Л.Б. Хузина, Соловьев В.А., Шайхутдинова А.Ф. 1 страница

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРЕДЕЛОВ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ПРОЕКТИВНЫХ МЕТОДИК

Дело, дорогой Брут, не в звездах, а в нас самих, в нашей слабости.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Изначальное предположение, на котором строятся проективные методики, заключается в том, что все поведенческие проявления, как наиболее, так и наименее значительные являются выражениями лично­сти индивида (Rapaport, 1942).

Если это утверждение верно, то становится ясно, что, во-первых, любой пример поведения, выявленный любой методикой, потенциаль­но отражает некое личностное качество; во-вторых, качество различных методик в значительной мере варьирует в зависимости от степени разра­ботанности и осведомленности тестирующего о тех поведенческих про­явлениях, которые может выявить данная методика. Огромное количе­ство новых методик показывает, что далеко не все разделяют этот взгляд. Вместо того чтобы осознать, что все методики действуют по одинаковым принципам и, тщательно исследовав несколько методик, связать их с теорией личности, мы изобретаем все новые безделушки, требующие стандартизации и валидизации.

Достоинство теста зависит не только от того, насколько изучены его границы и возможности (хороший пример тому, возможно, наибо­лее информативный тест Роршаха, который является в то же время и наиболее тщательно исследованным), но также от умений и интуиции интерпретатора. Этот факт очень тревожит тех, кто хотел бы видеть в тесте абсолютно объективные данные о свойствах личности, а потому заглушает свои сомнения с помощью перевода данных в количественные системы подсчета. Хотя на самом деле подсчет баллов позволяет всего лишь описать поведение в более удобном для обработки виде. Важно по­нимать, что тесты дают нам только запись поведенческих проявлений. Мы же в клиническом процессе можем на их основе делать только пред­положения. Причем это требует от интерпретатора подробнейшего зна­ния психодинамической теории. Анализируя результаты теста, мы всегда должны осознавать, что то, что мы видим, присуще не самому тесту, а основным чертам личности тестируемого. Например, когда по результа­там теста Роршаха мы видим, что тестируемый склонен замечать мелкие детали, это не потому, что в чернильных пятнах много мелких деталей,

а потому, что тестируемому присуща такая поведенческая персеверация и при выполнении других тестов, и во всем, что он будет делать. По­скольку клинические заключения во многом строятся на основе резуль­татов тестов, тестирующий должен знать не только то, как шизофрения, истерия или навязчивые состояния проявляют себя при тестировании, но также и то, как вообще себя ведут шизофреники, истерики и люди с поведенческими персеверациями, а также их основные проблемы и за­щиты, которые они могут использовать. Отсюда становится понятно, что для интерпретатора подробное знание психодинамической теории также важно, как и знание тестов, которые он использует для выявления осо­бенностей поведения. Именно здесь становится наиболее очевидна тес­ная связь теории и практики. Ведь то, что мы наблюдаем по результатам тестов, — это всего лишь личностные характеристики, которые прояв­ляются и в других ситуациях.

Так почему же мы используем для их определения именно тесты? Нельзя ли сделать то же самое через опрос? Истина заключается в том, что ситуация интервью гораздо менее определенная и имеет бесчислен­ное множество вариантов развития как со стороны интервьюируемого, так и со стороны исследователя. Главное преимущество тестов в том, что они состоят из стандартных наборов стимульного материала, с помощью которого легко определить и сравнить типичные особенности мышле­ния, речи и восприятия. Благодаря стандартизации становятся легко за­метными нюансы поведения, которые легко упустить в менее опреде­ленной ситуации. Кроме того, это позволяет вести статистику, устанав­ливать норму и сравнивать индивидов между собой.

Второе положение, на которое опираются проективные тесты, за­ключается в том, что они позволяют собрать такую информацию, кото­рая не может быть полумена никаким другим путем. В отличие от опрос­ников проективные методики содержат заведомо неоднозначный сти-мульный материал, поэтому для тестируемого он может вовсе не обозна­чать того, что задумал экспериментатор. Хотя на самом деле для интер­претатора это не важно. Столкнувшись со столь неоднозначным матери­алом, испытуемый выбирает собственную форму самовыражения и че­рез это наиболее ярко и характерно проявляет себя. То есть предполагает­ся, что субъект, поглощенный попытками интерпретировать вроде бы ничего субъективно не значащий материал, не замечает, как раскрывает свои волнения, страхи, желания и тревоги. Таким образом, значительно снижается сопротивление при раскрытии личных, иногда очень болез­ненных проблем.

Следующее предположение, на котором основываются проектив­ные методики, — это психологический детерминизм. Утверждается, что в реакциях и словах человека нет ничего случайного. Все, что он делает и говорит, обуслоатено определенным сочетанием воздействий на него. На это часто возражают, что вместо того чтобы раскрывать личностно зна­чимый материал, человек может просто пересказать содержание только что виденного фильма или недавно прочитанной книги. Однако подоб­ные возражения не учитывают того факта, что при этом человек исходит

прежде всего из своего личного опыта. Он выбирает для запоминания и

пересказа совершенно определенные веши, которые тоже наполнены личностным значением. Некоторые проективные методики основывают­ся исключительно на идее, что именно и насколько правильно запоми­нается, дает ключ к разгадке черт личности индивидуума. Например, Десперт (Despert, 1938) просит детей пересказывать известные народ­ные сказки и анализирует отклонения от оригинала, акценты и упуще­ния. Дьюи (Duess, 1944) использует похожую методику для установле­ния наличия терапевтического прогресса у своих маленьких клиентов. Она предлагает им шесть незаконченных историй, в каждой из которых заложен базовый конфликт. По настойчивости, с которой ребенок пред­почитает повторять окончания при последующих предъявлениях, она су­дит о силе его сопротивления.

ВОЗМОЖНОСТИ И ОГРАНИЧЕНИЯ

Вернемся к вышеперечисленным положениям, лежащим в основе проективных методик. Наверное, первое из них наиболее четко указыва­ет на достоинства и недостатки. С помощью наборов стимульного мате­риала проективные методы подробно и полно выявляют образцы пове­дения, которые требуют тщательного анализа и клинического сравнения. Этот анализ должен раскрыть характерные способы, посредством кото­рых индивид организует незнакомый и неоднозначный материал. Пред­полагается, что это позволяет узнать, каким образом индивид решает новые задачи и усваивает новый опыт, а также раскрывает структурные аспекты языка и речи испытуемого, что, в свою очередь, дает ценные сведения о личностных чертах испытуемого и некоторые диагностичес­кие данные о нем. По анализу речи можно многое узнать о пациенте в соответствии с тем, насколько она является обстоятельной, спутанной, уклончиво-неопределенной или понятной, откровенной или извиняю­щейся, бессвязной или эксцентричной. Кроме того, эти методики дают наглядную картину перцептивных процессов, которые изменяются при малейших проявлениях шизофрении, органических поражениях мозга и деградации.

В доказательство приведем случай 52-летнего мужчины, который был отправлен на разовое психологическое обследование с диагнозом «параноидальная шизофрения». Диагноз был поставлен на основании жалоб пациента. Он утверждал, что чрезвычайно много людей стремятся устранить его из бизнеса. Однако тест Роршаха не выявил у него прису­щего шизофреникам запутанного мыслительного процесса, зато обнару­жил навязчивые повторения и искажения, которые обычно наблюдают­ся у людей с органическими поражениями мозга. Тщательные невроло­гические исследования подтвердили внутричерепную патологию. Его ма­ния преследования развилась на основе совершенно реальной ситуации, а именно из-за его неспособности справиться с высокой ответственнос­тью и высокой конкуренцией^ сфере его профессиональной деятельно­сти в качестве страхового агента.

Это только один случай, демонстрирующий возможности теста Роршаха в дифференцированной диагностике. Существуют и более ши­рокие исследования (Benjamin and Ebaugh, 1938; Hertz, 1945; Hertz and Rubenstein, 1939), доказывающие высокий уровень валидности этой ме­тодики. Это не удивительно в свете того факта, что клинический диаг­ноз, может быть поставлен не только на основе анализа жизни пациента и содержания его конфликта, но и через анализ его образа мыслей, ко­торый отображает симптомы, характерные для различных клинических групп.

В круг возможностей проективных методов, в частности Темати­ческого Апперцептивного Теста и подобных ему, входит также изуче­ние фантазий и установок, притязаний, половой идентификации и оза­боченности. Как правило, фантазии, обнаруженные при тестировании, имеют очень высокую корреляцию с фантазиями, вскрытыми в ходе серии психиатрических интервью. Обратимся к случаю двенадцатилет­ней девочки, которая в ответ на предъявление карточек ТАТ рассказала огромное количество фантастических сказок. Почти во всех ее историях имелась тема исполнения желаний. Девочка была незаконнорожденным, депривированным ребенком, лишенным какого-либо ухода. Воспиты­валась она вместе с двумя младшими недоразвитыми сиблингами от­цом-алкоголиком. В возрасте около десяти лет у нее произошла с отцом инцестуозная связь. Когда ей исполнилось одиннадцать лет, отец же­нился на женщине намного старше его. Ее фантазии, высказанные при проведении ТАТ, совпадали с тем, о чем она рассказывала в серии игровых интервью, и с теми симптомами, которые проявлялись в ее действиях. В своих играх и рассказах она пыталась занять место мачехи, идентифицируясь с ней. Она представляла себя исполняющей все до­машние обязанности; матерью, имеющей детей; путешествующей с му­жем; живущей в красивых домах; имеющей возможность есть все, что пожелает. В основе большей части ее действий лежали те же фантазии. Она принимала на себя роль взрослой женщины, стремилась делать так много домашних дел, сколько ей разрешала приемная мать, пекла пи­роги и сидела с соседскими детьми, предпочитая эти занятия походам в кино. Девочка крала у матери деньги, хотя она имела собственные сэкономленные сбережения, копила всякие безделушки, бумагу, наде­вала ее украшения, несмотря на то, что женщина покупала специально для нее точно такие же. Девочка проявляла ревность по отношению к любому, кто овладевал вниманием ее отца, и открыто заявляла, что никогда не выйдет замуж. Во всех фантазиях было видно, что она хочет занять место мачехи.

Многие психиатры считают ТАТ весьма информативным методом, и иногда даже предпочитают его тесту Роршаха, так как извлеченные с его помощью фантазии очень близки к тем, которые выявляются во вре­мя психиатрических интервью. Относительная легкость, с которой выяв­ляются эти фантазии, совершенно не удивительна, если принять во вни­мание, что испытуемый дает реакции на неопределенный стимульный материал, казалось бы, не имеющий к нему самому никакого отноше-

ния, а потому не осознает, что говорит о себе. Это явление, а также то, что он производит личностно значимый для него выбор из бесчисленно­го количества вариантов, и делает его фантазии легко доступными.

Итак, установлено, что проективные методы имеют высокую ди­агностическую валидность, а также валидны при исследовании содержа­ния фантазий. Следующая задача, стоящая перед нами, состоит в том, чтобы выяснить, пригодны ли проективные тесты для прогнозирования реального поведения. Психологи часто избегают этого вопроса, либо бы­вают излишне оптимистичны, либо наоборот. Мы попытаемся прояс­нить некоторые проблемы, связанные с прогнозированием.

Нас заинтересовал этот вопрос, когда мы изучали взаимосвязь про­явлений враждебных фантазий в игровых ситуациях и реального враж­дебного поведения в группе детей дошкольного возраста (Korner, I949). Выражения враждебности у этих детей наблюдались во всех игровых тех­никах. Однако никакого устойчивого враждебного поведения в реальных ситуациях не обнаружилось. Результаты исследования показали, что на основании наблюдения детской итры нельзя сделать вывод о степени или форме проявления враждебности ребенка в реальной жизни. Инте­ресно, что половина детей в изучаемой выборке сохраняли последова­тельность в любых ситуациях, в которых наблюдались, то есть они либо все время были очень враждебными, либо миролюбивы. А другая поло­вина меняла позицию: была очень враждебна в игровых ситуациях и ми­ролюбива в настоящем поведении, и наоборот. Поскольку вероятность последовательности и непоследовательности поведения была одинако­вой, то ясно, что прогнозирование оказалось невозможным.

То же самое отсутствие зависимости между фантазиями и реаль­ным поведением в более широких масштабах наблюдал Сэнфорд (Sanford, 1943). Он изучал взаимосвязь выявленных по ТАТ потребностей и внеш­него поведения. Средняя корреляция оказалась равна 0,11, из чего он заключил, что потребности, проявившиеся в ТАТ, не обязательно будут выражены в поведении. В этой области проводилось не так много иссле­дований, однако клинический опыт вновь и вновь убеждает, что не су­ществует определенной зависимости между фантазиями и реальным по­ведением. Наши исследования в одном из западных университетов, про­веденные по Роршаху, обнаружили тревожное число шизофреников сре­ди клинически благополучных клиентов. Аналогичные результаты были получены и в других университетах. И наоборот, клинические психотики часто по тесту Роршаха показывали меньше шизофренических процес­сов, чем шизофреники. Другими словами, исследователи постоянно стал­кивались с несоответствием между психопатологией и клиническим по­ведением.

Вопрос о прогнозировании реального поведения можно опустить, если согласиться с тем, что не это является целью исследования в про­ективных методиках.

Это утверждение может быть вполне приемлемым для врачей-кли­ницистов, которые ежедневно сталкиваются с внешне адекватно адап­тированными пациентами, имеющими, однако, сильнейшую скры-

тую патологию. Но большинство психологов не готовы принять этот факт. И это видно хотя бы из того, что предпринимается огромное коли­чество попыток определить валидность проективных методик в отноше­нии корреляции их результатов с реальным поведением. Противники этих методов в доказательство их невалилности постоянно используют неспо­собность проективных тестов предсказывать поведение. И исследователи, работающие в этом направлении, постоянно предоставляют такого рода данные. Например, Томкинс (Tomkins, 1947). составивший подробное описание Тематического Апперцептивного Теста, утверждает, что ос­новное предназначение любой методики — успешное прогнозирование реального поведения. В одной из более поздних своих статей (Tomkins, 1949) он с очевидным удивлением сообщает, что наблюдал случаи, ког­да по ТАТ невозможно было определить причину нарушений поведения или даже асоциальных действий. Во многих других работах, посвященных проективным методам, также прослеживается желание выйти на про­гнозирование поведения. Например, суицидальные наклонности и склон­ность к убийству изучаются не по клиническим синдромам, приведшим к такому намерению, а по вторичным паттернам конфигурации, выяв­ленными при помощи теста Роршаха. Проективные методы используют и при отборе на работу, и для определения пригодности в какой-либо сфере деятельности. Так, с помощью проективных методов пытались про­гнозировать (часто безуспешно) профпригодность в таких областях, как мореплавание, инженерное дело, пилотирование; а различные психо­аналитические институты пробовали использовать их для отсева канди­датов. Довольно часто, когда они использовались как отборочный тур при соискании вакансии, работодатель при принятии решения руковод­ствовался только наличием или отсутствием патологии, что в целом нео­правданно. В клинической практике часто делают прогнозы, но они мо­гут быть полезны и даже верны, если мы принимаем их только как пред­положение. То есть такие прогнозы необходимы и желательны тогда, когда мы принимаем их за рабочую гипотезу, требующую тщательной провер­ки. Однако слишком часто под подобным прогнозом понимают всего лишь буквальную запись высказанных пациентом фантазий. Вероятно, трудность осознания того факта, что прогнозирование не является ос­новной целью проективных методов, существует еще и потому, что об­щепринято ставить под сомнение ценность психологической работы, если не могут быть получены подобные прогнозы. Мы поймем, что на самом деле для этого нет оснований, проанализировав причины их ненадежно­сти. Кроме того, использование этих методик оправданно и необходимо уже потому, что они валидны и очень значимы в сфере диагностики и при изучении фантазий.

Почему же на основании данных проективных методов так сложно делать прогнозы? Каковы теоретические и практические факторы, обус­лавливающие низкий процент правильных прогнозов? Этот фактор опять же выводится из первого положения, а именно, что эти тесты выявляют главным образом образцы поведения, на основании которых строятся пред­положительные заключения. Строго говоря, предположения не являются

исключительной прерогативой проективных методов, они присущи пси­хиатрии и психодинамической теории личности в целом. То есть выводы, которые может делать интерпретатор, зависят не только от степени его знакомства с психодинамическими принципами, но и от современного состояния данной науки. Каждый день психологи и психиатры сталкива­ются со случаями необъяснимой и непредсказуемой связи причин и след­ствий в тонкой душевной организации индивида. Устанавливая в каждом конкретном случае последовательный ход развития существующей пато­логии, мы прекрасно понимаем, что владеем информацией лишь об очень небольшой части вовлеченных-в процесс факторов. Это происходит не только потому, что практически любая детская ситуация, почти любое родительское отношение могут послужить причиной плохой приспособ­ленности, но и потому, что степень психических травм и нарушений слиш­ком мало соответствует реально существующей личности. Как часто мы бываем поражены, когда, выслушав историю пациента, рассказ о перене­сенных травмах, обнаруживаем относительно интегрированную личность; или бываем озадачены, вскрыв с помощью теста Роршаха внутреннюю патологию в, казалось бы, клинически здоровом индивиде. Мы часто за­даемся вопросом: «Что является причиной этого?» И наоборот, часто тщетно пытаемся найти достаточно вескую причину для появления глубинных нарушений при детской или взрослой шизофрении. Каждый день мы стал­киваемся с тем, что один и тот же симптом может быть следствием совер­шенно разных болезней, и в то же время одна болезнь может проявляться огромным количеством различных симптомов. Итак, мы подошли к проб­леме, которая до сих пор не решена в психиатрии и является основным вопросом в психологии личности. Не слишком ли дерзко и неразумно мы себя ведем, когда ожидаем от проективных методик того, чего все еще не может сделать клиническая психиатрия? Не пытаемся ли мы наделить их магической силой в несбыточной надежде, что они могут снабдить нас «недостающим звеном», самым важным на сегодняшний день в психоло­гии личности?

Для того чтобы делать прогнозы, психология личности должна ре­шить две серьезные проблемы, проблемы настолько сложные, что, возможно, их решение никогда не будет найдено. Первая включает в себя нахождение всех бесчисленных обстоятельств, влияющих на процесс адап­тации индивида. Скорее всего, важны не только сами обстоятельства, но их взаимодействия, которые определяют форму адаптации. Вторая проб­лема заключается в раскрытии тайны эго-синтеза, который, возможно, тоже включает в себя больше, чем просто сумму факторов, и который, возможно, обусловливает все вышеперечисленные несоответствия.

К сожалению, большинство современных исследований не реша­ют эти проблемы. Слишком многие из них посвящены только выявлению неких общих факторов в определенных экспериментальных или клини­ческих группах. Хотя мы уже упоминали, что совпадение двух факторов не является гарантией одинаковых следствий из них, тем не менее мы не можем довольствоваться лишь этим впечатлением. Такие исследования предполагают, что все переменные, кроме изучаемых, остаются посто-

янными. Это может привести к полному игнорированию наиболее важ­ных для прогнозирования факторов, тех, которые обусловливают реак­цию.

Возможно, пока психология личности находится в таком несовер­шенном состоянии, наиболее благодатным полем для исследования яв­ляются индивидуальные случаи. Если проанализировать паттерны пове­дения индивида за длительный период времени, мы сможем вычислить определенную внутреннюю последовательность и поведенческие зако­ны, которые позволят нам делать достаточно точные прогнозы для дан­ного индивида. Конечно, этот подход пригоден для психоаналитика. Воз­можно, обширная картотека историй болезни и тщательный анализ по­требностей и защитных механизмов пациентов дадут основания для вы­деления неких кластеров взаимодействующих факторов, которые будут использоваться не только для данного индивида, но и для других, обла­дающих подобными кластерами.

Возвращаясь к проективным техникам, отметим: если мы понима­ем, что между потребностями индивида и его реальной адаптацией к действительности стоит огромное количество факторов, то мы не долж­ны ожидать, что поведение индивида обязательно будет соответствовать его фантазиям или патологии. При этом будет ошибкой подвергать со­мнению достоверность наблюдения реального поведения или данных те­стирования. По этой же причине мы считаем ошибкой не брать в расчет сведения, полученные по тесту Роршаха, если они не соответствуют на­шим клиническим впечатлениям. В таких случаях часто возникает соблазн сказать, что тест Роршаха не дает точной картины. Например, частенько тест Роршаха выявляет патологию в относительно нормальных с клини­ческой точки зрения детях, чьи родители, однако, показывают серьез­ные психиатрические нарушения. Обычно тест Роршаха обнаруживает у этих детей уровень патологии, совершенно несоизмеримой с уровнем, отмечаемым путем наблюдения. Несоответствие между результатами тес­та Роршаха и клиническим поведением не обязательно бросает тень на валидность этого теста, скорее, наоборот, предоставляет помощь в раз­гадке любопытнейшего феномена детей, которые по необъяснимым при­чинам остаются психически относительно нормальными несмотря на силь­ную невротичность родителей. Поскольку неблагоприятное воздействие родителей должно каким-то образом влиять на детей, данные теста Рор­шаха можно истолковать как показатель скрытой патологии, которая может проявиться в результате возрастных изменений или эволюции дет-ско-родительских отношений. Возможно, именно этот факт позволит нам объяснить, почему часто терапевтические улучшения у родителей влекут за собой возникновение очевидных трудностей у детей, и наоборот, по­ложительные изменения в ребенке настолько изменяют структуру интер­акций между детьми и родителями, что родители, основной проблемой которых были нарушения поведения детей, вдруг обнаруживают все симп­томы и невротических затруднений у себя самих.

Эти соображения важно учитывать при выборе средств и методов терапии. Если мы не будем отмахиваться от данных тестов Роршаха, как

от неточных или преувеличенных, а примем их во внимание как потен­циал, существующий внутри пациента, то это, возможно, позволит пра­вильнее оценивать то, что может произойти, и тем самым уменьшит число терапевтических неудач.

Сказанное иллюстрирует история мужчины 35—40 лет. Он и его жена были направлены для прохождения теста Роршаха, чтобы выяс­нить, какие различия в темпераменте послужили причиной их несовме­стимости. Запрос исходил со стороны жены. Муж ранее проходил психи­атрическое лечение, но через короткое время прервал его. Кроме неко­торых личностных проблем, тест Роршаха явно показал наличие у этого пациента органической патологии мозга. У него были сильные тенден­ции к персеверации, заметная ригидность, полная неспособность к из­менению паттернов мышления и очевидные нарушения в абстрактном и критическом мышлении. Кроме того, он не различал цвета. По клини­ческим наблюдениям внутричерепную патологию заподозрить было не­возможно. Тщательное исследование установило, что структурный де­фект был характерен для этого человека с рождения. Он всегда испыты­вал трудности с формированием понятий и не понимал того, что читает. Он свободно решал практические и конкретные задачи, но был настолько бессилен в индукции и дедукции, что даже не мог отвлеченно понять правила, которым следовал при решении этих задач. Он знал о своем недостатке, никому об этом не рассказывал. Ему удалось не проявить своего дефекта за три года учебы в колледже? скрывать его на работе, и он никогда не упоминал о нем своему первому психиатру. Этот случай весьма поучителен, потому что внешне этот пациент испытывал чисто невротические трудности, которые легко поддаются психоаналитичес­кой терапии. Однако открытие этого структурного дефекта, сопутствую­щей ему невротической ригидности и его неспособности к классифика­ции внесло серьезные сомнения относительно эффективности подобной терапии.

Аналогично можно серьезно ошибиться в процессе планирования терапевтического процесса на фоне явно невротической клинической картины, не приняв во внимание данных теста Роршаха, говорящих о шизоидной направленности. Эти данные могут свидетельствовать о по­тенциальных тенденциях, которые должны обнаружить себя, когда ос­лабнут защитные механизмы. Если бы подобные потенциальные тенден­ции не игнорировались, можно было бы в значительной мере избежать терапевтических рискованных решений.

Из всего сказанного следует, что проективные методики не могут быть бесполезными. Они не покажут скрытую патологию, если ее не су­ществует. Однако их несовершенство может явиться источником серьез­ных недоразумений, особенно в сфере прогнозирования поведения. Если бы проективные методики были более приспособлены для обнаружения защитных механизмов, они бы обеспечивали более точное прогнозиро­вание.

В заключение мы хотели добавить, что, по нашему мнению, помо­жет проективным техникам действительно выполнять задачи прогнози-

рования. Однако это в большей степени зависит не от самих методик, а от общего состояния теоретической науки. Она должна устанавливать основные критерии, а не заниматься бесконечными экспериментами по усовершенствованию проективных методов. Это значит, другими слова­ми, что вначале нужно определить, какие качества необходимы для хо­рошего инженера, пилота или психоаналитика, теоретически и клини­чески нужно выяснить, какие потребности, паттерны саморегулирова­ния полезны,-а какие вредны в данных видах деятельности. После того как эти критерии будут достоверно установлены, проективные методы станут хорошим подспорьем при кадровом отборе.

Более того, проективные методы могут быть использованы как от­личный инструмент в исследованиях по психологии личности: Вместо того чтобы сожалеть о несоответствии фантазии и реального поведения, мы должны их изучать и анализировать фантазии в свете настоящего и прошлого поведения субъекта. Ведь в действительности личность реали­зует свои фантазии и потребности через адаптацию, компромиссы и уре­гулирование в соответствии с требованиями окружающей реальности.

Ричард С. Лазарус

НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ И ОДНОЗНАЧНОСТЬ В ПРОЕКТИВНЫХ МЕТОДИКАХ

За последние несколько лет многие психологи интенсивно прово­дили эксперименты, посвященные тому, как варьируется форма воспри­ятия человеком различных видов стимульного материала. Некоторые из этих исследований значительно укрепили позиции предположений, зало­женных в основу проективных методик. Однако другие аспекты этих ис­следований так и не получили достойного объяснения в клинической ли­тературе. К тому же далеко не все идеи экспериментальных проектов на­шли применение в практической деятельности. Данная статья направлена на то, чтобы обратить внимание читателя на конкретную проблему при­менения концепций потребностей и восприятия в психодиагностике.

Проективные методики всегда были основаны на представлении крайне неопределенного стимульного материала. Неоднозначные чер­нильные пятна, незавершенные предложения, изображения людей и тому подобный стимульный материал преобладал в психодиагности­ческих тестовых методиках. Само представление о неоднозначности, как было указано в других статьях, судя по всему, основывается на опреде­ленном количестве разумных интерпретаций, которые могут быть даны стимульному материалу некой выборкой испытуемых. Например, если кто-то воспринимает некую стимульную картинку как изображение двух дерушихся людей, то такой стимул не является неоднозначным вооб­ще, либо его неопределенность минимальна. Вариантов восприятия здесь быть не может. Соответственно стимул не в состоянии выявить потреб­ности или защитные механизмы испытуемых в отсутствие вариантов интерпретации этого стимула. Но если возможны несколько вариантов интерпретации того или иного стимульного материала, такой стимул получает название неоднозначного и находит применение в диагности­ке, так как различные интерпретации могут быть отнесены к личност­ным динамикам.

Применение крайне неопределенных стимулов в диагностике пред­ставляет собой весьма серьезную проблему. Испытуемый, чье восприя­тие явно отклоняется от нормы, не вызывает у нас затруднений. Напри­мер, человек может постоянно составлять насыщенные агрессией рас­сказы по стимульному материалу ТАТ. Его истории могут постоянно вра­щаться вокруг семейных скандалов, соперничества сиблингов и подоб­ных тем. Поскольку подобные рассказы встречаются не так уж часто, мы вполне можем начать подозревать, что у данного испытуемого существу­ют проблемы, связанные с агрессивными потребностями.

Поиск по сайту: