *

Я пересек Пятую авеню напротив общественной библи­отеки и вошел в высокое административное здание. Лифт доставил меня на пятьдесят седьмой этаж прямо в юриди­ческую фирму Ротмана и Эпштейна. Вежливая секретар­ша провела меня в просторную комнату для встреч.

— Что-нибудь выпьете, доктор? Кофе, чай, воду? Я показал ей свой стаканчик с кофе из Старбака:

— Благодарю, у меня еще осталось несколько глотков. Она улыбнулась.

— Господин Ротман находится на полпути из суда, его
помощники придут через минуту.

Я подошел к окнам. Какая панорама! Отсюда можно было наблюдать за тремя аэропортами Нью-Йорка. На столе лежала брошюра, на задней стороне обложки я прочитал: «Билл Ротман практикует с 1970 года, имеет степени от Колледжа Корнелла, юридического факульте­та Университета Вашингтона и Кембриджского универ­ситета (Англия), куда он был приглашен. Специализирует­ся на коммерческих тяжбах, на разрешении споров и ан­тимонопольном законодательстве. Билл Ротман хорошо

ориентируется в процедурных вопросах и преподает на курсах повышения квалификации. Он директор граждан­ской программы правовой помощи обездоленным в за­падных округах Нью-Джерси».

Обучение в Кембридже и деятельность pro bono, на об­щественное благо, впечатляли.

Подошли две сотрудницы: чернокожая женщина лет тридцати и белая помоложе. Они представились, пожали мне руку и уселись на противоположной стороне длинно­го стола, достав чистые блокноты.

— Господин Ротман дал нам указание выслушать вашу
историю, — начала одна из них.

Я не успел заговорить, как прибыл Ротман. Ему было примерно пятьдесят лет, худощавый, острое лицо с тем­ным пытливым единственным глазом и мясистым носом. Правый глаз покрыт большой черной повязкой а ля Моше Даян. Что это, ранение? Мы поздоровались.

— Доктор Зохар, я обязан предупредить вас, наша
юридическая фирма в настоящее время продолжает
разбирательство дела доктора Садкамар о дискримина­
ции, которой она подверглась в вашем госпитале, поэто­
му все, что вы будете здесь говорить, может быть ис­
пользовано нами и в ее деле. Добавлю еще, что доктор
Вайнстоун не любит меня. Знаете, меня никто не любит
после моих перекрестных допросов.

Сухое покашливание, похожее на хихиканье. Мне по­нравилась его искренность.

— С этим проблем не будет.

Три часа беседы прошли легко; поскольку Ротман знал основных героев моего рассказа, он часто прерывал меня, задавая много вопросов и листая документы. Когда я за­кончил, Ротман сказал:

— Доктор Зохар, наша фирма хорошо осведомлена
о коррупции, аморальности и грязи в нью-йоркских
госпиталях подобного типа. Ваш Парк-госпиталь, по­
жалуй, один из худших. В этом трудно разобраться, ха­
ос и интриги настолько запутаны, что диву даешься.
Ховард и Фарбштейн — это преступники, которые зло-

употребляют полномочиями и крадут федеральные фонды, они должны быть за решеткой. Но давайте сконцентрируемся на ваших неотложных делах. Какой цели вы сейчас хотите достичь? — И сам же ответил на свой вопрос: — В первую очередь, нужно сохранить ва­шу работу, пока вы сами не решите уйти. Если послед­нее невозможно, следует принять меры к получению компенсации, достаточной для оплаты образования в колледже ваших сыновей.

— А как же месть? Мой реванш?

Я спросил и сразу же пожалел о сказанном. Но меня можно было понять, после многих лет унижений я ничем не отличался от себе подобных. Как зверь, выпущенный из клетки, я был готов уничтожить своих обидчиков.

Единственный глаз Ротмана смотрел на меня неодоб­рительно.

— Месть? Таким термином мы не пользуемся. Мы зани­маемся юридическим бизнесом завершения споров, месть — деструктивный термин, которого нет в нашем лексиконе.

— Разумеется, — произнес я с недоверием.

Что бы он ни говорил, это слово сидело в каждом из его клиентов, как и во мне, и он знал это так же, как я. Ротман продолжил:

— Я потрясен, что с вами, опытным хирургом, заклю­
чен такой контракт. Это что, рабство? Так или иначе, я ви­
жу здесь две потенциальные юрисдикции, которые мы бу­
дем исследовать. Это дутый устав, который обычно предо­
ставляется государственным служащим. И хотя вы не го­
сударственный служащий, правительство штата и феде­
ральное правительство обеспечивают защиту пациентов,
которым вредят доктора, чью деятельность вы вскрывае­
те для всеобщего обозрения. Таким образом, здесь есть
некоторые возможности.

Он повернулся к помощнице.

— Клара, пожалуйста, найдите для нас устав.

Он уставился в окно, хлопнул ладонью по столу и хмыкнул.

— Между прочим, в федеральном суде проигравшая сторона платит также и за издержки другой стороны...

— А какую другую юрисдикцию вы имели в виду? — спросил я.

— Проблему национальной дискриминации. Вы иност­ранец? Вы же еврей, правда?

— Да, но по крайней мере одна треть населения в этом городе евреи, как можно это использовать?

Ротман посмотрел на меня с сочувствием, от которого мне стало немного не по себе.

— Доктор Зохар, среди ваших врагов много мусульман,
правда? Я держу пари, что если бы вы были одним из них,
они приветствовали бы вас с распростертыми объятиями.

Клара вернулась с ксерокопиями, Ротман быстро схва­тил их.

—Ага, вот это... Спасибо, Клара. Он начал читать:

— Ответный иск предпринимателей, запрещения...
Смотрите-ка, какая куча идиотов управляет вашим гос­
питалем! Раздел два... Запрещены карательные меры
в следующих случаях... В случаях раскрытия или угрозы
раскрытия перед инспектором или политическими деяте­
лями практики нанимателя, нарушающей закон и пред­
ставляющей угрозу для здравоохранения и общественной
безопасности... Ваши приятели Сорки и Манцур гробят
пациентов и выставляют счет «Медикэр», так? Вы сообщи­
ли об этом — поэтому вы защищены! — Ротман опустил
документ с выражением презрения на лице. —А разве они
не консультировались со своей армией адвокатов перед
вашим увольнением? Их адвокаты — куча недоумков, —
он улыбнулся своим помощницам, — мы убедились в этом
на примере истории Садкамар.

— Что же делать дальше? — спросил я.

— Моя команда исследует тему до конца. Мы составим проект письма вашим клоунам, где будет обрисована не­избежность иска против госпиталя и судебного процесса. Это вынудит их отменить ваше увольнение.

— Сколько это будет стоить?

— Ничего, — ответил он с улыбкой. — Мы не уподобля­
емся тем докторам, которые запрашивают деньги вперед.
Серьезно, если вы отказываетесь от наших услуг, сего­
дняшняя консультация бесплатна. Если продолжаете со­
трудничество с нами, мы будем просить о начальном
авансовом платеже в пять тысяч долларов.

Для меня это звучало как «деньги вперед!».

— Я стою четыреста долларов в час, мои партнеры
стоят меньше, и еще есть отдельная плата за исследова­
ния и время, потраченное на них адвокатами. Все зави­
сит от необходимого объема работы, мы пошлем вам де­
тали с контрактом.

Я понял, что сюда уйдут все мои деньги.

— Скажите, сколько это будет стоить мне, чтобы предъ­явить иск им?

— Наши счета всегда одинаковы — и за час, и за рабо­ту. Мы не работаем на основе отдельных случаев, если только именно это вы имеете в виду... Другие делают, мы — нет.

«Он думает, что я богатый хирург. История Садкамар должна была разрабатьваться на принципе отдельных случаев. Как же еще — она заплатила ему более миллиона долларов... Доступ к юриспруденции дорог».

Я встал.

— Хорошо, я хочу, чтобы вы представляли меня, от­правлю по почте подтверждение.

— Доктор Зохар, — вспомнил он, — даже не думайте ни о каком контакте с прессой, пока будут идти переговоры с госпиталем. Вы не станете вести переговоры с человеком и стрелять в него одновременно.

«Он прав, конечно, но угроза пристрелить кого-нибудь наверняка поможет успешным переговорам». Когда он протянул мне руку, я указал на его глаз:

— Откуда это у вас? Несчастный случай?

— Несчастный случай в детстве, — ответил он неохотно.
Я представил себе, каково ребенку расти без глаза.

Теперь я разгадал причину искорки сострадания в его грустном взгляде.

* * *

Днем я заметил, что Манцур чем-то озабочен, он был бледен, небрит, даже не заметил меня. Чуть позже я узнал почему. После операции по поводу бессимптомного каро-тидного стеноза, уже в послеоперационной палате у паци­ента развился тромбоз, завершившийся афазией.

Манцур превратился в старика, которому нельзя опе­рировать. Бедствие следовало за бедствием. Чем же он отличается от доктора Харольда Шипмана — британ­ского сельского врача, киллера пожилых женщин? Или от печально известного Майкла Сванго — красивого доктора со Среднего Запада, прославившегося отравле­нием пациентов? Некоторые из наших резидентов на­зывали Манцура за глаза «доктор Кеворкян». Но Кеворкян делал то, что делал, не без сострадания к умираю­щим пациентам. Манцур определенно не Кеворкян. Вайнстоун должен был давно остановить его. Однако он продолжает не замечать бесконечной цепи ужасных ошибок Манцура.

Сегодня, глядя на обрюзгшее лицо Падрино, я не чувст­вовал антипатии к нему. Похоже, именно так теряется не­нависть к побежденному врагу? Но побежден ли он? Вре­мя звонить доктору Кардуччи!

— Доктор Кардуччи, наш друг Манцур продолжает ликвидировать по человеку в неделю, если не больше. На прошлой неделе он иссек геморрой у пациента со смер­тельным кровотечением из верхних отделов толстой кишки. Две недели назад он в течение двух дней тянул с операцией при огромной расслаивающейся аневризме. У парня была мучительная боль в пояснице, но Манцур решил записать его на очередь. Пациент не дождался, его аневризма разорвалась... и он умер. Доктор Кардуччи, вы меня слушаете?

— Да, Марк, я слушаю.

— Вам этого мало? Три недели назад он начал селек­тивное шунтирование при запущенном напряженном асците, желтухе на фоне цирроза — пациент не смог пе­режить даже анестезию.

— Что я могу сказать? Марк, многое я не могу обсуждать с вами, я не имею права поделиться с вами внутренней информацией, дело расследуется.

— Доктор Кардуччи, я звоню не для того, чтобы зада­вать вопросы, просто хочу напомнить, что прошел почти год, как мы уведомляли вас о его бесконечных ошибках, но и сегодня резня продолжается. Мы не можем сидеть и наблюдать за этим. Манцур не владеет собой, он ничего не понимает, его надо остановить.

Голос Кардуччи смягчился:

— Марк, сообщения от внешних рецензентов о Манцуре поступили. Завтра у нас будет встреча и мы решим — про­должать ли слушания.

— Слишком долго. И что дальше? Вы хотите, чтобы мы обратились в Олбани, к специальному уполномоченному по здравоохранению?

— Нет, — резко отказался Кардуччи. — Она напра­вит вас ко мне, скажет вам, что это дело рассматрива­ется у нас.

— Почему вы не приостановите его лицензию немед­ленно?

Мои нервы были на пределе, я был готов обвинить ОНПМД в том, что они виновны в манцуровских дейст­виях.

— Многие случаи вызывают сомнения, пациенты были стары и очень больны. Это ведь не операция на непора­женной стороне мозга...

— Послушайте, доктор Кардуччи, вы хотите сказать, что плановое бедренно-подколенное шунтирование у ре­бенка с гепатитом С — это не чистое убийство? Как быть с его профессиональной полноценностью, если девяносто процентов случаев на М&М конференциях его?

— Ваш друг Вайнстоун должен остановить его, он пред­седатель, но вместо этого он защищает его.

— Вайнстоун ничего не может сделать, он подвергается обструкции со стороны Сорки. Доктор Кардуччи, вы дав­но работаете в этой области. Что ждет Манцура и Сорки, как вы думаете?

— Они оба потеряют лицензии, дайте мне еще шесть месяцев.

— Это вы говорили мне год назад. Вы знаете, что я уво­лен?

После недолгого молчания:

— Нет, кто это сделал?

— Ховард и Фарбштейн, они слушаются Сорки. Снова молчание.

— Подождите еще немного, хорошо? Я попробую. Шесть месяцев. Согласно печальному графику Манцура

«по пациенту в неделю» число убитых им может существен­но возрасти. Еще двадцать четыре смертельных исхода мо­гут произойти из-за нерешительности ОНПМД. Мне остава­лось только надеяться на более быстрое развитие событий.

* * *

В тот момент, когда я переодевался после операции, в мой кабинет ворвался Вайнстоун, я слышал, что он уходил на встречу с Ховардом. Он не обращал внимания на то, что я был в одних трусах, и развалился в одном из моих кресел.

— Марк, они отступают, завтра утром ты получишь
письмо от Фарбштейна об отмене твоей отставки.

Мне показалось, что он даже растроган, это было длин­ное сражение и для него.

— Позвольте мне позвонить Хейди, она должна знать.
— Ее нет дома, Марк.

Новость не слишком потрясла меня, я знал, что они согнутся или заплатят цену собственной глупости.

— Расскажите, как это произошло?
Я начал одеваться.

— Как я и рассчитывал, мое письмо сыграло решаю­
щую роль. Я потратил на это две недели, предваритель­
но получив консультацию юриста. Что я говорил тебе
всегда? Думай и жди, поспи спокойно и думай снова.
И только тогда действуй. Теперь ты знаешь, что моя дип­-
ломатия срабатывает.

Я читал его письмо, он мне показывал его перед отсыл­кой Фарбштейну:

«Я удивлен и обеспокоен, получив копию вашего письма доктору Зохару об увольнении. Хотя вы предупреждали меня о необходимости сокращения штата хирургического отделения и предлагали доктора Зохара как единственно­го врача для сокращения, я ясно заявил вам, что не со­глашаюсь с этим решением.

Доктор Зохар вносит значительный вклад в работу от­деления и как клиницист, и как ученый. Кроме того, док­тор Зохар — опытный травматолог и является очевидным кандидатом для работы в недавно запланированном трав-моцентре хирургического отделения. В соответствии с мо­ими обязанностями председателя хирургии я должен объ­яснить доктору Зохару причину его сокращения. У меня нет никаких претензий к его работе, поэтому не имеет смысла выбирать именно его кандидатуру для сокраще­ния. Прошу вас отменить данное одностороннее решение. Я готов обсуждать необходимость уменьшения штата хи­рургического отделения и передать на рассмотрение адекватный план для достижения этой цели.

Искренне ваш, Лоренс Вайнстоун, профессор и председатель хирургии».

— Достаточно жесткое письмо, я уже говорил вам.
Вайнстоун был доволен.

— Сегодня утром Ховард спросил меня, является ли это моей заключительной позицией по твоей проблеме. Я ска­зал, что да, и пригрозил представить содержание письма в суде, если будет судебный процесс.

— А он предъявит иск вам, — ответил я.

— Ховард назначил Фарбштейна на роль главного уча­стника крестового похода против нас. Я чувствовал, что они придут с поклоном. И не ошибся — час назад они по­просили меня подняться в кабинет Ховарда. Фарбштейн тоже был там.

— Представляю, как это выглядело.

— Позволь мне выпить. — Он указал на бутылку «Леба-нииз Арак» на моей полке.

Я никогда не видел, чтобы Вайнстоун пил в госпитале. На­лив спиртное в чайный стакан, я залил его негазированной

минеральной водой, наблюдая как прозрачная жидкость приобретает молочно-белый цвет, вручил ему стакан и поднял бутылку.

— Будем здоровы!

Я выпил глоток и з горлышка, чистый вкус был прекра­сен. Вайнстоун медленно продолжал пить.

— Я сказал им, что, если они уволят тебя, я вынужден
буду рассказать суду целую историю, это, конечно, заин­
тересует СМИ, а там не останется иного выбора, кроме
как отменить твое сокращение.

Вайнстоун рассказал, что Фарбштейн был в некотором смятении, однако убеждал Ховарда не пересматривать дела. Он говорил: «А кто такой Зохар вообще? Он что, из­вестен на всю страну? Почему мы все должны зависеть от него?»

— Но Ховард уже решил, он сказал, что ему не нужны
судебные процедуры и СМИ, разнюхивающие все вокруг,
он не хочет потратить несколько миллионов на адвокатов.
«Будьте реалистом, — посоветовал он Фарбштейну. — Лар-
ри председатель, и он решает с кем работать, это его отде­
ление, а не ваше». После я спросил Фарбштейна, можно ли
мне ли я спуститься и сказать тебе, что письмо, отменяю­
щее предыдущее, будет доставлено завтра утром.

— И как он ответил? — не без интереса спросил я.

— Он был бледен, но кивнул... Это путь к победе. Рези­денты могут писать много ходатайств в твою защиту, но это у нас не помогает, мое письмо оказалось весьма кста-ти. Позвони жене и дай ей знать.

Вайнстоун бывал теплым и заботливым, но я видел его холодным и безразличным. Сейчас он был искренне рад, что выручил меня, он знал, Что, спасая меня, он спасал и себя тоже. Я наблюдал, как Вайнстоун попивал и з ста­кана, и представлял Фарбштейна, загнанного в угол.

Поиск по сайту: