Свое собственное

Но есть дурное и тягостное, которое неотъемлемо от нас как наша личная судьба. Это может быть наследственное заболева­ние, или тяжелые обстоятельства в детстве, или какая-то лич­ная вина. Если мы соглашаемся с этим тяжелым и принимаем его в исполнение своей жизни, оно становится для нас источ­ником сил.

Если же человек возмущается такой своей судьбой, к при­меру, ранением, полученным на войне, он отбирает у судьбы ее силу. То же самое относится к личной вине и ее последствиям.

Чужое

В семейных системах в таких случаях часто кто-то другой берет на себя отвергаемую судьбу или непризнаваемую вину. Последствия этого плохи вдвойне.

Чужая судьба или чужая вина не дают нам сил, ибо сделать это может лишь собственная судьба и собственная вина. Но это ослабляет еще и того, чью судьбу или вину мы на себя бе­рем. Тогда его судьба и его вина теряют свою силу и для него самого.

Судьба

Мы чувствуем себя виновными и в тех случаях, когда судь­ба благосклонна к нам за счет других, а мы не в состоянии это предотвратить или изменить.

Приведем пример. Человек появляется на свет, но при этом умирает его мать. Он, конечно, не виноват. Никому и в голову не пришло бы призвать его за это к ответу. И все же знание о своей невиновности не может снять с него это бремя. Ему никогда не избавиться от давления этой вины, поскольку он считает свою жизнь роковым образом связанной со смертью матери.

Другой пример. Человек едет на машине, вдруг внезапно ло­пается шина, машину заносит и она сталкивается с другой. Во­дитель второй машины погибает, сам же он остается невреди­мым. И пусть он не виноват, но с этого момента его жизнь пе­реплетена со смертью и страданиями других, и несмотря на до­казанную невиновность, он считает себя виноватым.

Третий пример. Один человек рассказывает, что в конце вой­ны, когда его мать была беременна им, она отправилась в лаза­рет к его отцу, чтобы привезти его домой. Но во время бегства они столкнулись с русским солдатом и, защищаясь, убили его. И пусть это была лишь необходимая самооборона, но с тех пор и сами родители, и ребенок всегда знали за собой эту вину. По­тому что продолжали жить, в то время как другой, выполняв­ший свой долг, погиб.

В случаях такой — по воле рока — вины и невиновности мы познаем свое полное бессилие во всех отношениях. Именно поэтому нам так трудно их выносить. Будь на нас вина или будь у нас заслуга, тогда у нас были бы и власть, и влияние. Но здесь мы понимаем, что как в добре, так и во зле мы полностью во власти непредсказуемой судьбы, которая распоряжается жиз­нью и смертью, спасением и несчастьем, благополучием или погибелью, вне зависимости от того, плохи мы или хороши.

Это роковое бессилие для многих столь ужасно, что они предпочитают отбросить полученное счастье или жизнь, вмес­то того чтобы принять их как милость. Они часто пытаются хотя бы задним числом вовлечь сюда личную вину или личную зас­лугу, чтобы таким образом все-таки как-то еще избежать своей «отданности» незаслуженному спасению или незаслуженной вине.

Вот пример обычной реакции в случае роковой вины: чело­век, оказавшийся в выигрыше за счет другого, этот свой выигрыш ограничивает, отказывается от него или отбрасывает его. Например, тем, что совершает самоубийство, заболевает или I становится по-настоящему виновным в моральном смысле и | несет за это наказание.

Такие решения связаны с магическим мышлением и являются детской формой переработки незаслуженного счастья, поскольку при более пристальном рассмотрении становится ясно, что несчастье благодаря этому отнюдь не уменьшается, а | напротив, возрастает.

Например, если ребенок, чья мать умерла во время родов, I ограничивает свою жизнь или совершает самоубийство, тогда жертва матери оказывается напрасной, и мать словно делается | ответственной еще и за несчастье ребенка.

Но если ребенок говорит: «Дорогая мама, если уж случилось так, что, давая жизнь мне, ты потеряла свою, это не должно быть напрасным, я что-нибудь из этого сделаю, в память о тебе», тогда давление роковой вины превращается в двигатель жизни, в которой возможны такие свершения, на которые у других не нашлось бы сил. Тогда жертва матери оказывает бла­готворное действие после ее смерти. Это примиряет и приносит успокоение.

Здесь все участники ситуации тоже находятся под давлени­ем потребности в уравновешивании. Ибо получивший что-то от судьбы стремится в свою очередь вернуть нечто равноцен­ное, а если он не может этого сделать, тогда он хочет по крайней мере от чего-то равноценного отказаться. Но привычные пути в данном случае ведут в пустоту, ибо судьбу не заботят ни наши притязания, ни наше возмещение, ни наше искупление.

Смирение

Собственная невиновность — вот то, что делает столь труд-|но выносимой роковую вину. Если бы я был виноват и потому наказан или же невиновен и потому спасен, тогда я был бы вправе предположить, что судьба подчинена некоему моральному

порядку и правилу, и с помощью вины или невиновности мог бы оказывать на нее влияние и управлять ею. Если же я, неза­висимо от того, виновен я или невиновен, оказываюсь спасен, в то время как другие, не важно, виновные или невиновные, погибают, значит, я во всех отношениях отдан на произвол этих сил и неизбежно оказываюсь лицом к лицу с роковым бесси­лием моей вины и невиновности.

В таком случае единственный выход для меня — просто под­чиниться, покорно включиться в некий могущественный кон­текст, на счастье ли мое или на несчастье. Позицию, лежащую в основе такого поведения, я называю смирением. Оно позво­ляет мне принимать мою жизнь и мое счастье столько, сколько они продлятся, независимо от цены, которую платят за это дру­гие. Когда приходит мой черед, смирение велит мне сказать «да» собственной смерти и тяжелой судьбе, что бы там ни было с моей виной и невиновностью.

Это смирение заставляет меня серьезно относиться к тому, что не я распоряжаюсь судьбой, а судьба мной. Что это она меня принимает, несет и дает упасть по законам, тайну которых я не могу и не вправе раскрывать.Такое смирение — соразмерный ответ роковой вине и невиновности. Оно делает меня равным жертвам и равноправным с ними. Оно позволяет мне чтить их не путем отбрасывания или ограничения того, что я получил за их счет, а именно тем, что, несмотря на высокую цену, я с бла­годарностью это принимаю, а потом передаю что-то из полу­ченного дальше, другим.

Сегодня я говорил в первую очередь о вине и невиновности в контексте «давать» и «брать». Но у вины и невиновности много разных лиц, и действуют они многими разными способами. Ведь человеческие отношения — это взаимодействие и смена различных потребностей и порядков, которые тоже стремятся добиться своего при помощи разных возможностей пережива­ния вины и невиновности. Эти возможности переживания вины и невиновности я разберу, когда буду говорить о границах со­вести и порядках любви.

Но кое-что еще я об этом скажу.

Поиск по сайту: