Глава XV. ВЫКУП

Утро следующего дня было великолепно. В прозрачном и бодрящем после

шторма воздухе чувствовался солоноватый запах озер, доносившийся с южной

части острова. На песчаной отмели Вихрен Магра, у подножия белых дюн, рядом

с парусиновой палаткой Левасера разыгрывалась странная сцена.

Сидя на пустом бочонке, французский пират был занят решением важной

проблемы: он размышлял, как обезопасить себя от гнева губернатора Тортуги.

Вокруг него, как бы охраняя своего вожака, слонялось человек шесть его

офицеров; пятеро из них -- неотесанные охотники в грязных кожаных куртках и

таких же штанах, а шестой -- Каузак. Перед Левасером стоял молодой д'Ожерон,

а по бокам у него -- два полуобнаженных негра. На д'Ожероне была сорочка с

кружевными оборками на рукавах, сатиновые короткие панталоны и на ногах

красивые башмаки из дубленой козлиной кожи. Камзол с него был сорван, руки

связаны за спиной. Миловидное лицо молодого человека осунулось. Здесь же на

песчаном холмике в неловкой позе сидела его сестра. Она была очень бледна и

под маской высокомерия тщетно пыталась скрыть душившие ее слезы.

Левасер долго говорил, обращаясь к д'Ожерону, и наконец с напускной

учтивостью заявил:

-- Полагаю, месье, что теперь вам все ясно, но, во избежание

недоразумений, повторяю: ваш выкуп определяется в двадцать тысяч песо, и,

если вы дадите слово вернуться сюда, можете отправляться за ними на остров

Тортуга. На поездку я даю вам месяц и предоставляю все возможности туда

добраться. Мадемуазель д'Ожерон останется здесь заложницей. Вряд ли ваш отец

сочтет эту сумму чрезмерной, ибо в нее входит цена за свободу сына и

стоимость приданого дочери. Черт меня побери, но мне кажется, что я слишком

скромен! Ведь о господине д'Ожероне ходят слухи, что он человек богатый.

Д'Ожерон-младший, подняв голову, бесстрашно взглянул прямо в лицо

пирату:

-- Я отказываюсь -- категорически и бесповоротно! Понимаете? Делайте со

мной, что хотите. И будьте вы прокляты, грязный пират без совести и без

чести!

-- О, какие слова! -- усмехнулся Левасер. -- Какой темперамент и какая

глупость! Вы не подумали, что я могу с вами сделать, если вы будете

упорствовать в своем отказе? А у меня есть возможность заставить любого

упрямца согласиться. И кроме того, советую помнить, что честь вашей сестры

находится у меня в залоге. Ну, а если вы забудете вернуться с приданым, то

не считайте меня нечестным, если я забуду жениться на Мадлен.

И Левасер, осклабясь, подмигнул молодому человеку, заметив, что лицо

брата Мадлен передернулось от ужаса. Д'Ожерон бросил дикий взгляд на сестру

и увидел в ее глазах отчаяние.

Отвращение и ярость снова овладели молодым человеком.

-- Нет, собака! Нет! Тысячу раз нет!

-- Глупо упорствовать, -- холодно, без малейшей злобы, но с

издевательским сожалением заметил Левасер. В его руках вилась и дергалась

бечевка, по всей длине которой он механически завязывал крепкие узелки.

Подняв ее над собой, он произнес: -- Знаете, что это такое? Это четки боли.

После знакомства с ними многие упрямые еретики превратились в католиков. Эти

четки помогают человеку стать благоразумным, так как от них глаза вылезают

на лоб.

-- Делайте, что вам угодно!

Левасер швырнул бечевку одному из негров, который на лету поймал ее и

быстро закрутил вокруг головы пленника. Между бечевкой с узлами и головой он

вставил небольшой кусок металла, круглый и тонкий, как чубук трубки. Тупо

уставившись на своего капитана, негр ожидал его знака начинать пытку.

Левасер взглянул на свою жертву. Лицо д'Ожерона стало свинцово-бледным,

и на лбу, пониже бечевки, выступили капли пота.

Мадемуазель д'Ожерон вскрикнула и хотела подняться, но, удерживаемая

стражами, со стоном опустилась на песок.

-- Образумьтесь и избавьте свою сестру от малопривлекательного зрелища,

-- медленно сказал Левасер. -- Ну что такое в конце концов та сумма, которую

я назвал? Для вашего отца это сущий пустяк. Повторяю еще раз: я слишком

скромен. Но если уж сказано -- двадцать тысяч песо, пусть так и останется.

-- С вашего позволения, я хотел бы знать, за что вы назначили сумму в

двадцать тысяч песо?

Вопрос этот был задан на скверном французском языке, но четким и

приятным голосом, в котором, казалось, звучали едва приметные нотки той злой

иронии, которой так щеголял Левасер.

Левасер и его офицеры удивленно оглянулись.

На самой верхушке дюны на фоне темно-синего неба отчетливо

вырисовывалась изящная фигура высокого, стройного человека в черном камзоле,

расшитом серебряными галунами. Над широкими полями шляпы, прикрывавшей

смуглое лицо капитана Блада, ярким пятном выделялся темно-красный плюмаж из

страусовых перьев.

Выругавшись от изумления, Левасер поднялся с бочонка, но тут же взял

себя в руки. Он предполагал, что капитан Блад, если ему удалось выдержать

вчерашний шторм, должен был находиться сейчас далеко за горизонтом, на пути

к Тортуге.

Легко скользя по осыпающемуся песку, в котором по щиколотку

проваливались его сапоги из мягкой испанской кожи, капитан Блад спустился на

отмель. Его сопровождал Волверстон и с ним человек двенадцать из команды

"Арабеллы". Подойдя к ошеломленной его появлением группе людей, Блад снял

шляпу, отвесил низкий поклон мадемуазель д'Ожерон, а затем повернулся к

Левасеру.

-- Доброе утро, капитан! -- сказал он, сразу же приступая к объяснению

причин своего внезапного появления. -- Вчерашний ураган вынудил наши корабли

возвратиться. У нас не было иного выхода, как только убрать паруса и

отдаться на волю стихии. А шторм пригнал нас обратно. К довершению

несчастья, грот-мачта "Сантьяго" дала трещину, и я рад был случаю поставить

его на якорь в бухточку западного берега острова, в двух милях отсюда. Ну, а

затем мы решили пересечь этот остров, чтобы размять ноги и поздороваться с

вами... А кто это? -- И он указал на пленников.

Левасер закусил губу и переменился в лице, но, сдержавшись, вежливо

ответил:

-- Как видите, мои пленники.

-- Да? Выброшенные на берег вчерашним штормом, а?

-- Нет! -- Левасер, взбешенный этой явной насмешкой, с трудом

сдерживался. -- Они -- с голландского брига.

-- Не припомню, чтобы вы раньше упоминали о них.

-- А зачем вам это знать? Они -- мои личные пленники. Это мое личное

дело. Они -- французы.

-- Французы? -- И светлые глаза капитана Блада впились сначала в

Левасера, а потом в пленников.

Д'Ожерон вздрогнул от пристального взгляда, но выражение ужаса исчезло

с его лица. Это вмешательство, явно неожиданное как для мучителя, так и для

жертвы, внезапно зажгло в сердце молодого человека огонек надежды. Его

сестра, широко раскрыв глаза, устремилась вперед.

Капитан Блад, мрачно нахмурясь, сказал Левасеру:

-- Вчера вы удивили меня, начав военные действия против дружественных

нам голландцев. А сейчас выходит, что даже ваши соотечественники должны вас

остерегаться.

-- Ведь я же сказал, что они... что это мое личное дело.

-- Ах, так! А кто они такие? Как их зовут?

Спокойное, властное, слегка презрительное поведение капитана Блада

выводило из себя вспыльчивого Левасера. На его лице медленно выступили

красные пятна, взгляд стал наглым, почти угрожающим. Он хотел ответить, но

пленник опередил его:

-- Я -- Анри д'Ожерон, а это -- моя сестра.

-- Д'Ожерон? -- удивился Блад. -- Не родственник ли моего доброго

приятеля -- губернатора острова Тортуга?

-- Это мой отец.

-- Да сохранят нас все святые! Вы что, Левасер, совсем сошли с ума?

Сначала вы нападаете на наших друзей -- голландцев, потом берете в плен двух

своих соотечественников. А на поверку выходит, что эти молодые люди -- дети

губернатора Тортуги, острова, который является единственным нашим убежищем в

этих морях...

Левасер сердито прервал его:

-- В последний раз повторяю, что это мое личное дело! Я сам отвечу за

это перед губернатором Тортуги.

-- А двадцать тысяч песо? Это тоже ваше личное дело?

-- Да, мое.

-- Ну, знаете, я совсем не намерен соглашаться с вами. -- И капитан

Блад спокойно уселся на бочонок, на котором недавно сидел Левасер. -- Не

будем зря тратить время! -- сказал он резко. -- Я отчетливо слышал

предложение, сделанное вами этой леди и этому джентльмену. Должен также

напомнить вам, что мы с вами связаны совершенно строгим договором. Вы

определили сумму их выкупа в двадцать тысяч песо. Следовательно, эта сумма

принадлежит вашей и моей командам, в тех долях, какие установлены договором.

Надеюсь, вы не станете этого отрицать. А самое неприятное и печальное -- это

то, что вы утаили от меня часть трофеев. Такие поступки, согласно нашему

договору, караются, и, как вам известно, довольно сурово.

-- Ого! -- нагло засмеялся Левасер, а затем добавил: -- Если вам не

нравится мое поведение, то мы можем расторгнуть наш союз.

-- Не премину это сделать, -- с готовностью ответил Блад. -- Но мы

расторгнем его только тогда и только так, как я найду нужным, и это случится

немедленно после выполнения вами условий соглашения, заключенного нами перед

отправлением в плавание.

-- Что вы имеете в виду?

-- Постараюсь быть предельно кратким, -- сказал капитан Блад. -- Я не

буду касаться недопустимости военных действий против голландцев, захвата

французских пленников и риска навлечь гнев губернатора Тортуги. Я принимаю

все дела в таком виде, в каком их нашел. Вы сами назначили сумму выкупа за

этих людей в двадцать тысяч песо, и, насколько я понимаю, леди должна

перейти в вашу собственность. Но почему она должна принадлежать вам, когда,

по нашему обоюдному соглашению, этот трофей принадлежит всем нам?

Лицо Левасера стало мрачнее грозовой тучи.

-- Тем не менее, -- добавил Блад, -- я не намерен отнимать ее у вас,

если вы ее купите.

-- Куплю ее?

-- Да, за ту же сумму, которая вами назначена.

Левасер с трудом сдерживал бушевавшую в нем ярость, пытаясь как-то

договориться с ирландцем:

-- Это сумма выкупа за мужчину, а внести ее должен губернатор Тортуги.

-- Нет, нет! Вы объединили этих людей и, должен признаться, сделали это

как-то странно. Их стоимость определена именно вами, и вы, разумеется,

можете их получить за установленную вами сумму. Вам придется заплатить за

них двадцать тысяч песо, и эти деньги должны быть поделены среди наших

команд. Тогда наши люди, быть может, снисходительно отнесутся к нарушению

вами соглашения, которое мы вместе подписали.

Левасер зло рассмеялся:

-- Вот как?! Черт побери! Это неплохая шутка.

-- Полностью с вами согласен, -- заметил капитан Блад.

Смысл этой шутки заключался для Левасера в том, что капитан Блад с

дюжиной своих людей осмелился явиться сюда, чтобы запугать его, хотя он,

Левасер, мог бы легко собрать здесь до сотни своих головорезов. Однако при

этих своих подсчетах Левасер упустил из виду одно важное обстоятельство,

которое правильно учел его противник. И когда Левасер, все еще смеясь,

повернулся к своим офицерам, чтобы пригласить их посмеяться за компанию, он

увидел то, от чего его напускная веселость мгновенно померкла. Капитан Блад

искусно сыграл на алчности авантюристов, побуждавшей их заниматься ремеслом

пиратов. Левасер прочел на их лицах полное согласие с предложением Блада

поделить между всеми выкуп, который их вожак думал себе присвоить.

Головорез на минуту задумался и, мысленно кляня жадность своих людей,

вовремя сообразил, что он должен действовать осторожно.

-- Вы не поняли меня, -- сказал он, подавляя в себе бешенство. --

Выкуп, как только он будет получен, мы поделим между всеми. А пока девушка

останется у меня.

-- Это дело другое, -- проворчал Каузак. -- Тогда все устраивается само

собой.

-- Вы так полагаете? -- заметил капитан Блад. -- А если губернатор

д'Ожерон откажется внести этот выкуп? Тогда что? -- Он засмеялся и не спеша

встал. -- Нет, нет! Капитан Левасер хочет пока оставить у себя девушку?

Хорошо. Пусть будет так. Но до этого он обязан внести выкуп и взять на себя

риск, связанный с тем, что мы можем и не получить его.

-- Правильно! -- воскликнул один из офицеров Левасера.

А Каузак добавил:

-- Капитан Блад прав. Это соответствует нашему договору.

-- Что соответствует договору? Болваны! -- Левасер терял самообладание.

-- Дьявол вас разорви! Откуда я возьму двадцать тысяч песо? У меня нет и

половины этой суммы. Я буду вашим должником, пока не заработаю таких денег.

Вас это устраивает?

Пираты одобрительно зашумели. Можно было не сомневаться, что это их

устраивало бы, но у капитана Блада были иные соображения:

-- А если вы умрете до того, как заработаете такую сумму? Ведь наша

профессия полна неожиданностей, мой капитан.

-- Будьте вы прокляты! -- заревел Левасер, побагровев от злости. -- Вас

ничто не удовлетворит!

-- О, совсем нет. Двадцать тысяч песо и немедленный дележ.

-- У меня их нет.

-- Тогда пусть пленников купит тот, у кого есть такие деньги.

-- А у кого же, по-вашему, они есть, если их нет у меня? Кто может

выложить такую сумму?

-- Я, -- ответил капитан Блад.

-- Вы? -- изумился Левасер. -- Вам... вам нужна эта девушка?

-- Почему же нет? Я превосхожу вас не только в галантности, идя на

определенные материальные жертвы, чтобы получить эту девушку, но и в

честности, поскольку готов платить за то, что мне требуется.

Левасер остолбенел от удивления и, по-идиотски открыв рот, глядел на

капитана "Арабеллы". Так же изумленно глядели на него и офицеры "Ла Фудр".

Капитан Блад, снова усевшись на бочонок, вытащил из внутреннего кармана

своего камзола маленький кожаный мешочек.

-- Мне приятно решить трудную задачу, которая кажется вам неразрешимой.

Левасер и его офицеры не сводили выпученных глаз с маленького мешочка,

который медленно развязывал Блад. Осторожно раскрыв его, он высыпал на левую

ладонь четыре или пять жемчужин. Каждая из них была величиной с воробьиное

яйцо. Двадцать таких жемчужин достались Бладу при дележе трофеев,

захваченных после разгрома испанской флотилии искателей жемчуга.

-- Вы как-то хвастались, Каузак, что хорошо разбираетесь в жемчуге. Во

что вы оцените эту жемчужину?

Бретонец алчно схватил грубыми пальцами блестящий, нежно переливающийся

всеми цветами радуги шарик и, любуясь им, стал его рассматривать.

-- Тысяча песо, -- ответил он хриплым от волнения голосом.

-- На Тортуге или Ямайке за эту жемчужину дадут несколько больше, а в

Европе она стоит в два раза дороже. Но я принимаю вашу оценку, лейтенант.

Как видите, все они почти одинаковы. Вот вам двенадцать жемчужин, то есть

двенадцать тысяч песо, которые и являются долей экипажа "Ла Фудр" в три

пятых стоимости трофеев, как обусловлено нашим договором. За восемь тысяч

песо, следуемых "Арабелле", я несу ответственность перед моими людьми... А

сейчас, Волверстон, прошу доставить мою собственность на борт "Арабеллы". --

И, указав на пленников, он поднялся с бочонка.

-- О нет! -- взвыл Левасер, дав волю своей ярости. -- Вы ее не

получите!

И он бросился на стоявшего в стороне настороженного и внимательного

Блада, но один из офицеров Левасера преградил ему дорогу:

-- Бог с тобой, капитан! Ведь все улажено честь по чести, и все

довольны.

-- Все? -- завизжал Левасер. -- Ага! Вы все довольны, скоты!

Каузак, сжимая в своей огромной ручище жемчужины, подбежал к Левасеру.

-- Не будь идиотом, капитан! Ты хочешь вызвать драку между командами? У

Блада вдвое больше людей. Ну что ты цепляешься за эту девку? Черт с ней, и

не связывайся, ради бога, с Бладом. Он хорошо заплатил за нее и честно

поступил с нами...

-- Честно? -- заревел взбешенный капитан. -- Ты!.. Ты!.. -- И, не найдя

в своем обширном гнусном словаре подходящего ругательства, он так ударил

лейтенанта кулаком, что чуть не сбил его с ног. Жемчужины рассыпались по

песку.

Каузак и его люди стремительно, подобно пловцам, прыгающим в воду,

бросились за жемчужинами, полагая, что с мщением можно подождать. Они

ползали на четвереньках, старательно разыскивая жемчужины и не обращая

внимания на то, что над ними развернулись важные события.

Левасер, положив руку на эфес шпаги, с побледневшим от бешенства лицом

встал перед капитаном Бладом, собравшимся уходить.

-- Пока я жив, ты ее не получишь! -- закричал он.

-- Тогда это будет после твоей смерти, -- сказал Блад, и клинок его

шпаги блеснул на солнце. -- Наш договор предусматривает, что любой из членов

экипажа кораблей, кто утаит часть трофеев хотя бы на один песо, должен быть

повешен на нок-рее. Именно так я и намерен был с тобой поступить. Но

поскольку тебе не нравится веревка, то, так и быть, навозная дрянь, я ублажу

тебя по-иному!

Он знаком остановил людей, которые пытались помешать столкновению, и со

звоном скрестил свой клинок со шпагой Левасера.

Д'Ожерон ошеломленно наблюдал за ним, совершенно не представляя, что

может означать для него исход этой схватки. Между тем два человека из

команды "Арабеллы", сменившие негров, охранявших французов, сняли бечевку с

головы молодого человека. Его сестра, с лицом белее мела и с выражением

дикого ужаса в глазах, поднялась на ноги и, прижимая руки к груди,

неотступно следила за схваткой.

Схватка закончилась очень быстро. Звериная сила Левасера, на которую он

так надеялся, уступила опыту и ловкости ирландца. И когда пронзенный в грудь

Левасер навзничь упал на белый песок, капитан Блад, стоя над сраженным

противником, спокойно взглянул на Каузака.

-- Я думаю, это аннулирует наш договор, -- сказал он.

Каузак равнодушным и циничным взглядом окинул корчившееся в судорогах

тело своего вожака. Возможно, дело кончилось бы совсем не так, будь Левасер

человеком другого склада. Но тогда, очевидно, и капитан Блад применил бы к

нему другую тактику. Сейчас же люди Левасера не питали к нему ни любви, ни

жалости. Единственным их побуждением была алчность. Блад искусно сыграл на

этой черте их характера, обвинив капитана "Ла Фудр" в самом тяжком

преступлении -- в присвоении того, что могло быть обращено в золото и

поделено между ними.

И сейчас, когда пираты, угрожающе потрясая кулаками, спустились к

отмели, где разыгралась эта стремительная трагикомедия, Каузак успокоил их

несколькими словами.

Видя, что они все еще колеблются, Блад для ускорения благоприятной

развязки добавил:

-- На нашей стоянке вы можете получить свою долю добычи с захваченного

нами "Сантьяго" и поступить с ней по своему усмотрению. Как видите, я

поступаю честно.

И в ответ на эти слова пираты одобрительно зашумели. Сопровождая Блада,

они вместе с обоими пленниками пересекли остров и пришли к стоянке

"Арабеллы".

Во второй половине дня, после раздела добычи, они бы расстались, если

бы Каузак, по настоянию своих людей, избравших его преемником Левасера, не

предложил капитану Бладу услуги всей французской команды.

-- Хорошо, я согласен, -- ответил Блад, -- но только при обязательном

условии: вы должны помириться с голландцами и вернуть им бриг вместе с

грузом.

Условие было принято без колебаний, и капитан Блад отправился к своим

гостям -- детям губернатора Тортуги.

Мадемуазель д'Ожерон и ее брат, освобожденный от веревок, сидели в

большой каюте "Арабеллы".

Бенджамэн, черный слуга и повар Блада, поставив на стол вино и еду,

уговаривал их поесть. Но они ни к чему не притронулись.

В мучительном замешательстве сидели брат и сестра, полагая, что их

спасение было лишь сменой огня на полымя. Наконец мадемуазель д'Ожерон,

измученная неизвестностью, бросилась на колени перед братом, умоляя его о

прощении за все страдания, которые она причинила ему своим легкомыслием.

Однако ее брат не был склонен к снисходительности.

-- Надеюсь, ты наконец поймешь, что ты натворила. Сейчас тебя купил

другой пират, и ты принадлежишь ему. Надеюсь, тебе тоже это понятно...

Он мог бы сказать и больше, но умолк, заметив, что дверь каюты

приоткрывается. На пороге стоял капитан Блад. Он пришел сюда после того, как

закончил расчеты с людьми Левасера, и хорошо слышал последние слова

д'Ожерона. Поэтому его не удивило, что мадемуазель д'Ожерон, увидев своего

нового хозяина, вздрогнула и сжалась от страха.

Сняв шляпу с пером, Блад подошел к столу.

-- Мадемуазель, прошу вас успокоиться, -- сказал он на плохом

французском языке. -- Здесь, на борту "Арабеллы", с вами будут обращаться со

всем подобающим вам уважением. Как только наши корабли выйдут в море, мы

направимся на остров Тортуга, чтобы отвезти вас к отцу. И забудьте,

пожалуйста, о том, что я вас купил, как сейчас говорил вам ваш брат. Чтобы

избавить вас от опасности, я вынужден был подкупить банду негодяев и убедить

их выйти из повиновения еще большему негодяю, который руководил ими. Если

найдете нужным, считайте данный мной за вас выкуп дружеским займом.

Девушка, не веря своим ушам, изумленно смотрела на него, а ее брат даже

привстал от удивления.

-- Вы серьезно это говорите?

-- Вполне! Хотя такие слова вы услышите не часто. Я -- пират, но я не

могу поступать так, как Левасер. У меня есть свое понятие о чести и своя

честь... или, допустим, остатки от прежней чести. -- И, перейдя на деловой

тон, он добавил: -- Обед будет подан через час. Надеюсь, вы окажете мне

честь отобедать со мной. А пока мой Бенджамэн позаботится о вашем гардеробе.

И, поклонившись, он повернулся, чтобы уйти, но мадемуазель д'Ожерон

остановила его громким восклицанием:

-- Капитан! Месье!

Блад повернулся, а она, медленно приближаясь к нему и глядя на него со

страхом и удивлением, сказала взволнованно:

-- Вы благородный человек, капитан!

-- О, мадемуазель, вы преувеличиваете мои достоинства, -- улыбнулся

Блад.

-- Нет, нет! -- горячо воскликнула она. -- Вы благородный, вы настоящий

рыцарь! Я очень виновата в том, что произошло. Я должна вам рассказать... Вы

имеете на это право.

-- Мадлен! -- закричал ее брат, пытаясь удержать ее.

Но ей трудно было сдерживать свою пылкую благодарность, переполнявшую

ее сердце. Внезапно она упала перед Бладом на колени, схватила его руку и,

прежде чем он успел опомниться, поцеловала ее.

-- Что вы делаете? -- воскликнул он.

-- Пытаюсь искупить свою вину. Мысленно я обесчестила вас. Я думала,

что вы такой же, как и Левасер, а ваша схватка с ним -- это драка шакалов.

На коленях умоляю вас -- простите меня!

Капитан Блад взглянул на нее, и мгновенно промелькнувшая улыбка зажгла

огонек в его светло-синих глазах, которые будто засветились на его смуглом

лице.

-- Не нужно, дитя мое, -- мягко сказал он, поднимая ее. -- Ведь ваша

мысль обо мне, в сущности, была совершенно правильной. Иначе вы и не могли

думать.

Он пытался уверить себя, что, вызволив молодых людей из неволи,

совершил неплохой поступок, и тут же вздохнул.

Его сомнительная слава, так быстро распространившаяся в обширных

границах Карибского моря, несомненно, дошла уже до Арабеллы Бишоп. Он был

убежден, что она относится к нему с презрением, считая его таким же

мерзавцем, какими являлись все прочие пираты. Он надеялся поэтому, что

какое-то, пусть даже очень отдаленное, эхо сегодняшнего его поступка также

докатится до нее и хоть немного смягчит ее сердце. Он, конечно, скрыл от

мадемуазель д'Ожерон истинную причину ее спасения. Блад решил рискнуть своей

жизнью, движимый единственной мыслью, что Арабелла Бишоп была бы довольна

им, если бы смогла присутствовать здесь сегодня.

Поиск по сайту: