Глава 11. Изначально я не поняла смысл всего, что мне сказал Цинч

Изначально я не поняла смысл всего, что мне сказал Цинч. Всё еще пребывая под впечатлением со своей семьёй, мои мысли текли в другом русле. Сейчас я вампир, в каком-то смысле живая, практически бессмертна и неуязвима, в моих руках есть вечность и много жизней впереди. Всё это благодаря Цинчу, тому, что он спас меня. А кому я должна сказать спасибо за то, что оказалась на руинах? Я ушла из дома после того, что случилось с моей мамой. Моя семья, до этого счастливая и сплочённая, жила и не знала, что однажды какой-то урод прервёт жизнь моей матери и скроется, так и не оказав помощи. Он просто убежал, смалодушничал и оставил на ночной дороге мою маму одну. Ещё какое-то время она была жива, и врачи боролись за её жизнь, но тогда уже было слишком поздно. То время, те минуты чужой трусости отняли у нашей семьи последние шансы на спасение. А всё из-за подлого негодяя, которого не заботила жизнь человека, который впоследствии погиб из-за него. Тем поступком он прервал жизнь моей матери и поломал жизнь еще трёх людей: меня, брата и отца. Я ушла из дома, отец сдал и постарел, а брат остался один. Мой брат после всего так чисто говорящий о Боге. Ему об этом рассказывала я, научила вере.

Что на самом деле произошло? Невидимой рукой кто-то просто перечеркнул жизни четырёх людей. Бог смотрит на нас свыше и каждому воздает по заслугам. Но кто из нас провинился, кому принес вред? За что Он отвернулся от нас, забрав самое дорогое, наш маленький остов, опору нашей жизни? Мама, я ушли из жизни брата и отца. За что? Я помню, какими были наши родители: всегда смеялись, в их глазах лучилось счастье и преданность. Неужели кто-то из них совершил что-то постыдное и подлое, настолько подлое, что все обернулось теми несчастьями?

А, может быть, в этом виновата я? Что за семнадцать лет своей жизни я могла сделать такого, за что расплата была так огромна? Я не была идеальным ребенком, я бурно переживала своё взросление и сводила порой с ума семью, но не убивала, не воровала, не кололась и не страдала нимфоманией. Просто переживала становление себя как личности.

Может, в чём-то виноват мой брат? Хотя в чём? Помыслами и деяниями он был чист, как агнец.

Семь грехов, приводящих грешника в ад… Так в каком из этих грехов была замешана моя семья? Отец и мать учили нас любить, помогать друг другу. Разве были они способны на что-то подлое? Навряд ли. Тогда за что на этой подлой земле моя семья попала в ад? Не осталось мамы, и я не могу вернуться в свою семью. Отец остался один с Антошкой. И всё.

У кого мне спросить, за что всё это? Несправедливый взмах чьей-то руки разрушил наши жизни и не наказал того, кто виноват на самом деле. И нет справедливости в Его решениях. А я взывала, уповала на Него. Уповала на того, кто не сохранил меня и мою семью, прикрыл негодяя. Как же я была неправа в своей вере! Не может быть веры там, где рушится жизнь чистого человека, где не наказан виновный. Если бы кто и был, ведущий нас по жизни, он бы никогда не допустил всего того, что приключилось в моей семье.

Нет Его, и быть не может… Какое заблуждение обуревало меня, тщедушную, давая это ложное спасение в Царстве Небесном! Как долго я, слепая, бродила по лесу лжи, не желая открыть глаза и признать зримое!

Нет веры.

Верить не в кого.

Чуть поколесив по городу, мы оказались перед престижным круглосуточным международным банком. Выходя из машины, Цинч объяснил мне, что хочет немного позаботиться обо мне и дать гарант благоустроенности на будущее. При нём банковский работник передал мне реквизиты моего счёта, кредитку и уведомил, что на мой счёт ежемесячно будет поступать перечисления из фонда Закария, отца Цинча. Отныне я обладаю правом свободного оборота денежных средств моего счёта. Под торжественные пожелания долговременного и продолжительного сотрудничества с их банком клерк проводил нас в хранилище и оставил возле одной из ячеек. Здесь хранились те виды депозитов, которые поручались на хранение банку под имя только одного собственника. В данном случае меня. Код был прост: 21091987. Дата моего рождения. С лёгкостью пройдясь по цифрам, вампир распахнул ячейку и выудил на свет её содержимое: документы и две коробочки.

– Таша, это документы на право приобретения дома в любом уголке мире, с оплатой из фонда отца, – сказал он, – если ты посчитаешь нужным, то ни я, ни мой отец не узнаем, где ты будешь проживать. За исключением, что я могу просто наладить связь с тобой и выяснить, где ты находишься. Но, если ты захочешь, мы обойдёмся без этого. Также здесь документы на передачу десяти процентов от моей доли отцовского фонда. Это моя лепта. А эти коробочки ты откроешь, когда покинешь меня – если, конечно, покинешь. В общем, откроешь, когда будешь одна. Тут чисто женские радости. Это малая часть того, что я могу тебе гарантировать. Всё, что могу дать. Ты вольна.

– Ты уже гонишь меня? – сладкая тяжесть наливалась во мне. Вот уже и Цинч прощается со мной. Я вольна, значит, я свободна.

– Нет. Ты не подумай! – Цинч осёкся. Поднял глаза и посмотрел на меня. Я не я, если в ту минуту в его глазах не увидела отголоски боли и переживаний, – оставайся, твоё общество меня бодрит. Но, может, тебе захочется чего-то другого. Я хочу, чтоб ты не знала дискомфорта от своего нового положения и бесконечности. Но это не значит, что я скажу тебе, как ты можешь покинуть мир. Не скажу.

Я подошла к Цинчу вплотную, подняла его вновь опущенный подбородок и произнесла:

– Цинч, без слов. Хорошо? Я всё поняла. Ты всё предусмотрел и обдумал. Спасибо. Ты хороший учитель и дискомфорта я не знаю.

Он отступил. А я провела рукой по его волосам и перед тем, как выйти из хранилища, на секунду дотронулась губами до его щеки. Но и эта секунда обдала меня теплом. Не знаю, что чувствует Цинч, когда я к нему прикасаюсь, но меня обдаёт волна эмоций; от мимолетных, чуть касаемых, и странных в их порыве прикосновений и жестов, обескураживает. Не знаю, как можно всё это истолковать и думаю, что вечно прагматичный Цинч, доверься я ему, не способен был бы дать объяснения, почему без повода, в минуту душевных тяжб и наплыва боли, я стремлюсь к нему прикоснуться, ещё раз прочувствовать его тепло. Прикасаясь к своей коже, я не ощущаю ничего, кроме гранита под белой известью кожи бессмертной плоти, холодной и бесполой. А прикосновения к Цинчу будто сотканы из лучей предрассветного солнца. Озаряющего, наполняющего. Когда в глазах проясняется, и свет озаряет от мрака, будто наполняется пустой стакан прохладной водой, способный избавить от жажды. Не вампирской, а той, что съедает меня от секундного падения в мишень прикосновений к Цинчу.

К чёрту! От этих мыслей я слабею. Не стоит заморачиваться над такой мелочью, как непредсказуемая и неоправданная чувственность. Всё равно ответ один – это пропасть лжи. Сейчас есть то, что должно волновать меня больше, чем бессмысленная трата времени в размышлениях о Странном Вампире. Я хочу докопаться до сущности всех моих несчастий и для начала взглянуть в глаза того, кто перечеркнул жизнь моей семьи. Цинчу ни слова. Я сама со всем справлюсь, ведь я знаю, что он будет против. Тронуть человека, ввергнуться правосудием в жизнь смертного – это недопустимо для вампира. Особенно для той травоядной твари, образ которой пропагандирует Закарий. Я хочу увидеть того, кто бросил мою мать погибать одной, без помощи. Взглянуть на него и дать ему ровно секунду на его последний вздох. Я хочу уничтожить его. Он безнаказанно живет в то время, как я горю. Не смеет. Моя семья заслуживает того, чтоб я положила жизнь этого подонка на жертвенный алтарь, и смерть его станет раскаяньем и искуплением его вины. Хотя и краткий миг смерти не даст полного искупления за его малодушие. Но я буду полна и этим. Мне нужно его найти. Одной.

По дороге домой я спросила Цинча:

– Когда приедет Закарий?

– Думаю, что очень скоро отец присоединится к нам. Ему требуется поговорить с тобой. Он считает, что раз ты сейчас одна из нас, то должна узнать нашу семью. Хотя он и против моего поступка, но ты теперь часть семьи, ты должна узнать о правилах, достойно нести титул своего происхождения и не совершать ошибки в своей вечности. Твоё право жить отец отстоял у древних, хотя они и были против.

– Древние были против? Почему? Я урезала территорию их обитания или я – это излишние клыки претендентов на пищу?

– Нет. Я в первый раз ослушался отца за долгое время, не спросил совета и переродил человека, который находился в очень тяжёлом состоянии. Тем самым, возможно, навлёк проблемы на вампиров и на перерождённого. Ведь твой разум мог и не справиться, а организм истощиться прежде, чем ты переродилась. Ты просто либо сошла бы с ума, либо умерла бы в агонии. После пробуждения была другая опасность: ты могла не справиться с новым состоянием тела или, как часто бывает у новорождённых, поддаться безумию жажды и, не приняв условий своей жизни, начать охоту на людей. Но главное – я не спросил разрешение на твое перерождение.

– И этого боялись те, кто сам же охотится на людей? Им не зазорно не сознавать своё безумие и переживать о моем? – изумилась я.

– Они и сейчас опасаются. Удивлены, напуганы и до конца не осознают, кого я переродил. Ты ведь немного по-другому ведешь себя, нежели новорождённый и просто вампир, – при произнесении этих слов Цинч осёкся. Видимо, понял, что сболтнул лишнего.

– Боятся?! Древние меня опасаются?

– Твоё поведение вызывает опасение, так как в определенные моменты ты ведёшь себя чуть выше, нежели вампир. Поэтому мой отец и хочет взглянуть на тебя и избавиться от излишних укоров.

– Он тоже боится?

– Нет. Он снисходительно решил, что тебя можно убить в любой момент, как только ты перейдёшь ту грань, отделяющую нас, вампиров, от смертоносного безумия.

– Ой, как мило! Да твой отец полон сострадания! – съязвила я.

– Не иронизируй. Он думал так до того момента, покуда не узнал о твоих способностях контролировать разум животного и о твоём самообладании.

– Всё же вампир способен чувствовать?

– Таша, мы способны чувствовать и из века в век нести любовь, слабость и пламенность.

– Чувства – это порождения движений души, а есть ли душа у вампиров?

– Ты не можешь отрицать, что, несмотря на свою браваду и нынешнюю холодность, всё же испытываешь чувства. Ко мне, к своей человеческой семье. Это ли не признак присутствия в твоём бессмертии души?

– Разве у убийц есть душа? Утоляя свой голод, мы убиваем, – напомнила я ему и продолжила: – Почему ты еще не создал свою семью? Вывод один – мы вовсе не способны на любовь и единственное наше чувство – это желание убивать, чтоб напиться крови. Имеет ли вампир право чувствовать, после того, как занёс свою руку в ударе, несовместимом с жизнью другого?

– Таша, я и мой отец сполна отплатили за то, что были слепыми, что шли на поводу у безумия и жажды. С раскаянья и начался мой путь. Я прошел через безумие, жажду, убийства и отплатил за все. Я способен чувствовать. И переживать. Хотя порой был бы не против отречься от излишней полноты и гаммы чувств. Моя плата за бессмертие и сверхсилу – память, чувства. Сто, двести лет жизни в пламени чувств – это нечто! А ты… Не отрицай чувств. Они связывают тебя с миром.

– С каким миром?! – разозлилась я, – миром подлых и лживых людей, способных на предательство и малодушие. Человек мало чем отличается от вампира: он тоже кровожаден и коварен. Хватит на этом! Меня нет больше для мира людей. Ты сделал меня вампиром. Но место в мире вампиров мне тоже не нужно. Что будет в моей жизни, такой бесконечной и такой холодной? Только погоня за жаждой крови?!

– Ты драматизируешь. Хотя я бы на твоём месте также стремился себя защитить: ты слабая и подавленная, ты бежишь от принятия своей сущности и создаешь в себе чудовище. Не делай этого. Не кори себя. Ты ни в чём не виновата. Прими себя и свою судьбу. Не мучай себя попыткой убежать от чувств и отречься от переживаний.

– Не копайся во мне и не начинай ставить на путь истины. Ты не мой исповедник. А я сама решу, где мой путь. Ты, конечно, не первый год страдаешь от одиночества бессмертного, и уже вдоволь накопался в себе и привел в порядок сад своих психозов. Но я не даю тебя права заняться мои психоанализом. Найди другое развлечение! – Я попыталась отпихнуть руки вампира, но он все же приблизил меня к себе:

– Иди сюда, не бойся! Я всегда буду с тобой. Ты не одна. Таша, прости за эту боль. Прости, что не было другого выхода и позволь мне просто быть с тобой. Но я бы вновь и вновь делал это, лишь ты жила. Я не жалею, что встретил тебя. Не жалею, что украл твой последний вздох и сделал вампиром. Позволь мне быть с тобой. Я буду твоим смыслом, кровными узами. Я научу тебя любить так, как умеет любить лишь вампир.

Цинч поднял меня на руки и отнес в мою спальню. Там опустил на кровать и лёг рядом. Я прижалась к нему, обвив руками шею, а он произнес:

– Всё то, что чувствуешь ты – это забыто мной, но так знакомо. Ты мёртвая, вампир, но ты более человечная, чем те, у кого бьётся сердце. Тебе было суждено стать вампиром.

В том тихом шепоте слов бессмертного меня накрыл сон. Потерянная и ослабевшая, я уснула в кольце его рук. Это был последний день, который я провела рядом с Цинчем под крышей его дома.

Поиск по сайту: