ГЛАВА 28. Всего три дня — а герцогиня и Немур уже отчаянно влюблены, и кто способен бросить в них камень?

Всего три дня — а герцогиня и Немур уже отчаянно влюблены, и кто способен бросить в них камень? Немур молод и красив, и сердце у него доброе. Но в этом человеке есть глубина, ибо он познал горе, как, впрочем, и Анна, и это роднит их еще больше. Играет роль и то, что он выступил как благородный спаситель обреченной красавицы. Разве что вместо драконов герцогиню окружают огнедышащие бароны, а так все правильно. Все как в балладах, которые поют трубадуры!

Правда, головы герцогиня не теряет. Все эти три дня они с Дювалем занимаются тем, что формулируют самый выгодный брачный договор, какой только возможен. Такой, чтобы тайные советники при всем желании не смогли к чему-то придраться и отказать жениху.

Война, которой пригрозил д'Альбрэ, по-прежнему у всех на устах. Совет и бароны то и дело собираются и заседают, соображая, как быть с этой новой и весьма серьезной угрозой. Герцогиня при малейшей возможности сбегает с этих собраний, ссылаясь на головную боль. Ее честолюбивые опекуны нисколько не возражают против отлучек. Так им даже проще строить планы на будущее государства.

Тайный совет заседает в личных покоях герцогини, подальше от любопытных глаз и чутких ушей двора. Двое вооруженных стражников стоят у дверей. Они великолепно обучены, но за угол заглянуть даже им не под силу. А там, за углом, есть одна комнатка, вплотную примыкающая к солярию и словно нарочно созданная для подслушивания.

Дюваль привел меня в эту комнатку, чтобы я поработала дополнительной охранницей. Но кто запретит мне разом охранять и подслушивать?

Стена здесь нисколько не тоньше той, сквозь которую я последний раз пыталась что-то расслышать. Поэтому сразу иду к окошку и устраиваюсь на подоконнике. Здесь голоса звучат громче; не очень ясно только, как я буду отпираться, если застукают, — я притворяюсь, будто вышиваю, едва не свешиваясь из окна. Но как иначе я подготовлю для аббатисы достоверный отчет о том, что там происходит?

Вот раздается низкий, рокочущий голос канцлера Крунара: он призывает собравшихся к тишине. Кто-то интересуется, зачем всех созвали так неожиданно. От этого голоса у меня начинают ныть зубы, и я узнаю маршала Рье.

— Вас созвала я, — раздается звонкий голос Анны. — Причину же вам объяснит господин Дюваль.

Он рассказывает о предложении герцога Немурского, и вмиг поднимается возбужденный гомон, все перебивают друг дружку.

— Как вообще это случилось? — интересуется мадам Динан. Голос у нее такой, словно внезапная беда разразилась. — У нас не было гонцов из Немура!

— Явного гонца действительно не было, — отвечает Дюваль, и эти слова вызывают новый взрыв возмущения.

— Почему Наварра обратился именно к вам? — спрашивает маршал Рье. Его тщеславие жестоко ущемлено подобным нарушением протокола. — Вы не регент и не смеете вести себя точно правитель! Или, может быть, это лишь ступенька в вашем тайном стремлении к власти?

— Если бы он хотел заполучить регентство, то не выложил бы нам все как есть, — замечает капитан Дюнуа.

— Хватит! — громко произносит канцлер Крунар, и все умолкают. — Не забудем, что мы получили очень добрую весть для нашей герцогини и всей нашей страны! Какую помощь способен выставить Немур?

— Трехтысячное войско и еще пятнадцать сотен копейщиков.

Повисает долгая, нездоровая тишина.

— Вы что, шутите? — произносит наконец маршал Рье.

— Один д'Альбрэ выставил больше, — указывает госпожа Динан.

— Мадам. — Голос Анны едва заметно дрожит. — Я несчетное количество раз повторяла вам и еще повторю: я не пойду за него ни при каких обстоятельствах. Ему за пятьдесят, он уже дедушка!

А еще он гадкий, жестокий и грубый, и от одного его взгляда у нее душа с телом расстается. Об этом она умалчивает, но я-то ведь знаю!

— Но он приведет с собой армию, превышающую жалкий отряд Немура! — брызжет слюной маршал Рье. — Армию, без которой нам не выстоять против французов!

— Нужно голосовать, — произносит Крунар. — Ну что, все «за»?

— Да, — первой отвечает Анна.

— Да, — на мгновение отстав, говорит Дюваль.

— Нет! — восклицает Рье.

— Нет, — чуть потише вторит ему мадам Динан.

Возникает пауза, потом подает голос капитан Дюнуа:

— Простите, ваша светлость, но в качестве командующего вашей армией я должен заметить, что без военного союза с д'Альбрэ нам потребуется дополнительная помощь, а иностранные владыки до сих пор были не очень-то готовы расщедриться. Но я сам являюсь отцом, а потому сердечно рад намечающемуся союзу!

— А вы что скажете, канцлер? — спрашивает Анна. — На какую сторону встанете?

— Я тоже рад приветствовать нынешнее развитие событий, — отвечает Крунар. — Хотя оно само по себе чревато новыми трудностями, я голосую «за»!

Я с облегчением вздыхаю, радуясь за герцогиню. Дюваль же напоминает о необходимости хранить предложение Немура в строжайшем секрете. И тут я слышу позади себя очень тихий звук!

Я стремительно оборачиваюсь и вижу, как поднимается дверная щеколда.

Двигаясь очень быстро, вытаскиваю из ножен у лодыжки длинный кинжал, перебегаю к двери и устраиваюсь за створкой.

И вот она отворяется. Я стою между нею и стеной и не вижу вошедшего. Кто это, уж не мадам ли Иверн? А может быть, Франсуа?

А вдруг Сибелла? Раз она здесь, в Геранде. Не затем ли, чтобы защищать герцогиню?

Словно ощутив, что я чуть ослабила бдительность, вошедший вдруг резко бьет меня створкой! Мое плечо врезается в неподатливый камень стены, а в следующий миг я с проклятием бросаюсь вперед, держа кинжал наготове.

Слишком поздно! Злоумышленник уже удирает по коридору. Я выскакиваю из комнаты как раз в тот момент, когда он скрывается за углом. Намереваясь поймать его, бегу что есть силы.

Во дворце сущие лабиринты коридоров, и это работает мне на руку. Заворачивая за очередной угол, он всякий раз вынужден придерживать шаг и в итоге не может от меня оторваться. Вот впереди возникает лестница, и шпион бежит вверх, прыгая через две ступеньки. Проклиная стесняющий движения придворный наряд, я подхватываю юбки и мчусь следом. Примерно на половине лестницы я слышу, как открывается и потом захлопывается дверь.

Взобравшись наверх, я с неудовольствием оглядываю двери дюжины комнат. Ругаясь про себя, подхожу к ближайшей по правую руку, но не чувствую за ней никакой жизни. Первая комната слева также пуста. Я проверяю одно помещение за другим, пока не останавливаюсь перед четвертой дверью, за которой присутствует биение жизни.

Я медлю лишь затем, чтобы вытащить оружие. Потом тихо приподнимаю щеколду и отворяю дверь.

Какой-то звук со стороны распахнутого окна — и все. Я мчусь к подоконнику, но лишь для того, чтобы увидеть, как под аркой внутреннего дворика исчезает темный силуэт.

Приходится удовольствоваться хотя бы тем, что мерзавец хромает. Будем надеяться, что он серьезно повредил ногу.

Я убираю так и не пригодившиеся ножи и иду рассказать Дювалю о новом повороте событий.

Через два дня после того, как Дюваль объявил Тайному совету о предложении Немура, его брат Франсуа предлагает мне сыграть в шахматы. Я принимаю приглашение, гадая, какие тайные мотивы могут им двигать.

Франсуа ждет меня у шахматного столика в большом зале. Он занят расстановкой фигур, я же улучаю момент, чтобы без помех рассмотреть его самого. То, что он готов предать сестру, делает его человеком без чести. То, что он доводится братом Дювалю, делает его неотразимо пленительным.

Тут он поднимает глаза и видит, что я его рассматриваю. Улыбаюсь, напустив на себя застенчивый вид. Пусть Франсуа думает, что я им исподтишка любовалась. Он встает и кланяется мне:

— Доброе утро, госпожа моя.

— Доброе утро, — отвечаю я и усаживаюсь.

— Стало быть, Дюваль отпустил вас на это утро?

— Дюваль занят с герцогиней и ее советниками. — Я состраиваю досадливую гримаску, и Франсуа сочувственно цокает языком.

— Какими фигурами предпочитаете играть, госпожа, черными или белыми?

Я смотрю на резные, замечательной работы шахматы между нами:

— Думаю, черными.

Он удивленно поднимает брови:

— То есть вы даете мне право первого хода?

Я мило интересуюсь:

— Но разве оборонительная позиция не сильней?

Он смеется:

— Вы слишком много времени проводите с моим братом и сами уже рассуждаете, как стратег. Ну что ж, я хожу первым!

Он берет королевскую пешку и переставляет ее на две клетки вперед. В ответ я беру пешку, стоящую перед конем, и тоже выдвигаю ее, но не на две клетки, а на одну.

Франсуа искоса взглядывает на меня:

— Вы не выказываете сомнений. Вот что мне нравится в женщинах!

Не требуется особой проницательности, чтобы раскусить двойной смысл его слов.

— Я сомневаюсь, господин мой, когда для сомнений есть пища. А ваша игра ее пока что не предоставила.

Он смеется, и я с удовольствием убеждаюсь, что легкий флирт мне, кажется, удался.

— Это уже вызов, — произносит он, поблескивая глазами.

Я напускаю на себя серьезный вид:

— Если уж говорить о вызовах, как вам державный созыв? Наверное, угроза войны, которую посулил нам граф д'Альбрэ, потрясла вас, как и всех?

Жизнерадостное лицо Франсуа несколько мрачнеет.

— Еще как, — говорит он. — Граф д'Альбрэ к пустым угрозам не склонен.

Не знаю уж, что его больше волнует, судьба герцогини или исход его собственных притязаний.

— Вашей бедной сестре от французов-то никак не отделаться, а тут еще вероятный мятеж графа д'Альбрэ.

— Да, только этого ей сейчас не хватает. — Он скупо улыбается. — Но я уверен, Дюваль сумеет нам помочь. У него всегда все получается. — Его слон выскакивает из-за пешки и бьет моего коня. Франсуа поднимает голову, и наши взгляды встречаются. — Ваш ход, — тихо говорит он.

Храня легкомысленный вид, перевожу разговор на другое.

— Ваш брат служит святому Камулу, — говорю я, разглядывая позицию на доске. — А вы себе не выбрали небесного покровителя? Может, вам подошла бы святая Ардвинна? Или святой Салоний?

Как только это последнее имя срывается у меня с языка, я жалею, что упомянула его. Франсуа ведь бастард, а значит, велика вероятность, что его давным-давно посвятили святому Салонию, небесному покровителю ошибок.

Но Франсуа не обращает внимания на мою оговорку. Он прижимает к сердцу ладонь:

— Госпожа, вы меня тяжко раните! С какой стати Ардвинна?

Я пожимаю плечами:

— Вы в высшей степени очаровательны, вот я и подумала.

Его карие глаза вновь делаются серьезными:

— У меня есть и другие достоинства, госпожа.

— Правда? — наивно спрашиваю я.

Он по-прежнему держится серьезно, но мои сомнения вызывают у него смешок.

— Меня препоручили святому Меру в надежде, что я смогу отличиться в море, — произносит Франсуа с виноватой улыбкой. — Однако потом выяснилось, что стоит мне взойти на корабль, как ужасная морская болезнь тотчас валит меня с ног и не дает ничем заниматься.

Я смеюсь, потому что он определенно хотел меня рассмешить, но в то же время с удивлением чувствую, что мне его искренне жаль. Это ведь беда, и немалая, — быть предназначенным святому, которому не можешь служить!

Я спрашиваю:

— А ваша сестра, герцогиня?

— Она? Святой Бригантин, — отвечает он и умолкает.

Ну конечно. Кому еще, как не покровительнице мудрости!

— Я так понимаю, вы не особенно близки с сестрой?

Он вновь поднимает глаза, и я вижу, что его взгляд, обычно открытый, сделался непроницаемым.

— Я не имел возможности сойтись с нею накоротке, — говорит он. — Как только она появилась на свет, ее героем стал Дюваль, а мне места рядом с ней уже не нашлось.

Я внимательно смотрю на него. В его голосе — легкий оттенок горечи, но не он удивляет меня, а некое эхо покинутости.

— Вам недостает его, — говорю я изумленно.

Франсуа берет с доски ладью и внимательно разглядывает ее.

— О да, мне его недостает, — говорит он. — Мы ведь вместе росли. Он был замечательным старшим братом, он научил меня натягивать лук, держать в руках меч и вылавливать самую жирную щуку. Когда родилась Анна, всему этому настал конец. Долг перед сестрой целиком поглотил его. — Он переставляет ладью сразу на восемь клеток вперед и говорит: — Шах.

Некоторое время я молча разглядываю доску, силясь вернуться мыслями к игре. Потом двигаю пешку. Ход слабый, и Франсуа улыбается:

— Неужели разговор о моем брате до такой степени вас отвлекает?

— Что вы, — отвечаю я и даже вымучиваю пренебрежительный смешок. — Дело в том, что я совсем не сильна в шахматах. Я же предупреждала вас.

Он улыбается, но глаза в улыбке не участвуют. Его внимание привлекает что-то происходящее у меня за спиной.

— Гавриэл, никак ты решил выбраться на прогулку?

Я оглядываюсь и вижу Дюваля. Он стоит в дверях и сердито смотрит на нас.

— Нет, — отвечает он коротко. — Меня привела сюда необходимость поговорить с госпожой Рьенн. Надеюсь, ты нас извинишь?

Голос у него ледяной, и я не могу понять отчего.

— Конечно. — Франсуа встает и откланивается.

Как только я оказываюсь рядом с Дювалем, на моем локте сжимаются железные пальцы. Я даже морщусь, а он уже тащит меня куда-то за дверь. По его лицу ничего не прочесть. Я как только могу прибавляю шагу, чтобы поспеть за ним. Тем не менее что-то заставляет меня оглянуться на Франсуа. Он не сводит глаз с брата, и во взгляде у него тоска.

Едва мы с Дювалем оказываемся в коридоре, я вырываюсь:

— Я что-то не то сделала?

Он останавливается, разворачивает меня к себе лицом и прижимает к стене. В его глазах плещется гнев:

— Что, пришли какие-то распоряжения из монастыря, которыми ты забыла поделиться со мной?

Я пытаюсь ответить, но он встряхивает меня:

— Что тебе приказали?

— Нет! Ничего не было!

— Поклясться можешь? Поклясться своим служением Мортейну — или что тебе дороже всего?

Я хмуро смотрю на него:

— Могу. И клянусь. Да скажи наконец, что стряслось?

Он награждает меня долгим взглядом. Потом говорит:

— Лучше покажу.

Поиск по сайту: