Глава 12. В следующую ночь приехал отец Цинча

– Вы готовите меня к тяжкому бремени вечности? – голос, тихий и вкрадчивый, стремился успокоить меня и настроить на мирную волну. Но, наученная опытом с Цинчем, я не желала вступать в эту игру.

– И это тоже, а, быть может, и снимаю твои комплексы.

– Отпускаете грехи. Но меня поздно причащать. Я уже неделю мертва.

– Считай так. Хотя, как отец Цинча, я хочу помочь и себе тоже. Когда Цинч переродился, он долгое время страдал. И я считал, что в этом есть и моя вина. В случае тебя я не хочу, чтоб ты считала Цинча виновником своей судьбы. Он тоже считает себя виноватым перед тобой. А для него эти мысли очень тяжелы, ведь ты для него больше, чем новорождённый вампир.

– Я не считаю его виноватым. Он спас меня. Дал жизнь, вернее бессмертие, – произнесла я.

– Он всегда был мальчиком сочувственным, и то, что он помог тебе, меня не удивляет. –Закарий подошел и присел рядом.

Так начался наш долгий с ним разговор. По большей части монолог, полный сознательного раскаяния и горечи:

– Я прибыл в Горск задолго до того, как он стал городом. Изначально он был портом, где обитали переселенцы, торговцы, моряки и прочий сброд. Так он начинал строиться. Жил я на первом постоялом дворе и, как положено таким местам, было здесь и место, где мужчина за определённую сумму мог расслабиться, выпить и купить женщину. Публичный дом. Проститутки для уставших моряков. В таком месте я встретил мать Цинча. Её звали Элеонор. На фоне других портовых шлюх она была лучиком солнца в тени помойки. Горделивая осанка, утончённость манер, изящество, с которым она преподносила себя – всё говорило о благородстве её происхождения.

Долгое время она была со мной. Что-то такое было в ней, что привлекало меня. Я как завороженный млел от её присутствия. Элеонор рассказала, что принадлежит к достаточно зажиточному и уважаемому семейству, чья родословная и репутация не позволила ей остаться жить в родном городе. Для родного отца она стала обузой. Семья предпочитает считать её без вести пропавшей, чем жить с клеймом семьи блудницы.

Потом Элеонор родила сына. Безродный мальчик, чья принадлежность была не выяснена... Её отец не мог потерпеть беспородного щенка, дающего тень на всю семью. Она же, как истинная девушка, имя отца ребенка не раскрыла. Он хотел отобрать сына и бросить его в доме малютки, он только ждал подходящего момента. На первое время он согласился с её просьбой покормить сына. Смиренная и кроткая, она обманула его. Элеонор просто затаилась и выжидала. Сразу же, как она смогла встать на ноги после тяжёлых родов, под покровом ночи покинула семейный дом. Свои драгоценности, нехитрые пожитки и сын на руках – всё, что было с ней. Упросив капитана торгового судна принять её с сыном на борт, она приплыла в Горск. И здесь занялась тем же древним ремеслом, в надежде прокормить сына и себя.

Моряки и торговцы, томимые голодом плоти, накинулись на неё, как собаки на лакомый кусок мяса. Я предлагал помочь, увезти с её собой, но Элеонор отказалась. Со своей участью она смирилась и находила в этом какую-то часть свободы от классового неравенства и предательства семьи. Мои доводы её не убеждали. Пару раз за все это время я видел Цинча – маленький хрупкий метис и не догадывался, на какие жертвы пошла его мать. Хотя любая другая капризная и привыкшая к роскоши барышня того времени, не задумываясь, бросила бы сына и удачно выскочила бы замуж за кандидатуру, предложенную деловитым папенькой. Думаю, что своим побегом Элеонор сломала хорошую комбинацию отца, мечтающего приумножить капитал за счёт дочки-красавицы. Да, для того времени брак по расчёту стал нормой и на чувства девушки никто не обращал внимания. Но Элеонор сделала другой выбор, самоотверженности ей было не занимать. Но, несмотря на сложившуюся судьбу, она не корила себя за упущенный шанс удачно выйти замуж и не знать нужды. Сына любила всецело, как часть себя; она всегда стремилась быть с ним и держать его за руку. Это была её красивая история, полная боли и любви; она ни разу не заговорила об отце Цинча. На долгое время я покинул порт и когда вернулся вновь, то узнал, что Элеонор умирает. Неблагоустроенность, антисанитария и беспутство – всё это привело к туберкулёзу. Она чахла, сраженная болезнью и слабостью. Поклонники отвернулись от неё, дом пришёл в запустение. Цинч очень страдал.

Было видно, что это последние дни Элеонор. Тогда я предложил ей переродиться. Она отказалась: ей не хотелось второго шанса для жизни, она устала; для неё смерть была лучшим поводом забыться и простить все её прегрешения и падения. Об одном она просила: чтоб я забрал её сына и воспитал его.

– Цинч сказал, что мать продала его…

– Она и продала… за свою смерть. Она отдала мне сына, взяв слова, что я побеспокоюсь о нём и умерщвлю её. Элеонор просила, чтоб я убил её. Умирать и мучиться в предсмертной агонии ей не хотелось. Она просила, чтоб я выпил её, забрал всю кровь и породнился с Цинчем. Она осознавала, что я буду вынужден переродить его. Элеонор просила о том, чтобы Цинч знал правду и стал бессмертным, когда будет готов принять вечность. Безумная женщина, готовая на всё во спасение сына. Я отговаривался, но она сломила меня, и я пал. Ничего не оставалось делать, как выпить её. Хотя к тому времени я уже и отказался от человеческой крови, найдя способ питания менее ущербный для людей. Она и жила иначе, и умерла не как все: в моих объятиях. Смерть приняла как радость и облегчение. Умертвив её, я забрал Цинча. Привел в первый дом. На этом месте раньше был совсем другой дом. Увозить его я и не помышлял, дав ему шанс, повзрослев, сделать выбор самому. Это его город; дом, где он вырос. Он не плакал и полностью сознавал, что произошло с его матерью.

Удивительный, вдумчивый ребёнок. Поражённый, но не сломленный. Как и Элеонор. Я порой завороженный наблюдал за ним, предвкушая, какой вампир вырастит в нём. Он не обманул моих надежд. Вырос благородным с чистыми помыслами и яркой, трогательной душой. Прекрасный и юный.

Я дал ему право выбора. И к девятнадцати годам он был готов перерождаться. Он не просил меня дать шанс вкусить все блага человеческого существования. Просто сказал: «Отец, я хочу быть с вами и умереть». Тогда я поведал ему о матери и о нашем разговоре. Но его решение было окончательно. Перерождения Цинча было наитяжелейшим. Так же, как он пришел в мир людской, так и, уходя из него, он пережил бурю боли и мучений. Мир не отпускал его, и двое суток агония просто сжигала его сущность человека. Я начал опасаться, что мой мальчик не выживет, и во всем корил себя. Другого мне ничего не оставалось. Но он выжил. Хотя впереди его ожидали ещё более чудовищные переживания и моменты боли.

Переродившись, он потерял человека в себе. Тогда ко мне пришло опасение за его разум. Я думал, что он обезумел. Однажды он убежал от дома, и я не мог его прочитать. Не мог найти. Он закрыл свой разум и ушел. Моему горю не было предела, думая о самом худшем, я провёл ужасную неделю за всё моё бессмертие. Но он вернулся, успокоенный и тихий. Он него я и узнал, что он убил человека и не одного. Сущность вампира – жаждать человеческую кровь и не признавать другого пути питания, давала о себе знать. В тот свой приход он задавал много вопросов: о правилах, сущности и отказа от крови людской. И ни слова о матери. Будто это было забыто. Но я знаю, что он очень страдал и не понимал, почему тогда она отказалась переродиться.

Вновь и вновь он покидал дом, и вновь возвращался. И каждый раз я знал, что он убивает людей. Когда он находился дома, он, как и я, принимал животную кровь. Но жажда человеческой крови переламывала его. И вот однажды он вернулся в последний раз и изрёк: «Более я не покину дом, и нет другой пищи, кроме животной».

И так, в одночасье, Цинч переборол жажду. Чуть позже он поведал, что в своём последнем побеге, скитаясь по улицам расцветающего Горска в поисках жертвы, он наткнулся на мальчика-бродягу. И, несмотря на жажду, он так и не смог вонзить зубы в его тщедушное детское тело. Цинч жалел ребёнка и был не в силах его убить. До этого его жертвами были взрослые мужчины, пьяные уличные бандиты, которыми кишели улицы портового городка. А здесь он не смог. Так он признал тот факт, что и вампир способен на сильные чувства: любовь жалость, сострадание. И, осознавая парадоксальность таких чувств, он вернулся в дом. Это и был его переходный момент. Так он переродился окончательно и до сей поры стоически пребывает вампиром, чувственным бессмертным. Я научил его многому, открыл много вампирских тайн. Он стал моей посмертной рукописью, хранителем истинности вампира. Он познал все свои способности и более не отрекался от своей сущности. Чуть позже я покинул его, дав возможность жить его желаниями.

И вот сейчас, когда прошло столько лет, я узнаю, что он переродил девушку. Когда Цинч сообщил мне об этом, я был взбешён его поступком. Увидев тебя, я понял, что толкнуло Цинча на это и почему он так о тебе печётся. Я успел заметить, как ты привлекаешь зверей и подчиняешь их своей воли. Я сам удостоверился, как те, кто всецело боится нас, сами идут к тебе. Животные слушаются тебя и не боятся умирать. Это первое, что поразило меня.

Я видел встречу с твоей семьей и был потрясён, как ты стерпела и не открылась перед ними. Ты очень сдержана и просто преисполнена самообладанием. Единственное, что меня пугает: где же твой момент перелома? Ты переродилась блестяще, и не ошиблась в первых шагах, но перелома нет. Чем дольше до пика перелома проживает вампир, тем тягостнее сам перелом. Боюсь, что ты ещё побеснуешься.

– Вы хотите меня убить? – я почувствовала, как вне разума напряглось тело и чуть повело мышцы.

– Нет, Таша, сын мне этого не простит, – Закарий улыбнулся и положил руку мне на плечо. Вот и сейчас я чувствую прикосновения вампира, но не ощущаю того тепла, что чувствовала от прикосновений к Цинчу. Сейчас я ощущала только холод и дрожь кончиков пальцев.

– Понимаю. Он не хочет, чтоб сломали его игрушку. Создатель печётся о своём шедевре, в огонь не бросает, но и на публику не выставляет, – произнесла я ледяным тоном.

Закарий встал и жестом приказал подняться мне. Когда же я привстала, он возложил руки мне на плечи и произнес в темноту:

– Мой сын дал тебе бессмертие. Я же даю тебе право жить, – он чуть ещё подержал руки у меня на плечах. Древний приобщал меня к клану, накладывал печать связи клана. Лишь бы в моих помыслах он не увидел тех мыслей, что обуревают меня: моё желание возмездия и жажды крови! Людской крови. Но Закарий опустил руки вниз и блаженно потянулся:

– И это все? – я по-прежнему смотрела на него.

– А ты ожидала чего-то другого? – тонкая линия улыбки изогнула его обескровленные губы. Мне даже показалось, что в ней лучилось тепло.

– Да, я думала, что будут костры, древний, призывающий на суд и я, преклонившая голову и испуганно ожидающая приговора высшего суда.

– Хм. Это всё будет, если ты нарушишь правила. Тогда я не буду столь нежен, как сейчас, – всё та же добрая улыбка. Но к её свету я уже не тянулась. Плевать мне на жалких древних. Они боятся и своей тени. Моего же бунтарства им не сломить. Я встала на тропу возмездия и буду идти по ней до тех пор, пока жив мой враг.

– Почему же лояльны сейчас?

– Таша, ты даже не представляешь, что ты возродила в моем сыне. Он хочет защитить тебя от всего мира. Он жаждет стать частью твоей вампирской жизни. Мой мальчик узнал о своём истинном предназначении в ту ночь, когда переродил тебя. Ты дала ему эту истину, которую он так искал. Он полюбил тебя, – взгляд Закария затуманился. Создалось такое ощущение, что эти слова давались ему с болью.

– Я думала, что в его возрасте мальчики перестают играть в куклы, – хмыкнула я. – А он уж слишком увлёкся игрою в барби. Может быть, вы найдёте другую пару для его игр?

– Мой сын нашёл того, с кем не хочется быть одиноким, – странное откровение Закария удивило меня.

– Сто лет одиночества, видимо, негативно отразились на его разуме.

– Таша, ты до конца не представляешь, на что пошел Цинч, сохранив тебя и переродив. А уж о его мотивах и не догадываешься.

– Так проясните для меня! И не надо больше играть! В чём дело?

– Цинч нарушил одно из главных правил лишь потому, что хотел сделать тебя своей спутницей, партнёром. Да, он спас тебя, не дал умереть твоему разуму и, можно сказать, что воскресил. Но сейчас ты нужна ему больше, чем он тебе. Он думает, что ты его половина.

– Что?!

– Таша, я буду откровенен с тобой, и пусть Цинч взбесится, но я скажу тебе о том, что он так и не смог тебе сказать. Жизнь вампира настолько долгая и порой по-чёрному занудная, и каждый из нас по-разному ищет способ расшевелить её течение. Встречи с людьми, игра с ними, возможна и влюблённость в образ смертного... Но она проходит быстрее, ведь у смертного только одна жизнь, а у вампира бесконечность. Но немногие из нас заводят семьи, можно даже сказать, что они мало чем отличаются от человеческих. Часто вампиры бывают с человеком. Но столь недолгий путь, как век человека, морально убивает вампира. Но не мы выбираем, кого любить. Моему сыну повезло чуть больше. Он нашел свою судьбу в человеке, но встретил спутницу в вампире.

– Да что за бред? Вампир и человек… А как же правило о том, что человек не должен знать о существовании нас, бессмертных?

– Только одно неподвластно законам вампира. Любовь. И я не знаю никого, кто смог противиться её законам. С законом не поспоришь. Но сейчас мы о тебе и Цинче. Ты выбрана его спутницей. Таков его путь.

– Я благодарна за бессмертие, но совсем не готова в благодарность принять его любовь. Он от безысходности и почти ста лет одиночества обезумел. Он же столько лет просидел здесь! Я не готова к такому!

– Ты сделала свой выбор, и никто не вправе тебя осуждать. Мы не в мире людей, где брак давно уже стал добровольной сделкой о порабощении двоих. Это только в мире людей любовь стала синонимом меркантильности. Если ты не примешь его, я думаю, что у него хватит сил и благородства принять твой выбор.

Я была в гневе, который был вызван мыслью, что всё это время тихий и прагматичный Цинч искал лазейку по пути моего совращения. Он смотрел на меня и видел не новорождённую, а самку, которая должна составить ему компанию и вознестись в вечность его половиной. А я верила ему и совсем не подозревала, что эти разговоры на грани фола, прикосновения и жесты доброй воли истолкованы не заботой создателя, а инстинктом самца по весне.

– Да он!.. – я кипела.

– Забавно. Ты так задыхаешься от этой мысли, что кажется, что ты этого и ждала. А сейчас попросту стесняешься, как замшелая монашка, так и не познавшая любви из-за обетов.

– Нет. Просто я не хочу, чтобы мой брак был по принуждению, тем более, если мы говорил о вечности.

– Я повторюсь: это твой выбор. А сейчас вернемся в дом. Цинч ждет нас.

Безумец. Мне остается держаться. Его мания не моя проблема. Всё равно я скоро покину его. Всё, что мне надо – это отомстить тому, кто убил мою маму.

– Ты успокоилась?

– Вполне.

– Значит, сын в безопасности.

– Более чем.

Закарий вскинул бровь и повернулся к дому. По дороге до дома он рассказал мне о правилах, трибунале для отступников, но к Цинчу более не возвращался. Мне же оставалось только вникать. Наказание за нарушение правил – это жизнь, и если я нарушу правило, то меня предадут истинному огню.

Мы вернулись в дом, и я отправилась в свою комнату. До рассвета было ещё далеко, но мне было просто необходимо побыть одной и подумать обо всём, что я узнала.

***

Закарий прошёлся по дому, и, увидев, что открыта дверь в комнату уединения, отправился вслед за Цинчем. Цинч стоял спиной к двери и держал в руках скрипку:

– Почему ты не убил её, мой сын?

– Отец, я был там и видел, как Он бросил ее в развалинах старого города, но, как и Он не смог убить её, так и я не смог. Он только смертельно ранил её, но лишить жизни и увидеть её последний вздох у него не вышло. Я был готов, отец, исполнить твою волю и волю древних.

– Не лги мне! То, что я прочитал в тебе, мой сын, пугает меня. Ты влюблен в неё. Ты пил её кровь и поил её своей. Это все не просто так. Чего ты хочешь?! Я предупреждал тебя, чтоб ты выполнил мой приказ – непослушание губительно. Ты не исполнил моей воли! – голос Закария срывался на крик.

– Но, отец, она была человеком и умирала! Я приблизился к ней, увидел её лицо, она и не смог воспротивиться своим чувствам. Я не смог убить её… Позволь ей остаться и жить. Простите меня…

Цинч повернулся к Закарию и опустил голову.

– Цинч, ты поставил под вопрос всё наше дальнейшее существование. Род вампиров может погибнуть только лишь из-за того, что мой сын влюбился в эту тварь.

– Отец, – Цинч посмотрел ему в глаза, – прошу тебя, не тронь её! Она совсем не знает, кто она. Ей неведомо, какая участь её ждет. Таша и так многого лишилась. Она потеряла мать, и я думаю, что это дело рук Его подручных. Всё то, что ты мне рассказал – это только Его слова. Почему вы думаете, что это она? Я не верю ему! Для меня это обычная девушка, смертная, ставшая вампиром, ставшая моей судьбой. Я не дам вам её уничтожить!

– Цинч, очнись, это власть её крови! Она контролирует тебя! – Закарий встряхнул Цинча за плечи.

– Нет, вы слепо выполняете его волю! Убили её мать и уничтожили её только лишь потому, что кто-то сказал, что она… Дитя Лилит.

Поиск по сайту: