Глава X. ДОН ДИЕГО

Дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес очнулся от сильной боли в затылке и

мутным взглядом окинул каюту, залитую солнечным светом, струившимся в

квадратные окна, выходившие на корму. Он застонал от боли, закрыл глаза и,

лежа так, попытался определиться во времени и в пространстве. Но дикая боль

в затылке и сумбур в голове мешали ему мыслить связно.

Ощущение смутной тревоги заставило его вновь открыть глаза и

осмотреться еще раз.

Бесспорно, он лежал в большой каюте у себя на корабле "Синко Льягас", а

если это так, то он не должен был ощущать чувство тревоги. И все же обрывки

смутных воспоминаний упорно подсказывали ему, что не все было так, как

нужно.

Судя по положению солнца, сквозь квадратные окна заливавшего каюту

золотистым светом, сейчас должно было быть раннее утро, если, конечно,

корабль шел на запад. Затем ему пришла в голову другая мысль. Возможно, они

шли на восток -- тогда сейчас была уже вторая половина дня. То, что корабль

двигался, ему было ясно по слабой килевой качке судна. Но как случилось, что

он, капитан, не имел понятия, шли они на восток или на запад, что он не

знал, куда же направлялся корабль?

Мысли его вернулись к вчерашним событиям, если они действительно

случились вчера. Он отчетливо представил свое успешное нападение на

Барбадос. Все детали этой удачной экспедиции были свежи в его памяти вплоть

до самого возвращения на борт корабля. Здесь все его воспоминания внезапно и

необъяснимо обрывались.

Его уже начали терзать различные догадки, когда открылась дверь и он с

удивлением увидел, как в каюту вошел его лучший камзол. Это был на редкость

элегантный, отделанный серебряными позументами испанский костюм из черной

тафты, сшитый около года назад в Кадиксе. Командир "Синко Льягас" настолько

хорошо знал все его детали, что никак не мог ошибиться.

Камзол остановился, чтобы закрыть за собой дверь, и направился к

дивану, на котором лежал дон Диего. В камзоле оказался высокий, стройный

джентльмен, примерно такого же роста, как и дон Диего, и почти с такой же

фигурой. Заметив, что испанец с удивлением рассматривает его, джентльмен

ускорил шаги и спросил по-испански:

-- Как вы себя чувствуете?

Ошеломленный дон Диего встретил взгляд синих глаз. Смуглое насмешливое

лицо джентльмена обрамляли черные локоны. Склонив голову, он ожидал ответа;

но испанец был слишком взволнован, чтобы ответить на такой простой вопрос.

Незнакомец прикоснулся рукой к затылку дона Диего. Испанец поморщился и

застонал.

-- Больно? -- спросил незнакомец, взяв дона Диего за руку повыше кисти

большим и указательным пальцами.

Озадаченный испанец спросил:

-- Вы доктор?

-- Да, помимо всего прочего, -- ответил смуглый незнакомец, продолжая

щупать пульс своего пациента. -- Пульс частый, ровный, -- наконец объявил

он, опуская руку. -- Большого вреда вам не причинили.

Дон Диего с трудом поднялся и сел на диван, обитый красным плюшем.

-- Кто вы такой, черт побери? -- спросил он. -- И какого дьявола вы

залезли в мой костюм и на мой корабль?

Прямые черные брови незнакомца приподнялись, а губы тронула легкая

усмешка:

-- Боюсь, что вы все еще бредите. Это не ваш корабль, а мой. И костюм

этот также принадлежит мне.

-- Ваш корабль? -- ошеломленно переспросил испанец и еще более

ошеломленно добавил: -- Ваш костюм? Но... тогда... -- Ничего не понимая, он

огляделся вокруг, затем еще раз внимательно осмотрел каюту, останавливаясь

на каждом знакомом предмете. -- Может быть, я сошел с ума? -- наконец

спросил он. -- Но ведь этот корабль, вне всякого сомнения, "Синко Льягас"?

-- Да, это "Синко Льягас".

-- Тогда...

Испанец умолк, а взгляд его стал еще более беспокойным.

-- Господи помилуй! -- закричал он, как человек, испытывающий сильную

душевную муку. -- Может быть, вы скажете мне, что и дон Диего де Эспиноса --

это тоже вы?

-- О нет. Мое имя Блад, капитан Питер Блад. Ваш корабль, так же как и

этот изящный костюм принадлежат мне как военные трофеи. Вы же, дон Диего,

мой пленник.

Как ни неожиданно показалось дону Диего это объяснение, все же оно

слегка успокоило испанца, так как было более естественно, нежели то, что он

уже начал воображать.

-- Но... Значит, тогда вы не испанец?

-- Вы льстите моему испанскому произношению. Я имею честь быть

ирландцем. Вы, очевидно, думаете, что произошло какое-то чудо. Да, так оно и

есть, но это чудо создал я, у которого, как можете судить по результатам,

неплохо варит голова.

И капитан Блад вкратце изложил ему все события последних суток. Слушая

его рассказ, испанец попеременно то бледнел, то краснел. Дотронувшись до

затылка, дон Диего нащупал там шишку величиной с голубиное яйцо, полностью

подтверждавшую слова Блада. Широко раскрыв глаза, испанец уставился на

улыбающегося капитана и закричал:

-- А мой сын? Где мой сын? Он был со мной, когда я прибыл на корабль.

-- Ваш сын в безопасности. Как он, так и гребцы вместе с вашим

канониром и его помощниками крепко закованы в кандалы и сидят в уютном

трюме.

Дон Диего устало вздохнул, но его блестящие черные глаза продолжали

внимательно изучать смуглое лицо человека, который стоял перед ним. Обладая

твердым характером, присущим человеку отчаянной профессии, он взял себя в

руки. Ну что ж, на сей раз кости упали не в его пользу. Его заставили

отказаться от роли в тот самый момент, когда успех был уже у него в руках.

Со спокойствием фаталиста он смирился с новой обстановкой и хладнокровно

спросил:

-- Ну, а что же дальше, господин капитан?

-- А дальше, -- ответил капитан Блад, если согласиться со званием,

которое он сам себе присвоил, -- как человек гуманный я должен выразить

сожаление, что вы не умерли от нанесенного вам удара. Ведь это означает, что

вам придется испытать все неприятности, связанные с необходимостью умирать

снова.

-- Да? -- Дон Диего еще раз глубоко вздохнул и внешне невозмутимо

спросил: -- А есть ли в этом необходимость?

В синих глазах капитана Блада промелькнуло одобрение: ему нравилось

самообладание испанца.

-- Задайте этот вопрос себе, -- сказал он. -- Как опытный и кровожадный

пират скажите мне: что бы вы сделали на моем месте?

-- О, но ведь между нами есть разница. -- Дон Диего уселся прочнее,

опершись локтем на подушку, чтобы продолжить обсуждение этого серьезного

вопроса. -- Разница заключается в том, что я не называю себя гуманным

человеком.

Капитан Блад пристроился на краю большого дубового стола.

-- Но ведь я тоже не дурак, -- сказал он, -- и моя ирландская

сентиментальность не помешает мне сделать то, что необходимо. Оставлять на

корабле вас и десяток оставшихся в живых мерзавцев -- опасно. Как вам

известно, в трюме моего корабля не так уж много воды и продуктов. Правда, у

нас малочисленная команда, но вы и ваши соотечественники, к большому нашему

неудобству, увеличиваете количество едоков. Сами видите, что из благоразумия

мы должны отказать себе в удовольствии побыть в вашем обществе и, подготовив

ваши нежные сердца к неизбежному, любезно пригласить вас перешагнуть через

борт.

-- Да, да, я понимаю, -- задумчиво заметил испанец. Он понял этого

человека и пытался разговаривать с ним в том же тоне напускной изысканности

и внешнего спокойствия. -- Должен вам признаться, что ваши слова довольно

убедительны.

-- Вы снимаете с меня большую тяжесть, -- сказал капитан Блад. -- Мне

не хотелось бы быть грубым без особой к тому необходимости, тем более что

мои друзья и я многим вам обязаны. Независимо от того, что произошло с

другими, но для нас ваше нападение на Барбадос окончилось весьма

благополучно. Мне приятно убедиться в вашем согласии с тем, что у нас нет

иного выбора.

-- Но позвольте, мой друг, почему нет выбора? В этом я с вами не могу

согласиться.

-- Если у вас есть иное предложение, я буду счастлив рассмотреть его.

Дон Диего провел рукой по своей черной бородке, подстриженной

клинышком.

-- Можете ли вы дать мне время подумать до утра? Сейчас у меня так

болит голова, что я не способен что-либо соображать. Согласитесь сами: такой

вопрос все-таки следует обдумать.

Капитан Блад поднялся, снял с полки песочные часы, рассчитанные на

тридцать минут, повернул их так, чтобы колбочка с рыжим песком оказалась

наверху, и поставил на стол.

-- Сожалею, дорогой дон Диего, что мне приходится торопить вас. Вот

время, на которое вы можете рассчитывать. -- И он указал на песочные часы.

-- Когда этот песок окажется внизу, а мы не придем к приемлемому для меня

решению, я буду вынужден просить вас и ваших друзей прогуляться за борт.

Вежливо поклонившись, капитан Блад вышел и закрыл за собой дверь на

ключ.

Опершись локтями о колени и положив на ладони подбородок, дон Диего

наблюдал, как ржавый песок сыплется из верхней колбочки в нижнюю. По мере

того как шло время, его сухое загорелое лицо все более мрачнело.

И едва лишь последние песчинки упали на дно нижней колбочки, дверь

распахнулась.

Испанец вздохнул и, увидев возвращающегося капитана Блада, сразу же

сообщил ему ответ, за которым тот пришел:

-- У меня есть план, сэр, но осуществление его зависит от вашей

доброты. Не можете ли вы высадить нас на один из островов этого неприятного

архипелага, предоставив нас своей судьбе?

Капитан Блад провел языком по сухим губам.

-- Это несколько затруднительно, -- медленно произнес он.

-- Я опасался, что вы так и ответите. -- Дон Диего снова вздохнул и

встал. -- Давайте не будем больше говорить об этом.

Синие глаза пристально глядели на испанца:

-- Вы не боитесь умереть, дон Диего?

Испанец откинул назад голову и нахмурился:

-- Ваш вопрос оскорбителен, сэр!

-- Тогда разрешите мне задать его по-иному и, пожалуй, в более

приемлемой форме: хотите ли вы остаться в живых?

-- О, на это я могу ответить. Я хочу жить, а еще больше мне хочется,

чтобы жил мой сын. Но как бы ни было сильно мое желание, я не стану игрушкой

в ваших руках, господин насмешник.

Это был первый признак испытываемого им гнева или возмущения.

Капитан Блад ответил не сразу. Как и прежде, он присел на край стола.

-- А не хотели бы вы, сэр, заслужить жизнь и свободу себе, вашему сыну

и остальным членам вашего экипажа, находящимся сейчас здесь, на борту?

-- Заслужить? -- переспросил дон Диего, и от внимания Блада не

ускользнуло, что испанец вздрогнул. -- Вы говорите -- заслужить? Почему же

нет, если служба, которую вы предложите, не будет связана с бесчестием как

для меня лично, так и для моей страны.

-- Как вы можете подозревать меня в этом! -- негодуя, сказал капитан.

-- Я понимаю, что честь имеется даже у пиратов. -- И он тут же изложил ему

свое предложение: -- Посмотрите в окно, дон Диего, и вы увидите на горизонте

нечто вроде облака. Не удивляйтесь, но это остров Барбадос, хотя мы -- что

для вас вполне понятно -- стремились как можно дальше отойти от этого

проклятого острова. У нас сейчас большая трудность. Единственный человек,

знающий кораблевождение, лежит в лихорадочном бреду, а в открытом океане,

вне видимости земли, мы не можем вести корабль туда, куда нам нужно. Я умею

управлять кораблем в бою, и, кроме того, на борту есть еще два-три человека,

которые помогут мне. Но держаться все время берегов и бродить около этого,

как вы удачно выразились, неприятного архипелага -- это значит накликать на

себя новую беду. Мое предложение очень несложно: мы хотим кратчайшим путем

добраться до голландской колонии Кюрасао. Можете ли вы дать мне честное

слово, что если я вас освобожу, то вы приведете нас туда? Достаточно вашего

согласия, и по прибытии в Кюрасао я отпущу на свободу вас и всех ваших

людей.

Дон Диего опустил голову на грудь и в раздумье подошел к окнам,

выходящим на корму. Он стоял, всматриваясь в залитое солнцем море и в

пенящуюся кильватерную струю [36] корабля. Это был его собственный корабль.

Английские собаки захватили этот корабль и сейчас просят привести его в

порт, где он будет полностью потерян для Испании и, вероятно, оснащен для

военных операций против его родины. Эти мысли лежали на одной чаше весов, а

на другой были жизни шестнадцати человек. Жизни четырнадцати человек значили

для него очень мало, но две жизни принадлежали ему и его сыну.

Наконец он повернулся и, став спиной к свету, так, чтобы капитан не мог

видеть, как побледнело его лицо, произнес:

-- Я согласен!

Поиск по сайту: