Июнь — декабрь 2001 года

Объемный субботний выпуск «Нью-Йорк Репорт» с глу­хим звуком приземлился у порога двери раньше семи ут­ра. Хейди подняла его и разложила по рубрикам на обе­денном столе. Долгожданная статья начиналась на пер­вой полосе, продолжение было на внутренних страницах. Мы пили кофе и читали:

«Лицензия ведущего хирурга приостановлена... Упол­номоченный по здравоохранению штата Нью-Йорк при­остановил действие лицензии Махмуда Сорки, председа­теля Медицинского правления Парк-госпиталя в Брукли­не. П о словам уполномоченного, этот хирург, имеющий в госпитале обширную хирургическую практику, пред­ставляет опасность для пациентов. В Департаменте здра­воохранения рассматриваются многочисленные факты

халатности и некомпетентности, допущенные Махмудом Сорки в госпитале, где он работает много лет и занимает одну из высших административных и высокооплачивае­мых должностей. В течение последних четырех лет кол­леги неоднократно обращались в администрацию по по­воду его работы с пациентами.

По сведениям Департамента здравоохранения, в госпи­тале много врачей, чья деятельность подвергалась взыс­каниям за халатность. Уполномоченный по здравоохране­нию решил приостановить лицензию доктора Сорки на время слушаний. "Доктор Сорки представляет угрозу для здоровья граждан этого штата", — говорится в приказе уполномоченного. Окончательное решение может быть разным: от полного восстановления лицензии вплоть до окончательного ее отзыва.

Расследование началось в прошлом году, приостановка лицензии связана с двумя случаями. В первом случае врач предпринял опасное и неоправданное хирургичес­кое вмешательство на желудке у пациентки, которая ле­чилась в госпитале по поводу инфаркта миокарда».

— Что это был за случай? — спросила Хейди.

— Та гастростомия, которую я назвал на М&М кон­ференции операцией на трупе и был наказан. Почита­ем дальше:

«Во втором случае доктор был обвинен в несоответст­вующем лечении пациентки, поступившей в госпиталь по поводу ожирения. Перед операцией ультразвуковое исследование выявило у женщины новообразование не­посредственно у брюшной стенки. Тем не менее врач выполнил ненужное вмешательство, в последующем у больной обнаружили рак и установили, что операция была противопоказана.

Адвокат доктора Сорки Хьюберт Бейкер заявляет: "Мы удивлены и взволнованы незаконным решением уполно­моченного по здравоохранению и будем оспаривать его вплоть до обращения в суд". Доктор Сорки отрицает все выдвинутые против него обвинения и надеется на восста­новление своего доброго имени и репутации.

Администрация госпиталя не сочла нужным комменти­ровать ситуацию с доктором Сорки.

Мы знаем, что за многие годы врачи больницы обраща­лись в администрацию с жалобами на доктора Сорки, од­нако меры не были приняты. Об этом нам рассказывали многие специалисты. Один из врачей, Марк Зохар, неод­нократно обращавшийся по этому поводу к шефу хирур­гической службы Лоренсу Вайнстоуну, был уволен в мар­те. Через несколько недель его странным образом восста­новили. Доктор Зохар не описывает детали, ссылаясь на официальное соглашение между ним и администрацией не обсуждать внутренние дела госпиталя.

Напряженность между доктором Сорки и теми, кто выражал беспокойство относительно его хирургических методов, с годами росла все больше. На М&М конферен­циях, проводившихся среди медицинского персонала для объективного разбора отдельных случаев с неудов­летворительными результатами лечения, страсти нака­лялись очень сильно. Однажды доктор Сорки проопери­ровал здоровую молочную железу девятилетней девоч­ки. Большинство врачей, присутствовавших на разборе операции, назвали ее ненужной и опасной. Доктор Сор­ки вел себя неадекватно, многие заметили, как "он был взбешен". "Эта операция Сорки может иметь непред­сказуемые последствия", — отмечает врач Детской больницы Манхэттенского университета.

Резиденты госпиталя отвечают на наши вопросы очень уклончиво. "Атмосфера этого госпиталя очень сложная, и мы стараемся не вникать в нее", — сказал один из них.

Сторонники доктора Сорки считают, что атмосфера "все больше отравляется по вине клеветников". Доктор Рахман Готахеди характеризует Сорки как "прекрасно­го хирурга".

Председатель хирургического отделения доктор Вайнсто-ун, приглашенный в госпиталь для сохранения программы по подготовке резидентов, находившейся на грани закры­тия в середине девяностых годов, считает, что в его отделе­нии полный порядок. "Отделение в хорошем состоянии, —

утверждает он. — Нам не за что оправдываться, мы нахо­димся на высоком уровне". От дальнейших комментариев он отказался.

По всем отчетам, доктор Сорки—уважаемый сотрудник госпиталя. Многие члены Совета директоров и админист­рации отправляют своих родственников именно к нему. Как председатель Медицинского правления доктор Сорки пересматривает квалификационные категории врачей. Многие соглашаются, что по техническим навыкам он ос­тается непревзойденным в госпитале, при этом констати­руются его ошибки на этапе принятия решения о необхо­димости операции. 'Технически он превосходен". — ска­зал один из хирургов, но согласился, что на вопрос "нужно ли оперировать?" ответ Сорки не всегда бывает удачным.

По многочисленным свидетельствам, напряженность между доктором Сорки и его противниками обострилась, когда доктор Вайнстоун нанял на работу доктора Зохара. Научная критика случаев доктора Сорки вызвала протест многих его сторонников.

"Задачами отделения должны быть развитие образова­тельного уровня и улучшение качества лечения, — сказал один из врачей.—Дела пойдут намного лучше, как только прекратятся разногласия". Некоторые врачи госпиталя полагают, что доктор Сорки погублен завистливыми со­перниками. "Я знаю Сорки около тридцати лет, — говорит акушер-гинеколог Факир Апрагамиан. — Если кто-то из моих любимых или близких заболеет, я доверюсь ему всем сердцем, он хороший и заботливый врач".

— Видишь, что твой любимый гинеколог говорит? — поддразнил я Хейди, наблюдавшуюся у Апрагамиана.

— А что он может сказать, ему не нужны неприятнос­ти, он напуган. Почему они упоминают твое имя? Джейн обещала не ввязывать тебя.

— Кроме меня она ссылается и на других врачей, ей нужно оставаться объективной и непредвзятой.

— А Манцур, как же он? — спросила Хейди.

— Старый лис умен, он правильно выбрал момент, когда надо снимать хирургические перчатки. Война

проиграна, кажется, наш Падрино больше никогда не попадет на страницы «Нью-Йорк Репорт».

— Что будет с Ховардом, Фарбштейном и Вайнсто-уном?

— Им остается выжидать и наблюдать, как будет раз­виваться ситуация, для них это «контроль травмы», ожи­дание остывания и надежда на то, что в газетах большее ничего не появится — бумага желтеет, а люди забывают.

* * »

Ночью я стоял на пароме и следил за огнями, медленно отступающими на южной окраине Манхэттена. Для меня корма парома — самое великолепное место в Нью-Йорке. Я с удовольствием вдыхал запах моря и подставлял лицо приятному прохладному ветерку. Во мне все ликовало, возможно, подействовало вино, которое я выпил в Южном морском порту. Я был счастлив и весьма горд собой. Нако­нец-то больничная мафия побеждена. Зачем мне это было нужно? Только не из корысти, потеряно время, здоровье, положение и деньги. Может, ради торжества справедливо­сти? Это всего лишь избитые фразы.

Возможно, мной двигал рефлекс камикадзе, склон­ность к риску. Кто-то скажет, что это храбрость, но это не так. Действия камикадзе не соответствуют здравому смыслу, и они опасны «организованному» миру, камикад­зе движимы неподвластными внутренними силами. Все надеялись, что я легко сдамся. Ховард мыслил так же, ког­да давал мне немного баксов и думал, что я все забуду.

По правому борту показались огни статуи Свободы, молодой турист фотографировал на ее фоне свою де­вушку. Я буду скучать по Бруклину, по виду этой статуи из окна моего офиса, по ароматам различных нацио­нальных блюд на улице.

Лишь Фарбштейн понял мой фанатизм и мог бы купить меня. Мелкие чиновники из Бруклина обычно имеют де­ло с местными подонками, которые стоят дешево. Они хо­тели избавиться от меня, не потратив при этом ни цента. И все же, если бы они предложили мне значительную

сумму, деньги не устроили бы меня. Мое эго расцветает только с победой, его не купить за деньги и не остано­вить угрозами.

Наверное, я помог Ховарду ликвидировать мафию, уст­ранив ее, а заодно и себя. Чаудри, мой хороший друг, сыг­рал свою партию неплохо, сделавшись правой рукой Вайнстоуна. Его частная практика намного расшири­лась, заполнив вакуум, образовавшийся с уходом Манцура и Сорки. Хейди считала, что Чаудри станет знамени­тым, состоятельным и очень деловым, а лет через десять превратится в копию Манцура.

Мой приятель-макаронник Гарибальди встал на место Сорки, его избрали председателем Медицинского правле­ния, и он покончил со старыми итальянскими дамами.

Паром изменил курс и приглушил двигатели, я спустил­ся с открытой палубы к трапу и стоял среди толпы, гото­вой броситься вперед, и по-прежнему думал о госпитале.

Раек и Бахус останутся с Вайнстоуном в Парк-госпита­ле, по крайней мере до тех пор, пока он там работает. Хоро­шие хирурги, они попали в струю событий, но ни тот, ни другой в итоге не пострадали и не получили выгоды.

...Паром тяжело причалил к старой деревянной приста­ни, и толпа ринулась вперед. Я пропустил их и мирно дви­нулся за стройной чернокожей девушкой в шортах, любу­ясь ее атлетическими ногами. По пути я вспомнил, как Вайнстоун выступал на выпускном банкете перед рези­дентами с речью о морали в хирургии.

Эпилог

Не принято говорить о соблазнах, которым, человеку

нашей профессии приходится противостоять.

Захватывающая перспектива огромных возмо ж ностей,

благодарность за оказанную услугу и высокие доходы

вознаграждают за небольшую ложь.

Такое отклонение от профессиональной этики

н икогда н е расценивается как настоящее преступление.

Чарльз Белл (1774—1842)

В моем кабинете зазвонил телефон.

— Доктор Зохар, это Кардуччи.

— Приветствую, что случилось?

— Думаю, вам будет интересно взглянуть на один веб-сайт...

— Секунду, возьму ручку, — я потянулся и схватил первую попавшуюся ручку. — Слушаю.

Закончив диктовать, он добавил:

— Задайте поиск по имени «Махмуд Сорки».

— А что на этих страницах?

— Посмотрите сами, одно скажу, это плоды вашего труда. Жаль только, что ушло много времени, правосу­дие пробуксовывает, когда речь идет о богатых и влия­тельных людях.

— Ну, хорошо, — ответил я, — спасибо за адрес, обя­зательно взгляну.

Положив трубку, я вышел в Интернет и через мгнове­ние на запрос «Махмуд Сорки» получил ответ:

«Принятые меры: отзыв лицензии. Дата вступления в силу: 12 октября 2001 года».

Я тут же набрал «Джозеф Манцур». Компьютер ус­лужливо выдал:

«Принятые меры: ограничение лицензии, запреща­ющее заниматься хирургической практикой. Дата вступления в силу: 26 сентября 2001 года».

Вот и все, с ними покончено. Сорки по совету своих адвокатов не стал оспаривать решение и покинул Нью-Йорк, отправившись работать на родину. В «Нью-Йорк Репорт» была опубликована лишь короткая заметка с окончательными вердиктами ОНПМД и ничего более. Вскоре прошла волна проверок местных госпиталей, за­ставившая поволноваться врачей и администраторов.

Фарбштейн как хамелеон менялся несколько раз, продолжая обивать пороги администрации, прислужи­вая то одному, то всем сразу. Очевидно, он рассказывал каждому, что «терминаторов» надо было отстранить много лет назад, но в кругу друзей после первой или вто­рой порции виски причитал об утрате Сорки, «величай­шего хирурга во все времена».

Вайнстоун не смог спасти Манцура. Он писал Кар-дуччи о своем огромном уважении к Манцуру как к пе­дагогу и клиническому хирургу, но это не помогло.

Херб Сусман потерял около двухсот фунтов. После ухода Сорки его выперли из высших политических кру­гов и с поста вице-председателя по медицинским вопро­сам. ОНПМД затягивал петлю на его шее, проявляя по­вышенный интерес к его роли в случаях Сорки.

* * *

— Ты не хочешь включить в эпилог какие-нибудь пред­ложения об укреплении системы, ценные предложения? Издатели оценят это, как ты считаешь? — спросила Хей-ди, перебирая мою рукопись.

— Если бы ты знала, сколько умных книг и статей на­писано о недостатках медицины, об ошибках медиков и о безумных докторах...

— Да, но должен же быть какой-то способ... Я где-то читала, что хирургов надо подвергать жесткой и регуляр­ной проверке, как летчиков, тогда количество ошибок и смертельных случаев сразу уменьшится.

— Реактивные самолеты и аэробусы очень сложные машины, но они не страдают от сердечной недостаточ­ности, болезни Альцгеймера и стенокардии, их бы давно отправили в утиль. Пилоты летают на «здоровых» маши­нах. Хирургия — это другое. Сорки, например, мог бы пройти на хирургическом тренажере любой тест, он умеет оперировать. Проблема в том, что он берется за ненужные операции и не может остановиться вовремя. Нет такого тренажера, способного оценить сложное хи­рургическое решение.

— Для чего же профессиональные организации, госпи­тали, государственные учреждения?

— Хейди, существует много правил, но, в основном, только на бумаге. Никакие правила не будут действовать, если такие люди, как Ховард, Фарбштейн или Вайнстоун, забывают о них и не отвечают за последствия. Возьми, например, НБДПВ...

— Что это такое?

— Национальный банк данных практикующих врачей. Госпитали обязаны сообщать о профессионально непри­годных врачах в государственные лицензионные агентст­ва, а те, в свою очередь, должны уведомлять об этом НБДПВ. Но кто это делает? Ты думаешь, имена Манцура или Сорки есть в их банке данных? Даже и не надейся!

— Марк, ты пессимист, хочешь сказать, что нет выхода?

— Это безнадежно! Мы не можем контролировать сами себя, а усилия властей приводят к волоките и бюрокра­тизму. В наших госпиталях администраторов больше, чем докторов. А какова громадная бюрократическая ма­шина, называемая страховой медициной? Законы стра­хования здоровья в шесть раз объемнее, чем законы о на­логах! И все их обходят, как это делал Манцур.

— Все, хватит, когда ты начинаешь приводить статис­тику, пора закругляться.

Хейди положила рукопись на стол.

— Пиши что хочешь.

— Подожди, послушай меня. Подсчитано, что двадцать восемь процентов общей стоимости здравоохранения

в нашей стране идет на оплату бюрократов. Это в два или в три раза больше, чем в Германии. Снижение бюрократи­ческих расходов в здравоохранении хотя бы до уровня Ка­нады или Великобритании обеспечит миллионы амери­канцев полным медицинским обслуживанием.

Я заметил, что остался в комнате один, Хейди не выдер­жала и ушла.

* * *.

М&М конференции в госпитале Вилладж проводятся по четвергам. Аудитория маленькая и скромная, стулья по­тертые, обои поблекшие. Впрочем, мне больше нравится, когда деньги вкладываются в покупку цифровой рентге­новской передающей системы, а не растрачиваются в по­пытке выглядеть как пятизвездочный отель.

Я все еще многих не знаю. Осмотревшись, узнаю пред­седателя хирургии и нескольких человек из обслуживаю­щего персонала. Лица представляют собой обычную эт­ническую смесь Нью-Йорка.

Конференцию ведет вице-председатель, высокий вес­нушчатый человек средних лет. Резидент (я не знаю его имени) представляет первый случай. Он читает свои за­писи, но материалов ни у кого на руках нет. Они здесь ос­торожны, не печатают материалов для предварительного ознакомления.

Резидент читает быстро, и я пытаюсь сосредоточиться, чтобы выбрать основные детали клинического случая. Конечно, они хотят услышать, какие умные мысли может изречь их недавнее приобретение.

Мужчине средних лет была сделана сегментарная ре­зекция тонкой кишки по поводу перфорации, которая закончилась диффузной внутрибрюшной инфекцией. После операции у него развилась полиорганная недо­статочность, и через пятнадцать дней он умер. Описа­ние этого случая заняло три минуты. Послышались вы­крики из зала: «Какой тип анастомоза был выполнен?», потом вопросы задавал председатель. Кто-то поинтере­совался терапией антибиотиками.

Мое сердце сильно забилось, я страдаю от «дежа вю»? Хочу встать и атаковать, обвинять и поучать. Я не знаю этого хирурга, но он дурак и тупой придурок. Берет парня, удаляет ему кишку, накладывает анастомоз в луже гноя, прописывает несколько антибиотиков, кладет беднягу в реанимацию и думает, что его работа закончена. Потом идет резать другую жертву, в то время как его первую жертву сжирает до смерти неубранное дерьмо в брюшной полости. Какой идиот! Никакой КТ, ни повторной опера­ции, ничего! Я до боли сжимаю руку.

Надо молчать, заткнуться и молчать! Это мой послед­ний шанс в этом городе. Дышу глубоко и расслабляюсь, это ничего для меня не значит, никому нет до этого дела. Жизнь ничего не значит! Это не мое дело.

Вице-председатель смотрит в мою сторону.

— Джентльмены, хочу представить вам нового члена
нашей команды доктора Зохара, присоединившегося
к нам в начале этой недели. Доктор Зохар профессор...

«Раек! — командую я себе. — Говори так, как говорит Малкольм Раек».

Я встал и обратился к вице-председателю:

— Спасибо, доктор МакГрегор, за любезные слова, ко­
торых я не заслуживаю, я очень рад работать в таком ува­
жаемом учреждении.

Делаю еще один глубокий вдох, убеждая себя в правиль­ности принятого решения.

— Все мы знаем, что в хирургии много способов оказания
помощи. Если обратиться к современной литературе о хи­
рургических инфекциях, можно прочитать об устойчивой
или рецидивирующей внутрибрюшной инфекции. Можно
было прооперировать этого пациента повторно. Да, сущест­-
вует много путей для отдельно взятого хирурга. Секрет в том,
как приспособить их к отдельно взятому пациенту, основы-­
ваясь на клинических данных. Пациент умер от серьезной
соматической воспалительной реакции, вызванной сильной
абдоминальной инфекцией. Можно ли было его спасти? Это­-
го мы не узнаем никогда. Хирурги пытались это сделать,
но прогнозы были с самого начала малоутешительны.

Молчание. На них это производит впечатление.

— Доктор Смит, вы оперировали больного, что вы ска­
жете? — спросил вице-председатель.

Смит встал, у него длинные белые волосы, даже мне видна перхоть на воротнике его темно-синего блейзера, он улыбается.

— Мне нечего добавить, доктор Зохар все сказал. Мне
знакомы его статьи, относящиеся к этой теме, я рад слы-­
шать, что он одобрил нашу работу, мы действительно сде-­
лали все, что могли.

Следующие четыре случая были сосудистые и тора­кальные, меня о них не спросят. Я отключился и рассла­бился, мне нравится этот госпиталь, будет весело.

После конференции ко мне подошли несколько хи­рургов.

— Добро пожаловать! Мы много о вас слышали, наши
резиденты будут рады такому преподавателю.

Подошел доктор Смит и пожал мне руку.

— Меня зовут Джек. Доктор Зохар, мы должны встре-­
титься с вами за ланчем в ближайшее время, нам мно-­
гое надо обсудить. Как насчет ланча в пятницу в уни-­
верситетском клубе?

В коридоре я столкнулся с председателем хирургии, приветливо улыбаясь, он сказал:

— Марк, я рад, что вы будете у нас работать, мы най­-
дем общий язык.

Когда мы подошли к эскалатору, он взглянул на меня и добавил:

— Марк, до меня дошли слухи, что вы с Вайнстоуном
не поладили, хотя он дал вам отличную рекомендацию;
я редко сталкивался с таким восторженным одобрением,
уверен, что он был искренним. Мы встречались с Вайн-­
стоуном несколько раз, с ним, наверное, тяжело работать.

Я улыбнулся, но ничего не ответил.

— Марк, у нас все читали «Нью-Йорк Репорт» и слыша­-
ли о вас, всем интересно, как вы себя поведете. Админис-­
трация тоже знает о вашей бруклинской истории, они
просили меня предупредить вас, что в этом госпитале

не любят газет. Кстати, Джек Смит, которого вы видели на М&М конференции, наш частнопрактикующий хирург номер один и очень деловой.

Джек Смит, коренной американец, сертифицирован­ная версия Сорки... Аллах акбар! Жизнь для него тоже ничего не значит. Мне весело, я становлюсь их союзни­ком. Как только председатель меня отпускает, я разво­рачиваюсь и ухожу. Подхожу к лифту и жду кабину, она моментально подходит. Лифт далеко не так хорош, как в Парк-госпитале, но работает не хуже.

Как долго продержится этот лифт?..

Поиск по сайту: