Глава 23. В тёмной комнате, в свете одной лишь свечи, на маленькой постели сидела девушка

В тёмной комнате, в свете одной лишь свечи, на маленькой постели сидела девушка. Её стройное тело в чёрной рубашке дрожало. Палец смертной выводил на выбеленной стене замысловатые узоры. Веки полуприкрытых глаз дрожали. А губы источали ругательства.

Когда я подошла к ней, её глаза распахнулись. Она наклонила голову вбок и посмотрела иссиня-чёрными глазами сквозь меня.

– Я ничего не вижу, – губы смертной дрогнули.

– Это нормально, здесь темно, – её отчаяние и боль коснулись меня.

– Ты не поняла. Я ничего не вижу. Я ослепла. Кто ты?

– Я Таша.

– Я тебя не знаю, Таша.

– Говорят, что я Дитя Лилит.

– Ну, я не удивлена, – девушка усмехнулась, – в этом мире всё может быть. А мне говорят, что я умираю.

– Кто говорит?

– Мои инстинкты.

– Что они ещё говорят?

– Сейчас ничего. С тобой они молчат.

За моей спиной послышался шорох. Это Тайил подошёл ко мне:

– Таша, я не мог сказать прежде никому. Лайла – иллюзор…

– Ты потом мне расскажешь, что это значит.

– Они ведут на неё охоту, – сжался вампир, – я пойму, если ты откажешься.

– Я не меняю своих решений. А древние – всего лишь прах, который я хочу развеять в самом центре моего Ада. Успокойся, Хранитель. Я позабочусь о ней.

Неведомая сила сковала мой разум, раз я соглашалась пойти против воли древних, но в ту секунду, как Лайла заговорила со мной, я поняла раз и навсегда, что спасу её.

Её одиночество, печаль, сковавшее тело и боль неизлечимой, почти психически растерзанной души приковала меня к ней. Она на пороге неминуемого, юная, но уже лишённая выбора.

– Уходи, – сказала я Тайилу.

– Цинч! – позвала я своего спутника, зная, что он меня услышит, даже если будет погребён под самым тяжёлым камнем совести и боли.

– Что? – отозвалось эхо его голоса.

– Не уходи далеко.

Всё это время Лайла молчала, но при звуках его голоса встрепенулась. Она что-то силилась сказать, но прижала палец к её губам:

– Позже. Лайла, у нас есть дело. Ты знаешь, что тебя ждёт?

– Кажется, я сегодня умру.

– Забудь о смерти. Ты не почувствуешь её, обещаю.

Закрылась дверь, и мы остались одни. Я подошла ближе и рассмотрела её.

Безумные глаза источала боль, бледная кожа на фоне чёрных глаз омрачала её. Вдоль обоих запястий до сгиба локтей тянулись уродливые шрамы. Их алые разводы усеяли прекрасную кожу девушки… Будто неуверенной рукой паралитика кто-то сделал зарубки на дереве её страданий…

– Ты избавишь меня от боли? – спросила она.

– Нет, но я заберу часть с тобой.

– Как хорошо! Мне будет важно разделить с тобою всё, чем я владела.

– Я приму это! Ты что-нибудь хочешь?

– Давай быстрее перейдём к делу!

– Как пожелаешь!

Я стала расстёгивать своё платье. И шелест её рубашки ответил мне.

Я подняла её и, будто зная свой дальнейший путь, откинула назад свои рыжие волосы. Обнажила шею. Я прильнула к мякоти ещё живой плоти. Провела языком по подрагивающей коже, и она покрылась мурашками. Внутри меня сорвалась пломба самообладания, прорвалась плотина, и я вонзила в шею девушки клыки. Под тяжестью моих клыков расцвел бутон её алой крови. Я, не почувствовав сопротивления, прижала её к себе. Когда наши тела соприкоснулись, девушка выгнулась и обняла меня за талию. Её тело жаждало продолжения. Я сделала всего три укуса: в шею, грудь и бедро; там, где бились самые неистовые артерии, прошлись мои клыки. Уложив на пол её тело, клыком вскрыла свою вену на руке, прижала к её рту.

– Пей, – сказала я.

Тонкие губы всосали мою кожу и приняли мою кровь.

– Теперь всё будет по-другому…

Я уже совсем забыла, что значит нежиться в лучах солнца. Уже долго мной правила ночь и пустота. Но не всё, что мрачно, так незримо. Не всё, что день, приносит свет.

В моих руках лежала та, что стремилась стать моим светом. Я знала это! В её цепких пальцах было моё тело и мой свет. Когда Лайла впервые прикоснулась ко мне, я увидела. Вся сила её магии текла в моей крови. Все её знания выжигали метки на моём теле.

Мне был дан знак, что тело Лайлы было первым, что станет моей армией. Моей армией на пути к чему-то незримому, но отвратному. Мерзкому. Смерти всего живого на Земле. Какая странная, психически незрелая картина! Боль земли тянула ко мне свои руки. Задыхаясь, я слышала: «Проснись! Очнись, Дитя Лилит!»

Тело Лайлы было проводником. Лайла являлась иллюзором. Она дарила миру иллюзию обмана, игры. Всё, чего пожелает эта девушка. Вся истинность причин, правдивости и прихоти её желаний могло быть как правдой, так и ложью. Но мне она дарила лишь истину! Ту тайну, что была скрыта от меня. Тело этой девушки, её кровь шептала мне пророчество. Пророчество дитя Лилит.

На рассвете нас разлучил Цинч. Он ворвался в комнату Лайлы и вытащил меня наружу. Я сопротивлялась, но он всё же был сильнее меня. Ярость и ревность были для него подспорьем.

В лавке Тайила он меня отпустил и успокоился. Его клокочущие мысли угомонились и позволили мне соображать:

– Чего ты хочешь, Цинч? – прошептала я, когда удостоверилась, что Тайил отправился к Лайле, чтоб помочь ей переродиться. Подготовить её.

– Признания. Признания моей принадлежности тебе. Ты признала свою семью, даже когда умерла и стала бессмертной, лишённой души. Твоя потерянная душа признала их. Ты признала своей сестрой ту, чужую. Ты признала голос, что терзал тебя прежде, ещё человеком. Признала Тайила. Признала сущность вампира. Ты признала всех, кроме меня. Сейчас же я требую признания.

Его словам вторил стон Лайлы. Она перерождалась, и мир принимал её. Неправда, что мир был полон до сотворения человека. Он был пуст. Безмолвен и ничтожен. И первый человек был его дыханием, сердцем и кровью. Тем первым была Лилит. Лилит, падшая на небе, стала дыханием Земли. Её девственностью, правдивостью и карающей силой. Силой создателя. Истинностью.