Глава IX. ССЫЛЬНЫЕ ПОВСТАНЦЫ

К тому времени, когда фиолетовый сумрак тропической ночи опустился над

Карибским морем, на борту "Синко Льягас" оставалось не больше десяти человек

охраны: настолько испанцы были уверены -- и, надо сказать, не без оснований

-- в полном разгроме гарнизона острова. Говоря о том, что на борту

находилось десять человек охраны, я имею в виду скорее цель их оставления,

нежели обязанности, которые они на самом деле исполняли. В то время как

почти вся команда корабля пьянствовала и бесчинствовала на берегу,

остававшийся на борту канонир со своими помощниками, так хорошо

обеспечившими легкую победу, получив с берега вино и свежее мясо, пировал на

пушечной палубе. Часовые -- один на носу и другой на корме -- несли вахту.

Но их бдительность была весьма относительной, иначе они давно уже заметили

бы две большие лодки, которые отошли от пристани и бесшумно пришвартовались

под кормой корабля.

С кормовой галереи все еще свисала веревочная лестница, по которой днем

спустился в шлюпку дон Диего, отправлявшийся на берег. Часовой, проходя по

галерее, неожиданно заметил на верхней ступеньке лестницы темный силуэт.

-- Кто там? -- спокойно спросил он, полагая, что перед ним кто-то из

своих.

-- Это я, приятель, -- тихо ответил Питер Блад по-испански.

Испанец подошел ближе:

-- Это ты, Педро?

-- Да, меня зовут примерно так, но сомневаюсь, чтобы я был тем Питером,

которого ты знаешь.

-- Как, как? -- останавливаясь, спросил испанец.

-- А вот так, -- ответил Блад.

Испанец, застигнутый врасплох, не успев издать и звука, перелетел через

низкий гакаборт [28] и камнем упал в воду, едва не свалившись в одну из

лодок, стоявших под кормой. В тяжелой кирасе, со шлемом на голове, он сразу

же пошел ко дну, избавив людей Блада от дальнейших хлопот.

-- Тс!.. -- прошептал Блад ожидавшим его внизу людям. -- Поднимайтесь

без шума.

Пять минут спустя двадцать ссыльных повстанцев уже были на борту.

Выбравшись из узкой галереи, они ничком растянулись на корме. Впереди горели

огни. Большой фонарь на носу корабля освещал фигуру часового, расхаживавшего

по полубаку [29]. Снизу, с пушечной палубы, доносились дикие крики оргии.

Сочный мужской голос пел веселую песню, и ему хором подтягивали

остальные:

Вот какие славные обычаи в Кастилии!

-- После сегодняшних событий этому можно поверить. Обычаи хоть куда! --

заметил Блад и тихо скомандовал: -- Вперед, за мной!

Неслышно, как тени, повстанцы, пригибаясь, пробрались вдоль поручней

кормовой части палубы на шкафут [30]. Кое-кто из повстанцев был вооружен

мушкетами. Их добыли в доме надсмотрщика и вытащили из тайника, где

хранилось оружие, с большим трудом собранное Бладом на случай бегства. У

остальных были ножи и абордажные сабли.

Со шкафута можно было видеть всю палубу от кормы до носа, где, на свою

беду, торчал часовой. Бладу пришлось тут же им заняться. Вместе с двумя

товарищами он пополз к часовому, оставив других под командой того самого

Натаниэля Хагторпа, который когда-то был офицером королевского

военноморского флота.

Блад задержался ненадолго. Когда он вернулся к своим товарищам, ни

одного часового на палубе испанского корабля уже не было.

Испанцы продолжали беззаботно веселиться внизу, считая себя в полной

безопасности. Да и чего им было бояться? Гарнизон Барбадоса разгромлен и

разоружен, товарищи на берегу, став полными хозяевами города, жадно

упивались успехами легкой победы. Испанцы не поверили своим глазам, когда их

внезапно окружили ворвавшиеся к ним полуобнаженные, обросшие волосами люди,

казавшиеся ордой дикарей, хотя в недавнем прошлом они, видимо, были

европейцами.

Песня и смех сразу же оборвались, и подвыпившие испанцы в ужасе и

замешательстве вытаращили глаза на дула мушкетов, направленные в упор на

них.

Из толпы дикарей вышел стройный, высокий человек со смуглым лицом и

светло-синими глазами, в которых блестел огонек зловещей иронии, и сказал

по-испански:

-- Вы избавитесь от многих неприятностей, если тут же признаете себя

моими пленниками и позволите без сопротивления удалить вас в безопасное

место.

-- Боже мой! -- прошептал канонир, хотя это восклицание лишь в малой

степени отражало то изумление, которое он сейчас испытывал.

-- Прошу вас, -- сказал Блад.

После чего испанцы без всяких увещеваний, если не считать легких

подталкиваний мушкетами, были загнаны через люк в трюм.

Затем повстанцы угостились хорошими блюдами, оставшимися от испанцев.

После соленой рыбы и маисовых лепешек, которыми питались рабы Бишопа в

течение долгих месяцев, жареное мясо, свежие овощи и хлеб показались им

райской пищей. Но Блад не допустил никаких излишеств, для чего ему

потребовалось применить всю твердость, на которую он был только способен.

В конце концов повстанцы выиграли лишь предварительную схватку.

Предстояло еще удержать в руках ключ к свободе и закрепить победу. Нужно

было приготовиться к дальнейшим событиям, и приготовления эти заняли

значительную часть ночи. Однако все было закончено до того, как над горой

Хиллбай взошло солнце, которому предстояло освещать день, богатый

неожиданностями.

Едва лишь солнце поднялось над горизонтом, как один из ссыльных

повстанцев, расхаживавший по палубе в кирасе и шлеме, с испанским мушкетом в

руках, объявил о приближении лодки. Дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес

возвращался на борт своего корабля с четырьмя огромными ящиками. В каждом из

них находилось по двадцать пять тысяч песо выкупа, доставленного ему на

рассвете губернатором Стидом. Дона Диего сопровождали его сын дон Эстебан и

шесть гребцов.

На борту фрегата царил обычный порядок. Корабль, левым бортом

обращенный к берегу, спокойно покачивался на якоре. Лодка с доном Диего и

его богатством подошла к правому борту, где висела веревочная лестница.

Питер Блад очень хорошо подготовился к встрече, так как не зря служил под

начальством де Ритера: с борта свисали тали, у лебедки стояли люди, а внизу

в готовности ждали канониры под командой решительного Огла. Уже одним своим

видом он внушал доверие.

Дон Диего, ничего не подозревая, в превосходном настроении поднялся на

палубу. Да и почему он мог что-либо подозревать?

Удар палкой по голове, умело нанесенный Хагторпом, сразу же погрузил

дона Диего в глубокий сон. Бедняга не успел даже взглянуть на караул,

выстроенный для его встречи.

Испанского гранда немедленно унесли в капитанскую каюту, а ящики с

богатством подняли на палубу. Закончив погрузку сокровищ на корабль, дон

Эстебан и гребцы по одному поднялись по веревочной лестнице на палубу, где с

ними разделались так же неторопливо и умело, как и с командиром корабля.

Питер Блад проводил подобного рода операции с удивительным блеском и, как я

подозреваю, не без некоторой театральности. Несомненно, драматическое

зрелище, разыгравшееся сейчас на борту испанского корабля, могло бы украсить

собой сцену любого театра.

К сожалению, описанная драматическая сцена изза дальности расстояния

была недоступна многочисленным зрителям, находившимся на берегу. Жители

Бриджтауна во главе с полковником Бишопом и страдающим от подагры

губернатором Стидом, уныло сидевшими на развалинах порта, глядели не на

корабль, а на восьмерку лодок, в которые усаживались испанские головорезы,

утомленные насилиями и пресыщенные убийствами.

Барбадосцы следили за отплытием лодок со смешанным чувством радости и

отчаяния. Они радовались уходу беспощадных врагов и приходили в отчаяние от

тех ужасных опустошений, какие, по крайней мере на время, нарушили счастье и

процветание маленькой колонии.

Наконец лодки отчалили от берега. Гогочущие испанцы откровенно

глумились над своими несчастными жертвами. Лодки были уже на полпути между

пристанью и кораблем, когда воздух внезапно сотрясся от гула выстрела.

Пушечное ядро упало в воду за кормой передней лодки, обдав брызгами

находившихся в ней гребцов. На минуту они перестали грести, застыв от

изумления, а затем заговорили все разом, проклиная опасную неосторожность их

канонира, которому вздумалось салютовать им из пушки, заряженной ядром. Они

все еще проклинали его, когда второе ядро, более метко направленное,

разнесло одну из лодок в щепки. Все, кто был в лодке -- живые и мертвые,

оказались в воде.

Однако если холодная ванна заставила этих головорезов умолкнуть, то

ругательства и проклятия с остальных семи лодок только усилились. Подняв

весла над водой и вскочив на ноги, испанцы посылали непристойные проклятия,

умоляя небо и всех чертей сообщить им, какой пьяный идиот добрался до

корабельных пушек.

Но тут третье ядро превратило в обломки еще одну лодку, пустив на дно

все ее содержимое. За минутой зловещего молчания последовал новый взрыв

брани и невнятных криков, сопровождаемых всплесками весел. Испанские пираты

растерялись: одни из них спешили вернуться на берег, другие хотели

направиться прямо к кораблю и выяснить, что за чертовщина там творится. В

том, что на корабле происходит что-то очень серьезное, никаких сомнений уже

не оставалось. Это было тем более очевидно, что, пока они спорили, ругались

и посылали проклятия в голубое небо, два новых ядра потопили третью лодку.

Решительный Огл получил прекрасную возможность попрактиковаться и

полностью доказал правильность своих утверждений, что он кое-что понимает в

пушкарском деле. Замешательство же испанцев облегчило ему его задачу, так

как все их лодки сгрудились вместе.

Новый выстрел положил предел разногласиям пиратов. Словно сговорившись,

они развернулись или, вернее, попытались развернуться, но, прежде чем им

удалось это сделать, еще две лодки отправились на дно.

Три оставшиеся лодки, не утруждая себя оказанием помощи утопающим,

поспешили обратно к пристани.

Если испанцы не могли сообразить, что же именно происходит на корабле,

то еще непонятнее все это было для несчастных островитян, пока они не

увидели, как с грот-мачты "Синко Льягас" соскользнул флаг Испании и вместо

него взвился английский флаг. Но и после этого они оставались в

замешательстве и со страхом наблюдали за возвращением на берег своих врагов,

несомненно готовых выместить на барбадосцах свою злобу, вызванную столь

неприятными событиями. Однако Огл продолжал доказывать, что его знакомство с

пушками не устарело, и вдогонку спасавшимся испанцам прогремело несколько

выстрелов. Последняя лодка разлетелась в щепки, едва причалив к пристани.

Таков был конец пиратской команды, не более десяти минут назад со

смехом подсчитывавшей количество песо, которое придется на долю каждого

грабителя за участие в совершенных ими злодеяниях. Человек шестьдесят все же

ухитрились добраться до берега. Однако были ли у них какие-либо основания

поздравлять себя с избавлением от смерти, я не могу сказать, так как никаких

записей, по которым можно было бы проследить их дальнейшую судьбу, не

сохранилось. Такое отсутствие документов уже достаточно красноречиво говорит

за себя. Нам известно, что, как только испанцы вскарабкивались на берег, их

тут же связывали; а учитывая свежесть и глубину их преступлений, можно не

сомневаться в том, что они имели серьезные основания сожалеть о своем

спасении после гибели их лодок.

Кто же были эти таинственные помощники, которые в последнюю минуту

отомстили испанцам, сохранив вымогательски полученный с островитян выкуп в

сто тысяч песо? Загадка эта еще требовала разрешения. В том, что "Синко

Льягас" находился в руках друзей, сейчас, после получения таких наглядных

доказательств, никто уже не сомневался. "Но кто были эти люди? -- спрашивали

друг у друга жители Бриджтауна. -- Откуда они появились? Единственное их

предположение приближалось к истине: несомненно, какая-то кучка смелых

островитян проникла нынешней ночью на корабль и овладела им. Оставалось лишь

выяснить личность этих таинственных спасителей и воздать им должные почести.

Именно с таким поручением и отправился на корабль полковник Бишоп как

полномочный представитель губернатора (сам губернатор Стид не смог этого

сделать по состоянию здоровья) в сопровождении двух офицеров.

Поднявшись по веревочной лестнице на борт корабля, полковник узрел

рядом с главным люком четыре денежных ящика. Это было чудесное зрелище, и

глаза полковника радостно заблестели, тем более что содержимое одного из

ящиков почти полностью было доставлено им лично.

По обеим сторонам ящиков поперек палубы двумя стройными шеренгами

стояли человек двадцать солдат с мушкетами, в кирасах и в испанских шлемах.

Нельзя было требовать от полковника Бишопа, чтобы он с первого же

взгляда признал в этих подтянутых, дисциплинированных солдатах тех грязных

оборванцев, которые только еще вчера трудились на его плантациях.

Еще меньше можно было ожидать, чтобы он сразу же опознал человека,

подошедшего к нему с приветствием. Это был сухощавый джентльмен с

изысканными манерами, одетый по испанской моде во все черное с серебряными

позументами. На расшитой золотом перевязи висела шпага с позолоченной

рукояткой, а из-под широкополой шляпы с большим плюмажем [31] видны были

тщательно завитые локоны черного парика.

-- Приветствую вас на борту "Синко Льягас", дорогой полковник! --

прозвучал чей-то смутно знакомый голос. -- В честь вашего прибытия нам по

возможности пришлось использовать гардероб испанцев, хотя, честно говоря, мы

даже не осмеливались ожидать вас лично. Вы находитесь среди друзей, среди

ваших старых друзей!

Полковник остолбенел от изумления: перед ним стоял Питер Блад -- чисто

выбритый и, казалось, помолодевший, хотя фактически он выглядел так, как это

соответствовало его тридцатитрехлетнему возрасту.

-- Питер Блад! -- удивленно воскликнул Бишоп. -- Значит, это ты...

-- Вы не ошиблись. А вот это мои и ваши друзья. -- И Блад, небрежным

жестом откинув манжету из тонких кружев, указал рукой на застывшую шеренгу.

Полковник вгляделся внимательно.

-- Черт меня побери! -- с идиотским ликованием закричал он. -- И с

этими ребятами ты захватил испанский корабль и поменялся ролями с испанцами!

Это изумительно! Это героизм!

-- Героизм? Нет, скорее это эпический подвиг. Вы, кажется, начинаете

признавать мои таланты, полковник?

Бишоп сел на крышку люка, снял свою широкополую шляпу и вытер пот со

лба.

-- Ты меня удивляешь! -- все еще не оправившись от изумления, продолжал

он. -- Клянусь спасением души, это поразительно! Вернуть все деньги,

захватить такой прекрасный корабль со всеми находящимися на нем богатствами!

Это хотя бы частично возместит другие наши потери. Черт меня побери, но ты

заслуживаешь хорошей награды за это.

-- Полностью разделяю ваше мнение, полковник.

-- Будь я проклят! Вы все заслуживаете хорошей награды и моей

признательности.

-- Разумеется, -- заметил Блад. -- Вопрос заключается в том, какую

награду мы, по-вашему, заслужили и в чем будет заключаться ваша

признательность.

Полковник Бишоп удивленно взглянул на него:

-- Но это же ясно. Его превосходительство губернатор Стид сообщит в

Англию о вашем подвиге, и, возможно, вам снизят сроки заключения.

-- О, великодушие короля нам хорошо известно! -- насмешливо заметил

Натаниэль Хагторп, стоявший рядом, а в шеренге ссыльных повстанцев раздался

смех.

Полковник Бишоп слегка поежился, впервые ощутив некоторое беспокойство.

Ему пришло в голову, что дело может повернуться совсем не так гладко.

-- Кроме того, есть еще один вопрос, -- продолжал Блад. -- Это вопрос о

вашем обещании меня выпороть. В этих делах, полковник, вы держите свое

слово, чего нельзя сказать о других. Насколько я помню, вы заявили, что не

оставите и дюйма целой кожи на моей спине.

Плантатор слабо махнул рукой с таким видом, будто слова Блада обидели

его:

-- Ну как можно вспоминать о таких пустяках после того, что вы

совершили, дорогой доктор!

-- Рад, что вы настроены так миролюбиво. Но я думаю, мне очень повезло.

Ведь если бы испанцы появились не вчера, а сегодня, то сейчас я находился бы

в таком же состоянии, как бедный Джереми Питт...

-- Ну, к чему об этом сейчас говорить?

-- Приходится, дорогой полковник. Вы причинили людям столько зла и

столько жестокостей, что ради тех, кто может здесь оказаться после нас, я

хочу, чтобы вы получили хороший урок, который остался бы у вас в памяти. В

кормовой рубке лежит сейчас Джереми, чью спину вы разукрасили во все цвета

радуги. Бедняга проболеет не меньше месяца. И если бы не испанцы, то сейчас

он, может быть" был бы уже на том свете, и там же мог бы оказаться и я...

Но тут выступил вперед Хагторп, высокий, энергичный человек с резкими

чертами привлекательного лица.

-- Зачем вы тратите время на эту жирную свинью? -- удивленно спросил

бывший офицер королевского военно-морского флота. -- Выбросите его за борт,

и дело с концом.

Глаза полковника вылезли из орбит.

-- Что за чушь вы мелете?! -- заревел он.

-- Должен вам сказать, полковник, -- перебил его Питер Блад, -- что вы

очень счастливый человек, хотя даже и не догадываетесь, чему вы обязаны

своим счастьем.

Вмешался еще один человек -- загорелый, одноглазый Волверстон,

настроенный более воинственно, нежели его товарищ.

-- Повесить его на нок-рее! [32] -- сердито крикнул он, и несколько

бывших невольников, стоявших в шеренге, охотно поддержали его предложение.

Полковник Бишоп задрожал. Блад повернулся. Лицо его было совершенно

невозмутимо.

-- Позволь, Волверстон, но командуешь судном все-таки не ты, а я, и я

поступлю так, как найду нужным. Так мы договаривались, и прошу об этом не

забывать, -- сказал он громко, как бы обращаясь ко всей команде. -- Я хочу,

чтобы полковнику Бишопу была сохранена жизнь. Он нужен нам как заложник.

Если же вы будете настаивать на том, чтобы его повесить, то вам придется

повесить вместе с ним и меня.

Никто ему не ответил. Хагторп пожал плечами и криво улыбнулся. Блад

продолжал:

-- Помните, друзья, что на борту корабля может быть только один

капитан. -- И, обернувшись к полковнику, он сказал: -- Хотя вам обещано

сохранить жизнь, но я должен впредь до нашего выхода в открытое море

задержать вас на борту как заложника, который обеспечит порядочное поведение

со стороны губернатора Стида и тех, кто остался в форте.

-- Впредь до вашего выхо... -- Ужас, охвативший полковника, помешал ему

закончить свою речь.

-- Совершенно верно, -- сказал Блад и повернулся к офицерам,

сопровождавшим Бишопа: -- Господа, вы слышали, что я сказал. Прошу передать

это его превосходительству вместе с моими наилучшими пожеланиями.

-- Но сэр... -- начал было один из них.

-- Больше говорить не о чем, господа. Моя фамилия Блад, я -- капитан

"Синко Льягас", захваченного мною у дона Диего де Эспиноса-и-Вальдес,

который находится здесь же на борту в роли пленника. Вот трап, господа

офицеры. Я полагаю, что вам удобнее воспользоваться им, нежели быть

вышвырнутыми за борт, как это и произойдет, если вы задержитесь.

Невзирая на истошные вопли полковника Бишопа, офицеры сочли за лучшее

ретироваться -- правда, после того, как их слегка подтолкнули мушкетами.

Однако бешенство полковника усилилось, после того как он остался один на

милость своих бывших рабов, которые имели все основания смертельно его

ненавидеть.

Только человек шесть повстанцев обладали коекакими скудными познаниями

в морском деле. К ним, разумеется, относился и Джереми Питт. Однако сейчас

он был ни к чему не пригоден.

Хагторп немало времени провел в прошлом на кораблях, но искусства

навигации никогда не изучал. Все же он имел некоторое представление, как

управлять судном, и под его командой вчерашние невольники начали готовиться

к отплытию.

Убрав якорь и подняв парус на грот-мачте, они при легком бризе

направились к выходу в открытое море. Форт молчал. Поведение губернатора не

вызывало нареканий.

Корабль проходил уже неподалеку от мыса в восточной части бухты, когда

Питер Блад подошел к полковнику, уныло сидевшему на крышке главного люка.

-- Скажите, полковник, вы умеете плавать?

Бишоп испуганно взглянул на Блада. Его большое лицо пожелтело, а

маленькие глазки стали еще меньше, чем обычно.

-- Как врач, я прописываю вам купание, чтобы вы остыли, -- с любезной

улыбкой произнес Блад и, не получив ответа, продолжал: -- Вам повезло, что я

по натуре не такой кровожадный человек, как вы или некоторые из моих друзей.

Мне дьявольски трудно было уговорить их забыть о мести, впрочем, совершенно

законной. И я склонен сомневаться, что ваша шкура стоит тех усилий, которые

я на вас затратил.

Никаких сомнений у Блада не было. Ему приходилось сейчас лгать, ибо

если бы он поступил так, как ему подсказывали ум и инстинкт, то полковник

давно уж болтался бы на рее, и Блад считал бы это справедливым возмездием.

Но мысль об Арабелле Бишоп заставила его сжалиться над палачом,

вынудила его выступить не только против своей совести, но и против

естественной жажды мести его друзей-невольников. Только потому, что

полковник был дядей Арабеллы, хотя сам Бишоп и не подозревал этого, к нему

была проявлена такая снисходительность.

-- Вам придется немножко поплавать, -- продолжал Блад. -- До мыса не

больше четверти мили, и, если в пути ничего не произойдет, вы легко туда

доберетесь. К тому же у вас такая солидная комплекция, что вам нетрудно

будет держаться на воде. Живей! Не медлите! Иначе вы уйдете с нами в дальнее

плавание, и только дьяволу известно, что с вами может случиться завтра или

послезавтра. Вас любят здесь не больше, чем вы этого заслуживаете.

Полковник Бишоп овладел собой и встал. Беспощадный тиран, который

никогда и ни в чем себя не сдерживал, сейчас вел себя, как смирная овечка.

Питер Блад отдал распоряжение, и поперек планшира [33] привязали

длинную доску.

-- Прошу вас, полковник, -- сказал Блад, изящным жестом руки указывая

на доску.

Полковник со злобой взглянул на него, но тут же согнал с лица это

выражение. Он быстро снял башмаки, сбросил на палубу свой красивый камзол из

светло-коричневой тафты и влез на доску.

Цепляясь руками за ванты [34], он с ужасом посматривал вниз, где в

двадцати пяти футах от него плескались зеленые волны.

-- Ну, еще один шаг, дорогой полковник, -- произнес позади него

спокойный, насмешливый голос.

Продолжая цепляться за веревки, Бишоп оглянулся и увидел фальшборт

[35], над которым торчали загорелые лица. Еще вчера они побледнели бы от

страха, если бы он только слегка нахмурился, а сегодня злорадно скалили

зубы.

На мгновение бешенство вытеснило его страх и осторожность. Он громко,

но бессвязно выругался, выпустил веревки и пошел по доске. Сделав три шага,

Бишоп потерял равновесие и, перевернувшись в воздухе, упал в зеленую бездну.

Когда он, жадно глотая воздух, вынырнул, "Синко Льягас" был уже в

нескольких сотнях ярдов от него с подветренной стороны. Но до Бишопа еще

доносились издевательские крики, которыми его напутствовали ссыльные

повстанцы, и бессильная злоба вновь овладела плантатором.

Поиск по сайту: