Глава 2. Спустя полчаса, съев бутерброд с индейкой, Ви материализовался на балконе своего частного пентхауса

Спустя полчаса, съев бутерброд с индейкой, Ви материализовался на балконе своего частного пентхауса, в центре города. Ночь была дрянной, по-мартовски холодной и по-апрельски слякотной, порывистый ветер кружил вокруг, как пьяница с отвратительной ориентацией. Он стоял перед панорамой двойных мостов Колдвелла, и это изображение с почтовой открытки, наводило на него тоску.

Как и перспективы сексуальных забав вечером.

Он подумал, что стал как давно сидящий на коксе наркоман. Когда-то кайф был очень сильным, но сейчас он сидел на «игле» без особого энтузиазма. Он нуждался, но не получал облегчения.

Положив руки на бортик балкона, он наклонился вперед, и порыв ледяного ветра ударил ему в лицо, раздувая назад волосы, как у модели. Или может… как у супергероя из комиксов. Да, эта метафора была лучше.

Хотя, он бы стал злодеем, не правда ли?

Он осознал, что его руки поглаживали, ласкали плоский камень, на котором они покоились. Бортик был высотой в четыре фута и огибал все здание как край подноса. На вершине находился выступ в три фута шириной, который молил, чтобы с него спрыгнули, и тридцать футов воздуха по другую сторону – как идеальная, продуваемая ветром, прелюдия к адской смерти.

Вот сейчас этот пейзаж заинтересовал его.

Он на себе испытал, как приятно свободное падение. Как сила ветра давит тебе в лицо, не давая дышать. Как глаза увлажняются, и слезы оставляют следы на висках. Как земля приподнимается, чтобы поприветствовать тебя, словно зазывающая на вечеринку хозяйка.

Он не был уверен, что принял верное решение, сохранив себе жизнь в тот раз, когда прыгнул. В последнее мгновенье он дематериализовался назад на балкон. Назад… в объятья Бутча.

Чертов Бутч. Всегда возвращался к этому сукиному сыну.

Он отвернулся от еще одного прыжка и мысленно открыл одну из раздвижных дверей. Три стеклянных стены пентхауса были пуленепробиваемыми, но они не защищали от солнечного света. Не то, чтобы он оставался здесь на день, если бы защищали.

Пентхаус не был его домом.

Он зашел внутрь. Место, и то для чего он его использовал, давило на него, будто здесь царила иная сила тяжести. Стены, потолок, и мраморные полы огромной комнаты – были черными. Как и сотни свечей, которые он мог зажечь силой мысли. Единственное, что можно было определить в качестве мебели – королевских размеров кровать, которую он никогда не использовал. Все остальное было оборудованием: стол для связываний; вмонтированные в стену цепи; маски, кляпы, плетки, кнуты и оковы; шкафчик с зажимами на соски, стальными клипсами и инструментами из нержавеющей стали.

Все для женщин.

Он снял кожаную куртку и бросил ее на кровать, затем стянул футболку. Во время сессий он всегда оставлял кожаные штаны на себе. Подчиняющиеся^[17] никогда не видели его полностью обнаженным. Никто не видел, кроме его братьев во время церемоний в Гробнице, и только потому, что того требовали ритуалы.

Никого не касалось то, как он выглядел снизу.

Свечи вспыхнули по его приказу, жидкий свет отражался от блестящего пола, и затем поглощался черным сводом потолка. В происходящем не было никакой романтики. Место было пещерой, где добровольно совершалось богохульство, и свет служил лишь для того, чтобы наверняка видеть положение кожи и металла, рук и клыков.

К тому же, свечи можно использовать не только для освещения.

Он подошел к бару, налил себе пару дюймов Грей Гуза и откинулся назад к низкой стойке. Среди расы находились те, кто считал, что прийти сюда и выдержать секс с ним, было неким посвящением. Также были и те, кто лишь с ним мог познать удовольствие. Но больше – желающих узнать, как могут сочетаться боль и секс.

Меньше всего его интересовали типы вроде Льюиса и Кларка^[18]. Как правило, они не могли выдержать это, и были вынуждены использовать посреди сессии «стоп-слово»^[19] или сигнал рукой, которые он показывал им. Он всегда с готовностью отпускал, но успокаивать никого не собирался. Девять из десяти хотели попробовать вновь, но из этого не выходило ничего путного. Однажды сломавшись слишком быстро, они, скорее всего, сделают это снова, а он не собирался тренировать всякую мелочь.

Те, кто могли это вынести, называли его лидж и поклонялись Ви, хотя ему плевать было на все их реверансы. Лезвие в нем затупилось; их тела были камнем, о которые он привык себя натачивать. Конец истории.

Он подошел к стене, взял одну из стальных цепей, и позволил ей скользнуть по ладони, звено за звеном. Хотя по натуре он был садистом, он не балдел, причиняя боль подчиняющимся. Его садистская сторона насыщалась убийствами лессеров.

Контроль над их разумом и телом – вот чего он хотел^[20]. То, что он делал с ними сексуально, или же то, что говорил им, что заставлял их носить… все это было выстроено эффекта ради. Конечно, боль тоже была вовлечена, хотя, они могли плакать от уязвимости и страха. И они молили его о большем.

И он давал им больше, если был в настроении.

Он посмотрел на маски. Он всегда надевал на них маски, и они никогда не прикасались к нему, если только он сам не указывал где, как и чем. Если у него случались оргазмы во время сессий, то это было редко, и расценивалось подчиняющимися как великая гордость. Если он кормился, то только по необходимости.

Он никогда не унижал приходящих сюда, не заставлял их делать отвратительные вещи, которые, как он прекрасно знал, предпочитали некоторые доминанты^[21]. Но он не утешал их в начале, середине или конце сессии, и сами сессии проходили только на его условиях. Он говорил партнерам, когда и где, а если они начинали ревниво качать права, то могли проваливать. Раз и навсегда.

Он глянул на часы и опустил мис ^[22], который окутал пентхаус. Женщина, которая придет этой ночью, могла его выследить, потому что он брал ее вену пару месяцев назад. Когда он закончит с ней, то уладит дело так, чтобы она ушла без единого воспоминания об этом месте.

Но она будет знать о произошедшем. Метки секса будут по всему ее телу.

Он повернулся, когда женщина материализовалась на террасе. Сквозь двери она казалась анонимной тенью, с роскошными формами, одетая в черное кожаное бюстье и длинную просторную юбку. Ее черные волосы были собраны в узел высоко на макушке, как он и приказал.

Она знала, что нужно ждать. Что не нужно стучать.

Ви мысленно открыл дверь, но ей хватило чувства самосохранения, чтобы не войти без приглашения.

Он оглядел ее и уловил аромат. Женщина была полностью возбуждена.

Его клыки удлинились, но не потому, что его взволновала влага между ее ногами. Ему нужно покормиться, а она – женщина с полным набором вен, в которые можно проникнуть. Простая биология, а не притяжение.

Ви протянул руку и поманил ее пальцем. Она пошла вперед, дрожа так, как ей и полагалось. Этой ночью он был в чрезвычайно плохом настроении.

– Сними эту юбку, – сказал он. – Она мне не по душе.

Она мгновенно расстегнула юбку и позволила ей упасть на пол горкой сатина. Под ней были черные подвязки и черные чулки в сетку. Никаких трусиков.

Ммм… да. Он собирался кинжалом срезать это белье с ее бедер. В конечном итоге.

Он подошел к стене и подхватил маску с одним отверстием. Ей придется дышать через рот, если захочет воздуха.

Кинув ей маску, он сказал:

– Надевай. Сейчас же.

Она без слов прикрыла лицо.

– Залезай на стол.

Он не помог ей, когда она неуклюже забиралась, просто наблюдал, зная, что она справится. Они всегда справлялись. Такие женщины всегда находили путь к его койке.

Чтобы скоротать время, он достал самокрутку из заднего кармана, вставил в рот и подхватил черную свечу из подсвечника. Он зажег сигарету и уставился на лужицу жидкого воска у фитиля.

Посмотрел, насколько продвинулась женщина. Отлично сделано. Она устроилась лицом вверх, с раскинутыми руками и раздвинутыми ногами.

Заковывая ее, он уже точно знал, с чего начать эту ночь.

Держа в руке свечу, он шагнул вперед.

* * *

Стоя под лампами тренировочного центра Братства, Джон Мэтью принял боевую позицию и сосредоточился на оппоненте. Они подходили друг другу, как палочки для еды: оба тощие и хрупкие, легко ломающиеся. Как и все претрансы^[23].

Зейдист^[24], Брат, учивший их рукопашному этой ночью, просвистел сквозь зубы, и Джон и его одноклассник поклонились друг другу. Его оппонент произнес нужные слова благодарности на Древнем Языке, и Джон ответил тем же на языке глухонемых. И затем вступили в бой. Маленькие ладони и костлявые руки двигались без особого эффекта; удары выбрасывались как бумажные самолетики, уклонения от ударов делались с изяществом. Все их движения и позы были тенями того, чем должны были быть, эхо грома, а не сам низкий рокот.

Гул пронесся по всему тренажерному залу.

Из глубины комнаты раздался внушительный БААМС, когда тяжелое тело рухнуло на голубые маты, как мешок с песком. Джон и его оппонент оглянулись… а потом и вовсе забросили свои чахлые попытки к смешанным боевым искусствам^[25].

Зейдист работал с Блэйлоком, одним из лучших друзей Джона. Рыжеволосый парень, единственный ученик, прошедший превращение, сейчас был вдвое больше всех остальных в классе. И Зейдист уложил его на лопатки.

Блэйлок вскочил на ноги и опять встал в позу солдата, только для того, чтобы снова быть усаженным на задницу. Зейдист был гигантом, к тому же членом Братства Черного Кинжала. Так что Блэйлок противостоял танку Шермана^[26] с багажом опыта.

Черт, Куин должен быть здесь и видеть это. Где же он?

Все одиннадцать учеников выдали «Уау!», когда Зи хладнокровно сбил Блэя с ног, бросил его на маты и загнул в подчинительной хватке. Зи отпустил Блэя, как только тот выдохся.

Зейдист навис над парнем, и его голос звучал теплее, чем когда бы то ни было:

– Пять дней после превращения, и ты уже делаешь успехи.

Блэй улыбнулся, хотя его щека была придавлена к мату, как приклеенная.

– Спасибо… – Пропыхтел он. – Спасибо, сэр.

Зи протянул руку и поднял Блэя с пола, когда по залу раздалось эхо открывшейся двери.

Глаза Джона на лоб полезли от того, что вошло. Вот блин… это объясняло, где Куин провел весь день.

Мужчина, медленно идущий по матам, ростом в шесть футов пять дюймов, весом в двести пятьдесят фунтов, был лишь подобием того, кто весил за день до этого примерно как и мешок с собачим кормом. Куин прошел через превращение. Боже, не удивительно, что парень не писал по мылу или смс в течение дня. Он был занят выращиванием нового тела.

Когда Джон поднял руку, Куин кивнул в ответ так, будто его шея не гнулась или трещала голова. Парень дерьмово выглядел и двигался так, будто болела каждая кость в его теле. Он также теребил воротник толстовки размера XXXL, будто она мешала ему, и все время, морщась, подтягивал джинсы. Синяк под глазом стал сюрпризом, но, может, он врезался во что-то посреди превращения? Говорят, что во время превращения сильно колбасит.

– Рад, что ты показался, – сказал Зейдист.

Голос Куина был низким, когда он ответил, модуляции тембра изменились полностью.

– Я хотел прийти, даже зная, что не смогу заниматься.

– Похвально. Ты можешь поостыть вон там.

Когда Куин пошел к боковым линиям, он встретил взгляд Блэя, и они очень медленно улыбнулись друг другу. Потом посмотрели на Джона.

Используя американский язык жестов, Куин показал руками: «После занятия мы едем к Блэю. Нужно кучу всего тебе рассказать».

Когда Джон кивнул, голос Зи пронесся по залу.

– Незапланированная передышка окончена, девочки. Не заставляйте меня пинать вас под зад, потому что без сомнений я это сделаю.

Джон встал напротив своего маленького партнера и принял позицию готовности.

И хотя, один из учеников умер во время превращения, Джон не мог дождаться, когда настанет его очередь. Конечно, он был чертовски напуган, но лучше быть мертвым, чем застрять в мире в качестве бесполого куска плоти на съедение остальным.

Он был более чем готов стать мужчиной.

У него были семейные причины поквитаться с лессерами.

* * *

Спустя два часа, Ви был удовлетворен так, как давно не бывало. Не удивительно, что женщина была не в форме, чтобы дематериализоваться домой, поэтому он надел на нее халат, загипнотизировал до ступора, и спустил вниз на грузовом лифте. Фритц ждал в машине у тротуара, и, получив адрес, престарелый доджен не стал задавать вопросов.

Как всегда, дворецкий был подарком Божьим.

Снова оставшись в одиночестве в пентхаусе, Ви налил себе немного Гуза и сел на кровать. Постель была покрыта застывшим воском, кровью, ее возбуждением и результатами его оргазмов. Это была грязная сессия. Но все приятные были таковыми.

Он сделал большой глоток из стакана. В плотной тишине, вследствие всех извращений, ледяным шлепком его ничтожной реальности к нему пришел каскад чувственных изображений. То, что он увидел недели назад и вспоминал сейчас, было застигнуто им по ошибке, но все же он присвоил эту сцену как вор-карманник, припрятал в памяти то, что ему не принадлежало.

Недели назад он видел Бутча и Мариссу… в объятиях друг друга. Это произошло, когда коп был на карантине, в клинике Хэйверса. Видеокамера была установлена в углу больничной палаты, и Ви увидел их на компьютерном мониторе: она была одета в бледно-персиковое платье, он – в больничную сорочку. Они долго и горячо целовались, а тела жаждали секса.

С бьющимся в горле сердцем, Ви смотрел, как Бутч подмял ее и накрыл сверху, его сорочка развязалась, открывая плечи, спину и бедра. В то время как он начал ритмично двигаться, его позвоночник выгибался и расслаблялся, когда ее руки скользнули по его ягодицам и вонзили в них ногти.

Они были прекрасны вместе. Ничего похожего на жесткий секс, который был у Ви всю жизнь. У них была любовь, близость и… нежность.

Вишес позволил своему телу упасть на матрас, стакан опрокинулся и вылился почти целиком, когда он его поднял. Боже, он задавался вопросом: на что будет похоже занятие таким видом секса? Ему он вообще понравится? Может, покажется клаустрофобным? Он не был уверен, что ему понравится, как кто-то будет касаться его тела, и не мог представить себя полностью обнаженным.

Но потом он подумал о Бутче, и решил, что это, возможно, зависит лишь от того, с кем ты.

Ви накрыл лицо своей нормальной рукой, чертовски желая, чтоб его чувства прошли. Он ненавидел себя за эти мысли, за эту привязанность, за бесполезную тоску, и знакомое чувство стыда вызвало очередной приступ апатии. Глубокое истощение накрыло его с головы до пят, он боролся с волнами, зная, насколько это было опасно.

В этот раз он проиграл. Даже не смог сопротивляться усталости. Его глаза плотно закрылись, когда страх прошелся по его позвоночнику, покрыв всю кожу мурашками.

О… черт. Он засыпает…

Запаниковав, он попытался открыть глаза, но было слишком поздно. Они превратились в кирпичные стены. Его захватил водоворот и все затягивал, как бы он не пытался высвободиться.

Хватка на стакане в его руке ослабла, и он смутно слышал, как стекло ударилось о пол и разбилось. Его последней мыслью стало сравнение себя со стопкой водки, разливающейся и трескающейся, неспособной более держать свою сущность внутри.

Поиск по сайту: