ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ 4 страница

- Да. Да-да… Представляешь, я не слышал ни разу, чтобы она смеялась. Ну, просто! Я бы сказал, что она вылитый сангвиник. Это такая крепенькая порода людей, которые… Ну, они просто каменные какие-то! Я думал: зануды-зануды… Им что ни говори – горохом о стену! В том смысле, что из них не выдавить ни смешинки. Я понимаю, есть серьёзные темы, когда не до смеха! Но когда есть удачная шутка – мне удержаться ну, просто…

- Нет же, нет! – возразила мне Тина, - сангвиники во всём находят позитив и с радостью принимают то, что даёт им жизнь. Как подарок! А смешливость или нет – это уже личные свойства каждого.

Тина, признал я, – не смешлива. Зануда-зануда? Этого я тогда просто не знал. Потом я признал занудой себя…

Я сказал:

- Мне кажется, Ты забыла, что такое смех.

На это она рассмеялась. Ну так… улыбнулась… Я видел ее губы в улыбке, её зубы… Ослепительно белые зубы в сиреневой кромке резцов… Как в нежнейшей перламутровой вуали… И этот божественный прищур глаз… Ага… В этой мимолётной улыбке я увидел совсем другое лицо. Это не какая-то там надуманная улыбка Джоконды, этой набившей оскомину игривой бабёнки, это… это… Понимаешь, видела ли ты… Ну, пойми, это – нужно видеть!

- Не забыла, - сказала Тина и стала рассказывать о том, что «смеяться» и «радоваться» даже не синонимы, что… Будто я сам этого не знал! Что, мол, сангвиник (она просто упирала на этом) во всем найдёт позитив и с удовольствием посмеётся, что «тупо поржать – это не по мне» и т.д. и т.п… Она так и сказала: «тупо поржать!». Да никто тебя тупо ржать не заставляет. Хочешь ржи, не хочешь – не ржи! Я, правда, ничего ей не возразил, но ведь… ну, в самом деле - дело хозяйское. Ищи свой позитив! И радуйся, радуйся…

И знаешь, признаюсь, я был так рад этой её мимолётной улыбке! И скажу вот еще что: разулыбать Тину всегда стоило мне огромного труда. Мои шуточки и всякие там похабные анекдотцы она пропускала мимо ушей и делает это до сих пор. Но вот помню, когда она как-то вела машину и вдруг на резком повороте даже не тормознула, и когда мы чуть не врезались в какой-то ограничитель и когда уже успешно выскользнули из этой дорожной трудности, и когда уже как-то разом громко вздохнули, я сказал: «Я же просил тебя – не крути рулём. Особенно на поворотах!», она, повернувшись ко мне, даже не улыбнулась!

Это была одна из моих, на мой взгляд, удачных шуток, которую Тина так и не признала. Были и другие трудности…

Потом я много раз видел, как она умеет смеяться удачной шутке – взахлёб!

Мы вечерами бродили, я рассказывал о Пирамиде… Я был просто обязан это делать, разъяснять, вовлекать, так сказать, приобщать её к нашему делу… Собственно говоря, я повторял свой опыт рассказчика, сея аргументы и факты, доказывая или разубеждая её возражения… Я готов был даже броситься в огромную волну, чтобы Тина поверила… Я не был трусом, я…

- Понятно, - говорит Лена, - это ясно. Ты и сейчас не трус!

- В принципе, - говорю я, - для американцев Майями как Сочи для нас, русских, - курортный городок, беззаботные люди… Исторических достопримечательностей – ноль. Очень душно. И влажно. Ощущение такое, что на коже вода. Не пот. Вода. Пальмы, пальмы – куда ни глянь, как же без них?.. Вечерами мы с Тиной…

Я рассказывал, Лена слушала…

- Она – излучала!.. Пойми, это словами не передать! Понимаешь… Нет она не была звездой или, упаси бог, какой-то величественной. У нее не было нимба. Она была, если хочешь, - молниеносной. Нет, ну, не… Вот это правда – молниеносной! Не то чтобы вспышка, блик, сверк… И всё-таки это было величественно! И молниеносно! Да, я не мог к этому привыкнуть! Как нельзя привыкнуть к тому, что рядом с тобой живёт молния! Грома нет, только ослепление! Иногда она поражала меня резкостью суждений. Да – да, а нет, так нет! Как громом! Я даже прикрывался рукой. Потом привык! И она никогда не была жестокой. Исходившее от нее мощное, запредельное притяжение было настолько же необъяснимым, насколько и сильным. Водоворот цунами! Волна с водоворотм! Его причина, вот что! Прям затаскивало тебя, втягивало. Это – непередаваемо!

Я не был трусом, но я…

- Ясно, ясно…

- Однажды я спросил её: «Если бы ты была напитком, то каким?». «Вином цвета рубина». «А если бы погодой?». «Дождём!». «А если бы музыкальным инструментом?». «Скрипкой!». «А если бы комнатой?». «Белой и пустой…». Представь себе: в пустой белой комнате мы пьём вино цвета рубина под звуки скрипки, дождь за окном… Камин… Ты только представь себе это?

- Да уж, представляю… Вы пили… дождь… скрипка… Вы пили... Блики камина в белой пустоте…

Я мог себе представить Тину напитком! Да! Пьянящим напитком, скажем, вином цвета рубина – вкуси и… радуйся, смакуя и облизываясь. Или погодой – проливным плодородным дождём! В плывущей миражами пустыне. Или скрипкой, да, первой скрипкой в оркестре природы – лесов и полей, рек и озёр, вершин гор и влажных ущелий… Молний и громов, и смерчей и вулканов, огнедышащих вулканов и смертоносных смерчей… Да, пожалуй… Даже лениво-накатной волной, всепобеждающей и неукротимой волной цунами…

Я не мог представить себе Тину комнатой! Белой – да! Но не пустой!

Однажды она явилась мне на глаза… Представь себе: сумерки, белый берег Атлантики и Тина… Вся в белом-белом, в размашисто-белом, как облако, как цветущая вишня, выходит из пены волн. Богиня! Нет-нет – правда! Афродита – не меньше! В роскошно роскошествующем венчальном пребелом платье с умопомрачительным шлейфом, кажущимся той самой пеной, с кроваво-красной розой в прерыжей буйной гриве – просто пламя костра! – буйной гриве пламенеющих в лучах заходящего солнца непричёсанных диких волос…

- Ты влюбился!..

- И глаза, и глаза… Ты бы видела эти глаза!.. Звёзды просто померкли, как-то сдулись и стихли от зависти, просто потухли… Упали, пылясь…

- Ты влюбился?..

- Я готов был жениться на ней…

- Жениться? Ты?.. Нааа… На богине?!.

- А то!..

- Рест, ты не трус!..

- А то!..

Я спросил её тогда, согласилась ли бы она на переезд в очень далёкую страну ради горячо любимого человека, при условии, что ей вряд ли когда-нибудь удастся увидеться со своими близкими?

- Нет!...

Без объяснения причин этого булатного «нет»!

Разве мог я настаивать?

Да и вряд ли я мог быть тем горячо любимым человеком. Как потом и оказалось…

- И когда же всё это было? – спрашивает Лена.

- В больничной палате, - говорю я, - ну, помнишь… когда я упал с самолёта… Мне всё это припомнилось…

- И повредился чуток умом?

- Лен! Ты что! Разве я мог всё это выдумать?!.

- Ты – мог…

Но я слышал её живой смех! Редкая удача! Я не помню, чтобы потом, когда мы с ней столько прожили вместе, Тина ещё хоть бы раз рассмеялась…

Не помню…

И этот живой воробышек – фрррррррр…

Я же видел это собственными глазами! Я слышал это чудотворное «фррррррр…». Вот у меня сохранилось даже пёрышко этого воробышка… Видишь – смотри.

- Вижу, - говорит Лена, теребя пёрышко, - м-да…

И не только пёрышко, между прочим.

Вуаль таинственности…

Глава 7

Я тоже был восхищен и горд!

- И вот еще что,- сказала Юля, немного повременив,- у каждого гена есть своя Пирамида. Да-да. Подумайте и над этим…

Я сидел на подлокотнике кресла и слушал. Мне достаточно было видеть ее исполненное нежной прелести раскрасневшееся лицо, прекрасные горевшие огоньком абсолютной уверенности даже в свете свечи чуть прищуренные черные глаза, ее живые призывные полные губы, так победоносно аргументировавшие в пользу нашей Пирамиды!.. Очертания ее обольстительной груди, стесненной настойчивыми и неуступчивыми объятиями тонкой шерсти черного свитера, уводили мои мысли далеко от тех постулатов, которые только что провозгласила Юля, и я даже прикрыл глаза, чтобы получше рассмотреть те кущи, где мои мысли могли бы спрятаться и потом затеряться. Мне казалось, невозможно было найти более прекрасную грудь, более изящную шею…

И тут дали яркий свет, который просто убил пламя свечи. Но даже при таком ярком свете египетские пирамиды просто меркли перед величием того, о чем нам только что поведала Юлия – перед величием нашей Пирамиды. Излив нам все свое красноречие, Юля еще какое-то время стояла молча, чтобы мы могли наслаждаться не только ее словами, но и безукоризненно исполненными линиями ее смелого тела.

Господи, а как ослепительна ее кожа!

Обладая безупречным вкусом и чувством прекрасного, Юля не могла не завершить свое новогоднее поздравление милой улыбкой.

Тишина стояла такая, что слышно было, как наш кофе теряет тепло. Что же касается меня, то я прекрасно исполнял роль первого ученика: слушал и молчал, давая волю лишь неуемному воображению.

Улыбнувшись, Юля окинула нас беглым взглядом, и произнесла только одно слово:

- Все!..

Никто не осмелился нарушить воцарившуюся тишину. И только через минуту грохнул вал аплодисментов.

А потом я подумал: Гильгамеш, Ашшурбанипал, Хаммурапи, Навуходоносор, Хеопс, Клеопатра, Македонский, Гомер, Аристотель, Конфуций, Сократ, Аристотель, Сенека, Платон, Конфуций, Цезарь, Данте, Шекспир, Рабле, Сервантес, Монтень, Паскаль, Вольтер, Дидро, Наполеон, Маркс, Толстой, Достоевский… И Будда, и Иисус, и Августин, и Мухаммед, и даже, наверное, Савонарола с Торквемадой и Лойолой с Кампанеллой, и Томасом Мором, и Жан Жаком, и Монтескье, которых, к моему стыду, я так до конца и не прочитал…

И многие, и еще многие… Многие…

- Ты дважды назвал только Конфуция, - сказала Лена.

- Он того стоит. И, кажется, Аристотеля.

- И ни разу не назвал Ленина…

- Он того стоит.

Юля собрала все мысли всех этих отцов жизни и преподнесла нам их как дар, как новогодний дар. Подарок! К сожалению, я помню не все из того, что тогда говорила Юля, а диктофона под рукой не оказалось. Меня поразило только одно: как Юля могла держать в своей прелестной головке столько ярких и теплых слов? Мне казалось, невозможно найти более прекрасную и такую светлую голову! И еще: какая же у нее умопомрачительно белая нежная атласная кожа под этим тонким обездвиживающе тесным черным холодным свитером! Это – непостижимо! Вот креатив!..

«Юлия!..». Я не произнес это имя вслух. Я спросил себя, очарован ли я этим тихим, теплым, шелковым милым именем, этой славной россыпью нежно льющихся светлых букв? Ответа не требовалось. Вот кому, думал я, прекрасно удалось соединить в себе (редкое сочетание!) физическую красоту с даром ума!

- А что Аня тоже?.. – спрашивает Лена.

- И Аня… тоже, но Юля…

- Ты забыл даже о Тине?

- О Ти?.. Ти… Понимаешь, Тиии…

- Понимаю, чё уж тут не понять, - говорит Лена.

Ти… Ти… Ну, как вам всем объяснить, что Ти – это… это… Это – необъяснимо. И я не собираюсь тут перед вами рассыпаться в признаниях! Еще чего!.. Тинн, Тиннннннн… Колокол!.. Да-да, Ти – это мой Колокол – тиннннн…

Иногда я ловил себя на том, что разговариваю сам с собой, вслух, громко и вдруг замечал удивленный Жорин взгляд.

- Ты с кем разговариваешь?

- Я рассказываю, - отвечал я.

- Ну-ну, - Жора только улыбался.

Умопомрачение от Юлии я испытываю и по сей день.

- Да уж! – говорит Лена.

Дернул же меня чёрт купить этот томик Тининых стишков! Уж и не припомню, где это было – то ли в Кракове, то ли в Питере, когда я ждал Лену на набережной… Она тогда так и не пришла… Дела видите ли, дела, я сидел на скамейке, листал этот сборник… То ли в Барселоне я его листал, любуясь творчеством этого самого божественного Гауди… Храм, конечно, надо сказать… Ангелы в восторге! Я тоже ждал Лену, сидя на скамеечке… А вот где купил этот томик?... Как он и откуда свалился на мою голову – ну хоть убей! Может быть, в Майями, когда мы с Юлей… Мы приехали ночью… То ли лес горел, то ли нефтебаза какая… Зарево в полнеба! И, знаешь, молнии, молнии… Смертельные молнии… Прям какие-то саблезубые… С ног до головы, с неба до земли… Юле удалось из машины сделать несколько снимков… Потом из окна отеля… Тридцать третий этаж – огни города – на ладошке… Как светлячки… только… Хочешь посмотреть? Где-то тут эти фотки, я прихватил…Да, мы там накувыркались! Будешь смотреть?

- Прям счас?

- Да…Накувыркались…Ей захотелось купить тут дом! Майями-бич, западное побережье, остров, ей приглянулся остров… Дом рядом с Хулио Иглесисом! Юля от него просто млеет! Бискайнский залив, белый песок… Индиан-Крик, Бискейн-Парк… «Мы построим и здесь нашу Пирамиду!». С Хулио и с… Размечталась! Как же, как же… построили... Мы тогда еле ноги унесли! Не до стихов было. Правда, нам удалось провести переговоры с китайцами! Успешно прошла и та он-лайн конференция, где мы договорились с какой-то строптивой дамой о каких-то поставках. Капиталистка, она нас просто схватила за горло!

- Капиталистка?

- Конечно! Хватка у неё прям бульдожья! Собственно, и я не был в неё влюблён! Просто - дело, знаете ли, дело требовало… Ну, а как ты хотела, милая моя?! Сейчас без этих генов и хромосом никуда не сунешься. Сейчас весь мир помешался на них! И за ними, за генами и стволовыми клетками будущее и твоего, милая моя, рыжего мира! Куда ты денешься?! Хо! Ну, знаете ли… Только слепой….

Нет, не помню уже… то ли… нет, не вспомню… Неважно… Мы тогда еле ноги унесли… Мне казалось, что именно эта рыжая бестия и устроила на нас охоту.

- Рыжая? Как ты узнал, что она…

- Рыжая! Я точно знал, что она из тех, кто… Огненная! Только такие

способны на… Они прут, как…

Как только с нею связь оборвалась, тут же, через каких-то десять-пятнадцать минут всё и началось. Нет, ну ты могла бы спокойно сказать… Ну, куда тебе столько денег?! Да и совесть, пардон, на плечах надо иметь! Вон японцы согласны и на… И китайцы…

Ну, да бог с ней, с этой рыжей..

Хотя у неё могли быть и другие причины отказа, о которых я не мог даже догадываться.

- Когда ты злишься, - говорит Лена, - у тебя белеют глаза.

- Ты это уже говорила. Что и сейчас белые?

- Сейчас – зеленые! Как…

- Как у Иисуса?

- Ахха…

Я просто набрасываюсь на нее с благодарностями: хоть она за меня!

- Да, не до стихов тогда было.

- Понимаю… И что же стало предметом вашего спора, - спрашивает Лена, - вы, как ты говоришь, так свирепо и яростно набросились друг на друга…

- Свирепо и яростно! Это правда! Но… Она не просила, она требовала...

- Как можно требовать от партнёра?..

- Её тон не терпел возражений!

- Чего требовала?

- Ясности! Ей, видите ли, нужно было точно знать, как наши генные технологии…

- Знать как – это ключевой момент не только истории, но – устройства мира, - провозглашает Лена. – Know how! Секрет производства!

- Вот! Секрет производства совершенства жизни! Звучит заумно, но это не какая-то там несусветная заумь, по сути – сама суть! Корень совершенства! Она не могла поверить, что мы в состоянии производить это самое совершенство, как горшки или гвозди… Как цыплят. Она требовала рассекретить секрет! Но кто же в наши дни тебе, милая моя, мог позволить…

- Ваша Тина…

- Она уцепилась! Видимо, шестым своим чувством она нашла нас деловыми партнёрами, да! Мы созвонились. От скайпа она отказалась. Я привык видеть глаза собеседника, даже по скайпу, но она была непреклонна – нет! Я назначил ей встречу – нет! А какое же может быть партнёрство без живого общения? В нашем-то деле! Когда решается…

- И что Тина?

- Она приняла решение. И заявила: «У вас просто нет выбора!». Я был потрясён. Мы… Жора даже… Своим «Нет выбора!» она пригвоздила нас к стенке! Расстрел! Жора было воспротивился, что-то нёс несусветное, даже пугал, угрожал. Она рассмеялась. Её беспощадное «dixi!» прозвучало как гром.

«А если нет – у вас нет ни единого шанса!».

- Что «нет»? – спрашивает Лена.

- Нет – это нет! Если мы вдруг вздумаем без неё…

Я хотел бы заглянуть ей в глаза, когда она произносила своё «dixi!».

- Заглянул?

- Мне они даже приснились: рыжие-рыжие… Как лисички…

- Рыжие?

- Апельсинова охра! С изумрудными блёстками на доньях радужек…

Чем-то они напоминали… Ну, ты знаешь эту историю с The illuminatus!

Trilogy»… «Глаза в пирамиде»…

- Не знаю. Ты уверен, что… Иллюминатша?..

Я был уверен, как никогда!

- Но вот, что я хочу тебе сказать: если бы мне тогда кто-нибудь… В это невозможно поверить!.. если бы мне кто-нибудь тогда вздумал сказать, что эта упрямая дама и есть… ой, это просто какое-то наваждение!.. что она и есть на самом деле та, что… та, с которой мы… та, ради которой и во имя которой…

- Говори уже – кто?!

- Что она и есть та самая…

- Тина, что ли?!

- Ага…

- Брось!

- Вот и я не поверил! До сих пор вот…

- Да ну?

- Да!...

- Как же ты это узнал? – спрашивает Лена.

Как я узнал?! Узнал… Эти знания, надо сказать, хорошенько меня потрепали. Потом, много позже, я-таки узнал вот ещё что! Это важно – причиной её отказа была никакая не жадность, нет! Ты не поверишь – была её непостижимая и всеохватная щедрость.

- Всеохватная?

- Именно! Вездесущая!..

- Рест…

- Именно!.. Но это… эту её щедрость нам только предстояло ещё раскусить. Оказалось, что феномен её щедрости таит в себе… Долгое время это было для нас делом непостижимым. Незаурядным и глубоко неподъёмным. Мы…

- Как же вам удалось…

- Да как? Как… Мне так и не удалось в полной мере… Нам! И только Жора вскоре смог… Или, я вот думаю, в Оклахоме?

- Что? – спрашивает Лена.

- Да этот томик купил.

- Да брось ты свой томик! Что смог-то? Жора?..

- Расскажу, расскажу еще… Это такая история! Тонкая… Жора проломил… Он… Мы просто диву давались… Это роман в романе! Жора… Они с Тиной потом…

А в Оклахоме, в каком-то задрипанном пригороде мы с Жорой нашли наших соотечественников, эмигрантов… То, сё… Они просто нас изнасиловали своим вниманием и почитанием, ели, пили, читали стихи… По-русски! Вот в их книжной лавчонке я, кажется, и купил… нет – они подарили мне эти томики… на русском… да-да, Мандельштам, помню, Цветаева, Бродский… «…Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать…». Так и не пришел. Дошел из Штатов только до Венеции, да? до Венеции?

- До Венеции, до Венеции…

- И вот там, у них я, кажется, и купил нашу Тину.

- Они подарили.

- Или не там… Или не они… Ну да бог с ней, с Тиной…

Купил Тину…

Надо сказать – задорого!

Вот так и был провозглашен наш Манифест!

- Тут на днях Никита Михалков, - говорит Лена, - сделал попытку удивить народ Манифестом Просвещенного Консерватизма. Ты читал?

Я кивнул, мол, да, видел.

- По-моему, - сказал я, - он забрался не в свою песочницу.

Когда я спросил об этом Жору, он улыбнулся.

- Его потуги на гениальность просто смешны. Он все делает для ее выпирающей демонстрации. Он ею просто пугает. Жалкая попытка казаться, а не быть. Он пугает, а мне не страшно. Ведь гениальность сродни беременности. Нет, НикИ’та – ты не НикитА’.

Вечером я снова думал о Юлии. Ночью мне не спалось…

Вспоминать Тину не было никакого желания. Но никакие нежелания не могли увести от неё мои мысли. Во дела-то!

- Вы напились?

- А то!...

- И Юля?

- Юлька – ни грамма!

А вот Жоре-таки удалось!

Глава 8

Прежде, чем дать жизнь и пустить в рост первого апостола новой жизни, нужно было подготовить для него место. Не выпускать же его в пустыню, на ледник или в тундру. Не бросать же его в бескрайнее море жизни – плыви! Задолго до этих событий мы приняли решение подготовить плацдарм для строительства. И несмотря на то, что срок был далек, приучали себя к мысли действовать на этот счет решительно. Десятки солидных фирм и организаций уже не один год корпели над разработкой проекта нашей Пирамиды. Были привлечены лучшие из лучших. Сам знаменитый испанец Рикардо Бофил работал с нами бок о бок несколько лет! Он и сегодня все еще консультирует нас…

- И сегодня?..

- Ага. Несколько лет неустанного труда. Проектировщики, конструкторы, программисты, строители, дизайнеры, экологи, медики… Бесконечные совещания, споры… Многое ведь впервые. Сотни компьютеров новейшего поколения. Известные зодчие, специалисты по фен-шуй, их удивленные лица, когда Жора вносил свои коррективы.

- Здесь вам придется сделать вот как…

Он настаивал, они, часто кивая головами и пожимая плечами, соглашались, перешептываясь на китайском. Большей частью Жора оказывался прав, но иногда они не уступали и тогда, улыбаясь, уступал Жора. Я с удовольствием наблюдал, как один грек убеждал Жору в том, что если уж лить статую Колосса Родосского, то лить ее из чистого золота (разумеется, только волосы), а лицо, руки, торс лепить из слоновой кости, пластинка к пластинке, как это делал, убеждал Жору грек, сам Фидий, создавая своего четырнадцатиметрового до сих пор непревзойденного Зевса, на что Жора, тыкая греку указательным пальцем в грудь, предложил вылить из чистого золота и его, грека, статую и точно так же, как Фидий, вылепить из пластин слоновой кости и его, грека, греческий профиль. Жора говорил все это с серьезнейшим выражением лица на чистом английском, время от времени переходя на французский и даже кое-какие детали уточняя по-гречески, что заставляло грека то и дело заглядывать Жоре в глаза: не шутишь ли ты, братец? Жора не шутил. Чтобы не обидеть грека и не указывать ему на порог, Жора стал декламировать ему Гомера по-гречески, что-то из «Одиссея», а затем цитировать страницы Овидия из его «Науки любить», думая, конечно, о чем-то своем. Он старался побить грека его же фидиями, гомерами и овидиями и, в конце концов, одержал над ним верх. Он знал, что ничем не рискует: будет не грек, так испанец или даже китаец. Так грек с Овидием на ушах и ушел.

- Зачем нам сорокаметровый Колосс,- сказал потом Жора,- если у нас нет своего Родоса.

Доходило до того, что Жора с Наной часами не разговаривали.

- С Наной?

- А с Тиной… Вот потеха была-то! Она…

- Тина?!. Вы её-таки отыскали?

- Ой, там такое было!

- Рассказывай… Ты скажи мне, пожалуйста, как так случилось…

- Пожалуйста!

- Да постой, погоди ты…

- Просто умора!

- Так эта твоя рыжая оказалась той самой Тиной?

- Ну да! Только нет… Не совсем.

- Как это – «Не совсем»?

- Потом расскажу… О всей вашей Тине. Слушайте, имейте же совесть! Прям зудят и зудят… Все уши прожужжали! Что вы все в ней нашли?

- Мы нашли?!!

Я вижу, как Лена начинает злиться.

- Да ты… Ты посмотри на себя. Тебя же уже не осталось ни грамма. Ты когда побреешься? От тебя уже несет, как от козла. С тех пор, как ты связался с этой своей сколопендрой, ты же… Ползаете где-то там по темным сырым щелям! На тебя же невозможно смотреть – как червь дождевой, солитер какой-то… Ни ног, ни рук, глаза запали, ямы на щеках, а рот, посмотри на свой рот – дупло, зубы почернели, плечи обвисли… И уж, совсем, я уверена, обвис, просто обвалился твой некогда такой прыткий «тузик»…

- Какой ещё «тузик»?

- Сам знаешь, какой. Скажи спасибо, что я еще…

- Спасибо, Лен! Ты, и правда, ой… Ты знаешь, это… Это просто кошмар, полный, и правда, обвал, амок какой-то, ага, - амок. Полный, так сказать, ну… сама понимаешь…

- Не понимаю я тебя, - говорит Лена, - какой-то воздушный пузырь, ну, полная пустота… эта твоя Тина – пф! и – растаяла… Дунь – и нету. И нету, понимаешь, и нетушки! Ты это понимаешь? Тупица! Ты прям как… как…

- Лен…

- Ну что «Лен» да «Лен»?.. Иди в баню! Сходи лучше в баньку, попарься.

- Да я и так весь в запарке… Но в баньку схожу. Вот здорово, что напомнила!

- Погоди с баней-то! И что? Ты мне можешь один раз толком сказать: ты ее видел, эту свою Ти? Чем она всех нас так достала, чем приворожила? Че-е-е-е-е-е-м?! Ну, что ты в ней нашёл?

- Ле, счас… попробую сформулировать.

- Да уж можно бы и пора… «Формула для Тины»! Напиши о ней еще и роман. Как тебе название? Дарю! Не хочешь сочинить эдакий триллер с продолжением? Я стала замечать за тобой – забьешься в уголок с ноут-буком, что-то там крапаешь. Мемуары, небось?

- Счас, Лен, понимаешь…

Как же, как же… Мемуары. А кто-то из вас, бродяг, дневник хоть ведет? Ну, хотя бы какие записки! На манжетах! Ведь строительство нашей Пирамиды – это же бесценный опыт для человечества! Надо же кому-то оставить хоть следы какие-то! Вот нагрянет вдруг очередной потоп, что тогда? А так найдет какой-нибудь молодой археолог мою флешку… И – пожалуйста! Не надо будет изобретать велосипед: Пирамида – как на ладошке! Бери, читай, твори, созидай!

- Тут такая история, - говорю я.

Я, правда, не Геродот, не Платон, не Страбон или Фукидид… Не Тит Ливий и не какой-то там Иосиф Флавий… Но и из моих писулек, надеюсь, можно будет достаточно подробно…

- Да уж, история…

И если не я, то кто? Даже Цезарь писал свои «Записки»! И Наполеон! Чем мы хуже?! На наших глазах вершится история! Новый виток! С нас и начнется эра Водолея. Уже началась! Мы – история! Но мало ли на свете ублюдков? Шарахнет какой-нибудь новый атомный… А если и в самом деле грянет какой-нибудь конец света! Эти майя давно замышляют свой конец нашего календаря. Армагеддон! И Мессинг, и Кейси им поддакивали. Даже эта Глоба что-то там лопочет-вякает, мол, якобы вполне, да, то, сё, шуры-муры, надо, знаете ли, быть готовым ко всему… Умора просто эта обезьянка!

- Н-да…

- Так что, – спрашивает Лена, - что пишешь-то? Скажешь?

- Дам почитать! Роман! Называется…

- Да иди ты!

- Называется…

- «Пирамида Жизни»? Я угадала?

- Нет – «Хромосома Христа»!

- Вау… Ничего… Хорошо. Хрустит! Сам придумал?

Я думаю. Сам!

А и в самом деле, думаю я, чем меня так взяла эта Тина? Я каждый день задаю себе этот вопрос: кто Ты, Ти? Я уже называю Её с большой буквы – Ты! Почему? Что возвеличило Тебя в моих глазах? Я просто с ума схожу, да, дурею… Я не могу дать себе отчёт… О, Боги!..

- Хоть промычи, - говорит Лена, - если не можешь…

- Не торопи, ладно?

Я понимаю: стихи! Надо же! Из каких-то там тридцати шести буковок (или тридцати двух?), рассыпанных мириадами слов создается некий эфирный шум, из которого созидается симфония звуков – небесная музыка ритма из рифм… И вся всевселенская пустота наполняется праздником, праздником, подчиняющим и приковывающим, созидающим и творящим и сотворяющим рай, небесный рай на земле… Со-творяющим! Рай, один на всех!

Я понимаю: «В Начале было Слово»!

«Я учусь говорить. Покидая свои города,

Моисеево племя моих недосказанных слов…

Ищет манны (твоей ли?), океаны пустынь бороздя…

Отчего так ничтожен улов у песочных часов?..».

Как это им рассказать? Как?!.

«Я учусь говорить…».

Учитесь слушать, милые мои!

- Налить? – спрашивает Лена.

- Пожалуй…

Этот ритм подчиняет… И если ты не живёшь с ним в унисон – ты погиб, да умер! Это как идти всем нам по мосту в ногу. Чтобы мост-таки рухнул, рухнул! Так и этот ритм подчиняет тебя… И он строит, строит… Строит тебя! Густыми рядами, шеренгами, батальонами, ага целыми полчищами воинов Света! А?! Разве не так? Жизнь – это ритм, совершенная жизнь – это ритм стиха! С этим может соперничать только музыка. И если кому-то удается сплести их воедино – стих и музыку, в стихомузыку - вот вам и вся формула Жизни! Песня! Или… Это - как «Жизель» без единого слова… Или как - «Аве Мария»...

Кстати, Ти моя с музыкой как? В ладу? Кто нам напишет гимн Пирамиды? Оду в музыке? Ораторию? Ти, Ты готова? Пирамиде требуется гимн! Да!

Ты готова?

Я спрашиваю это мысленно у Тины и, надеюсь, она меня слышит. Проверим.

Вот бы задать ей этот вопрос в глаза! Да хоть бы краешком глаза взглянуть на неё… Какая Ты, Ти?..

- Ладно, оставь эту головоломку на завтра, - говорит Лена, - на, держи.

- Ладно, - соглашаюсь я, - спасибо.

И снова седлаю своего коня:

- Островов мы прикупили уже предостаточно, и ничто не мешало какой-нибудь из них назвать Родосом. (Потом мы так и сделали). И соорудили для острова Колосс! Я тоже ни минуты не принадлежал себе. Ежедневные мысли о будущем городе: каким он должен предстать перед взором первого посетителя, иногородца или чужестранца? Его вокзалы, дома, храмы, музеи, статуи?..

- Что, - спрашивал Жора, - должно стать отличительным признаком новой эры? Как пирамида Хеопса. Или как статуя Христа в Рио?

Жора убедительно просил всех сильно подумать на этот счет. Он был за то, чтобы в Пирамиде царила не только изящная, как настаивала Нана, но даже грубая простота. Не обязательно блистать драгоценными камнями и золотом, настаивал Жора, нужно давать шанс и духовным излишествам, не впадая, конечно, в крайности.

Юля просила повременить…

- Это была ваша силиконовая долина, - говорит Лена.

- Да, да, - говорю я, - силиконовая… Мировой центр хай-тек! Воздух здесь был напитан запахом ума. Ты знаешь, как пахнет человеческий ум?

- Сиренью, - улыбается Лена, - да, знаю.

- Сирень в конце декабря – это то, что сейчас надо! Зима ж жуткая!..

И вот, значит, Новый год… Совсем новый!.. Значит, всё старое – в утиль! Тринадцатый разлив Нила. Что то принесёт этот тринадцатый?

В эти дни я всё чаще стал думать о Тине… Она и в самом деле считает, что люди не в состоянии…

«Ваш мир, как колосс Родосский уже расколот. Намечены два последние рубежа. Прополото поле. И вспыхнул последний сполох…».

Поиск по сайту: