Живые и мертвые

Если кто-то испытывает тягу к мертвым, то можно проде­лать с ним одно простое упражнение. Ему велят закрыть глаза, медленно собраться в своей середине и затем пойти далеко на­зад за эту середину, к тем мертвым, к которым его тянет. Придя туда, он ложится рядом с ними и ждет, пока не затихнет и не станет с ними единым целым и пока, возможно, к нему не при­дет от них что-нибудь, что бы это ни было. Он принимает это в себя, пока не наполнится этим. Затем обратным путем он идет от мертвых к живым, пока не приходит снова к своей середине и еще дальше вверх — и открывает глаза.

Многие живые стремятся к мертвым. Но если живые ува­жают мертвых, мертвые приходят к ним и бывают дружелюб­ны. Они приходят и по-доброму присутствуют на некотором расстоянии.

Некоторые полагают, что мертвым плохо. Но можно ска­зать и так: они в надежных руках. Это только живым пока еще трудно.

Широко распространено представление о том, что мертвых больше нет: они похоронены, и на этом все. Да еще камень ус­тановлен на могилу, чтобы они из нее больше не вышли. Имен­но в этом состоит изначальный смысл могильного камня, ко­торый раньше не ставили, а клали на могилу. И все же пред­ставление о том, что мертвых больше нет, довольно странное.

У Мартина Хайдеггера есть на этот счет другие образы. Он говорит: что-то выходит на свет из скрытого в явное и затем снова опускается в скрытое. Скрытое присутствует здесь при­сущим скрытому образом. И никуда не пропадает. Оно пока­зывается и опускается обратно.

Истина тоже следует этому закону. Она показывается из того, что скрыто, — и снова в скрытое опускается. Потому мы и не можем ее ухватить. Некоторые полагают, будто истина действи­тельна и вечна, будто она у нас в руках. Нет, она являет себя на короткое время и погружается обратно. Поэтому, когда она по­казывается, она каждый раз иная. Она — отблеск выходящего на свет скрытого.

Так и жизнь из незнаемого нами скрытого выходит на свет, в явное, и опускается обратно. По-настоящему великое — это скрытое. По сравнению с этим великим то, что выходит на свет, — лишь что-то преходящее и мелкое.

Мертвые тоже находятся в скрытом. Но их действия прони­кают в явное. Если позволить мертвым действовать, жизнь бу­дет несома ими. Но тот, кто опускается в скрытое до времени, совершает пре­ступление перед этим движением. Так и тот, кто остается в жиз ни дольше срока, кто дольше положенного удерживает жизнь, тот грешит против течения от Выйти-На-Свет и затем снова Опуститься-В-Сокрытое. И то, и другое нарушает этот поток: как Слишком Быстрый До Времени Уход — словно презрение к тому, что на свету, так и Стремление Держаться За Жизнь, хотя время уже истекло. Раз время истекло, то правильно будет ее отпустить и опуститься в скрытое.

Как терапевт, я, пока это уместно и насколько я вправе, с помощью мертвых удерживаю живых в жизни. Если же обна­руживается, что время прошло, я не удерживаю никого. Я не спорю с судьбами людей и не иду против течения, как будто могу и имею право помешать этому возвращению. Нет, я дей­ствую в согласии с ними.

Можно увидеть, что когда происходят такие глубокие про­цессы, где речь идет о жизни и смерти, какое-то решение, воз­можно, появляется и пациент его некоторое время принимает, но затем он снова возвращается обратно. И с этим я тоже со­глашаюсь. Мы ведь не знаем, является ли та судьба, которую человек себе выбирает или которой он покоряется, для него все-таки более соразмерной. Нет ли в его судьбе скрытого величия, которого не разглядеть посторонним.

В такой позиции есть что-то успокоительное, что-то глубо­кое. Тогда человек может пойти и в одну и в другую сторону, и в жизни он тоже связан с первоосновой.

Искупление

Но иногда живой должен пойти к мертвым и с ними остать­ся, например, убийца. Иначе вместо него пойдут его дети, а еще внуки и правнуки. Убийцы неразрывно связаны со своими жер­твами. Поэтому они должны покинуть собственную семью и лечь рядом со своими жертвами. Это кажется жестоким, но любой другой путь влечет за собой плохие последствия для не­виновных на протяжении многих поколений.

Приведу пример. Одна молодая женщина сказала в группе, что с момента рождения обеих ее дочерей ее не покидает чув­ство, что она скоро должна умереть, что над ней витает нечто, чего она не в состоянии понять. Она расставила свою нынеш­нюю семью, и выяснилось, что ее заместительница смотрела на кого-то, кого в расстановке не было. На заданный по этому поводу вопрос женщина ответила: «Я смотрю назад в прошлое, на моего отца и моего деда». Ее отец совершил самоубийство, когда ей был один год, а дед ее был эсэсовцем и расстреливал еврейских детей и женщин.

Тогда в расстановку были включены заместители для ее деда и покончившего с собой отца, а перед семьей рядом друг с дру­гом были поставлены десять заместителей для убитых еврейс­ких детей. Заместительница молодой женщины ни разу не взгля­нула на этих детей и ничего не сказала, словно она, как и ее дед, не испытывала к ним ни малейшего сочувствия. Но ее млад­шая дочь, то есть уже правнучка убийцы, сказала, что чувствует очень сильную потребность пойти к мертвым еврейским детям и встать к ним. Вот такое влияние оказывает убийство через поколения, если убийца отрицает свою связь с мертвыми и если убитым не воздают должного.

Затем женщине велели вытянувшись лечь перед мертвыми детьми и спустя какое-то время, пока она горько плакала, вместе с собственными детьми встать перед мертвыми детьми на коле­ни и посмотреть на них. Это принесло мертвым некоторое успокоение. Им стало грустно, и у них появилось ощущение, будто они снова становятся живыми. Они испытывали сочувствие к женщине и ее детям, особенно к младшей дочери, которая хоте­ла встать рядом с ними. Но не все еще было хорошо, ибо они чувствовали угрозу со стороны убийцы и страх смерти. Лишь когда того выставили за дверь, что по значению равносильно смерти, мертвым стало лучше. Их внимание и сопереживание теперь полностью обратилось к плачущей женщине и ее детям, и они ждали, что от нее придет нечто, что избавит ее детей.

Тем временем совершивший самоубийство отец женщины испытывал желание встать перед своей дочерью и ее детьми, чтобы защитить ее от ухода в смерть вслед за еврейскими деть ми. Он хотел встать к мертвым вместо нее и вместо ее деда. Но в отличие от того, что думают многие живые, мертвые не хоте­ли смерти невиновных.

Тогда детей этой женщины поставили между их родителя­ми. Те взяли их за руки, низко склонились перед мертвыми ев­рейскими детьми, посмотрели им в глаза и сказали: «Пожалуй­ста». Но женщина по-прежнему чувствовала стремление пойти к мертвым. Она встала рядом с мертвыми детьми и своим мер­твым отцом, который уже до этого встал к мертвым. Она чув­ствовала, что заслужила это и, оказавшись там, почувствовала облегчение. Однако со стороны заместителей мертвых детей последовали совершенно иные высказывания, я процитирую их здесь дословно.

Первый ребенок: «Быть мертвым я воспринимаю как что-то неличное, как будто это никак не связано с убийцей, и уж совсем никак — с его внучкой. То, что она сюда вмешивается, мне кажется неуместным. Она должна пойти к своей семье. Я не заинтересован в том, чтобы она каялась. Это та область, ко­торая не в ее компетенции».

Второй ребенок: «У меня ноги подкосились, когда она при­шла. Я сразу подумал, что ее место не с нами».

Третий ребенок: «Это просто чересчур».

Четвертый: «Я не хочу жертвы, это не ее дело».

Пятый ребенок: «По мне, у нее есть задача рядом с ее деть­ми, надо положить конец страданиям».

Шестой ребенок был глубоко опечален и сказал: «Ей не нуж­но идти вслед за нами и за своим отцом. Ее место в ее семье».

Седьмой ребенок: «Если бы она по-настоящему на меня по­смотрела, она бы знала, что не может здесь стоять».

Восьмой ребенок: «Мне стало теплее, она означает для меня что-то очень близкое».

Девятый: «Когда она сюда пришла, я подумал: твое место не здесь».

Десятый: «Когда она подошла, во мне возникла агрессия».

Ее мертвый отец сказал: «Когда сюда пришла моя дочь, это причинило мне боль. Мне хочется сказать ей: «Твое место с тво­ей семьей. Здесь я все сделаю сам».

Благодаря этим ответам женщине стало ясно: вставать к мер­твым, не принадлежа к ним, — это самонадеянность. Она сно­ва встала рядом со своими детьми, посмотрела еврейским де­тям в глаза и сказала: «Через какое-то время я тоже приду». За­тем посмотрела на своих детей и сказала им: «Теперь я еще не­много останусь». То же самое она сказала и своему мужу.

Затем снова позвали заместителя деда. Он сказал: «Когда мне велели выйти за дверь, я испытал огромное облегчение. Я бы ничего не хотел и не имел права здесь сказать, точно так же я чувствовал себя и за дверью».

Вот все, что касается этого примера.

В этой связи я хотел бы еще кое-что сказать по поводу потомков жертв. Многие евреи, члены семей которых были убиты в лагерях смерти, стыдятся смотреть на мертвых и чтить их, ибо полагают, что не имеют права перед лицом их судеб оставаться в живых. Они чувствуют себя виноватыми и стре­мятся искупить вину, будто они преступники. Из-за этого ни они не могут прийти к мертвым, ни мертвые не могут прий­ти к ним. Но если выжившие и потомки погибших повора­чиваются лицом к мертвым членам своих семей, смотрят им в глаза, пока не начинают их видеть по-настоящему, когда они склоняются перед ними и с любовью отдают им долж­ное, тогда мертвые словно бы воскресают, как если бы пло­хое «быть мертвым» для них прекратилось, и они могут на­конец повернуться к живым и благословить их на то, чтобы они оставались, и тем самым их жизнь текла в них дальше. Поэтому самое утешительное для мертвых — это когда жи­вые в такой расстановке говорят им: «Посмотри, у меня есть дети».

Поиск по сайту: