Контрреформация и Тридентский Собор

Историки нынешних экуменических дней предпочитают термину «Контрреформация» наименование «Католическая Реформация», поскольку движение к реформе имело собственные духовные предпосылки внутри старой церкви и не было лишь негативной реакцией на протестантский бунт. Однако в каком-то отношении Католическая Реформация действительно стала ответной реакцией и выразилась в репрессиях, о которых современная церковь, оглядываясь назад, может только сожалеть. Главные побуждения к жесткому отношению исходили из Испании, бывшей «молотом для еретиков» и «мечом Рима».

Благодаря вековой войне с мусульманами и крестовым походам с целью изгнать их из Иберии, в Испании утвердились воинствующая ортодоксальность и фанатический дух. Фердинанд и Изабелла организовали мощные институты надзора за любого рода отклонениями. Кардинал Хименес (Ximenes) не только укрепил в Испании иерархию посредством жесткой моральной чистки, но даже сам служил в должности великого инквизитора (1508). Карл V позволил Инквизиции расширить ее юрисдикцию от борьбы с мусульманской и иудейской ересями до суда в вопросах веры, а не только отстранять черное духовенство с должностей. В 1531 году папа Климент VII подчинил Инквизиции испанские епархии и отказал в праве обжаловать ее приговоры. Начиная с 1538 года Инквизиция активно боролась против религиозной проповеди еретиков и противостояла эразмитам и лютеранам.

Успехи Испанской Инквизиции произвели на кардинала Караффу сильное впечатление, и он предложил принять аналогичные методы в Италии. Общественное сопротивление задержало Инквизицию в итальянских владениях Испании, так что в Сицилии ее деятельность не началась до 1518 года, а затем ограничилась лишь контролем над евреями, а в Неаполе она на протяжении многих лет была терпима даже к последователям Вальдеса. Караффа верил в необходимость поддержки папы и уговаривал папу создать в Риме новую конгрегацию, которая восстановит прежний доминиканский трибунал для суда над еретиками. Павел III сомневался, опасаясь народного возмущения. Однако, по мере роста числа еретиков и после неудачных попыток примирения, он неохотно развязал Караффе руки. Караффа был так нетерпелив, что устроил следственные камеры с орудиями пытки в своем собственном доме еще прежде создания трибунала. «Если наш родной отец окажется еретиком, — восклицал он, — то мы сами отнесем дрова на его костер!» В другой раз он высказался в том же духе: «Пусть никто не унижает себя, проявляя терпимость по отношению к любому еретику, а особенно к кальвинисту!» Римский трибунал получил юрисдикцию над всей Италией с властью и организацией, аналогичными Испанской Инквизиции. Судьями обычно были доминиканцы, подчинявшиеся комитету из шести кардиналов, включая Караффу, назначенных папой генеральными инквизиторами. 21 июля 1542 года Павел III официально утвердил Римскую Инквизицию и распространил ее власть на весь христианский мир. Таким образом Рим перехватил инициативу у реформаторов.

Сотрудничая с ожившими монашескими орденами и особенно с гражданскими властями, Инквизиция стала эффективным средством подавления еретиков. В марте 1547 года Инквизиция сожгла в Риме испанского диссидента Хуана де Энзинас (Juan de Enzinas). Она вызвала в Рим с территории Венеции Пьетро Паоло Вергерио. Отлученный 3 июля 1549 года Вергерио безопасно бежал в Гризон (Grisons). Ограниченный герцог Флоренции Козимо I (Cosimo I) активно содействовал Инквизиции в Тоскане, которая начиная с 1542 года также функционировала и в Милане. В Ферраре она вынудила Геркулеса д’Эсте (Hercules d’Este) выступить против евангельских верующих, находившихся под покровительством герцогини Рене (Renee). Протестанты бежали, а оскорбленная своим фанатичным сыном Рене удалилась во Францию. Теперь правительство Испании почувствовало свободу действовать на территории Италии. 22 февраля 1549 года Караффа стал архиепископом Неаполя и способствовал полному истреблению вальденсов.

Распространение власти Инквизиции во Францию совпало с решением ожесточившегося короля Франциска I подавить гугенотов. Инквизиция действовала в Руане, Тулузе, Гренобле и Бордо. Королевские суды расправлялись с ересью в Париже. Когда 4 октября 1546 года власти города Мо арестовали шестьдесят одного евангельского верующего во время собрания и затем четырнадцать из них сожгли за ересь, то убежищем перестал быть даже этот город, в котором епископ Брикон (Briconnet) когда-то укрывал такие свободолюбивые умы как Левефр д’Этапль. В следующем году особый трибунал Парижского парламента получил исключительные полномочия в вопросе сожжения еретиков. Он установил такой рекорд казней на костре, что позднее был назван горящей комнатой (chambre ardente). Король Генрих II (1547—1559) отличался большой ограниченностью и поощрял запреты на протестантскую литературу, профессуру и общение с центрами Реформации. Королевский эдикт 1549 года определил компетенцию церковных и гражданских властей в вопросах ереси. По всей Франции наблюдалась взаимосвязь между успехами Инквизиции и готовностью к сотрудничеству между монархом и более мелкими правителями.

Эффективный идейный контроль требовал сожжения не только мыслителей, но и их книг, что не осталось без внимания ревностного Павла IV. Начиная с 1521 года распространялись списки запрещенных книг. В списках часто упоминались теологические факультеты Парижа и Лувена. Первым полным списком, обязательным для всей Церкви, был список запрещенных книг (Index librorum prohibitorum), подготовленный Павлом IV в последний год своего понтификата и опубликованный в 1559 году. Этот список запрещенной литературы включал такие труды, которые менее горячие умы, чем Караффа, полагали безвредными. В 1564 году его заменил Тридентский список. Запрещались не только еретические сочинения протестантов. Вредными для нравственности были также признаны классические сочинения гуманистов, — например, Декамерон Боккаччо. Под запретом оказались и работы «короля» христианских гуманистов Эразма, который однажды едва не удостоился шляпы кардинала. Впоследствии его сочинения публиковались в урезанном виде. Было очевидно, что Возрождение уже осталось в прошлом.

ИЕЗУИТЫ

Ударным отрядом Контрреформации стали иезуиты. Помимо традиционных обетов бедности, целомудрия и послушания, они давали обет полного послушания лично папе. Новообразованное Общество Иисуса было столь успешно в полемике, политике, образовании и миссионерстве, что зачастую воспринималось только как ответ Протестантизму. На самом деле иезуиты были проявлением того религиозного потенциала, благодаря которому в первые десятилетия шестнадцатого века возникли различные новые ордены. Общество Иисуса являлось продуктом испанской духовности и видело себя движением, омолаживающим церковь изнутри и несущим Христианство язычникам, а не военною силою в борьбе с протестантами. Своими завоеваниями иезуиты обязаны гению основателя общества Игнатия Лойолы, а также преданности его первых членов.

Игнатий Лойола (1491—1556) является одной из наиболее ярких фигур в истории Христианства, мужем войны, который стал воином Князя мира. Его отец был баскский дворянин, и мальчиком он служил пажом при дворе короля Фердинанда. Обученный придворным манерам и военному искусству, он поступил вместе со своими двумя братьями в армию их феодального господина герцога Найерского (of Najera). Когда 21 мая 1521 года Лойола защищал брешь в городской стене Пампелуны при осаде войсками короля Франциска I, французское пушечное ядро раздробило его правую ногу и задело левую. Французский врач неудачно вправил ему ногу, после чего пришлось ее сломать и заново срастить, и Лойола остался на всю жизнь хромым. Находясь на излечении в семейном замке, он начал читать жизнеописания святых и Жизнь Христа Лудольфа Картезианца. Лойола пережил сильное духовное потрясение, схожее с борьбою и освобождением Лютера и Кальвина при их обращении, в результате чего его рыцарские идеалы перешли в область веры. Он рассматривал жизнь христианина как преданное служение Богоматери. Облаченные в сияющие духовные доспехи рыцари составляют армию Царя, вступившего в смертельную битву с армией сатаны. С присущим ему драматизмом Игнатий совершил символический акт в память о том, как изменилась его жизнь. Беседуя однажды в пути о религии со своим компаньоном, он не смог убедить его в девственности Марии. Разгневанный Лойола в какую-то минуту подвергся искушению пустить в ход свой кинжал против дерзкого собеседника. Потрясенный собственной реакцией, Лойола через несколько дней повесил свое оружие в церкви города Монтсеррат, посвятив его Деве Марии. Он отдал бедным свою дорогую одежду и надел рубище, покрывавшее его до самых пят. Таким образом Лойола принял церковный обет.

В течение года Лойола жил уединенно в Манресе близ Барселоны, где выдержал напряженную духовную борьбу, выясняя, способен ли человек при содействии благодати контролировать свою свободную волю ради обретения спасения. Он составил набросок своих знаменитых Духовных упражнений, которым придал окончательную форму только в 1541 году, и сформулировал «Правила», позволив себе даже небольшую гиперболу в следующем заявлении: «Если мы желаем во всем безопасности, то должны твердо держаться принципа: Когда мне что-то представляется белым, буду верить, что это черное, если так определяет церковная власть» (Правило № 13). «Первый принцип и основание» Духовных упражнений выражает суть религиозного сознания Лойолы:

«Человек сотворен для хвалы, почитания и служения нашему Господу и Богу, чтобы таким образом спасать свою душу.

Остальные творения по всему лицу земли созданы для помощи человеку в достижении им цели, ради которой он сотворен.

Таким образом, человек должен пользоваться ими [сотворенными вещами] в той мере, в какой они помогают ему достигать цели, и должен освобождаться от них, если они препятствуют ему в этом.

По этой причине, мы должны быть настолько безразличны ко всему сотворенному, насколько позволяет свобода выбора, но не находиться под каким-либо запретом. Следовательно, в отношении самих себя, мы должны не предпочитать здоровье болезням, богатство нищете, честь позору и долголетие короткой жизни. Так же и в отношении прочих вещей.

Наши желания и решения должны способствовать достижению цели, ради которой мы сотворены».

Следуя традиции, в 1523 году он совершил паломничество в Иерусалим. Возвратясь на родину, он поступил на обучение в Алькалу — монастырь, основанный кардиналом Хименесом. Там он собрал группу единомышленников, но попал под подозрение Инквизиции и, по иронии, некоторое время находился под арестом из-за подозрения в ереси.

В 1528 он переехал в Париж, где учился, как и Эразм, в колледже Монтегю, а затем в колледже Св. Барбы. В 1534 году он получил диплом теолога, а в 1535 году степень магистра. Лойола находился в Париже одновременно с Жаном Кальвином, однако свидетельств об их встрече не существует. В Париже Лойола был вторично обвинен Инквизицией, но избежал преследований. В 1534 году его религиозное общество состояло из первых шести членов, включая Диего Лайнеса, позднее ставшего его преемником и генералом ордена, Альфонсо Сальмерона и Франциска Ксаверия, ставшего великим миссионером на Дальнем Востоке. Они дали обет посвятить свои жизни обращению мусульман. Этим фактом подтверждается, что движение было апофеозом средневекового духа испанских крестовых походов. Лойоле потребовалось несколько лет, чтобы убедить Римскую курию в огромной важности предложенного им нового ордена, ставившего своей целью распространение веры и утверждение папской власти, и наконец 27 сентября 1540 года в своей булле Regimini Militantis Ecclesiae папа Павел III разрешил создать Общество Иисуса. Иезуиты образовали элитный корпус. Членами ордена становились только самые способные, физически крепкие и привлекательные, энергичные, посвященные и добропорядочные мужчины. По истечении двухлетнего испытательного срока новички принимали монашеские обеты бедности, целомудрия и послушания. После еще одного года общего обучения и трех лет изучения философии, они преподавали философию и грамматику более молодым собратьям. После следующих четырех лет изучения теологии они допускались к священству и публично обновляли свои обеты. Затем они посвящали еще год практической теологии, искусству проповеди и духовным упражнениям. По окончании последнего испытательного года они наконец допускались к особому послушанию папе и зачислялись в Общество Иисуса. Свои последние годы Игнатий провел на покое, ведя обширную переписку ордена с его членами по всему миру. Отошел он тихо, с молитвою на устах. Ко времени его кончины общество насчитывало около тысячи членов. При своей жизни Лойола увидел, как были основаны сто училищ и семинарий, а уже через полтора века Общество основало более семисот школ. Сегодня количество таких школ исчисляется тысячами.

Орден иезуитов был последним крупным успехом монашества в западном мире. Образцовое внутреннее устройство, свидетельствующее об организаторском таланте Игнатия, является одной из причин потрясающей эффективности Общества. Поступление информации от низших эшелонов к генералу обеспечивалось образцовой связью. Целью дисциплины было поддержание духовной жизни. Иезуиты настаивали на регулярном причащении, частной исповеди и духовном наставничестве, что подтверждает особую заботу о совести каждого члена. Хотя обычно иезуиты и кальвинисты противопоставляются друг другу как представители католической и протестантской мысли, все же по своей сути они во многом являются двумя сторонами одной монеты. Оба движения были аскетическими, тяготея к аскетизму вне монастырских стен. Оба движения подчеркивали важность образования как источника высокой культуры и истинного духовного знания. Оба движения разработали теории, оправдывающие сопротивление светской власти и призывали к договорной политической модели. Оба движения отличались пессимизмом и строгостью в вопросе антропологии, в отличие от оптимизма христианских гуманистов, таких как Эразм. Оба движения верили, что естественная воля человека должна покориться дисциплине, которая ее настроит на восприятие духовных истин. В то же время оба движения отличались позитивной верой в то, что реальная видимая вселенная сотворена и управляется праведным, но милостивым Богом. Их доктринальные различия относительно спасения, учения о Церкви, Таинств и других теологических вопросов вполне очевидны.

Наибольшие успехи иезуиты имели в области образования и миссионерства. Они создали великолепные школы с учебной программой, или ratio studiorum, в значительной степени основанной на гуманистской философии образования, хотя, из апологических соображений, акцентированной на диалектике, а не истории. Они применяли успешную стратегию, поставляя образованных наставников для воспитания принцев, поскольку таким образом достигалось мощное влияние на будущих правителей, например, на Фердинанда Австрийского и Сигизмунда Польского. Интересным в политической истории является случай с претендентом на русский престол, известным как первый Лжедмитрий, который добился поддержки поляков и иезуитов, приняв католицизм и женившись на дочери польского дворянина. После смерти русского царя Бориса Годунова (которому приписывали убийство настоящего Дмитрия, сына Ивана Грозного) он, казалось, уверенно достигал реализации своих притязаний на престол, но был убит. Лжедмитрий планировал выступить против турок в союзе со Священной Римской империей, папой, Польшею и Венецией и, вполне возможно, заменил бы под руководством иезуитов Русскую Православную церковь на Римскую Католическую, если бы ему удалось утвердиться в качестве царя.

В землях, где преобладал протестантизм, иезуиты пользовались всеми доступными средствами, библиотеками и монастырским обучением. Петер Фабер и Петер Канизий осуществили мощное вторжение в протестантские области Германии, обучая молодых священников, составив катехизис, открывая высшие учебные заведения, такие как иезуитская академия в Вене. Германский университет в Риме, которым позднее руководил кардинал Беллармин (Bellarmine), был важным центром нового завоевания Германии. Уильям Аллен основал семинарию в Дуэ с целью проникновения в Англию, куда священников посылали как секретных агентов. Именно там был составлен Дуэский перевод английской Библии (Douay English Version of the Bible). Это учебное заведение, а также английский университет в Риме были того же типа, что и школы иезуитов, с которыми Аллен находился в хороших отношениях. Переход из наставников принцев в исповедников королей был делом несложным. Однако участие иезуитов в политике привело к тому, что они были изгнаны из некоторых стран, а позднее подверглись временным гонениям даже со стороны папы.

В шестнадцатом и семнадцатом веках иезуиты начали обширную миссионерскую деятельность, которая, вероятно, стала их величайшим достижением. Распространяя Евангелие по всему миру, выступая отчасти в роли противовеса материалистическому империализму европейских купцов и военных, доставляя в Европу сообщения очевидцев об иных землях и научные сведения об их истории и географии, иезуитские миссионеры внесли свой вклад в европейскую экспансию по всему миру, которая является одной из важнейших черт современной истории. Миссионерские усилия отвечали повелению Христову идти по всей земле и проповедовать Евангелие. Существовала генетическая связь между миссионерской деятельностью иезуитов и францисканцев четырнадцатого века, а также стремлением Васко да Гама, Колумба и других путешественников нести Крест в новые земли.

При том что наиболее активными в христианизации Мексики и Перу были францисканцы, доминиканцы и августинцы, — иезуиты играли ведущую роль в Парагвае, а также Бразилии, пионерство в которой принадлежит святому отцу Хосе де Анчьета (Hosй de Anchieta). В Латинской Америке условия благоприятствовали массовому обращению индейского населения, однако в Азии с ее многообразными древними культурами и устоявшимися развитыми религиями дело шло гораздо труднее.

Хотя португальские путешественники исследовали Индию и Дальний Восток в сопровождении старых религиозных орденов, над всеми как «апостол Дальнего Востока и Японии» возвышается великий иезуитский миссионер Франциск Ксаверий. Ксаверий родился в своем фамильном замке близ Пиренеев в 1506 году. В восемнадцать лет он отправился в Париж изучать философию в Университете Св. Барба, где познакомился с Лойолой. Игнатий, заметив талант в этом привлекательном, ярком и веселом юном испанском дворянине, склонил Ксаверия и его друга Петра Флабера стать своими учениками. Ксаверий последовал за Лойолой в Венецию, где работал в больнице для неизлечимых больных, затем в Рим и обратно в Венецию, где был назначен священником. Когда король Португалии Хуан III попросил папу Павла III послать на Дальний Восток шесть иезуитских миссионеров, то Игнатий назвал Ксаверия в числе двоих уже готовых отправиться в путь. Ксаверий приехал в Лиссабон, после чего отправился на Дальний Восток, где три года проповедовал в португальских колониях Гоа, Кохинхине, Сан-Томе и вдоль побережья Траванкора (Goa, San Thomi & Travancore). После этого он переехал в португальские колонии на Малакке, Малае, Моллукасских и других островах Дальнего Востока, где благовествовал в течение двух с половиной лет. Его самым выдающимся предприятием была миссионерская поездка в Японию с 1549 по 1551 год, где он имел потрясающий успех, обращая людей в Кагосиме, Ямагути и других местах, основав христианскую общину, которая существует и по сей день, вопреки жестоким гонениям предыдущих столетий. Он умер от лихорадки в возрасте всего сорока шести лет, пытаясь проникнуть с Евангелием Христовым в Китай.

Отец Матфей Риччи (Matthew Ricci) (1551—1610) пытался обращать китайцев сверху, сначала обращая мандаринов, а затем простой народ. Он был благожелательно принят в Пекине и снискал благоволение императора благодаря своим познаниям в астрономии и математике. Он в значительной степени адаптировал христианство к местным обычаям и традиционному мышлению, что вызвало недовольство доминиканцев и других консервативных церковных кругов.

Отчеты иезуитов, известные как иезуитские истории, предоставили европейцам тома новой информации об Азии, Африке и Америке. В них подчеркивались великое многообразие обычаев и верований, отличие эстетических стандартов, а также интеллектуальные и моральные устои знатных язычников. Отец Риччи глубоко восхищался китайцами и верил, что Бог одарил их более высоким интеллектом и познанием законов природы. Такая информация оказала на европейское мышление возбуждающее воздействие, которое позднее вылилось в настоящий моральный кризис. В восемнадцатом веке европейские философы воспользовались этими сведениями для доказательства своих теорий об эстетической и моральной относительности, которые с того времени стали отличительной чертой европейской мысли.

Тридентский собор

Реформация побудила к созыву Тридентского собора (1545—1563), самого важного церковного собора после Никейского 325 года. По его завершении на протяжении трехсот лет не было созвано ни одного собора, вплоть до Первого Ватиканского в девятнадцатом веке, — столь длительный перерыв между соборами не имеет прецедентов в истории Церкви. Историк Хьюберт Джедин (Hubert Jedin), современник собора, написал о нем: «Для церкви это был ответ на раскол в вероисповедании, а также акт самоопределения и самообновления той же церкви». Следующие два вопроса отчетливо демонстрируют историческое значение Тридентского собора: (1) Было бы все иначе, если бы этот собор состоялся в 1525, а не в 1545 году? (2) Изменилось бы что-либо, если бы он не был созван вовсе? Можно утверждать, что эффективность этого собора едва бы превзошла слабые результаты Пятого Латеранского собора (1512—1517), если бы он состоялся до того, как протестантское восстание проявилось в полную силу. Также можно утверждать, что этот собор не выработал фундаментальной реформы, а только подтвердил принятые позиции. Боссуэ (Bossuet) упрекал Лейбница, настаивавшего на отмене канонов и указов Тридентского собора ради христианского единства, напоминая ему о том, что каждое заявление Тридентского собора можно обнаружить в документах предыдущих пап и соборов. Для некоторых наблюдателей стал сюрпризом сам тот факт, что этот собор был вообще созван, вопреки опасениям папы относительно примиренчества. Другие же не могут найти объяснения столь длительной отсрочке ввиду требований о его проведении в большей части христианского мира.

В 1460 году папа Пий II утвердил победу папства над соборами в своей булле Execrabilis, в которой объявил «бессмысленным, незаконным и совершенно отвратительным» оспаривание на соборе главенства папы, и заявил, что всякий, кто так поступит, будет автоматически отлучен. Указ не был принят повсеместно — это очевидно из того факта, что Пятый Латеранский собор счел необходимым заново утвердить положения буллы Execrabilis. Примиренческая позиция просуществовала еще полвека после заявления Пия II. Ульрих фон Гуттен осмелился опубликовать памфлет, на обложке которого повторялось: «Consilium! Consilium! Consilium!» Иероним Алеандер, легат папы в Германии и убежденный враг Эразма и Лютера, жаловался в 1520 году в своем письме из Вормса: «Весь мир кричит: ‘‘Собор! Собор!’’».

Лютер относился к собору двойственно. Он настаивал на серьезной необходимости вселенского собора для совершения церковной реформы. В то же время реализм побуждал его не ожидать много от любого собора, созванного в тогдашних обстоятельствах. 28 ноября 1518 года он пламенно призвал созвать собор, однако уже в следующем году в Лейпциге настаивал на превосходстве авторитета Писания над авторитетом пап и соборов, поскольку соборы слишком часто ошибались и противоречили друг другу. В своем обращении К христианскому дворянству немецкой нации в 1520 году он перечислил наиболее тяжкие нарушения, с которыми следует собору разобраться. В 1539 году, когда собор еще не был созван, Лютер написал трактат, обобщающий его мнение О соборах и Церкви. «Мы призываем и убеждаем провести собор и обращаемся ко всему христианскому миру за советом и помощью!» — восклицает он. — Вы говорите, что надежда на такой собор уже потеряна. Думаю, что согласен с вами». Многие заключили, что папы просто медлят и уклоняются от собора, чтобы сохранить себя от реформы. Выступая перед большой аудиторией, Лютер сравнил папу Павла III со средневековым мошенником по имени Марколф (Markolf), не могшим нигде отыскать дерева, на котором он желал бы быть повешенным.

В эпоху Возрождения устройство папства действительно пребывало в наихудшем состоянии, о чем можно судить по нежеланию пап созывать собор. Однако это диктовалось политической ситуацией, когда короли и императоры тех лет пользовались папскими страхами, шантажируя их собором в стремлении навязать им свою волю. Французские короли Луи XI, Карл VIII и Луи XII проявляли особый интерес к итальянским делам и регулярно прибегали к этому приему. Луи XII зашел так далеко, что поручил пяти кардиналам в сентябре 1511 года созвать собор в Пизе, но Юлий II ответил встречным маневром, объявив в июле того же года о созыве в апреле 1512 года Пятого Латеранского собора в Риме. Несмотря на смерть Юлия после первой сессии, этот собор заседал еще несколько раз при Льве X, вплоть до судьбоносного 1517 года, когда он был наконец распущен при незначительных успехах. В 1517 году Парижский университет выступил за созыв общего собора в знак протеста против отмены Прагматической Санкции Бургов (Pragmatic Sanction of Bourges). Джон Мэйджэр (John Major) (1470—1550), профессор философии и теологии в Париже, возвратившийся в 1518 году в свою родную Шотландию, чтобы преподавать в университете Глазго, а затем — Сент-Эндрюз, постоянно призывал созвать собор и даже написал Рассуждение об авторитетности собора (Disputation on the Authority of the Council).

Проведением собора и односторонней реформой угрожали в политических целях даже пассивный император Фридрих III и мечтательный Максимилиан. Когда же Империя Габсбургов, охватывавшая почти всю Европу, перешла в руки Карла V, папство попало в действительно опасную ситуацию, — оказавшись зажатым между интересами одновременно французов и испанцев во время войн Габсбургов и Валуа, оно вынуждено было постоянно менять свою позицию, заботясь о собственных временных интересах.

Карл V, вынужденный терпеть в своей Империи евангелическое движение, настаивал на созыве собора, как условии союза с папой. После поражения в 1525 году короля Франции Франциска I в Павии и разграбления Рима императорскими войсками в 1527 году, испанское владычество вынудило принять требования Карла. Однако принадлежавший к дому Медичи папа Климент VII, теперь в союзе с Францией, по-прежнему откладывал созыв собора, несмотря на угрозы императора организовать в пределах Империи национальный собор с участием протестантов. В 1542 году, после тщетных попыток провести собор в Мантуе и Винценце, Павел III, неохотно пойдя на уступку, созвал собор в Тренте, или Тренто, что в северной Италии, но официально в германских владениях. Габсбурги так и не достигли примирения с французами, и потому Карл принял предложение папы только 18 сентября 1544 года, после заключения Крепизского мира (Peace of Crepy). Булла от 30 ноября объявила о встрече в марте следующего года, однако Булла о созыве Тридентского святого вселенского собора вышла только 11 декабря 1545 года. Собор открылся два дня спустя. В Булле о созыве признавались «беды, в течение долгого времени поражавшие и едва не погубившие христианское сообщество», что князья «полны ненависти и распрей», «расколы, раздоры и ереси», задержки в созыве собора по причине козней «врага человеческого» и предупреждалось, что все противящиеся созыву «навлекут на себя гнев Всемогущего Бога и Его блаженных Апостолов Петра и Павла».

Религиозные собрания имеют в нашем сознании некий ореол, потому при мысли о соборах, подобных Тридентскому, историческое воображение рисует перед нами некое священнодействие. Епископ Трента кардинал Мадруццо (Madruzzo), также представлявший Империю, был вынужден решать некоторые проблемы вполне земного характера, заботясь о материальных потребностях делегатов и их свит. Мгновенно подскочила стоимость гостиничных номеров, цены на вино поднялись на тридцать процентов, к Венеции обратились с просьбой о беспошлинном транзите пшеницы и овса из папских земель, быков и мелкий скот привозили из Германии, но «все было чрезвычайно дорого».

Во всем происходившем играл предсказуемую роль человеческий фактор. Некий скептически настроенный святой отец заметил на соборе, что Святой Дух несомненно доставлен к ним из Рима в сумке курьера. После долгого выступления испанского прелата, один из делегатов встал и спросил: «Это, должно быть, Собор в Толедо?» Когда французский делегат весьма жестко критиковал нарушения Римской церкви, то поднялся на ноги итальянец и сказал: «Ecce! Вот как поет gallus [петух]!» Француз парировал: «Но Писание говорит, что когда петух пропел, то Петр вышел и со слезами покаялся». Имели место даже физические столкновения, например, когда возбужденный прелат вырвал клок волос из бороды представителя Греции. Тем не менее, большинство заседаний протекало достойно и чинно, сообразно значению происходившего.

Количество участников было малым для события такого уровня. На открытии первой сессии присутствовали всего четыре архиепископа, двадцать епископов, четыре генерала монашеских орденов и несколько теологов. Наилучшим образом были представлены итальянцы, из которых присутствовала дюжина прелатов против пяти испанцев, двух французов и одного епископа от Империи. Испанцы оказались трудными партнерами из-за их догматической непреклонности, внимательности к пожеланиям императора и отстаивания примиренческих аргументов, вынуждавших курию защищаться. Поскольку Греческая Православная и протестантские церкви не принимали в нем участия, то реально этот собор не мог претендовать на название вселенского.

В своем вступительном обращении председательствовавший на соборе кардинал дель Монте назвал две основные причины его созыва: распространение ереси и необходимость устранения искажений. Обе причины он связал с небрежностью епископов, призвав присутствовавших епископов (епископ Римский отсутствовал) исповедать эти грехи и молить Бога о прощении. Все преклонили колени и сотворили молитву о прощении, хотя позднее стало ясно — многие из присутствовавших не согласны с тем, что курия была исключена из числа виновных. Кардинал прочел краткую молитву и отрывок из Евангелия на тот день, после чего Тридентский собор был объявлен открытым.

Собор происходил, как и было объявлено, под покровительством папы. Начав одновременное обсуждение вопросов реформы и догматики, тридентские святые отцы признали принципиально двойственную природу случившегося с Церковью: утрату духовных идеалов, отразившуюся в увеличении нарушений, — и теологическую неопределенность вкупе с упадком веры в доктринальных вопросах. На седьмом и четырнадцатом заседаниях были приняты главные постановления о реформе, затрагивающие такие темы, как некомпетентность кафедральных священников, совмещение должностей и приходов, даже совмещение душепопечительских должностей, пренебрежение визитациями и т.д. В двадцать первом заседании внимание было обращено на безграмотность и невежество духовенства. В догматической сфере, на четвертом заседании были провозглашены канонические Писания и их авторитетность. Постановлением De canonicis scripturis собор утвердил в Церкви авторитетность Вульгаты. В постановлении о церковной традиции не удалось изложить ее полный смысл и значение, равно как и степень ее авторитетности. Было сделано лишь простое заключение, что Святое Писание и церковную традицию следует почитать равноценными, без определения того, следует ли искать духовную истину частично в Писании и частично в традиции, или же полная истина содержится в каждом из них, при том что Писанием определяется приемлемость традиции. На пятом и шестом заседаниях было сформулировано ортодоксальное определение первородного греха и оправдания. На остальных заседаниях подробно обсуждались число, сущность и форма Таинств, были подтверждены учение о пресуществлении (transsubstantiatio), значение мессы как жертвоприношения, законность частной мессы, действенность семи таинств, сила которых была объявлена не зависящей от веры.

Излагая догматы, святые отцы просто следовали артикулам лютеранского Аугсбургского вероисповедания 1530 года, противопоставляя им ортодоксальные определения и провозглашая анафему. Наибольшей ожесточенности споры достигли при обсуждении центральной проблемы первородного греха и оправдания. Кардинал Контарини, занимавший примиренческую позицию, в своем Epistola de justificatione (1541) сделал различие между «собственным оправданием» человека перед Богом на основании добрых дел — и «вменяемым оправданием», достигаемым в искуплении Христовом верою человека. Приобретаемая таким образом праведность определяет конечное преимущество веры. Умеренные участники Тридентского собора стремились подчинить добрые дела вере, подчеркивая необходимость добрых дел. Генерал августинцев Якопо Серипандо (Jacopo Seripando) настаивал на варианте, относительно приемлемом для евангелических христиан. Иезуитские теологи Лайнес и Сальмерон, следуя инструкциям Лойолы, оставались более или менее в тени до обсуждения этого пункта. Однако теперь они с жаром вмешались, настаивая на полной необходимости добрых дел для оправдания, и непреклонно отказывались от подчинения дел вере, как и от любых других предложений. В конце концов собрание приняло формулировку, основанную на определении Св. Фомы Аквинского. Вот фрагмент из седьмой главы постановления об оправдании, опубликованного 13 января 1547 года:

«В чем состоит оправдание грешника и каковы его причины: Это расположенность, или готовность, за которою следует само оправдание, которое есть не только отпущение грехов, но также освящение и обновление внутреннего человека через добровольное принятие благодати и даров, посредством которых неправедный человек становится праведным, из врага превращается в друга, чтобы сделаться наследником обетованной жизни вечной. Источники оправдания таковы: целевой причиной (causa finalis) является слава Бога, Христа и жизни вечной; действующей причиной является Бог, омывающий и освящающий незаслуженно, запечатлевающий и помазующий обетованным Святым Духом, Который есть залог нашего наследия; причиной прощения является Его возлюбленный единородный Сын, наш Господь Иисус Христос, Который, когда мы были еще врагами, по Своей безмерной благодати, которою Он возлюбил нас, облагодетельствовал нас оправданием через Свое наисвятейшее страдание на древе крестном и принес умилостивление за нас Богу Отцу; инструментальной причиной является Святое Крещение, которое есть Таинство веры, без коего не оправдывается ни один человек; наконец, единственной существенной причиной является праведность Божия, не та, которою Он праведен Сам в Себе, но та, которою Он делает нас праведными, именно та, которою мы одарены Им, и посредством которой ‘‘обновляемся духом ума нашего’’; не только считаемся, но истинно называемся и являемся праведными, принимая праведность внутрь себя, каждый в свою меру, которую Дух Святой дарует по Своей воле и в соответствии с расположенностью и содействием каждого...»

Поразительна схоластическая структура определения. Чтобы избежать всякой двусмысленности, собор сформулировал тридцать три канона об оправдании, осудив позиции протестантов, как их понимали святые отцы. Определения собора подтвердили и ужесточили католические догматы, которые доселе допускали возможность различных изменений и маневров. Устранив доктринальную двусмысленность и неопределенность, собор заложил фундамент, на котором далее могла развиваться Католическая Реформация.

Когда собор достиг ощутимых успехов, вновь нарушилось политическое равновесие, и святые отцы в страхе объявили перерыв. Карл V затеял войну с Шмалькальденской лигой протестантских князей и городов и одержал над ними победу. Испанцы начали устанавливать в Тренте новую власть, и кардинал Червини (Cervini) стал опасаться личного прибытия императора и его войск с целью подчинения собора его воле. Вспышка эпидемии дала повод перенести собор в Болонью, где итальянские делегаты провели восьмую сессию. Карл V агрессивно запротестовал, требуя возвращения собора в Трент, и в ноябре Аугсбургский сейм отказался признать законность постановлений собора. 15 февраля 1548 года папа Павел III объявил перерыв. В конце 1549 года Павел III умер, так и не возобновив работу собора.

Новый папа Юлий III (del Monte) был избран 7 февраля 1550 года и еще до окончания года объявил о созыве собора в Тренте 29 апреля 1551 года. Большинство собравшихся составляли итальянцы и испанцы, причем испанцы были настроены враждебно по отношению к папе, несмотря на его догматическую консервативность. Карл V беспокоился о контроле над германскими протестантами, которые вели тайные переговоры о поддержке с Генрихом II и заранее отвергли решения собора, потому что их мнение не было выслушано. Юлий III назначил своими представителями иезуитов Лайнеса и Сальмерона. Вновь должно было состояться одновременное обсуждение реформы и догматики. Вновь святые отцы подняли вопрос о Евхаристии, приняли определение по Фоме Аквинскому и подтвердили законность поклонения Телу Христову. В вопросе о покаянии они подтвердили необходимость устной исповеди перед священником и выполнения епитимьи или обетов на основании сердечного раскаяния и устного исповедания. Была также подтверждена историческая обоснованность порядка миропомазания.

В октябре собор внял требованию императора и пригласил к участию протестантских делегатов из Германии. Меланхтон хотел приехать, но не смог. В январе 1552 года прибыли другие представители из Саксонии, Вюртемберга и евангелических городов южной Германии. Было очевидно, что Собор решил главные вопросы до их прибытия и позволит им обсуждать только Причастие в обоих видах и брак духовенства, которые им уже разрешил Император своим Эдиктом. В этот момент колесо фортуны совершило еще один резкий поворот, когда Мориц Саксонский выступил против императора и едва не пленил его. Мориц восстановил Шмалькальденскую лигу, заручился поддержкой Генриха II и вселил страх в сердца тридентских святых отцов, ожидавших нового вторжения германских войск, как в 1527 году. 28 апреля 1552 года Юлий III поспешно распустил собор на два года, однако прошло целое десятилетие, прежде чем он был созван вновь. За это время был заключен Аугсбургский мир (1555), который гарантировал протестантам их законное право на существование в Империи, а Като-Камбрезийский договор (1559) установил новый международный порядок.

Папа Пий IV (1559—1565) вновь созвал собор 8 апреля 1561 года. Стремясь частично опередить национальное самоопределение французов, он впервые принял важных французских делегатов. В ходе дискуссии стало очевидно, что папство вышло из борьбы с новым престижем и влиянием. Представители папы вносили предложения о работе собора, а серьезные вопросы собор направлял папе для разрешения. Иезуиты активно поддерживали папскую власть. Курия медлила в отношении реформы так долго, как могла, а проимперские церковнослужители отчаянно трудились над нею, стремясь ослабить протестантскую критику. Любой обсуждавшийся догматический вопрос, как то: Причастие в обоих видах, месса как жертвоприношение, рукоположение священников, — всегда решался в пользу традиционного толкования. Когда в конце 1563 года торжественная церемония завершила собор, а каноны и постановления были официально подписаны присутствовавшими прелатами, то 189 из 255 подписей принадлежали итальянским церковнослужителям.

Протестанты были раздосадованны, чему не следовало удивляться, и многие из них разделили скептицизм Лютера о «нереформируемости церкви». Еще до начала первой сессии Лютер написал: «Таким образом, собор принял решение прежде своего открытия. Никаких реформ не будет, но все подлежит сохранению в соответствии с прежней практикой. Какой замечательный Собор!». Собор, с его отточенными схоластическими формулировками, канонами и анафемами, негативно повлиял на христианское единство и сжег последние мосты, соединявшие с протестантским берегом. При этом Тридентский собор восстановил власть папы, повысил эффективность церковной организации и внес догматическую ясность, предоставив Католической церкви конкретное вероисповедание, и теперь она могла достойно встретить ожидавшие ее религиозные битвы.

Поиск по сайту: