Февраль — апрель 1999 года

Утро началось с «продовольственного вопроса». Дебби, главный диетолог госпиталя, и мы с Раском должны по очереди следить за ППП — полным парентеральным пи­танием хирургических больных. Сегодня меня сопровож­дала Дебби. Наша первая пациентка находилась в отделе­нии интенсивной терапии — скелет лет девяноста, присо­единенный к аппаратам ИВЛ (искусственной вентиляции легких) и гемодиализа.

— Доктор Гарибальди заказал для нее ППП, — поясни­ла Дебби извиняющимся тоном.

— Дебби, это живой труп. Посмотри на нее! Даже с рас­стояния в сотню футов видно, что у нее меньше шансов покинуть больницу через главный вход, чем тебе победить в конкурсе «Мисс Вселенная».

— Да, у меня намного больше шансов! — Дебби в свои тридцать с хвостиком была, наверное, самой элегантной

женщиной в больнице.

— Серьезно, Дебби, ты действительно думаешь, что
ППП поможет этой бедной отходящей душе? Сочетание

возраста с дыхательной и почечной недостаточностью безнадежно. У нее нет никаких шансов.

Я вздохнул. Дебби лишь смотрела на меня своим патен­тованным оценивающим взглядом. Если сказать, что ее волосы горят, может, тогда она немного удивится.

— Давай посмотрим историю болезни.

Дебби вручила мне историю болезни и ничего не отве­тила на мои стоны и вздохи, ей было все равно.

— Дебби, посмотри, сколько консультаций: тера­певт, пульмонолог, эндокринолог, гастролог, инфекцио­нист, уролог, пластический хирург, из-за пролежней, надо полагать... У нее еще и пролежни? Смотри-ка, и кардиолог есть.

— Врачи просят о консультациях и сами консультиру­ют, что тут особенного?

— Перестань, Дебби, — сказал я нетерпеливо. — Разве ты ничего не понимаешь? Эта умирающая находится на «Медикэр», пока она жива, страховую компанию можно доить, как корову. Ее доят годами — сначала врачи дома престарелых, а теперь все мы. Не даем старухе спокойно умереть, кружим как стервятники, и каждый норовит выставить счет еще на несколько долларов. Пока она ды­шит, или аппарат дышит за нее, мы можем делать деньги. Конечно, все прикрываются фразами об этике, и семья хочет, чтобы ее лечили.

Дебби поморщилась.

— Очень прошу, Зохар, заканчивай свою речь, у нас еще пять пациентов. Ты будешь давать ей ППП или нет?

— Лучше бы дать ей зондовое питание, дешевле и безопаснее. Но Гарибальди в любом случае будет на­стаивать на ППП. Пусть он сам и отвечает... Как ты ду­маешь, не назначить ли нашей пациентке консульта­цию психиатра?

Дебби закатила глаза.

— Следующий больной — мистер Валес, пациент Ман-
цура, шестая койка. Сначала посмотрим его?

Около постели мистера Валеса дежурил резидент Гавитуньо.

— Что случилось, Рон? — спросил я, когда мы с Дебби зашли к ним за ширму. — Это Хосе Валес, мой бывший больной?

— Да, доктор Зохар.

— Почему он все еще в интенсивной терапии? Вы же оперировали его неделю назад.

— Да, но он все еще очень плох. Слаб и лихорадит.

— Должно быть, несостоятельность. Вы делали кон­трастное исследование? Компьютерную томографию?

— Нет, — Гавитуньо покачал головой. — Манцур не хо­чет никаких исследований.

— Еще бы, Манцуру не нужны доказательства катаст­рофических осложнений.

Гавитуньо ничего не ответил. Напрасно я вовлекаю его во все это.

— А сейчас вы заказываете ППП? Почему бы не сде­
лать еюностому?

Манцур не любит кормить своих больных после резек­ции пищевода через еюностому.

— Дебби, пожалуй, одобрим здесь ППП. Рон, вы долж­ны выяснить, почему его лихорадит, и лечить причину. Иначе он умрет.

— Вы правы, конечно, — покорно ответил Гавиту­ньо. — Но что я могу поделать?

Мне оставалось только пожать плечами, это был не мой больной.

— Поговорите с Манцуром, я не хочу наступать ему на
пятки.

Закончив обход больных, я вошел в лифт, он был пуст. «Поганый ублюдок, украл моего пациента и убил его. Эксперт по пищеводам! Чертов терминатор». В ярости я лупил по стенкам кабины кулаками и нога­ми. Люди на этажах решат, что в лифте совершено нападение.

В моем кабинете обосновался Сэм Глэтман, он беседо­вал с Беверли. Когда я вошел, она тут же ушла. Глэтман подмигнул мне:

— Погляди на ее задницу!

Он говорил довольно громко и не придавал этому ника­кого значения.

— Потише, — предостерег его я. — Будь с ней поосто­рожней.

— Марк, ты думаешь, у нее что-то есть сам знаешь с кем?

— Кто их знает? — ответил я, обойдя вокруг стола и рух­нув на стул. — Вайнстоун любит молодых женщин. Они си­дят часами за закрытыми дверями, она что-то пишет под его диктовку и разбирает почту. Ты видел, какие серьги он купил ей на Рождество? А тебе что-нибудь о них известно?

Мы немного посмеялись, прежде чем Сэм сосредото­чился на цели своего прихода.

— Марк, у тебя есть несколько минут?

— Да, а зачем? Что случилось?

— Нам надо поговорить, — сказал он, вставая. — Но не здесь, пойдем со мной.

Я последовал за Глэтманом вниз по лестнице к больнич­ной библиотеке на третьем этаже. Он поприветствовал главного библиотекаря и открыл дверь в темную и пустую аудиовизуальную комнату.

— Марк, с этого момента будем встречаться здесь, твой офис явно напичкан жучками. Я не стал бы доверять и твоей маленькой Анн, она выглядит чересчур любопытной.

— С Анн все в порядке.

— Ты уверен? А теперь сядь и слушай. Я подал жалобу в управление штата по поводу Манцура. Прошло шесть недель — и никаких результатов. Тогда я узнал в архиве, что управление штата до сих пор не запросило ни одной истории болезни пациентов Манцура. Ни одной.

— С кем это ты знаком в архиве?
Глэтман засмеялся, его глаза заблестели.

— С Марией, той маленькой пуэрториканкой, я уго­щаю ее время от времени обедом, источник информации надо подкармливать.

— До сих пор ты подкармливаешь ее только едой?

— Марк, — парировал Сэм, — будь серьезнее. Я послал в управление штата огромное количество материалов

по протоколам М&М конференций. Они не ухватились за них. Я связался с «Медикэр».

— При чем тут «Медикэр»? Им-то это зачем?

— Манцур бессовестно доит «Медикэр», это очевидно. Например, если он делает шунтирование с синтетичес­ким трансплантатом, счет выставляет на венозный. Больше денег, намного больше денег. В «Медикэр» есть специальный отдел борьбы с мошенничеством — им это понравится!

— Сэм, может быть, анонимный донос не устраивает аристократов из ОНПМД? Тебе надо позвонить им и на­значить личную встречу.

— Лицом к лицу?

— Да, если ты хочешь погубить Манцура.

— Списки, Марк, мне нужны твои списки, это серьез­ные документы

— Хорошо, я принесу их тебе.
Сэм схватил меня.

— Отлично. Мы избавим госпиталь от терминаторов.
Запомни, встречаемся здесь. Где и когда я получу твои
списки?

— Завтра, Сэм, в десять утра приходи сюда.

— Все, пошел, а ты выжди несколько минут после меня.

Сэм вошел в роль разведчика на чужой территории. Его предосторожности были излишни, но если это подпиты­вало его боевой дух, то пожалуйста. Я даже позволил бы ему слоняться по госпиталю в длинном плаще под музыку из «Розовой пантеры».

— До завтра...

На досуге я просматривал старый выпуск «Ланцета» и обратил внимание на одно высказывание, напечатанное курсивом в конце первой страницы: «Врачи должны избе­гать шарлтанства. Медицина — неточная наука и дает широкие возможности для шарлатанства». Так считал Чалмерз Да Коста, великий хирург из Филадельфии. Сот­ня лет прошла, а он по-прежнему прав. Удастся ли Сэму остановить Манцура? И что мне делать с Сорки?

* * *

Махмуд Сорки явился в аудиторию в восемь пятнадцать. М&М конференция была уже в полном разгаре. Кивнул Радецки, приступившему к разбору его операции, записался в список присутствующих и занял место в последнем ряду, шумно приветствуя соседей, чтобы каждый знал — прибыл могуществен­ный Сорки. Надев очки, он стал искать в распечатан­ной программе первый случай. Это был пациент, кото­рого Сорки увел у меня. Простая операция, приведшая к смерти. К сожалению, это стало очевидным для всех только сейчас.

Радецки читал, не обращая внимания на величествен­ное появление Сорки:

— После повторной гастрэктомии у пациента продол­жалось отделение свежей крови по назогастральному зон­ду, что потребовало переливания восьми пакетов крови в течение послеоперационной ночи для поддержания ге-модинамической стабильности. Показатели свертывае­мости крови больного на этой стадий были еще в пределах нормы, поэтому на четвертый день пребывания в стацио­наре пациент был снова взят в операционную и подверг­нут тотальной гастрэктомии с механическим У-образным эзофагоеюнальным анастомозом...

— Доктор Радецки, — прервал доклад Вайнстоун, он в этот день председательствовал на конференции. — Пожа­луйста, опишите особенности третьей операции.

С верхнего ряда Вайнстоун казался совсем маленьким, и еще больше походил на хомяка в очках.

— В основном те же особенности, что и на предыдущей
операции — раздутая излившейся кровью культя желуд­
ка, — ответил Радецки и завершил презентацию: — Паци­
ент был возвращен в отделение интенсивной терапии
в состоянии гипотермии, ацидоза и анурии. Четыре часа
спустя у него произошла остановка сердца, сердечно-
легочная реанимация была безуспешна.

Обычно Сорки не слишком волновался и был уверен в себе во время разборов его осложнений, но сейчас

кое-что изменилось. Он почувствовал напряжение и странную пустоту в животе. Неужели он боится?

— Будут ли комментарии от отделения? Кто сделал бы
что-нибудь иначе? — спросил Вайнстоун.

Он не замечал моей поднятой руки.

«Вот как, — подумал Сорки, — Вайнстоун хочет спус­тить обсуждение на тормозах. Это хорошо». Сорки рассла­бился, преодолев страх. Он заметил, что Вайнстоун игно­рирует меня, и засчитал очки в свою пользу.

Вайнстоун оглядел зал, снова притворяясь, что не ви­дит меня.

— Присутствует ли здесь доктор Хоури? Ах да, вижу. Вы исследовали гистологический препарат?

— Я получила несколько препаратов этого пациента. В первом было два блуждающих нерва, подтверждающих выполнение полной ваготомии. С первой, второй и треть­ей операций я получила части желудка, которые при ис­следовании макропрепарата и при микроскопии демонст­рировали эрозивный гастрит.

Сорки мог только благодарить Хоури за такие выводы.

Десять лет назад руководитель отдела патологии хотел уволить ее якобы за профессиональную непригодность. Сорки и Манцур вместо этого избавились от ее руководите­ля. Вспомнив этот эпизод, Сорки улыбнулся про себя. С тех пор она стала его преданным другом, она всегда умело под­гоняла свой патологический диагноз под его клинический.

— Доктор Сорки, это был ваш пациент. Вы будете ком­
ментировать? — спросил Вайнстоун.

Происходящее было вполне понятно каждому присут­ствующему.

Сорки встал. Как всегда невозмутимый, он обратился к публике, не взглянув на председателя. Голос его звучал громко и уверенно, в конце концов он возглавлял Меди­цинское правление.

— Это был очень тяжелый случай, и весьма огорчитель­
ный, как большинство из вас заметили, очень огорчитель­
ный, — он откашлялся, запнувшись. — Операции чрезвы­
чайно трудоемкие, три большие лапаротомии. Как под-

твердила доктор Хоури, пациент страдал от тяжелого эро­зивного гастрита, слизистая желудка выглядела как влаж­ная губка, — Сорки остановился, причмокивая губами, — влажная губка, которая сильно кровоточила. Частичная гастрэктомия, затем субтотальная, а он продолжал кро-вить. В результате мы были вынуждены удалить желудок целиком — довольно героическое решение, как все вы по­нимаете. Я хочу поздравить доктора Радецки за превосход­ное представление этого чрезвычайно сложного случая.

Сорки опустился на свое место, незаметно вытирая ладони о брюки.

Вайнстоун обвел взглядом зал.

— Что у нас на очереди? О, еще один больной доктора
Сорки. Доктор Радецки, вы тоже будете представлять этот
случай?

Сорки громко щелкнул пальцами, сейчас в душе у него все пело. «Они не посмеют напасть на меня, пусть кусают Манцура, но только не меня».

— Могу я кое-что добавить? — вскочил я, не дождав­
шись слова (не позволю Сорки так легко проскочить!). —
Доктор Сорки, разве у вашего пациента не было язвы две­
надцатиперстной кишки? Вы открывали двенадцатипер­
стную кишку и нашли кровоточащий сосуд? Пациент
кровоточил оттуда, а вы кусок за куском удаляли его здо­
ровый желудок!

«Что несет этот еврей?» — было написано на лице Сор­ки, он наклонился вперед, чтобы получше расслышать мои слова.

— Доктор Сорки, вы будете отвечать? — спросил Вайн­стоун.

— Мы не поняли, что он сказал, — закричал Рахман Готахеди. — Повторите!

— Доктор Зохар выдвинул предположение, что источ­ник кровотечения был в двенадцатиперстной кишке, — объяснил Вайнстоун.

— Доктор Зохар может выдвигать какие угодно пред­положения, — твердо проговорил Сорки, чеканя каждое слово, — но факт остается фактом — пациент кровоточил

из желудка, у него был эрозивный гастрит, гастрит! Я должен еще повторить? Все слышали заключение докто­ра Хоури? — Сорки поднял руки, изображая отчаяние. — Согласитесь, друзья, обсуждать больше нечего.

Я пытался ответить ему что-то, но мои слова тонули в воздухе, меня уже никто не слушал. В этот же самый мо­мент Вайнстоун попросил Радецки представить следую­щий случай.

Сорки успокоился, сидел откинувшись в кресле и погла­живал усы. Толкнув локтем Стига Расмуссена, он громко прошептал:

—Хотят учить нас хирургии, горе-преподаватели.

Расмуссен с улыбкой подмигнул ему, потом вытер плат­ком вечно потный лоб и пожаловался:

— Здесь всегда жарко, Мо.

— Подожди, Стиг, следующий случай будет еще жарче. «Мне не следовало председательствовать сегодня на

этой конференции», — думал Вайнстоун, рассеянно слу­шая Радецки.

Нашему старомодному председателю был не страшен Сорки с его угрозами, он не выносил прямой конфронта­ции, предпочитая жалить своих врагов в спину. «Надо бы­ло пригласить Раска на место председателя».

— Речь идет о женщине восьмидесяти лет, — монотонно
читал свой текст Радецки, — она ранее перенесла лево-­
стороннюю гемиколэктомию по поводу аденокарциномы
Duke В толстой кишки. Рутинная контрольная колоноско-
пия выявила нерегулярную массу вокруг шва на участке
анастомоза. Днем позже пациентка была оперирована по
поводу вероятного рецидива в анастомозе. Участок анас­-
томоза был резецирован. Послеоперационное течение
гладкое. По результатам гистологии шовная гранулема.

«Очевидная непоказанная операция, —- думал Вайнсто­ун. — Но мне нужно подвести ее к умеренным выводам».

— Доктор Радецки, каков был предоперационный диагноз?

— Рецидив в анастомозе.

— Вы получили гистологическое подтверждение?

— Нет, доктор Вайнстоун, мы ориентировались на ко-лоноскопическую картину.

— Они даже не потрудились дождаться гистологии, — выкрикнул я с места, — оперировали утром после коло-носкопии.

Тут я их зацепил.

— Доктор Радецки, почему вы не дождались результа­
тов морфологии? — спросил Вайнстоун.

Радецки холодно и внятно ответил:

— Решение оперировать как можно скорее было приня­
то ответственным хирургом.

Тишина захватила весь зал, поскольку аудитория ощутила нарастающую конфронтацию между председателем и Сорки.

— Доктор Сорки, что вы скажете?

— Уважаемый председатель, доктору Зохару почему-то не понравилось время операции, он, возможно, не знает, что у пациентки была непроходимость и существовали свидетельства обструкции толстой кишки на участке раз­растаний. — Он перевел дыхание. — Операция была неот­ложной мерой, мы не могли ждать заключения патолога.

— Можно посмотреть предоперационный обзорный снимок брюшной полости? — спросил доктор Рубинштейн, полуотставной частный хирург, известный тем, что зараба­тывал больше денег на бирже, чем в операционной. Рубин­штейна считали независимым и голосистым.

— Снимок покажет, была у нее непроходимость или нет.

— Есть у нас снимок? Можем мы его увидеть? — спро­сил Вайнстоун у резидента-рентгенолога.

Резидент долго и неловко рылся в огромном конверте с рентгенограммами, а затем сконфуженно ответил:

— К сожалению, предоперационного снимка нет.

— Снимка нет, потому что его не сделали, — громко уточнил я. — Он был вовсе и не нужен, поскольку у паци­ентки не было непроходимости!

Сорки подскочил, не дожидаясь пока Вайнстоун предо­ставит ему слово.

— Я советовал бы доктору Зохару ознакомиться с факта­
ми и не вводить в заблуждение представительное собрание.

Правда в том, что у пациентки была полная непроходимость. Колоноскопист не смог провести колоноскоп за анастомоз. Объяснив пациентке ситуацию, мы выполнили неотложную лапаротомию, как было необходимо.

Я поднялся, обращаясь к Вайнстоуну и игнорируя Сорки:

— Как же у нее могла быть непроходимость, если она
получила предоперационную подготовку кишечника, что
невозможно сделать при полной непроходимости!

Поняв, что обсуждение снова уходит из-под контроля, Вайнстоун избрал проверенную временем тактику снятия проблемы с обсуждения.

— Доктор Раск, похоже, у нас возникло некоторое про­
тиворечие, я предлагаю продолжить дискуссию на засе­
дании Комитета по контролю качества.

Аудитория облегченно выдохнула, конфронтация была предотвращена перед самым взрывом, «противоречие» будет разрешено Раском мягко и безболезненно на другом уровне.

* * *

— Где же Вайнстоун? — спросил я Анн спустя пару
часов после конференции.

— Как всегда заперся со своей возлюбленной Беверли.
Анн с Беверли работали рядом, но между ними не было

взаимной симпатии. Иначе и быть не могло. Анн коротыш­ка, а Беверли высокая. Анн прячет рябое лицо за слоями ко­сметики, а кожа Беверли совершенна. Анн бывает бита му­жем, в то время как любовник Беверли каждый день посы­лает ей розы. Беверли получает жалованье более высокое, чем Анн. Плюс ко всему Вайнстоун относится к Беверли с теплой привязанностью, Анн он просто не замечает.

— Ну и как долго они вместе? — улыбаясь спросил я. Анн посмотрела на часы.

— Около двух часов.

— Чем же они занимаются?

— Не представляю. На прошлой неделе мне нужно было
срочно вызвать его в операционную. Постучав в дверь,
я сразу вошла. Вы бы знали, в какой позе я увидела эту по­
таскуху! Не буду говорить, вы решите, что я сумасшедшая.

Забавные подробности, впрочем, все может быть. Мне захотелось узнать больше.

— Пожалуйста, Анн, расскажите все, ведь я ваш босс.
Анн покраснела и неохотно заговорила:

— Он сидел в своем большом кресле, а она стояла на полу на коленях, из-за стола я не могла видеть, чем они за­нимались, только извинилась, пригласила его в операци­онную и быстро убежала.

— Ладно, всегда есть альтернативный диагноз. Может, она искала что-то на полу или завязывала ему шнурки, или...

— Алмазные сережки не дарят за поднятый карандаш и завязанные шнурки, доктор Зохар!

«Старик хочет позабавиться на свой страх и риск, кому какое дело? Она, наверное, неплохо это делает. Такой кра­сивый рот. Забавно».

— Забудьте все и никому ни слова. Вайнстоун быст­
ренько избавится от вас.

Когда Беверли наконец покинула кабинет Вайнстоуна, я вошел к нему и пригляделся повнимательней — он был очень доволен, искрился, как блестящие полоски на его черном костюме.

— Доброе утро, Марк! Садись, что нового?

— Здравствуйте, доктор Вайнстоун. Отличный кос­тюм, новый?

— Нет, я купил его в Париже. Чистый кашемир, непло­хо? — уточнил он с шутливой гордостью.

— Да, но галстук неподходящий.

— То есть как? Рим считает, что он прекрасно подходит.
Мы оба рассмеялись.

— Впрочем, я зашел, чтобы показать вам одно письмо, хочу послать его Сорки.

— Показывай.

Он взял письмо и начал быстро читать. У него был замечательный фотографический мозг, просто челове­ческий сканер.

«Уважаемый доктор Сорки, я полагаю, вы помните слу­чай с леди восьмидесяти лет, коей в 1997 году была сдела­на левосторонняя гемиколэктомия при аденокарциноме

толстой кишки. На днях ей была проведена контрольная колоноскопия, взята биопсия. Днем позже вы оперирова­ли больную, произведя резекцию участка толстой кишки. Гистологическое исследование препарата показало шов­ную гранулому (доктор Хоури). Этот случай был представ­лен на еженедельной М&М конференции.

В течение обсуждения было высказано предположение, что опасной и ненужной лапаротомии и резекции кишки у этой восьмидесятилетней женщины можно было избе­жать, если бы вы дождались результатов биопсии. Вы ска­зали тогда аудитории, что не могли ждать результатов би­опсии и выполнили операцию как неотложную, так как у больной была непроходимость. По этому поводу я заме­тил, предварительно просмотрев историю болезни, что у больной не было непроходимости — колоноскопист иссле­довал всю толстую кишку, в ней не было обструкции.

Вы тогда обвинили меня в дезинформации и незнании фактов и добавили, что у пациентки была значительная обструкция и колоноскоп не удалось провести через пере­крывающую просвет тканевую массу в левой половине толстой кишки. При рассмотрении протокола эндоскопии (копия приложена) становится ясно, что непроходимости толстой кишки у пациентки не было — колоноскоп легко прошел в слепую кишку, она не была расширена. Таким образом, вы выполнили ненужную и опасную «неотлож­ную» резекцию кишки и сознательно дезинформировали аудиторию.

Как председателю Медицинского правления вам изве­стно значение объективного разбора осложнений и смертности. Вы, избранный лидер, конечно, понимаете всю серьезность предоставления ложной информации на конференции. Поэтому я обращаюсь к вам с предложени­ем: принести извинения мне, председателю хирургии и всем присутствовавшим на М&М конференции хирургам за дезинформацию.

Если вы не сделаете этого, я буду вынужден подать жалобу в соответствующие инстанции.

Искренне ваш, Марк Зохар».

Вайнстоун удивленно поглядел на меня поверх толстых очков.

— Копия каждому?

— Да.

— Хорошее письмо, но ты не можешь послать его. Поз­воль мне поговорить с Манцуром, он постарается изменить ситуацию. Разве ты не собираешься вскоре в Лондон?

— В Брайтон, Британская конференция проводится в этом году в Брайтоне.

— Я рассказывал тебе, как добирался с королем про­ктологии мистером Голайером от Лондона до Брайтона? Ты слыхал, что я учился у него?

— Да, наслышан.

И он в подробностях начал рассказывать мне всю историю.

— * * *

На следующий день Башир Бахус встречал меня в две­рях моего кабинета.

— Привет, Марк, ты уже поел?

— Нет, — признался я. — В животе урчит уже полчаса, словно в кегельбане. А что?

— Мы хотим взять тебя с собой на хумус*.

— Вообще-то я приношу завтрак с собой, — показал я на маленький пластмассовый контейнер с ежедневной порци­ей моркови, сельдерея и орехов кэшью. — И кто это мы?

— Салман и я.

Салман и Башир редко выходили на ланч, видно, хотят поговорить со мной или, вернее, Вайнстоун хочет.

— Почему бы нет? Ваша кухня может улучшить мое
настроение.

— Замечательно! Я знал, что ты не откажешься от
хумуса.

В свои тридцать пять лет Башир был высок и крепко сложен и безусловно привлекал женщин. Холостяк с годо­вым доходом от трех сотен грандов, спортивным «БМВ» и домом на Холме, Башир обладал прекрасным чувством

* Пюре из турецкого гороха.

юмора и хорошо подвешенным языком. Он был армяни­ном, получил медицинское образование в Риме и обучался хирургии в Парк-госпитале в период, когда клиника была под сапогом Манцура и Сорки. С появлением Вайнстоуна непредубежденный Башир не задумываясь присягнул но­вому лорду, за что был вознагражден и начал руководить отделением интенсивной терапии, ставшим источником приличного и устойчивого дохода. Меня Вайнстоун завер­бовал два года спустя. Позже Башир рассказывал мне, что первое время был со мной настороже, но заметив мою ло­яльность и нежелание лезть на чужую территорию, стал одним из моих немногих друзей в госпитале.

— Пойдем, Чаудри присоединится к нам в «Фатиме».
«Фатима» — дешевый ближневосточный ресторанчик

в небогатой части Парк-Риджа. Обстановка состоит из нескольких деревянных столов с шаткими стульями и большой стойки с огромным холодильником, на белых стенах висят рекламные плакаты иорданских авиали­ний. Я обожаю эту простоту, любой, кто знает Ближний Восток, понимает: чем скромнее ресторан, тем лучше будет хумус.

Когда мы начали изучать меню, появился Салман Чаудри.

— Привет, парни! — ухмыльнулся Чаудри, показав под
черными усами слегка торчащие зубы, на его коренастой
фигуре плотно сидел повседневный темный костюм, кото­
рый он носил летом и зимой.

Чаудри был бангладешским мусульманином, обучал­ся хирургии тоже при старом режиме, но заканчивал резидентуру уже при Вайнстоуне. Талантливый хирург, проницательный бизнесмен с яркой индивидуальнос­тью, он быстро развил свою частную практику и стал ключевой фигурой в госпитале, сделавшись персональ­ным советником Вайнстоуна в делах отделения. Мы бы­ли приятелями.

— Что будем пить? Пиво? — спросил Башир.

— Мне диетическую колу, — ответил Чаудри, отказы­вавшийся от алкоголя как истый мусульманин.

— Под хумус лучше всего холодное пиво, но у меня
грыжа в два часа, пожалуй, возьму мятный чай, —
решил я. — Закажем большое блюдо с разной смесью?

Бахус сделал заказ на арабском владелице ресторанчи­ка Фатиме, женщине довольно крупного телосложения.

— Надеюсь, ты попросил ее подогреть лепешки? — напомнил я. — Она даже понимает твой арабский? Раз­ве она не палестинка?

— Нет, она из Иордании.

— Это не одно и то же?—смутился я, задав глупый вопрос.

— Вы, израильтяне, ничего не знаете насчет арабов и региона, где живете. Вы просто инородные тела, — съязвил Бахус

— Мир, мир! — призвал Чаудри. — Еда на подходе, я такой голодный, давайте поедим, а потом поговорим.

Бахус отломил кусок лепешки, обмакнул в масло и от­правил в рот.

— Неплохо, Фатима знает, как готовить приличный хумус.
Я положил горку хумуса на свою тарелку, щедро полил

оливковым маслом из маленькой бутылки и проглотил сочный кусок лепешки.

— Шесть из десяти по шкале хумуса, — сказал я, — он должен буквально плавать в оливковом масле.

— Я бы дал восемь баллов, — промычал с набитым ртом Чаудри.

— Что поедатели карри из Бангладеш понимают в хумусе? — поддел его Башир. — Лучший хумус в мире я ел в Дамаске, на старом рынке — девять из десяти!

— Мы мусульмане и почти арабы,—парировал Чаудри.
Я раскусил маслину и заявил:

— Лучший в мире хумус готовят и подают в Абу Шукри,
на Виа Долороса, сразу после Наблусских ворот, в старой
части Иерусалима.

Чаудри методично уничтожал высокую груду голубцов из виноградных листьев, политых тахинным соусом.

— Марк, ты, вероятно, догадываешься, почему мы
пригласили тебя на ланч. Мы с Баширом твои друзья,
мы просим тебя не посылать письмо Сорки.

— Вот как, почему?

— Потому что никто бы не стал этого делать. Сорки с друзьями правят в этом госпитале, и если ты хочешь сохранить работу и остаться здесь, оставь свою затею.

Бахус глотнул чаю и поморщился:

— Это не мята, а какой-то местный мусор. — Он поводил
языком во рту, избавляясь от привкуса.—Слушай, Марк, мы
с Чаудри местная продукция, нас учила эта гвардия, и мы ви­
дим их насквозь. Основа мощи Сорки и Манцура находится
высоко. Сорки персональный хирург Ховарда, он удалил ему
желчный пузырь год назад. Вице-президент Фарбштейн то­
же под влиянием Сорки и Манцура. Вспомни про Совет попе-­
чителей. На его заседаниях сидит Манцур, представляя весь
наш госпиталь. Медицинский исполнительный комитет так­
же находится у них в руках. Руководители терапии, кардиоло­гии, онкологии, рентгенологии, педиатрии — это их люди. У всех краткосрочные контракты, продлеваемые только с одобрения всемогущего Медицинского правления.

— Парни, я прекрасно все знаю, но держу пари — никто из других отделений не знает, что творят эти двое.

— Ерунда, Марк! Ерунда! — закричал Чаудри. — Они не монстры, как ты их представляешь. Мы согласны с то­бой, их подход к хирургической практике недопустим, но в остальном они уважаемые члены медицинского сообще­ства. У них есть семьи, жены, дети, друзья, они популяр­ны в обществе и заботятся о своих близких.

— Я скажу по-другому, — вклинился Бахус, — эти два предполагаемых монстра живут в обществе, которое их породило и больше всего заслуживает. Жизнь все дорожа­ет. Профессиональная хирургическая страховка от вра­чебных ошибок стоит около тридцати тысяч в год и более. Добавь расходы на содержание офиса и прикинь, сколько врач должен делать денег, чтобы спокойно практиковать. Врач хочет жить не хуже, чем диллер с Уолл-стрит.

Несколько лет назад «Медикэр» платила две тысячи за желчный пузырь, а теперь всего несколько сотен. Что же делать хирургам? Им надо удалять больше желчных пузы­рей, чтобы поддержать прежний стандарт жизни. Число

холециститов, гуляющих по Бруклину, не увеличилось. Остается удалять бессимптомный желчный пузырь — де­лать ненужную операцию. Она действительно не нужна, но только не для них. Им она необходима, иначе как позво­лить себе новый дом, «мерседес» для жены, частную юри­дическую школу для детей. Ты понимаешь? В нашем обще­стве у каждого есть свой скелет в шкафу. Чем глубже ты ро­ешь, тем больше найдешь. Но лучше глубоко не копай, а то будешь отлучен от общества, как в церкви, капише*?

— Капише, капише. Ты становишься итальянцем, Ба-шир, это влияние твоей подруги?

— Заткнись и не перебивай, когда я говорю.

Он выпил еще чаю, поморщился от горечи и снова обра­тился ко мне:

- Ты понял, что я хотел сказать? Сорки и Манцур—толь­ко часть толпы, а толпа большая. Марк, все совершают ошиб­ки и пытаются скрыть их. Даже Вайнстоун не исключение. Помнишь, как он делал «Уиппла» старухе, синюшной, с обст-руктивной болезнью легких? Все знали, что у нее нет шансов, но он взялся оперировать. И все молчали на разборе осложне­ний. А та огромная жирная леди, с целым кишечником вне живота, с чудовищной грыжей? Разве мы не говорили ему, что грыжа неоперабельна? Говорили, но он оперировал, и больная умерла. Помнишь, сколько времени ушло на обсуж­дение? Одна минута! Вайнстоун сумел закрыть тему за не­сколько секунд. Он тоже монстр?Ты будешь бороться и с ним?

Мы замолчали, обдумывая сказанное. Без сомнения, у него были сильные доводы.

— Я выпью кофе,—нарушил молчание Чаудри.—Башир,
закажи арабских пирожных. Вы называете их «баклава»?
Марк, тебе надо измениться, чтобы остаться здесь, мы хотим,
чтобы ты остался, госпиталь нуждается в тебе. Забудь о Сор­-
ки и Манцуре и сосредоточься на своих делах. Читай лекции,
пиши, публикуйся и делай деньги. Демарш против Сорки
почти самоубийство, ты ведь не камикадзе. Оставь эту затею
с письмом, поверь нам, так будет лучше.

* Капише, caplsce — понимаешь (итал.).

* * *

Сидя перед компьютером, я занимался правкой эпило­га для книги Вайнстоуна. Слова не шли в голову, мысли витали далеко. На экран вновь выплыла заставка с пол­ным улыбающимся лицом Уинстона Черчилля — моего кумира. Я восхищался многогранной индивидуальностью «самого большого человека нашего времени» и читал бук­вально все, что он писал или говорил.

Совсем недавно я прочитал слова Черчилля, как будто специально написанные о Манцуре: «Он предстает передо мной как крупный хирург доанестезиологической поры с давней фотографии, в совершенстве владеющий каждой деталью той науки, какой он учился: уверенный в себе, уравновешенный, нож в руке, готов к действию, полностью отстраненный от мучений пациента, мук взаимоотноше­ний или доктрин конкурирующих школ, изобретений шар­латанов или первых плодов новой науки. Он оперирует без волнения... И если пациент умрет, он не упрекнет себя».

Уинстон Черчилль, должно быть, вспоминал какого-то из­вестного хирурга, когда описывал портрет британского во­енного лидера времен Первой мировой войны Дугласа Хейга. Хирурги — талантливые и безжалостные на грани психопа­тии — всегда существовали. Взять, например, ведущего ев­ропейского хирурга, популярного в промежутке между двумя мировыми войнами, Фердинанда Зауэрбруха из Берлина. Про него писали, что на закате своей карьеры он вырывал мозговые опухоли у живых пациентов голыми руками. Да, хирурги типа Манцура и Сорки встречаются повсюду, они будут всегда существовать. Кто-то очень точно пошутил: та­кая работа заставляет поднять брови.

Выходит, все, что мы можем сделать, когда входим в конфронтацию с ними, — это поднять брови, покачать головой и держать рты на замке? Возможно, Вайнстоун с Чаудри и Бахусом правы. Надо смотреть дальше и сосре­доточиться на собственной работе. Совершенствовать академические занятия, улучшать практику, больше опе­рировать и делать деньги. Люди не переносят конфронта­ции и споров. Опрос из недавнего выпуска «Американско-

го журнала хирургии» по усовершенствованию М&М кон­ференций выявил, что чаще всего резиденты предлагают снизить накал обвинений и оправданий. Интересно, как я выгляжу на конференциях в глазах хирургов, резидентов и студентов? Считают ли они меня агрессивным, охва­ченным навязчивой идеей или манией? Может, у меня проблемы, и я страдаю от хронической болезни, фобии врачебной ошибки, к примеру? Кто знает?

Недавно гостивший в нашем центре профессор и гигант американской хирургии сказал мне после обеда на Манхэт-тене: «Марк, нью-йоркская хирургия имеет печальную из­вестность, вы не можете изменить местные традиции и нравы, формировавшиеся много лет. Посмотрите на меня, вы знаете, сколько мне потребовалось времени, чтобы из­менить практику в собственной клинике? Тридцать лет. Вайнстоун еще молодой шеф в госпитале, ему нужно про­двигаться осторожно, держитесь за него и помогайте ему, прямое противостояние с частными хирургами никуда вас не приведет. Невозможно изменить мир в один день».

Я коснулся мыши, и заставка исчезла. Вновь появился незаконченный файл эпилога, я посмотрел на него с не­приязнью и переключился на файл, содержащий послед­нюю главу книги — «М&М конференция».

«Итак, идеалы и цели М&М конференции, как показано вы­ше, часто не достигаются из-за местных социополитических ограничений. Если так обстоит дело у вас, это плохо скажет­ся в первую очередь нахирургическом образовании: где и как вы узнаете, что было сделано правильно, а что нет? Книги и журналы полезны, но они не заменят подробного анализа конкретных случаев на собрании опытных хирургов. Безус­ловно, легче мыслить задним умом. Но за всеми страданиями больных и сложными случаями всегда есть сухой остаток правды, и она может и должна быть раскрыта и обнародова­на. Как сказал Уинстон Черчилль, «успех — это умение дви­гаться от неудачи до неудачи, не теряя энтузиазма. Неудача обязывает к изменениям, успех рождает самодовольство».

К черту Сорки, к черту Манцура. К чертям всех их... Нико­му нет дела до этого. Ни мне, ни кому-то другому. Зачем быть

защитником населения Бруклина? Тоже мне мятежник, ме­чущий молнии во весь остальной мир. Мне почти пятьдесят лет, буду действовать зрело и думать только о себе!

* * *

На следующий день меня остановил в коридоре Майк Силверштейн.

— Доктор Зохар, могу я сказать вам несколько слов?

— Конечно, что случилось?

— Лучше бы нам пройти в ваш кабинет.

— Пойдем.

Силверштейн был взволнован, это на него не похоже, обычно он очень уравновешен.

— Присаживайся, — приветливо пригласил его я, ста­раясь понять, чем он так расстроен. — Рассказывай, тебя жена бросила?

— Не угадали.

— Ну, значит, любовница уходит?
Он слегка улыбнулся.

— Нет, до этого не дошло. Мне нужен совет, я не знаю, что делать.

— Всегда пожалуйста.

— Это касается пациента Сусмана в терапевтическом отделении интенсивной терапии, — объяснил он. — Ему около семидесяти пяти лет, поступил на прошлой неделе с обострением хронической почечной недостаточности. Неф­рологи начали гемодиализ. Снимок грудной клетки показал подозрительную тень, скорей всего, злокачественную.

Зазвонил телефон, срочный вызов в операционную.

— Майк, меня ждет пациент. Твоя история может подо­ждать?

— Не может, я буду краток. Ему сделали КТ брюшной полости.

— Зачем? Какие-то абдоминальные жалобы?

— Разве найдешь больного в ОИТ, не прошедшего че­рез КТ, причины всегда найдутся.

— Да, конечно, продолжай. — Я закрыл дверь и стал переодеваться в операционный костюм.

— Так вот, КТ показала аневризму брюшной аорты, ма­ленькую, приблизительно четыре с половиной сантиметра.

— Она маленькая и бессимптомная, этого мужика нельзя трогать, он выглядит совсем развалиной.

— В том-то и дело, поэтому я и хотел поговорить с ва­ми. Манцур будет оперировать его завтра, и мне придется оперировать с ним.

Я запихал ноги в белые операционные сабо.

— Что я могу сделать? Кто я такой, всего лишь скром­ный хирург на полной ставке. Ты говорил с Вайнстоуном? Он симпатизирует тебе, будь с ним посмелее.

— Он повел себя уклончиво, сказал мне, что Манцур ответственный хирург, а я всего лишь шеф-резидент и должен повиноваться ему.

— Вот как?

— А сегодня у больного развилась сердечная аритмия, доктор Гедди ввел ему временный водитель ритма. Кроме то­го, его фракция изгнания—пятнадцать. Вы можете предста­вить? Гедди подготовил его для плановой операции на аорте.

— Чему ты удивляешься, Гедди подготовит собствен­ного отца к операции, если хирургом будет Манцур. Прав­да, Майк, я не могу тебе помочь, никто не поможет. Ты ждешь, что я накинусь на Манцура, как Робин Руд?

— Что мне делать? Зачем оперировать живой труп?

— Послушай свою совесть, ты можешь послать Манцу­ра к черту, заболеть й не прийти завтра. Или сделай глубо­кий вдох и скажи ему правду, ты шеф-резидент, он ничего тебе не сделает. В любом случае, через несколько месяцев ты покидаешь госпиталь.

— Доктор Зохар, я разговаривал с ним, он ответил: «Майк, ты неправ, эта аневризма может разорваться, опе­рация необходима». Он настоящий псих.

— Согласен с тобой, но это больше не моя проблема, иди к руководителю. Счастливо развлекаться, Майк.

Лифт снова пуст, я несколько раз пнул ногой в стену, хорошо, что в лифте нет камеры видеонаблюдения, если так будет продолжаться, я выведу его из строя.

Глава 11

Поиск по сайту: