Развитие богословия в Западной Церкви в средние века. Наиболее известные представители средневекового западного богословия

До отделения своего от Церкви Восточной, Западная Церковь была согласна с Восточной в учении веры и существенных основаниях церковного устройства и богослужения. Были некоторые разности в обрядах церковных, например, в постах: но эти разности были немногочисленны и не касались сущности веры. Частные особенности церковного устройства, права и положение духовенства, отношение его к народу разнообразились на Востоке и Западе по местным условиям жизни народной, но эти различия не нарушали основных канонических правил. В учении веры на Западе с VI века стало распространяться особенное мнение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына: но это мнение до IX века не было там принято повсеместно и не возводилось на степень общепризнанного Церковью догмата веры.

Со времени разделения Церквей в Западной Церкви более и более стали распространяться несогласные с древними преданиями нововведения в учении веры, церковном устройстве и богослужении. Главной причиной этому было самое разделение Церквей. Разорвав союз с Восточной Церковью, Западная Церковь лишилась в ней просвещенной руководительницы, которая могла во время останавливать и предостерегать западных богословов и правителей церковных от намеренных и ненамеренных ошибок и отступлений. Западная Церковь как до отделения от Восточной, так и в первые времена после отделения, не имела таких просвещенных учителей, каких имела Восточная Церковь. Поэтому Западная Церковь, отделившись от Восточной и ставши на путь самостоятельного развития, не могла твердо держаться на этом пути. Представители Западной Церкви — папы и духовенство — сами способствовали распространению нововведений и заблуждений, иногда ненамеренно, по недоразумению увлекаясь предрассудками народными и произвольными мнениями, возводили их в церковные верования, иногда намеренно, по расчетам властолюбия и корыстолюбия, распространяли в народе фальшивые понятия и неправильные обычаи. И иногда даже по упорству, чтобы только не уступить Восточной Церкви и твердо закрепить свое разделение с нею, отстаивали свои отступления от древнего Православия. Средневековое западное схоластическое богословие не имело в своих умствованиях твердой опоры к решению высших вопросов веры — ни хорошего знания Священного Писания и истории Церкви, ни вообще твердого богословского смысла и доброго христианского направления. Оно полагалось главным образом на пустую утонченную диалектику и в иных случаях готово было сознательно подслуживаться интересам римской иерархии — вопреки истине. Поэтому оно также способствовало не к прояснению и очищению, а нередко, напротив, к затемнению религиозных понятий. Поставив своей задачей всевозможными соображениями и доказательствами подкреплять все, что принималось за верование церковное, схоластики не умели различать между существенными догматами веры, мнениями частных лиц и вымыслами суеверия и своекорыстия, между преданиями древнего Вселенского Православия и нововведениями папства. И те и другие старались они соединить в одну стройную церковную систему, и на те и на другие приискать, как можно более, подтверждений и доказательств. Там, где недоставало доказательств твердых и правдивых, выдумывались заведомо фальшивые и выдавались за истинные; для подкрепления учений новых приводились свидетельства древние в искаженном виде или такие, которые совсем не были известны в древности. Вырывались отрывками и перетолковывались совершенно произвольно места из древних писателей, искажались древние манускрипты произвольными вставками и поправками, выдумывались небывалые исторические факты, сочинялись целые подложные сочинения и выдавались под именами известных учителей церковных и т. д. Вследствие всего этого западное схоластическое богословие Средних веков образовало в себе такое смешение истинных христианских понятий с произвольными вымыслами и заблуждениями, что человеку, запутавшемуся в нем, решительно не было возможности отделить одно от другого.

Хотя схоласты уделяли главное внимание ученым занятиям, они, конечно, были живыми людьми со своими страстями и увлечениями. Судьба многих из них складывалась драматически, а иногда трагически. Широко известна драма жизни одного из выдающихся деятелей XII в. - Пьера Абеляра. П. Абеляр сам описал ее в «Истории моих бедствий». Его жизнь полна напряженной борьбы и страстных переживаний. Большое место в ней заняла «история любви». П. Абеляр стал одним из основателей Парижского университета, его лекции собирали множество слушателей, а труды отличались безупречностью литературного вкуса, многогранностью тематики, строгой логичностью. Драматической истории его любви к молодой Элоизе суждено было закончится тем, что возлюбленные были разлучены. Она приняла постриг, он стал монахом. Много лет спустя после смерти П. Абеляра Элоиза, согласно ее предсмертному желанию, была захоронена в одной могиле с тем, с кем разлучила ее судьба. В одном из ее писем к П. Абеляру есть такие строки: «Своему господину, а вернее отцу, своему супругу, а вернее брату, его служанка, а вернее дочь, его супруга, а вернее сестра, Абеляру - Элоиза... Бог свидетель, что я никогда ничего не искала в тебе, кроме тебя самого; я желала иметь только тебя, а не то, что принадлежит тебе. Я не стремилась ни к брачному союзу, ни к получению подарков и старалась... о доставлении наслаждения не себе, а тебе и об исполнении не своих, а твоих желаний». История любви Абеляра и Элоизы стала хрестоматийной. В течение многих веков она служила источником вдохновения для поэтов, писателей и художников.

Отличительная черта учения П. Абеляра - в этической направленности. Он обратил особое внимание на мотивы поступков. С нравственных позиций один и тот же поступок может быть оценен по-разному, - в зависимости от мотива его совершения. П. Абеляр выделяет инстинктивный план человеческой жизни. Склонности, импульсы, желания возникают самопроизвольно. Их следует рассматривать отдельно от рационально-сознательной сферы души. В инстинктивном плане не заложено чего-то порочного - похоти, алчности и т.д. Однако он может стать источником злых деяний. Все зависит от умения человека концентрироваться на инстинктивных состояниях души, анализировать их, отделяя доброе от злого. Нет никаких оснований презирать человеческие страсти и склонности, при том что человек, конечно, несет всю ответственность за свои помыслы, поступки и действия. П. Абеляр резко критикует стремление осуждать поступки при полном непонимании намерений и целей. В этой связи он подчеркивает, что главное - это «дух-движитель» поступков. Философ делает акцент на внутренней стороне нравственной жизни. В этом он идет по стопам Сократа. Не случайно его главный этический труд озаглавлен любимым изречением греческого мудреца - «Познай самого себя». П. Абеляра интересовала не только этическая проблематика. Как и большинство крупных схоластов, он стремился к созданию всеохватывающего учения. Философ был подлинным подвижником мысли. Он видел в служении истине свое предназначение. Ему, несомненно, была близка идея, высказанная другим известным схоластом: «Никто не восходит на небо иначе, чем через философию». Автором этого изречения был один из представителей раннего этапа схоластики И.С. Эриугена.

Вообще говоря, каждый из мыслителей эпохи может быть кратко охарактеризован какой-либо яркой многозначительной деталью. Это может быть факт биографии - как у П. Абеляра, чье имя навеки связано трагической историей его любви к Элоизе, это может быть поговорка, закрепившаяся за именем философа. Так, об Аверроэсе говорили: «Аристотель объяснил природу, Аверроэс - Аристотеля». Имелись в виду тщательные и глубокие комментарии трудов Стагирита, написанные Аверроэсом. Кстати говоря, Аристотель был исключительно популярен и высоко ценился в схоластическую эпоху. Его авторитет был столь высок, что его называли «Философ» и было понятно, что речь идет о знаменитом основателе античной школы перипатетиков, завершителе античной классики. Глубоким знатоком и автором нового прочтения трудов Аристотеля стал Фома Аквинский.

Ансельм Кентерберийский (1033-1109) вошел в историю как автор доказательства бытия Бога, получившего название «онтологический аргумент». В нем делалась попытка обосновать существование Бога посредством понятия о нем - как существа «сверх всего мыслимого». Споры об онтологическом аргументе продолжаются до наших дней. Фома Аквинский отверг доказательство Ансельма, выдвинув вместо него пять новых. В XX в. Б. Рассел с полной уверенностью заявил о логической несостоятельности онтологического аргумента. Спор вышел за пределы теологии и перешел в специализированную сферу логической семантики - науки о знаках и объектах. Обнаружилось, что Ансельм верно нащупал одну из фундаментальных семантических проблем, состоящую в невозможности опровержения некоторых умозаключений посредством сведения их к противоречию или абсурду. Следовательно, они имеют право на существование не только как суждения веры, но и как логические суждения.

«Истина - дитя времени» и «знание - сила» - эти изречения принадлежат Роджеру Бэкону - схоласту XIII в. Он уже предвестник позднего этапа схоластики и ее скорого заката. Постепенно исчерпываются возможности той исходной парадигмы, на которой она стро­ится, т.е. оппозиции «знание (понимание) - вера». Четко обозначаются две возможности ее решения. Первая констатирует: «понимаю, чтобы верить»; вторая строит вывод в обратном порядке: «верю, чтобы понимать». Однако обнаруживается и третий вариант, состоящий в разведении между собой и проведении разграничительной линии между верой и знанием. Выясняется, что знание не теряет своей ценности, будучи выведенным из-под контроля веры. И наоборот, вера в истину Откровения может быть достаточно удалена от развившегося, весьма объемного и многоотраслевого знания. Это, однако, не умаляет значение истин Откровения, поскольку между пониманием и верой нет однозначной связи - такая связь многозначна. К тому же в постоянной поверке веры пониманием скрывается недоверие к вере, как и наоборот, - недоверие к знанию. Философия ищет знание ради знания, теология оставляет в стороне некоторые истины, она занята поведением. К такому выводу приходит И.Д. Скотт (1266-1308).

Заметим, что для судьбы Д. Скотта характерна постоянная перемена стран, где довелось жить и работать. Об этом гласит надгробная надпись: «Шотландия меня родила. Англия меня приняла. Галлия меня обучила. Кельн меня хранит». Очевидно, что одним из побочных эффектов схоластической системы образования стало тесное взаимодействие идей и людей различных стран в рамках Западной Европы. Общность проблематики, единый язык образования (латынь), единство церкви, система университетов, монашеские ордена, распространявшие свое влияние независимо от национальных различий, - все это не могло не способствовать культурной общности европейских стран. Средние века внесли свой вклад в складывание цивилизационного единства Европы. Это единство не потеряло своего значения и тогда, когда впоследствии в Европе возникли самостоятельные национальные государства, а церковное единство было разрушено Реформацией.

Не избег вынужденных путешествий по различным странам и В. Оккам (1280-1349) - яркий представитель поздней схоластики. Его имя ассоциируется в первую очередь со знаменитой «бритвой Оккама». Так принято называть принцип, выдвинутый мыслителем: «Не следует умножать сущности сверх необходимого». Это принцип экономии разума. Согласно ему, следует избегать усложненных теоретических построений, предполагающих введение большого числа исходных допущений. Если нечто может быть объяснено наиболее простым способом, то именно этот способ следует считать правильным, отбросив все, что усложняет объяснение. Так, В. Оккам полагает, что две из четырех аристотелевских причин - причина действующая и причина целевая (финальная) - в большинстве случаев излишни и ничего не добавляют к пониманию явлений. Согласно В. Оккаму, движение предметов необязательно нуждается в объяснении при помощи аристотелевской любви к Богу, который притягивает к себе мир силой любви, хотя возможно, что так оно и есть. Гораздо более важно определить конкретную причину, действующую на данное тело. В. Оккам призывает к отказу от метафизических претензий. Он говорит о доверии факту и только факту. С его точки зрения, вместо того чтобы спрашивать: что это такое? - следует выяснить сначала, как оно бытует. Иначе говоря, субстанциальному пониманию природы вещей следует предпочесть функциональное.

Легко заметить, что оккамовский подход составляет эпилог средневековой схоластической учености и одновременно является введением к новоевропейской науке. Он открывает новые перспективы изучения природы на путях рациональных и экспериментальных. В. Оккаму же принадлежит приоритет теоретической защиты всего индивидуального перед лицом общего. Он одним из первых заговорил о правах и достоинстве личности перед лицом властных институтов. Это роднит его с культурой Возрождения.

ФОМА АКВИНСКИЙ – СИСТЕМАТИЗАТОР СРЕДНЕВЕКОВОЙ СХОЛАСТИКИ

Одним из наиболее выдающихся представителей зрелой схоластики был монах доминиканского ордена Фома Аквинский (1225/26 — 1274), ученик знаменитого средневекового теолога, философа и естествоиспытателя Альберта Великого (1193— 1280). Как и его учитель, Фома пытался обосновать основные принципы христианства опираясь на учения Аристотеля.

При этом последнее было преобразовано им таким образом, чтобы оно не вступало в противоречие с догматами творения мира из ничего и с учением о богочеловечестве Иисуса Христа. Как и у Августина и Боэция, у Фомы высшее начало есть само бытие Под бытием Фома разумеет христианского бога. сотворившего мир, как о том повествуется в Ветхом завете. Различая бытие и сущность (существование и сущность), Фома тем не менее не противопоставляет их, а вслед за Аристотелем подчеркивает их общий корень. Сущности, или субстанции, обладают, согласно Фоме, самостоятельным бытием, в отличие от акциденций (свойств, качеств), которые существуют только благодаря субстанциям. Отсюда выводится различение так называемых субстанциальных и акцидентальных форм. Субстанциальная форма сообщает всякой вещи простое бытие, а потому при ее появлении мы говорим, что нечто возникло, а при ее исчезновении — что нечто разрушилось. Акцидентальная же форма — источник определенных качеств, а не бытия вещей. Различая вслед за Аристотелем актуальное и потен­циальное состояния, Фома, рассматривает бытие как первое из актуальных состояний. Во всякой вещи, считает Фома, столько бытия, сколько в ней актуальности. Соответственно он выделяет четыре уровня бытийности вещей в зависимости от степени их актуальности, выражающейся в том, каким образом форма, то есть актуальное начало, реализуется в вещах.

На низшей ступени бытия форма, согласно Фоме, составляет лишь внешнюю определенность вещи (causa formalis); сюда относятся неорганические стихии и минералы. На следующей ступени форма предстает как конечная причина (causa finalis) вещи, которой поэтому внутренне присуща целесообразность, названная Аристотелем «растительной душой», как бы формирующей тело изнутри,— таковы растения. Третий уровень — животные, здесь форма есть действующая причина (causa efficiens), поэтому сущее имеет в себе не только цель, но и начало деятельности, движения. На всех трех ступенях форма по-разному привходит в материю, организуя и одушевляя ее. Наконец, на четвертой ступени форма предстает уже не как организующий принцип материи, а сама по себе, независимо от материи (forma per se, forma separata). Это дух, или ум, разумная душа, высшее из сотворенных сущих. Не будучи связана с материей, человеческая разумная душа не погибает со смертью тела. Поэтому разумная душа носит у Фомы имя «самосущего». В отличие от нее, чувственные души животных не являются самосущими, а потому они и не имеют специфических для разумной души действий, осуществляемых только самой душой, отдельно от тела — мышления и воления; все действия животных, как и многие действия человека (кроме мышления и акта воли), осуществляются с помощью тела. Поэтому души животных погибают вместе с телом, тогда как человеческая душа — бессмертна, она есть самое благородное в сотворенной природе. Следуя Аристотелю, Фома рассматривает разум как высшую среди человеческих способностей, видя и в самой воле прежде всего ее разумное определение, каковым он считает способность различать добро и зло. Как и Аристотель, Фома видит в воле практический разум, то есть разум, направленный на действие, а не на познание, руководящий нашими поступками, нашим жизненным поведением, а не теоретической установкой, не созерцанием.

В мире Фомы подлинно сущими оказываются в конечном счете индивидуумы. Этот своеобразный персонализм составляет специфику как томистской онтологии, так и средневекового естествознания, предмет которого — действие индивидуальных «скрытых сущностей» - «деятелей», душ, духов, сил. Начиная с бога, который есть чистый акт бытия, и кончая малейшей из сотворенных сущностей, каждое сущее обладает относительной самостоятельностью, которая уменьшается по мере движения вниз, то есть по мере убывания актуальности бытия существ, располагающихся на иерархической лестнице.

Учение Фомы пользовалось большим влиянием в средние века, римская церковь официально признала его. Это учение возрождается и в XX веке под названием неотомизма — одного из наиболее значительных течений католической философии на Западе.

Поиск по сайту: