ЗУБ ВРЕМЕНИ 4 страница

- Лен, мне ли тебе объяснять?

- Объясни… Не мне – человечеству. Каждый, прочитавший твою книжку об этом, обязательно задастся вопросом: кто такой Жора?.. А ты кто такой?!.

- Как задастся, так и ответит, - говорю я, - тут всё дело в удельной серости мозга спрашивающего. Ты понимаешь, о чём я говорю.

- Ты рассчитываешь на…

- Были созданы беспрецедентные меры безопасности. Все эти Скотлан-Ярды и Пентагоны, Кагэбэ и секретные службы Израиля (и «Моссад», и «Шабак», и «АМАН», и «МАТАМ», и Мамад») собственно, все самые крепкие службы мира объединили свои усилия для защиты Жоры от любых посягательств на его жизнь. Это как если бы у нас-землян появился общий враг, скажем, инопланетяне, или тот же Апофиз, или даже Армагеддон! Никакие межнациональные, или расовые, или религиозные распри никого уже не интересовали. Не то что не интересовали – были тотчас напрочь забыты как только в воздухе запахло жареным – Жжжжжор-ааааа… Всеобщий всевселенский жор!.. Ааааа!... Прям потекли мировые слюнки… Жора! Только Жора! Только Жорино распятие! Как только миру стало об этом известно, рассказывала Юля, тотчас были организованы телемосты… Журналисты, радио и телекорреспонденты… Все-все-все сбились в тугую жадную до простоты вынюхивающую кучку – что, что там?.. Просто куча мала! Блики фотовспышек и телекамер… Было еще утро, но это был настоящий закат! В сто тысяч солнц! Лезли и лезли с вопросами… С самого начала…

- Скажите, Георгий…

- Как вы думаете?..

- Не кажется ли вам?..

- Не понимаю, зачем вы?...

- Кто вам дал право?..

Жора, как сказано, сидел и курил…

- Ой, это был такой спектакль! Цирк! Балет! Шекспир отдыхает!

- Балет?

Наталья не проронила ни слова.

- Ага, балет! Всё вокруг прыгали и кружились как…

- Я так люблю балет, - разоткровенничалась Светка, - я бы крутилась и крутилась, и крутилась…

Потом Иисус всем заткнул своим выразительным кляпом враз все их лужёные глотки – поднял руку! И воцарилась могильная тишина. Было так тихо, что, слышалось только, как струится дым из Жориной трубки… Шурша… Периодически… Когда Жора не затягивался.

И вот Иисус лениво кому-то кивнул, мол, пора, брат… Не было никаких поцелуев, хотя Иуды со свирепо разинутыми ртами и вываленными из орбит жёлтыми глазами только и ждали команды наброситься на Жору со своими мерзкими вонючими поцелуями…

- Какие Иуды, - спрашивает Лена, - о ком ты говоришь?

- Да ты оглянись, присмотрись хорошенько! В каждом твоём друге на большую его половину сидит гаденький Иудёнок. Ты только свистни, и он тут же оттопырит губы, чтобы присосаться к твоей щеке. Как пиявка!.. Валерочка, твой Славик или тот же Переметчик… Они же… И иже… И с ними… иже…

- Ты перегибаешь, - говорит Лена, - ты становишься чересчур недоверчивым.

- Ты поживи с моё, - говорю я, - присмотрись хорошенько.

- Идём, - говорит Лена, - потом дорасскажешь, в машине.

В машине, так машине. Если тебе не интересно, думаю я, я могу и совсем не рассказывать. Я замечаю, что становлюсь занудой и злюкой. Да – злюсь на всех, вот даже на Лену. Хотя она одна из множества, кто проявляет интерес к моей жизни.

- Хорошо, - соглашаюсь я, - идём… А куда мы едем?

Проходит неделя.

-… ты собираешься дорассказать эту твою историю с Жорой? – спрашивает Лена.

- Его-таки так и распяли, - говорю я, - я же рассказал.

- Ясное дело, - говорит Лена, - это я знаю. Мне нужны подробности.

Эти подробности сведут меня с ума! Какие ещё нужны подробности?! Распяли и есть распяли! Нельзя же распять лишь чуть-чуть, на копейку, на рубль. Распяли, что называется, напрочь! Уложили на крест, приковали, поставили крест на попа – виси! Э-ка невидаль! Сам любуйся и радуй ротозеев!.. Это уже было-было… Об этом только ленивый… Весь мир пестрит этим распятием… Правда, - Христа! Сколько книг написано – не перечитать! Сколько написано картин – не пересмотреть! Монумент в Рио – не перепрыгнуть!..

- Подробности, - говорю я, - да, подробности…

Лена включает диктофон.

- …и потом, - говорю я, - по всем странам и континентам прокатилась волна протестов, многолюдные митинги, миллионнолюдные… мир такого еще не видел…

- Протестов? – спрашивает Лена.

- Протестов в поддержку, - говорю я.

- Как это?

- На всех площадях всех столиц всех стран всего мира, - говорю я, - каждый день, почти каждый день… Красная площадь была просто усеяна головами, как красной икрой, если смотреть с высоты вертолёта…

- С высоты птичьего полёта, - уточняет Лена.

- В Мадриде перед…

- В Лондоне вся Трафальгарская площадь… На этой стеле – колоне Нельсона -, как, впрочем, и в Питере на Александрийском столпе… Они висели как шашлычные куски мяса на шампуре… Сползали друг на дружку…

- А что Папа, - спрашивает Лена, - как Папа Римский и Ватикан?

- Тоже, - говорю я, - Папа был рядом с Иисусом, они вместе пришли к выводу, что…

- А Далай-Лама?

- Ты не поверишь, но ночью, перед самым Жориным распятием, у Большой Медведицы отвалилась звезда.

Лена не понимает: какая звезда, как так отвалилась?

- Ну так, - говорю я, - раз и… готово! Та маленькая звёздочка, по которой древние греки определяли зрячесть своих воинов. Стариков…

- Зоркость, - говорит Лена, - та, что рядом со второй звездой!

- Зоркость или зрячесть, - говорю я, - со второй или с шестой… Смотря откуда считать!

- Митинги? – спрашивает Лена.

- Сплошь и рядом, - говорю я. – И не было никакого парада планет. Правда, на солнце в ту ночь отмечалась дикая солнечная активность.

- В ту ночь? – спрашивает Лена.

- Именно, - говорю я, - в ту самую ночь перд самим Жориным распятием. Юля говорила, что он никак не мог уснуть в эту ночь.

- Он ночевал с Юлей?

- Не было никакого солнечного затмения, - говорю я, - ни лунного, ни солнечного… Вулканическое кольцо по всему побережью Тихого океана, конечно, выперлось… Но не так, чтобы это была угроза… На Гаваях что-то там буркнуло, да и Этна в долгу не осталась… И этот гренландский тоже пукнул – Эйяфьятлайокудль… Или как там его?...

Да, мир вдруг встал на дыбы: «Распни, распни его!». Будто бы распинали Самого Христа. Оказалось – Иисус сам распинал! Чудеса в решете!.. Жору раздели… Юля сказала, что он был похож на Христа… С него стащили шорты, футболку… Кеды он сам расшнуровал и отбросил в сторону. Оголили! Затем на него надели жёлтые спортивные трусы… Кто-то сказал, что он был похож на какого-то известного бразильского футболиста. Жаль только что белый. Он не просто белый – белотелый! Загар никогда не брал его кожу. Ни о каком отчаянии не могло быть и речи – Жора держался, с восхищением рассказывали потом, держался молодцом! Не произнося ни слова, он сам улёгся на крест, раскинул руки и пошевелил всем телом, словно выискивая поудобнее положение на этом жёстком ложе, кивнул, мол, всё в порядке и даже подмигнул, рассказывали, чтобы придать уверенности своим палачам, мол, смелее, ребята!

- Палачам?

Наталья молчала…

- Ну не то, чтобы они были настоящими палачами, они выполняли волю Иисуса, да и самого Жоры, поскольку он, все ведь это знали, не терпел над собой никакого насилия, а тут пришлось подчиниться, и он сам желал, чтобы пытка эта побыстрее закончилась. Он геройствовал, но и не пал духом, и даже с любопытством и как бы со стороны смотрел на весь этот спектакль, режиссёром которого сам-то и был. В содружестве с Иисусом! Иногда они переглядывались короткими взглядами, словно согласовывая свои действия. Мол, всё идёт хорошо? Всё отлично! И – дальше по тексту… Без единого слова.

- Итак, Жору уложили на крест, - говорит Лена.

- Толпа, конечно, была взволнована, - говорю я, - все жили ожиданием какого-то чуда. Но никакого чуда не произошло – всё было до смешного банально: ни молний, ни громов, светило как всегда солнце, легкий бриз шевелил волосы… Здесь!..

- Ты говорил, что по всему побережью Тихого океана…

- Юля рассказывала, - говорю я, - и не только Тихого! Весь мир клокотал! И не только Юля! Весь мир вдруг засудачил о конце света. Это было начало конца! Вдруг с этим утверждением все согласились! И учёные и президенты! Все в один голос вдруг заявили: «Началось!». Учёные, сверкая глазами, уверяли в том, что случилось всё так, как мы и предсказывали, что жаль, что нам не поверили, что, мол, наши прогнозы, вот видите, оправдались, и если бы нам увеличили финансирование…

- А президенты? – спрашивает Лена.

- И короли, и премьеры, и президенты разбежались по своим бункерам, как тараканы. И ты же помнишь, что сказал в тот вечер Обама?

- Что он сказал? – спрашивает Лена.

- То же что и король Норвегии, и королева Виктория, и датчане, и даже князь Альберт…

- Что?

- Все в один голос! Правда, некоторые…И Путин, и твой Путин тоже…

- Ладно. Бог с ними, с президентами и королями. Тараканы и есть тараканы.

- Да-да, как…

- Итак, Жору уложили на крест…

Наталья не выла…

- Нестерпимо кричащее спокойствие! Классическая поза! Вероятно, Жора испытывал неодолимую потребность еще раз убедить весь этот настороженный мир (ведь он точно знал о том, что мир, затаясь, следит сейчас за каждым его движением, прислушивается к каждому его слову), убедить в том, что… Своим теперь поведением на кресте! Мол, ценой собственной жизни я хочу вам ещё

раз прокричать… Всё, точка, - произнёс он тихо, - thebuckstopshere(Фишка дальше не идёт. Англ.).

Это жертвоприношение, считал он, должно возбудить в людях жажду уразумения…

- Ты так думаешь? – спрашивает Лена.

- Он так думал, - говорю я, - он об этом как-то мне рассказал…

- Он считал себя жертвой?

Иисус только молча наблюдал за происходящим. А усердствовали в большей степени все эти… недомерки и планарии… и, конечно, цезари, ленины, наполеоны… Старались Валерочка с Ушковым…Они, наконец, спелись…

Наталья только смотрела…

- Ты мне так и не ответила, - говорю я потом.

- Что? – спрашивает Лена.

- Как пахнет альфа Центавра?

- Как?... Ясное дело – сиренью. Верно?..

Запахи живой Тины… Эх-ма!... Никому не дано знать, как пахнет космический бисер. Я – знаю!..

- Ага, - говорю я, закрыв глаза, - полынью…

Глава 8

Иисус хорошенько поднаторел в этом деле: он знает, что такое распятие от корки до корки! Он, так сказать, на собственной шкуре испытал все прелести этой гнусной процедуры. Я не думаю, что он и Жору хотел подвергнуть этому унизительному испытанию.

- Величественному! – восклицает Лена с искренним благоговением, - величественному! Почему унизительному?

- Ты права, - признаюсь я, - конечно величественному! Если уж речь идёт о судьбе цивилизации!

- Это была месть? – спрашивает Лена.

Месть? Было бы ошибкой считать поведение Иисуса как проявление мстительности. Месть? Ну какая же это месть? Пришёл Иисус… Весь мир ждал его прихода! Ждёте – нате! Я пришёл! И коль скоро я весь перед вами, то и знайте теперь: «Не мир я принёс вам, но меч!». Он пришёл, чтоб творить свой Страшный Суд. Он обещал – он сделал. И начал он своё страшное дело с распятия Жоры. А с кого же еще, если не с того, кто возомнил себя творцом новой жизни? Ведь за что распяли Христа две тысячи лет назад? Вот и Жора попался…

- …так это событие начиналось, Жору распяли, и вскоре всё побережье было усыпано любопытствующими, и вскоре весь остров и все потом острова наши, и весть эта кочевала из уст в уста из дома в дом, затем по улицам и площадям из города в город, по странам и континентам, не зная границ…

- Что, что случилось?

- Жору распяли…

Никто уже не спрашивал, кто такой Жора, ни как это вдруг его распяли, ни за что, собственно, все радовались, радовались, смеясь и исторгая восторги и вопли и даже вопли и оры, пели песни и читали стихи, орали хоралы и пили, и конечно, пили взахлёб, пили, пили…

На радостях-то! Никто не мог отказать себе в удовольствии выпить на халяву, что называется, - шару… Ведь вина и коньяки лились реками…

- Пир во время чумы?

- Никакой чумы не было и в помине, только пир, пир, по всему миру, всевселенский пир на весь мир… Риодежанейровские карнавалы в сравнении с нашим – просто смех…

Пушкин читал свои «Нет правды на земле», Моцарт творил свои реквиемы, а Шекспир сонеты… Кто во что горазд… Гомер рифмовал свою «Одиссею» с шёпотом прибоя, а Леонардо вдруг стал переписывать свою «Тайную вечерю», где вместо Христа вывел Жору, а рядом с ним Нефертити! С ума сдуреть!

Наталья молчала…

Микельанджело снова прилип к алтарной стене Сикстинской капеллы, чтобы переписать свой «Страшный суд» с учётом всех катаклизмов нашего времени (кризис, глобальное потепление, вулканы, цунами…) и за одну ночь блестяще выписал новые образы, поражающие трагической силой воображения гения. Ну и Мунк, и Эдвард Мунк со своим «Криком» ещё раз немо проорали миру – «Стоп, ума-а-а-а-а-а-а-лишённые!». Предупреждая олухов цивилизации о достижении «punctumnoreturn»: приехали, друзья мои!...

Шостакович дописал свою симфонию гнева…

- Дописал? Седьмую?

- Да, свежими красками… С извержениями вулканов и низвержением божков… С роковыми рОковыми оттенками…

… и рок, рок… И, конечно, рок. Рок всего человечества вдруг грохнул роком: тра-та-та… бах, бац… Ыыыы!... Бу-бух…

Суетливые папарацци окружили Жору плотным кольцом, от фотовспышек слепли глаза, протиснуться не было никаких сил, в небе появились вертолёты с троссами, на которых висели корреспонденты с камерами наперевес…

Даже Юля, ага, даже наша Юлия тоже… Представляешь… Виснем вися… Как перезрелая… Как заря запоздалая… Озаряя весь этот…

Несколько раз эти вертолёты сталкивались и валились с неба как спелые груши: бац!... Прямо в толпу… Крики, ор, глаза в ужасе выпадали из орбит… Люди гибли сотнями, тысячами…

Рок!..

- Но что же Иисус?

- Рёк свои проповеди под тальянку, танцуя вокруг костра.

- Какого костра?

- Жориного… Все бросили ему по горящей спичке… Представляя его то Жанной дАрк, то Джордано Бруно, то какой-то ведьмой…

Это был истинный молот ведьм…

- Ладно, едем! – говорит Лена.

- Понимаешь, - говорю я, - Жорино распятие стало спусковым крючком для развития событий такого масштаба, каких свет ещё не видел. Сработал эффект домино. Как только качнулась и завалилась первая клавиша…

- Какая клавиша?

- Ну эта самая доминина… В её роли выступил какой-то африканец, молодой парень, ну ты помнишь эту историю…

- С африканцем?

- Да. Всё началось с Иисуса. Как только он оперился, тот же час заявил: «… я буду судить!..». «Да кто ты такой, чтобы судить?!» - возмущался Жора. Вот и допрыгался.

- Иисус, что ли?

- Жора! Твой Жора… Вместе с тем африканцем. Как только африканец прознал… Ну ты помнишь эту первую волну возмущений… Полетели головы… Эти американцы, конечно, вбросили спичку…

- Ну ты и нагородил! – возмущается Лена.

- Иисус сам рассказал, рассказывала Юля, - продолжаю я, - что полилось через край… Люди вышли на улицы и пошло-поехало, сперва в Африке, затем в Европе и в той же Америке… забурлила Россия, даже Индия и Китай… Волна за волной… Турки… Кровь лилась ручьями… Реки крови… Да что кровь – лились головы… Стелились по земле… Катились кубарем… Как большие кокосовые орехи, а лысые – как арбузы…

Хуже всего было то, что…

Так вот, на мой взгляд…

С первых же дней …

Какое крушение!

К прошлому четвергу у нас было уже…

Но к чему отчаиваться! Эта кара послужит нам хорошим уроком

Я вдруг встал во весь рост…

Многим…

Это были настоящие псы Вавилона…

- Стоп! – говорит Лена, - остановись!..

У меня потемнело в глазах, качнулась под ногами земля…

- Сядь, - приказала Лена, взяв меня за руки, - помолчи…

- Да-да… Спасибо…

Я укладываюсь на топчан и тотчас засыпаю.

Затем вечером:

- Никто не знает, - говорю я, выспавшись, - что будет зимой, в том самом декабре, о котором только и знают, что галдят все газеты, все телепрограммы, все парикмахерши и продавцы селёдки…

Тот декабрь прошёл незамеченным, и вот только сегодня, сейчас…

- Я выключаю диктофон, - говорит Лена, - на сегодня хватит.

- Понимаешь, - говорю я, - когда Архимед попросил…

- Все вы тут Архимеды! Вам только дай точку опоры – вы землю перевернёте!

Всё это привело к тому, что

- Я полагаю, - говорит Лена, - что пришла пора спросить очевидцев.

- Каких ещё очевидцев, – говорю я, - весь мир стал свидетелем!

- Правда ли, - говорит Лена, - что как-то вдруг вдруг… в одночасье… и на обоих полушариях, как только забрезжил рассвет, в движение пришло…

Мне трудно всё это представить.

- Я думаю, - говорит Лена, - пришло время взглянуть в лицо фактам. Расскажи про Жору.

- А я о ком рассказываю?

- Ни о ком! Так… сяк… Мерзость какую-то. Расскажи про Жору… Ну как его… Подробненько… Жору уложили на крест… Дальше… Что дальше-то?..

- Обычное дело: Жору уложили… Да нет! Он сам уселся на крест… Улёгся уже – руки в стороны… В желтых спортивных трусах… Голый!..

- Ты сам-то видел?

- Ну как я мог видеть? Юля рассказывала. И она же сняла всё кинокамерой… Крупный план и… Гвозди… Это ужас какой-то: гвозди… Сперва кисти рук прикрепили к перекладине скотчем. Не пойму до сих пор, зачем нужны были эти сизые кованные гвозди. Сперва руки, затем ноги… скотчем… обе к стояку… Жора морщился, что-то говорил, подсказывая, как это лучше сделать…

- Кто крепил-то? – спрашивает Лена.

- Ушков. Старательно… С Ергинцом Валерочкой… Там ещё усердствовали Авлов с Переметчиком, кто-то ещё… Люська, Светка… Кривясь и тихо голося… Попискивая…

Журналисты не давали ни проходу, ни продыху… Лезли всей свой биомассой, сверкали фотовспышками…

- Ты рассказывал уже…

- Да. Затем-таки решили обмотать всё тело скотчем – так надежнее. Начали с лодыжек… Крест приподняли над землёй… как байдарку… и мотали, мотали… Голени, коленки, бёдра… И так аж до шеи… Затем каждую руку от плеч до кистей… Примотали, как приклеили, прилепили к кресту… Жоре трудно стало дышать, он просто возопил немо: вы что, мол, не видете – нечем дышать!.. Распороли скотч вокруг груди… Так – лучше, так – легче… Дыши – не хочу!..

- Что же Жора?

- Кивнул благодарно. И наблюдал за всем этим действом, так сказать, свысока…

- Крест установили?

- Да нет пока… Пока лежал на песке…

- Как же «с высока»?

- Так.

- Затем…

- Все лезли с советами: здесь – так, а здесь – вот так… Не перетягивай!... Не зажимай!... Жора только кивал с благодарностью… Улыбался…Вяжите-вяжите… Крепко!... Не то… Не то… Никакого сопротивления. Глаза синие-синие… Улыбающиеся. Будто распятие для него – очередная забава… Игра… И тут ещё эти папарации:

- Скажите, Георгий…

- Не считаете ли вы?..

- А ты не находишь, что?...

Кто-то и в самом деле ему «тыкнул» и Жора не послал того куда-подальше. Все вдруг тотчас и осмелели:

- Ты до сих пор надеешься, что твоё распятие?...

- Жор, зачем весь этот спектакль?

- Тебе пива дать?..

Ушков гнал всех приставал прочь, прочь…

Жорино интерьвью…

Наталья молчала.

- …истинно говорю тебе, - рассказывала Юля, - это был театр, весь мир – театр, и мы в нём были актёры, шекспировцы и мольеровцы, островсковцы и даже маркзахаровцы и эти, конечно, и наши михалковцы и мирзоевцы, и… все экраны были залиты лучшими фильмами лучших режиссёров – спилбергами, тарковскими, кустурицами и кончаловскими, михалковыми, феллини и люками и даже учителями и… да-да, рассказывала Юля, фестивали кино и в Берлине, и в Каннах, и по всему побережью Средиземного моря и по другим морям и океанам, Тихому и Атлантическому, начиная с Индийского и кончая Северным Ледовитым, танцы и смех, слёзы радости даже на самом Северном полюсе Землм, и на Южном естественно, на самых высоких и каменистых, свободным от снего его вершинах, даже при минус шестьдесят семь и даже ниже, под землей, в этом городе, где своё собственное солнце, и на глетчерах, на этих ползучих глетчерах всей Гренландии, с риском для жизни на глазах у испуганных белых медведей и моржей и тюленей, у молчаливых и изумлённых пингвинов…

Радость!..

Юля рассказывала…

- Она была свидетелем всей этой свистопляски? – спрашивает Лена.

- Ага! На своём биплане?

- Ага… С Ваней Карнауховым!

- С Лёшкой!

- С Лёшкой?! Пусть даже с Лёшкой! У неё махонький такой одноместный… Они вдвоём как-то втиснулись и облетали вслед за слухами, которые ширились, ширились по планете, как… как… Летели как стаи саранчи, как пыльные, но не пыльные, а светлые снежные бури, как смерчи, смелые и уверенные в победе, как накаты…

Набат!...

Юля рассказывала…

- Иии…

- Все симфонические оркестры мира просто высыпали на побережья… И кто во что горазд… Словно соревнуясь… Музыка, музыка… Волшебная музыка, а рядом рок, рэп… Рэпали так, что земля ходуном ходила…

Ось дала крен…

- Какая ещё ось?

- Земная… Поползли полюса…

Люди сбрасывали с себя одежды, вытанцовывая, ходуном ходили, многие раздевались догола, возмущалась Юля, предаваясь соитию, как животные… Как скоты…

- … и Жора, - говорит Лена, - тоже…

- Да, он тоже был возмущён всм этим… Но когда стали вонзать гвозди в ладони… Молотком!.. Дынн… Дыннн..

Просто мурашки по телу… Ушков никак не мог установить… Ой, это надо было видеть! Славик просто весь трясся… Как листик осиновый… То один возьмет гвоздь, то другой, то этот примерит, то тот… Умора просто! Жора не мог сдержать улыбки, глядя на него, сперва улыбки, затем начал злиться… Гул гудом стоял вокруг: каждый советовал, подсказывал, попрекал… Кто-то молил, мол, давай уже побыстрей выбирай, а Авлов даже стал отталкивать Славу от Жоры, мол, дай я сам, я сам, раз ты такая размазня, но Ушков уцепился, просто прилип к Жоре – нет! Только я, только я… должжжжен!.. Шипел он. Только он, Слава Ушков взял на себя этот гегемонический труд – вбить Жоре гвозди!.. Только я… А как же! Как же я… И если не я…

- Дай! – сказал тогда Жора, и зашевелил пальцами левой руки.

Он словно струны перебирал… На арфе. Точно хотел вызвать звон этих струн к жизни, Орфей… Словно…

- Дай! – приказал он Славе ещё раз, и его длинные пальцы Орфея снова неистово зашевелились, заплясали в поисках струн.

- Что? – тупо глядая сквозь свои круглые потертые очки, спросил Слава.

Он не понимал, что он должен дать Жоре. Ведь у Жоры, в его понимании, всё уже было – деньги, признание, слава, крест… Что ещё нужно для счастья?

Слава терялся в догадках.

- Гвозди, - сказал Жора и кивнул бровью на кастрюлю с гвоздями.

- Как? – Слава, не понимая, замотал головой.

- Насыпь, - сказал Жора и пальцы его левой руки застыли в ожидании. Каждому было ясно: Жорина ладонь, никогда ни у кого ничего не просившая, теперь просто выпрашивала подаяния – гвоздей… Как милостыню.

Это стало понятно и Славе. Он выгреб своими кургузыми пальчиками горсть сизых ощетинившихся гвоздей и тотчас бросил их в Жорину ладонь. Как угли! Будто эти гвозди были только что из-под молотка кузнеца, будто они ещё шипели, выдернутые из воды в бочке, шёл даже пар… словно…

- Ужас, - говорит Лена. – Как можно…

- И вот тут-то, - продолжаю я, - нет-нет… Это надо было видеть! Я постараюсь, я попробую… Но боюсь, что…

- Что?..

- Рассказать об этом…

- Не бойся, - говорит Лена, - ничего не бойся.

- Ты как Тина, - говорю я. – Она тоже…

А ведь и в самом деле: рассказать то, что… О том, как… Это же - такая история! Поэма! Ода! Где Овидии, Петрарки, Шекспиры?!.

Иуды – отдыхают!

- Не тяни, - говорит Лена, - смелее…

- Хм!.. Не толкай, - прошу я, - я и так еле держусь на ногах. Стою на краю, видишь!

- Давай, давай, - подталкивает Лена, - это твой край!

И, что называется, толкает меня – лети!

В пропасть Жориной ладони…

- И вот, - говорю я, набираясь смелости, - ладно… И вот…

Я не знаю, как это пересказать.

- …сперва, - говорю я, - Жорин мизинец вместе с большим пальцем взяли первый гвоздь…

- Как это? – спрашивает Лена.

- Я пробовал потом дома. Сам. И знаешь…

- Как так взяли? – снова спрашивает Лена.

- Я не помню, чтобы Жора когда-нибудь держал в руках скрипку. Или гитару. Или балалайку… Помню, как он бережно прятал Юрину скрипку в футляр, когда нужно было её сохранить от полиции…

- Продолжай, - говорит Лена.

- Так вот… этот первый гвоздь в мгновение ока оказался вдруг между указательным и безымяным… Шляпка у ногтей, остриё – в ладонь… Ловкость рук, вернее Жориных пальцев! Да-да, - ловкость, ловкость! Жорины пальцы – это, знаешь ли… Я ведь видел их каждый день, каждый божий день… В работе… Помнишь, как Бог Своими Божественными Перстами, творя чудо рождения Адама… Михельанджело как никто другой изобразил этот миг… Ну ты знаешь…

- Знаю, - кивает Лена.

- На века! Навеки! Ты видела, какой это непомерно тяжкий, непосильный и невероятно нежно-радостный труд – созидание… Сотворение… Мира. По сути ведь мира! Через Адама. Так вот…

- Сравнил, - говорит Лена.

- Жорины пальцы…

- Рест, ты…

- Пальцы творца… Если хочешь… Да!.. Ты пойми… Нет-нет, ты всё-таки слушай, слушай…

Теперь я молчу.

- Наверное-таки ловкость, - говорю я затем, - но и надёжность!.. Уверенность в том, что вырваться из цепей этих чудотворных пальцев никогда и никак невозможно. Цепкость, да! Даже если они напрочь раскрыты, расправлены, распростерты. Фишка в том, что…

- Фишка?

- Цимус в том…

- Рест, скажи по-русски.

- Загогулина, - говорю я, - в том, что…

Тииинн… Тиииннн…

(Тинка!..)

- В чём же?..

- Гвозди пели – тиннннн…

- Жуть!..

- Он только скосил глаза на свою левую руку: больно, мол… Все глаза мира уставились на его лицо! Кровь… горячая Жорина кровь брызнула вдруг так роскошно и крепко, так старательно… оросив всех вокруг… как шампанским, как победительным шампанским победителя автогонки, шипя и печатая и печатая, словно клеймя Жориным клеймом… Всех! У меня до сих пор на футболке те кровавые крапинки, точно…

- У тебя?!. – Лена просто ест меня взглядом.

- У меня, - говорю я, - а что?.. На футболке… Показать?

- Но…

Я достаю футболку из сумки:

- Вот, смотри…

Я тычу футболку с красными пятнышками Жориной крови прямо под нос Лене.

- Рест, ты в своём уме?

- Да, - твёрдо говорю я, - в чьём же ещё?

- Нооо…

- Лен, я не конь!

- Но… ты… был… свидетелем…

Лена умолкает и вопросительно смотрит на меня, не мигая. Приходится признаваться:

- Ну не то чтобы… Все телекамеры мира, понимаешь, это… как бы это тебе… Это как эмпатия – ты как бы сам участвуешь… Силой воображения и преображения… Понимаешь?..

- А футболка?..

- Что?

- А Жорина кровь? Значит, ты был не только…

- Что?

- Но соучастником!

Да знаю, я знаю! Не только, не только! Но я пока в эту тайну не хочу посвящать даже Лену. Не то она… Не то мы… Нет-нет! Не теперь, не сейчас!..

- Ну каким соучастником! – говорю я, - просто… Просто я…

Просто я не готов сейчас об этом рассказывать – скоро рассвет! Хотя бы часок-другой вздремнуть до того, как…

- Дорасскажу в Турее, - мирно произношу я, - давай спать.

И уж какой же тут сон?!.

Тииинннн…

Звон на весь мир…

(Тинка – вот ведь где соль…).

Глава 9

- Не помню, где я, - говорю я потом, - куда я задевал…

- Вот, - говорит Лена, подавая мне очки, - ты как всегда оставил их…

- Ага, спасибо. Так что?

- И что Жора? Зачем тебе очки?

- Я должен дописать.

- И что Жора? – снова спрашивает Лена. – Я сама допишу.

Прекрасно! И теперь мне очки не нужны!

- Жора, - говорю я, - Жора… Да-да…

Уже третий день, как мы в Турее, но я до сих пор так и не выполнил своего обещания: дорассказать о распятии.

- Рассказывай, - говорит Лена. И включает диктофон.

Мы лежим в стоге сена…

- Да-да, - говорю я, жуя травинку, - значит так… Жора… Жору… Крест тогда ещё не успели поставить на попа… Когда раздался первый звук удара молотка по гвоздю (тиннн!…), Жора просто повернул голову в сторону звука. И даже, когда брызнули первые капли крови на футболку…

- На какую футболку?

- На мою. Я же показывал тебе! И на футболку, и на всех, кто разинув рты…

- Но ты говорил, что тебя там не было…

- Было-не было… А где же я был?

- Играл в шахматы! Или в футбол… Да мало ли в какие игры ты играешь, спасаясь одиночеством. Я знаю, что мог даже…

- Мог!.. Послушай, Лена дорогая…

- Слушаю, слушаю. Я тебя внимательно слушаю!

Лена даже усаживается поудобнее в нашем стогу, чтобы лучше видеть мои глаза.

- Лен, - произношу я тихо, - ну какие могут быть игры, когда распинают твоего лучшего… Даже не друга! Учителя, я бы сказал, учителя и, конечно, друга, друга… Больше чем друга! И учителя… Я до сих пор не могу взять в толк, кем для меня является твой Жора! Просто – лучший! Понимаешь, - лучший из лучших! А ты говоришь – «шахматы». Какие к чёрту «шахматы»?!

- Понимаю…

- Так вот, когда «тинннул» первый гвоздь в левую ладонь…

Поиск по сайту: