ЗУБ ВРЕМЕНИ 6 страница

- Мы почти не курим…

- А кто для вас растит хлеб, варит сталь и колупает угольные пласты?

Н-да… Вопросик…

- Зачем нам ваша сталь и ваш уголь?

- Хм! Рест, не строий из себя придурка.

- Н-да… Надо признать…

Но назвать наших простой биомассой!.. Я тоже помню, как Тина это сказала: «У вас нет людей».

- А Валерочка, а Переметчик?

- Но это же шушера! Швондеры и шариковы, шматковы и швецы… Это – не люди! Плесень, амёбы и планарии… Планктон! А нормальных – ни одного!

- Ни одного?!

- Посмотри на себя в зеркало – ты же урод!

- Я? Урод?!.

- Не урод, так уродец… Вы же кроме собственного носа ничего не видите! А мир полон людей, сильных и слабых, молодых и старых, толстых и худых…

- Да знаю я, знаю… Мы ведь и хотели указать…

- …голодных детей…

- У нас была надежда…

- Мостить дорогу благими намерениями…

Лена вдруг становится беспощадной. С ней такое случается. Её вдруг прорывает. Одно дело слушать меня и записывать и совсем другое – осознавать и жить моими заботами. И осмеливаться судить.

Лена – смелая! Она тоже судит! И неё тоже блестят глаза.

- Лен, остынь, - прошу я. – Я, горбатый, знаю, что я горбат. Пощади, плз… Мы же…

Вдруг звонок…

- Да, - говорит Лена, - выезжаем… Да, всё готово… Да, он готов… Он думает…

Она слушает и только смотрит на меня.

- Да, - улыбается она, кивнув, - он давно готов.

Дождь – как из ведра! Куда в такой дождь?

- Собирайся, - говорит Лена.

- Посмотри в окно. Мы остаемся!

Лена тотчас соглашается – остаёмся! Не знаю, чему она так рада.

- Хорошо, - говорит она ещё через час, - так что там наш Жора?

Ну и дождяра! И ветер, и ветрище какой…

- Чайку хочешь? – спрашивает Лена.

Штормовое предупреждение – как оправдание нашего уединения. Мы остаёмся!

- Жалюзи надо бы закрыть…

Какое, к чёрту, «выезжаем»!

- Так что там наш Жора со своим Иудой, - спрашивает Лена, - давай, рассказывай…

- Я только дымоход закрою, - говорю я.

Вот и свет отключили…

- И вот Жору, - говорю я, - оседлавшего, так сказать, крест, как мустанга, удалось-таки установить вертикально. Крепенько! Многие пытались пошатнуть крест – проба на прочность - пинали его и ногой, и плечом, натужно, даже принесли шест какой-то, чтобы раскачать – ни-ни. Крепко впечатали. Основание утрамбовали камнями и залили цементным раствором – так надёжнее! Всё это время Жора рвался подсказывать, поправлять, что-то выкрикивал… Даже негодовал.

ОТСЮДА – ЖОРИН КЛОН!!!

Мне бы тоже было любопытно посмотреть на себя со стороны, поучаствовать в собственном распятии… Не распятии, конечно! Но в чём-то таком… В каком-то экстриме с сумасшедшинками…Чтобы дух захватывало! Не знаю, не знаю… В этом есть какой-то изысканный мазохизмчик… Да-да, какая-то щемящая изюминка… Надо же было столько лет жизни строить эту Пирамиду… на песке! чтобы в самом конце устроить Жоре Голгофу! Что, жизнь – коту под хвост?! И не одну жизнь!

- Такое бывает, - говорю я, - жертвы неизбежны.

Эти жертвы ещё наддадут мне жару.

- Хорошо, - говорит Лена, - ты вот что ещё мне скажи…

Она усаживается в кресле поудобней, в ожидании новых подробностей.

- Вот Тина, - говорит она, - я до сих пор не могу взять в толк…

Теперь Лена задумывается, барабанит своими пальчиками по подлокотнику кресла. Сигарета в другой руке.

- Тина, - произношу я. – Хорошо что напомнила! Тина…

- Что, если бы Жоре, - говорит Лена, - удалось убедить Тину в том, что…

- В чём?

Жора никогда не стал бы убеждать Тину делать то, в чём сам не был уверен.

- Рест, - говорит вдруг Лена, прервав мои мысли о Тине, - а скажи – случись вот вдруг чудо и ты вместе с Жорой и с Натой, и с Юлей… И со Стасом, с Витом и Лёсиком, и с тем же Ушковым… со всеми вашими… вот вдруг! И теперь с Тиной… Как с новым качеством, что ли… Вы снова молоды и здоровы, и у вас теперь очевидные преимущества, и Тина, и теперь с вами Тина…

- Так не бывает, - говорю я.

- И всё-таки! Вдруг вот… как чудо: Тина с вами! Вы бы…

- Так не бывает…

- Рест, ты совсем плох. «Не бывает, не бывает…». Заладил… Ну, а вдруг! Ты бы…

Представляю, какая у меня кислая рожа. Да какое там чудо! Нет-нет… Чудес не быват!

- Так не бывает, - почти неслышно повторяю я ещё раз.

- Рест, а? А?

- «Как не бывает в мире чёрных чаек», - теперь уверенно говорю я. Эта Тинина строчка – как приговор любому чуду.

Но если бы вдруг… С Тиной?.. С Тиной!..

Тине я сейчас даю передышку. Пусть она сперва реализует свою давнюю мечту. У неё, я знаю, в планах высшего порядка – паломничество в Тибет. Эта её крылатость… Да-да, я надеюсь, ей удастся именно там, в Тибете, по-настоящему и взаправду оторваться от земли. «Что ты умеешь?». «Любить… шептать песни… эээ…». Эта её крылатость…

- Рест, о чём ты думаешь?

Я слышу: «Ты мне пишешь, что колокола С намолённых за звон колоколен Обучались уменью летать…»

Эта её крылатость! Летающие и звонящие на весь свот колокола…

- О чайках, - говорю я.

«…Обучались летать У монашеской стаи вороньей».

- О черных чайках, - говорю я, - и о белых воронах…

- И что же, – говорит Лена, - вы взвалили бы снова вашу Пирамиду на свои плечи? С Тиной?

- С Тиной?

«Говоришь, что с моей головы Ни один не обрушится волос Говоришь – приезжай. Не тяни…»

- Что у тебя с голосом? – спрашивает Лена.

- Ага, - снова сиплю я, - совсем осип…

«И внезапно ломается голос».

- С Тиной, - снова спрашиваю я ломающимся сиплым голосом, - с Тиной – нет! Нет, никогда.

- Но почему «нет»? Почему «никогда»?

Лена в недоумении. Она считает, даже она так считает, что Тина – наш маяк, свет от которого высветит, ещё может высветить наш путь…

- Потому что Тина, я уверен, никогда не согласится тащить за собой наш воз с тряпьём наших низменных потуг.

И ещё… Потому что у неё нет времени возиться с нами, как со слепыми котятами. Потому что у неё каждая минута на счету. Потому что она не жаворонок и не сова - голубка и кинестетик. Потому что у нее аллергия на жадность, подлость и ложь. Потому что её любимое занятие – кататься на машине. Потому что она не выстрелит себе в голову даже за миллион. Потому что она всегда спит обнажённой, просто голой, голой. Потому что…

А желанья опять подросли! Да! Жажда желаний! Я хочу слышать её, слушать её, трогать её… Но при чём тут наша Пирамида?

- Наверное, - говорю я, - наверняка!

- Что? – спрашивает Лена.

- Если с Тиной, то вполне может быть, если только…

- Что? – спрашивает Лена.

- И с тобой, и с тобой… С тобой обязательно!...

Свеча догорает…

- Нам пора вылетать

- Вылетать? Куда это мы собрались?

- Узнаешь куда, собирайся.

- Мне нечего собирать, - говорю я, - разве что камни…

Лена не понимает…

- Ах, камни… Камни – да!.. Наразбрасывали вы тут камней… Век не собрать.

«Мне снятся птицы, много птиц…»

Чёрные чайки, белые вороны…

«…много птиц и… камни…».

- И куда вылетать, - говорю я, - посмотри дождяра какой!

«Небеса опрокинули»?..

«Синь»?..

- Льёт, что называется, – как из ведра!..

Есть Тина и есть Тина…

Тинка?!!

Какие могут быть тут вопросы?

Чудо только начинается!..

«С намолённых за звон колоколен» - как постичь это чудо?

- Свечу, - говорит Лена, - замени… Пожалуйста.

Я меняю свечу. И тут дают свет. Это включили автономный генератор. Ну и ветрюганище… Все полёты, естественно, отменяются…

- Слушай, - говорит Лена, - давай посмотрим… Раз уж мы остаёмся… Мне тут дали диск…

- Что это?

- Фильм, - говорит Лена, - «Запах женщины». Ты смотрел?

Запах не смотрят, думаю я, думая о Тине.

- Не-а… Давай…- произношу я, шумно втягивая ноздрями её запахи…

Пахнет жаренным…

Итак, значит, Жора…

Голова просто кругом… От этих Жор… От Тин…

Пахнет полынным… Дурманным… С ума сдуреть…

Хорошо хоть Наталья молчит!

Глава 13

- Праздник растянулся на целое лето…

- Праздник? Ты сказал праздник?!.

- Мир не знал безумия слаще! И как ты знаешь – «Безумству храбрых поём мы песню»! Мир вдруг расхрабрился и заслужил свою песню! Лето оказалось слишком коротким, чтобы усластить всех желающих. Это был всем праздникам праздник! Все эти фиесты и карнавалы, все эти… в подмётки не шли…

- Что праздновали-то? – спрашивает Лена.

- Как что – конец! Конец мира! Вдруг все разом осознали, что тот мир, в котором они прозябали все эти тыщи лет, скуксился, сдулся, просто сдох. Что пришла пора выбросить его на помойку. Да!.. Вдруг!.. Стало всем неуютно и мерзостно…

- «Всё мерзостно, что вижу я вокруг»? – говорит Лена.

- Именно!

- Шекспир произнес это пятьсот лет назад, - говорит Лена.

- Хо! Шекспир!.. Иисус сказал это ещё две тыщи лет тому назад. И вот только сегодня, - говорю я, - вдруг пришло не только понимание, но осознание… Проникновение… Если хочешь – Преображение… Вдруг Свет Неба пронизал каждого, каждого, пронзил не навылет, а рассветил каждую клеточку, каждую хромосомку… Каждого! С мала до велика! И Тина…

- Что Тина? Ты считаешь, что Тина…

- Лен… Они же с Жорой… Помнишь ту финтифлюшку? Так вот они с Жорой и с Гермесом…

- С каким ещё Гермесом?

- Трисмегистом! Так вот эта самая финтифлюшка и явилась…

Лена берет сигарету. Я подношу зажигалку, добываю огонёк.

- Рест, ты мне можешь в двух словах, - сделав затяжку, говорит Лена, - в двух словах сформулировать роль Тины во всех этих ваших поползновениях? Тины, Жоры, этого вашего Гермеса со всеми его финтифлюшками! Мне кажется, вы преу…

- В двух словах?..

Лена киват.

- В двух?

Я думаю. Признаться, я никогда не умел ясно выразить мысль коротко. Как поэт. Как Тина! Для меня всегда было мукой выискивать правильные и точные слова, сопоставлять их, примерять, перетасовывать, лепить из них яркую мысль…

«Отрекись от меня скорей Пока льдом не стянуло слово…».

- Тебе кажется, - говорю я.

- Да, мне кажется, что вы…

«Пока льдом не стянуло слово…»!

Я поднимаю ладонь, прошу Лену помолчать.

- Что? – спрашивает она.

- Пока льдом не стянуло слово! – говорю я.

Лена вслушиваясь, щурит глаза.

- Да, да, - говорит она, осознав величие и мелодию образа, - да, это бесспорно! Если хочешь – безукоризненно! Я даже больше скажу: Тина ваша – гений! Без преувеличения! Да!.. Но…

- Так вот, - говорю я, - если коротко… Ты и сама…

- Но…

- «Какое время на дворе, - говорю я, - таков мессия»!

- Ты хочешь сказать, что…

- А что, - говорю я, - да! Вот тебе и роль!

И не произношу эту роль словом. Всуе. Не облекаю эту великую, я считаю, роль в буковки, которые, как не крути, не в состоянии ведь выразить всю глубину её, Тининой души, духа её сущности, по сути – сути её! Словно оно, это слово-то, стянуто льдом. Краеугольное слово! И вот, если прибавть тепла, думаю я, призвать на помощь весну, её, Тинины слова и оттают и потекут звонкими весенними ручейками… Созидая и творя…

Думаю я…

- Спичку дай, - просит Лена. У неё погасла сигарета. Я снова подношу зажигалку: вжик!

Мессия!..

- Рест, так нельзя…

Я понимаю, я всё понимаю: так – нельзя! Но кто убедит меня в том, что это не так?!

«Моя вина – не в том, что не одна.

Твоя вина не в том, что ты – один.

А в том, что неприкаянно летят

Все мотыльки На яркий свет витрин».

Все… Все!

На яркий свет! На яркий Тинин свет!..

Какая уж тут вина?!! Это – призыв! Зов! Паломничество! Какая же это вина?..

- Так вот, - говорю я, - Жора и вывалился… Вывалявшись в…

- И ты считаешь, что Тина, - прерывает меня Лена, - что Тина…

- Да, они с Жорой…

- И Тина…

Вдруг меня осенило!

- Слушай, - говорю я, - а ты знаешь, как рождаются звёзды?!

- Конечно, - говорит Лена, - берётся пыль, космическая пыль и…

- Какая пыль?! Что такое пыль?! Пф! - и нет никакой пыли… Нет, - убеждаю я Лену, - сперва берётся… слово…

- Слово?

- Сначала. Да, с самого начала! С, - настаиваю я, - Начала. Слово берётся, - говорю я, - а не какая-то там пыль, Слово… Это же классика: в Начале было Слово…

- Рест, зачем ты так? Я же не совсем…

- Слово – как центр кристаллизации… Ну… как… дрожжи, понимаешь меня?

- Закваска, - говорит Лена.

- Именно! И вот это слово…

- Понимаю, - соглашается Лена, - теперь понимаю: Тина, её слова, её рифмы и ритмы…

- Ну да!.. Это же мессианские слова! Ты только послушай!

- Ты считаешь, что её тесто уже вызрело? – спрашивает Лена.

- Тело?

- Тесто! Тесто! Я имею ввиду…

- И тесто, и тело, - произношу я, - вызрело, вызрело… Ты же видела, как она…

- Ничего я не… Я её в глаза не видела, вашу Тину! Как я могла видеть?

- Зреет она, вызревает на глазах. Не по дням, а по часам. Ты бы видела, как она…

- Рест, мог бы и…

Лена обижена? Я, конечно, перестарался. Я заметил за собой: как только речь заходит о Тине, я не в состоянии сдерживать себя от… Да, меня тотчас охватывает какой-то внутренний трепет, я теряю власть над собой, меня просто несёт, несёт… Так бывает, когда… Трясёт… Ну да это понятно… Тут ничего поделать нельзя. Разве что…

- Да-да, - произношу я, несмотря на Ленино «мог бы…».

Если бы мог, то и…

- …прям по минутам, - говорю я, - вызревает. Прям вся лопается, переполненная соками жизни. Знаешь, - как персик, как зрелый-презрелый персик… Не перезревший, но и вызревший! Слюнки прям так и капают! Ну ты знаешь, как это бывает… Текут…

- Знаю…

- И хотя ей только-только за двадцать, она уже… Вот! Ты только послушай!..

Лена ждёт: ну-ка, ну-ка? Даже сигарета слушает - затухает.

- Дождёмся, - говорю я, - тридцати трёх.

Лена не понимает.

- Хотя, - предполагаю я, - в наш век акселерации и «хайтек» вполне может быть…

- Что слушать-то? – спрашивает Лена.

- Вот, - говорю я, - пожалуйста!

Я беру первое, что приходит на ум:

«Не верь приметам. Снам. И ворожбе. Пророкам. Истинам. Провидицам, Мессиям. А верь Любви. Безудержной любви. Её глазам, ввергающим в стихию».

Какое глубокое и яркое знание веры! Разделение её на «Не верь» и «Верь»! Это не какие-то там притчи и проповеди, не какие-то призывы и лозунги. Это – тавр. Клеймо. Если хочешь – знак качества! Aut– aut(Или – или)!

«Не верь мессиям»!

Это мессия говорит о мессианстве: не верь! В то время, когда весь мир ждёт нового мессию, жаждет его прихода, вслушиваясь в роковую предсмертную тишину – что проречёт мессия?

- Роковую? – спрашивает Лена. – Предсмертную?.. О каком роке ты говоришь?

- «А верь Любви!», - говорю я, - как булат! Правда?

- Правда!

- Надо только уметь распознать её, эту Любовь, притронуться к Ней, прилепиться, прорасти в Неё всем сердцем. Здесь – суть веры!

«Тошно от евангельских бесед:

Мол нельзя нам даже в ад без веры.

И в садах любви нам места нет –

Всё для суетливых браконьеров».

Лена думает.

- Здесь-здесь, - повторяю я, - здесь суть веры! В этом величественном слове – Любовь! Так что вот так: сперва берётся Слово… Вот точно так и рождаются звёзды… Так родилась и «Безымянная» звезда, и Вифлеемская… И Тинкина!..

- Её звезда уже взошла?

- Да! Вызвездилась!.. Уже сияет!.. И только слепой… Только кургузый жалкий подслеповатый тупица не в состоянии…

- Ты про что? – спрашивает Лена.

- Оно же не в состоянии даже…

- Что «Оно»-то?..

- Ответить в рифму?

Лена снова просит огня. Прикурив сигарету и сделав пару жадных затяжек, она тотчас сует её в пепельницу и жестоко раздавливает. Как поверженного врага! Она давно дала себе слово бросить курить. И вот это слово настигло её.

- Всё! - говорит Лена.

Я не понимаю, о чём это она. Киваю только, мол, согласен: всё! И продолжаю:

- И начало начал, - говорю я, - Na4alo, о котором гремит теперь весь мир и которое так своебразно провозгласила Тина, было положено!

- Как?..

- Как?!. Так! Так, что даже…Словом! Тининым Словом. Как всегда! Ведь в Начале всегда было Слово!

- Что же, получается, что ваша Тина своим таким своеобразным Na4alo,м и раскрутила новый виток…

- Закрутила, - уточняю я, - заварила кашу…

- Да уж!

- Если хочешь - кашу новой эры. И положила конец эре греха.

- Да уж… Тут хочешь – не хочешь…

- Как ты знаешь, - говорю я, - наступившая Эра Водолея как раз и зачата в наши дни. Кому-то надо было об этом заявить в полный голос. Кому? Ждали-ждали… Кому?! Ни Обама, ни Путин, ни Корея, ни Китай… Все как воды в рот набрали! Масоны молчат, мормоны тоже, ротарианцы и подавно. Кто?.. Бильдербергеры? Молчание… Кто возьмет на себя эту миссию?!

Тишина…

- А что Папа? – спрашивает Лена.

- Ватикан? Нем!..

Вот Тина и вызвалась. Мужество в том, чтобы возопить на весь мир, чеканя каждое слово: «Na4aloположено!». Не гласом вопиющего в пустыне, но ровным тонким точным Словом, не скованным льдами вечной человеческой мерзлоты: «А верь Любви!». И расписать эту Любовь по нотам, разложить по полочкам… Разжевать для каждого утлого ума и недоумка – вот Что Это значит! Про Это у неё – в каждой строчке! Ну не в каждой, конечно, но каждое её слово исполнено и дышит Любовью. С большой буквы! А то!..

Такая вот Тина…

- И что до сих пор было неясно, что…

- Неясно. Мгла, тьма, Содом и Гоморра, полный Армагеддон… Ты же сама видишь, что…

- Что?

- Это был настоящий Хаос… До тех пор, пока…

- Да, да-да, вот и я об этом, - говорит Лена, - разобраться во всём этом нагромождении тел и дел…

- Нам, - киваю я, - так и не удалось. Вот даже ты…

- Да уж… Тут с вами и вашими клонами не то что чёрт ногу – бог голову… Повредит.

- Бог, - говорю я, - надеюсь, всё поставит на место. На то он и Бог! Это ведь его промысел. Ему, правда, понадобятся помощники, чьими руками Он сможет разложить всё по полочкам.

- И кто же теперь возьмёт на себя роль Его ангелов на земле?

- Он пока еще думает, - говорю я, - нас Он пока не приглашал.

- Вас? Снова вас? Это кого же – снова тебя, снова Жору, Юру, Аню, Юлю, Наталью? Снова Лёсика, Ушкова и Ваську Тамарова?... С вашими планариями… Вы же себя целиком и полностью дескридитировали!

- Лен, - говорю я, - так категорично…

- А как?! Вы же…

- Мы…

- А что – ваши гильгамеши и навуходоносеры?! Ваши цезари и македонские?! ленины, сталины и волочковы?!..

Так разувериться!

… и вся эта ваша шушера… шапари, шматковы, швецы… шариковы… швондеры…

- Милая моя, - пытаюсь я её утихомирить, - это же… Мы и все наши клоны… Вообще вся наша Пирамида – это же просто очередной шаг прогресса… Это как если бы…

- Прогресса?! Да вы…

- Колесо истории невозможно остановить.

- Колесо?! Да ваша телега… Собственно, что ткое история? Она не подвластна простым смертным.

- Колея, в которой оно забуксовало…

- Рест, хватит мне пудрить мозги! Ведь нет оправдания вашей узкоумости. Вы взвалили на себя непосильную ношу, вот и расхлёбываете… Нужны новые взгляды, новые…

- Всё новое, - говорю я, - это хорошо забытое старое. Нам нельзя растерять то, что добыто с киркой в руках. Наши технологии социоинженерии и те новые знания, что позволили сделать шаг…

- Да ясно, ясно… Рест, всё это ясно… Вопрос в том, кто теперь сможет взять на себя труд продолжить ваше дело? Кто осмелится утихомирить эти цунами, погасить эти пожары…

- Ты права – omneexitinfumo(всё пошло дымом. Лат.), но у нас теперь есть…

Стоп, стоп! Рест, говорю я себе, помолчи! Ты это уже говорил сто тысяч раз на двухстах тысячах языках мира! Тебе не надоело? Халва же слаще не станет! Стоп! Передышка…

Я как никто другой знаю, Кто должен взять на себя эту роль обновления человечества, его возрождения – Тина! Я просто голову даю на отрез, что только она и способна… Что только ей предназначено… Что только с нею…

И если не она, то кто?

И если кто-то, почему не Она?!

Тина!..

Я знаю: она одна знает КАК это сделать! Что только они с Жорой…

- Ти, - говорю я, - понимаешь, в чём тут всё дело? Вот послушай…

- Я не Ти, - говорит Лена, взяв новую сигарету, - я – Лена. Огня дай…

- Огня, - говорю я, огня – это пожалуйста!

И выбрасываю зажигалку в окно.

- Рест? – Лена удивлена.

- Ты просила огня, говорю я, - лови…

И делаю вид, что думаю, думаю…

- …потом подожгли, - говорю я, минуту повременив. Кому-то ведь пришло в голову… Всё началось с никудышней забавы. Жоре сунули в зубы его любимую трубку: покури перед тем, как… Чиркнули спичкой, раскурили, ф-па, ф-пааа… И сунули… В зубы!..

- Дай и мне, - просит Лена, - спичку дай… Пожалуйста.

Я подношу горящую спичку.

- Спасибо, - говорит она, задув огонёк.

- Только потом, - продолжаю я, - мы узнали, рассказывал Юра, что так и было задумано, продумано так, что, якобы… Да-да, - изысканные поповьи экзерциции…

- Что изысканное? – спрашивает Лена.

- Муштра такая, только не для вояк – для Жоры. И, естественно, для толпы… Этакий душераздираюший, доведенный до автоматизма садизм. Да-да, не иначе – всё продумано до мелочей, но подано как забава.

- Как?

- Чиркнули спичкой – дали прикурить… Вот с этого огонька-то и началось светопреставление.

Ах, какой это был костёр!

- Подожгли? Жору? Инквизиторы…

- Ага. Тут вот какая история… Инквизиторы… Ты же помнишь, я рассказывал, как мы клонировали самых, так сказать, выдающихся прыщей истории?

- Как же, как же…

- Нам удалось сработать и выпестовать классный клон и самого Великого Инквизитора.

- Это ж кто такой?

- Мы взяли его описание из «Карамазовых» и, что называется, тютелька в тютельку… Одним словом Жора носился с Фёдором Михалычем и с его Инквизитором, как с писаной торбой. Клон этого палача стал для Жоры… Собственно… Это уже не имеет значения.

- Но зачем он вам понадобился? – удивляется Лена.

- История была бы не полной без Яна Жижки и Яна Гуса, без Жанны д,Арк и Джордано Бруно, без… Да сколько их было – тысячи тысяч! Жгли напропалую! Эта история посыпана и их пеплом. И как же нам можно было обойтись без огня?! Вот Жора вместе с Фёдором и сотворили своего Змея Горыныча и Франкенштейна… В одном флаконе.

- Но зачем?

- А зачем нужны КГБ и… Зачистка…

- Невероятно, - восклицает Лена. – мертвые души…

- Между прочим, - говорю я, - нам удалось, воспользовавшись услугами нашего Инквизитора, воскресить из пепла не только второй том «Мёртвых душ», но и «Теорию единого поля» Эйнштейна. Там…

- Да-да, и что же там?

- Там так и написано, чёрным по белому: этому миру нужно другое человечество.

- Чёрным по белому?

- Чёрным-пречёрным!

- И его сожгли? Жору-то?..

- Ага, Жору! Жжик… Иисус так решил. Чтобы не воскрес! Чтобы Жора твой не воскрес, не вознёсся на какие-то там небеса… Чтобы не явился снова народу через каких-то там девять или сорок дней, лишь для того, чтобы дать новую веру в Жорино воскресение… Чтобы колесо истории не провернулось ещё раз… Понимаешь?..

- Не совсем…

- Пепел… Только пепел от Твоего Жоры остался – пф!... и всё, и всё… Просто – пффф…

- Пепел… Пыль… Напылили вы тут… На земле… Спрашивается – зачем?

- Чтобы не взошли ростки новой религии…

- Какой ещё религии? – спрашивает Лена.

- Жорианства!

Лена улыбается.

- Смешные вы… Как дети… Насмешите мир со свои Жорианством…

С Жорианством – пожалуй. Но не с Тиной!..

Вот они-то с Жорой…

Г лава 14

…- вот именно, - убеждаю я, - именно так всё и было! Прошуршал небольшой дождик… Ну, так… Курам на смех…

Теперь я пытаюсь восстановить в деталях весь ход событий: Жоре дали прикурить…

-…ты не поверишь! – восклицаю я.

Лена удивлена: с чего бы вдруг?

- Нет-нет, - отвечаю я, - было просто невтерпёж! И не только я – многие пытались! Юрка даже кому-то морду набил. А Васька Тамаров даже стрельнул из своего «ТТ». В воздух – предупреждающий выстрел. Ушков – укакался… В том смысле, что тотчас ретировался, и не стал перечить. Он ведь всегда старался довести дело до конца. Усердно старался. Но как только Васька… Да!.. И вот наш Великий Инквизитор, прозванный кем-то Чумным, бросил горевшую спичку… Все напряжённо ожидали его решения, а он только спичку бросил. Словно это и было его решение. Пустяк. Можно было предположить, что не всё с этим распятием впопыхах ему нравилось. Голову бы на плаху! Иии… ррраз… Топором! Тюк! Чтоб отлетела, как… капустный кочан!

«Мгновение! И голова падёт Как тот кочан у срубленной капусты».

Он долго стоял молча, как бы прикидывая, щуря глаза и мотая своим чёрным капюшоном из стороны в сторону, мол, нет-нет, так не пойдёт, нужен другой подход. А ничего другого в голову не шло. Жаль. Жаль! Ведь если бы не эта спичка, всё могло бы развиваться по иному сценарию. И какой другой подход? В конце концов, со спичками нет никаких проблем: чирк…Эта спичка высветила все тёмные углы мира. А с распятием? А что делать с распятием, милые мои? Э-ка куда его занесло – распять! В наш-то век! Когда вокруг только… Только хай-тек и хай-тек!.. Новые, милые мои, технологии! Разуйте, глАзы! Но он-то тут при чём? Это уже дело Пилатов с Каиафами. С Иудами и пр. и пр… Сегодняшними… Их же никто не отменял! Так, значит, тому и быть – чирк… Как-никак…

Платок долго тлел, порождая сизый дымок… Но как только Жора, сделав пару-тройку затяжек, выплюнул трубку, её жар, рассыпавшись золотыми искорками, маленький фейерверк!, придал спичке живительных сил – платок вспыхнул… Я уж и не упомню, чей это был платок, шёлковый, прозрачный такой, как паутинка. Женщин ведь было пруд пруди, плакали, сморкаясь, кто-то выл… Тайка уткнулась Стасу в плечо, а Светка, та просто рвала на себе волосы… Сидя с Переметчиком на каком-то бревне. Ната попросила воды. Чтобы плеснуть в этот огонь? Нет – сделать глоток-другой и, выплеснув остатки на газон, отдать кому-то стакан, даже не поблагодарив. Теперь все смотрели на этот пожарец у Жориных ног, все к нему вдруг потянулись взглядами и он ожил, ожил… Будто этот мерцающий огонёк только и живился этими взглядами. Чушь, конечно! Что толку-то от этих скорбных пугливых взглядов толпы? И эти её бесхитростные никчемные телодвижения – урвать бы хоть йоту, хоть йоточку. Тина права:

«Охочая до зрелища толпа растащит на клочки мою рубаху…».

Ещё как растащит! Окажись ты в роли жертвы. Это уже рефлекс! Инстинкт толпы – разодрать одежды приговорённого на мелкие лоскутки – и мне, и мне!.. Ну хоть ниточку, хоть волосок с её головы…

Вит молчал… Взгляд его желтых глаз упрекал нас: я же говорил, говорил…

«И не дай бог с её головы упадёт хоть один волос!» - придумал же кто-то эту бахвальную угрозу. Упадёт, упадёт… Просто рухнет! Ты только дай слабинку, дрогни, сожмись от испуга в комочек… И тот же час – упадёт.

Надо хорошо знать Чумного, чтобы… Надо видеть его глаза.

«Бездонные глаза у палача. Они не знают ни любви, ни страха».

А я ведь помню его ещё вполне здоровым и чистым… Чистым…

Затаив дыхание, все следили за этим едва мерцающим огоньком. Казалось, что толпа выдышала весь кислород, и ему тоже не хватает воздуха. Тем не менее, огонёк жил, трепетал… Как маленький флаг на флагштоке… Скороговоркой… Он только-только начинался… Его нужно было разговорить. Что же касается этих тусклых болезненных взглядов… Нет, они не способны были ничего оживить или воспламенить. Эти – нет. Вспомнилось, как Тинка… Лишь однажды она бросила на меня свой мимолётный уничтожающий взор… Пожар! Я как-то там в чём-то чуть-чуть замешкался, сдал, слил, одним словом промазал, что привело к невосполнимой потере, и вот Тинка тогда… Ох уж!.. Два её глаза – как жерла двустволки… Меня словно огнём обожгло! Это был выстрел в упор. Огнемёт! И волосы её помню в тот миг, её огненную гриву молодой кобылицы – змей, просто Змей Горыныч! Правда, - одноголовый… Но такой же огнедышащий… И настырный, настырный… Настигающий, обжигающий, испепеляющий взгляд… Тинкин! Из-под огненной гривы… Это не то, что какой-то там змей искуситель; от Тинкиного – спасения нет.

- Ещё один гимн своей Тине? – спрашивает Лена.

Гимны Тине! В огне!..

И ни слова о её ворожбе. Во удав-то! Удавище! Я – как кролик, как тот пресловутый дрожащий кролик… Приворожила! Пригвоздила! Неповиновение невозможно!

Но сейчас – гимны, гимны…

- Ну, - говорит Лена, - что же было дальше?

- Платок, - говорю я, - сгорел в миг, но поскольку нельзя было допустить, чтобы этот росток жизни тотчас угас, кто-то нерешительно подлил, так сказать, масла… В огонь… Бросил клочок газеты… Или что-то там… Да! Все вдруг встрепенулись, радуясь, что огоньку не дали умереть, что хоть эта новая вспышка стала надеждой…

На что?!

Никто не искал ответа на этот вопрос. Да и некогда было – ведь радовались, радовались… Огню!.. И благодарили, улыбаясь сквозь слёзы, мол, здорово, это здорово, что огонь не угас…

Поиск по сайту: