ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ 5 страница

Прополото поле! Прекрасно! Дождаться урожая и отделить зёрна от плевел. Всего-то! Правда, вдруг все разом засудачили о каком-то конце… Света что ли? Это и есть тот «последний сполох»?

Больше всего меня поражает, что Тина, когда речь заходит о золотом веке - временах безмятежного счастья, где люди не знали ни труда, ни забот, меня поражает, как Тина так решительно равнодушна к такому счастью – счастью без труда, без забот… Даже не равнодушна – напротив!

- …возьми, - говорит Тина, - навскидку хоть Вавилонскую башню! Без труда и забот разве кто-нибудь смог бы её построить?

Хо! Навскидку!..

Да, знаешь…

Глава 9

У Лены от моих рассказов уже болит голова. Хорошо, соглашаюсь я, объявляем день молчания. Через минуту она спрашивает:

- Острова в Океании?

Я не успел спилить даже эту ветку. Осень. Солнечно и сухо. Сентябрь. Лена ждет, когда ветка рухнет, затем:

- Я бы тоже начала с островов.

Мы сидим на спиленной сухой ветке, я все еще с ножовкой в руке, Лена ждет продолжения моего рассказа, жуя стебелек.

- Каждый день, - наконец произношу я, - мы отвоевывали у современной цивилизации новые и новые острова то в Атлантике, то в Тихом или в Индийском океанах. Те, где человек не успел еще наследить.

- Разве есть еще на земле такие? – спрашивает Лена.

- Мы выискивали…

Юре нравились суровые просторы Антарктики, а Жора не переносил холодов. Юльке – Индия! Конарак, Ауровиль… Она была просто помешана на своей Индии!.. Помню, мы как-то зимой прилетели в Рейкьявик… Вулкан Эйяфьяллфйекюль тогда еще спал, и мы…

- Что ты сказал, – спрашивает Лена, - какой вулкан?

- Эйяфьяллфйекюль, - говорю я, - тот, что недавно укутал в пепел Европу.

- Ух, знаешь, жуткая картинка… Ты видел эти кадры?

Лена встает.

- Мы сутками сидели в аэропорту, - говорю я, - я привез тебе этот пепел, там, целлофановый пакетик в ящике стола…

- Да, да, да… Спасибо! Ты не мог не привезти. Спасибо! Запах ада? Ты мил…

Я старался понять Лену. Тщетно. О каком аде она говорит? Для меня адом был Майями-бич, когда мы с Юлей тогда покупали ей дом. Она таскала меня за собой дней пять или шесть пока мы-таки не набрели на её Иглесиса. Мы купили ей этот красивый дом, дом как дом, окна на океан, пальмы, сад, и я тотчас завалился спать.

- Давай, наконец, отдохнём, - предложил я.

- От чего? – удивилась Юля.

- Ну, знаешь…

- Я хотела бы еще посмотреть в супермаркете…

У нее вдруг появилась тяга к материальному.

- Я сама, хочешь, я сама посмотрю… Отдыхай, отдыхай… Намаялся со мной.

Мне всегда было в радость дарить ей… дом… остров!

- О, кей, - сказал я, только будь осторожна.

- Я возьму фотик, заодно поснимаю… дом… покажем нашим. Пригласим…

- Хорошо, - согласился я, иди-иди… поснимай-поснимай…

Мысль, которая тут же выветрила из меня сонливость, пришла неожиданно. В те дни здесь же в Майями (я теперь знал это точно!) где-то бродила по городу наша рыжая партнерша. Рассчитывать на встречу с ней было бы маленьким сумасшествием, а поймать Юлей случайно в кадр – абсолютным безумием! Среди толп ротозеев? Я только ухмыльнулся своей выдумке, но Юлю не задержал – иди-иди! Бывают же чудеса! Чутьё подсказывало мне, что моя охота на рыжую может увенчаться успехом. Зачем мне нужен этот успех, я понятия не имел.

- И не только дом, - добавил я, - как обычно…

Как обычно мы всегда снимали не только интересующий нас объект, но все, что было рядом. В любом деле детали – всегда важны!..

И потом уснул, правда, - умаялся.

- Бедняга, - пожалела Лена.

Я провалился, как это обычно бывает, думая о своём рыжем привидении, и – ты не поверишь, открыв почту вдруг обнаружил от неё письмо – электронка, емейл… Ты не поверишь: она написала лишь одну фразу: «Смотри какое я получила письмо». Дальше шёл густой разрыхленный с правой стороны столбик письма без точек, без запятых… просто пляска Святого Вита в словах… совершенно на первый взгляд бессмысленных и бессвязных… Я прочитал, почесал затылок и перечитал… затем читал с чаем и бренди… Не понимаю, почему я так рьяно уцепился за эту словесную абракадабру! Я вылупился на это ее «Смотри какое я получила письмо», сердце стучало, прям выскакивало из раны в груди… Да, из кровавой растерзанной раны… Выпрыгивало, громко стуча и умирая, кровавя всё напрочь вокруг… И я, помню, окровавленными руками запихивал его внутрь зияющей в груди раны – да сиди ты там…

Оно молчало…

Дергалось, стуча: тиннн… тиннн… тин… ти…иии… Пока не замерло… навсегда. И я умер. Проснувшись. Во-то дела! Мне сны не снились уже лет сто. И вот… Вернулось детство? Я сидел ошарашенный на постели, совсем голый, голый не только телом, но и мозгом голый. Ни единой мысли, поясняющей мои видения. Нашёл-таки бренди, ну так, чтобы освежить пересохшее горло…

Так что же это получается, - стал размышлять. Я стал пробираться в свой мозг, пытаясь вспомнить хоть строчку из того уродливого письма. Вспомнил, вспомнил! Я вспомнил: «Смотри какое я получила письмо»! О, боги! Мне и не надо было ничего вспоминать – я эту строчку уже просто знал! Назубок! Она-то сердце моё и убила! Заррррраза! Разодрала на части, на окровавленные лоскутки! «Семь дней в неделю… пуля за пулей… стреляют… беззвучно… в зрительный нерв… чёрные многоточия… скверно… а ты всё бежишь…». Ну, вот я и дождался, подумал я, пошли галлюники слуховые. Я закрыл глаза, но никого рядом не обнаружил. Открыл, слышу: «оттиски тел на асфальте – следы твоих падений…».

Да, брат… Но я же понимаю, я знаю, знаю, что не сбрендил с ума, что не сдурел напрочь! Нееееееееееееееееееееееет! Вот стакан мой на столике, вот халат… Совсем голый сижу – так что ж?!

В чём же тут дело?

Вот незадача!

Это всё недостроенная Пирамида!

Надо… или достроить… Или – взорвать! Ба-бах! Красивая, свежая мысль: ба-баххх!

Но сначала – глоток. Да я трезв как стёклышко!

«… ты прости дитя… моих неразгаданных… ладонных линий, и жесткая готика… ломаных жестов, каприз природы…».

И всё это столбиком, столбиком… Как для собачки!

Так что же у нас получается?

Получается, что Тина, моя безтелесая рыжая Тина, получает по почте какую-то шумерскую клинопись, какие-то там бессмысленные и наполненные глубиной искренней искренности, переполненные вишенкой глубокомыслия белые сти-и-и-и-и-шки? Белые? Так что же получается, что ей уже пишут письма?! И она не молчит? И она… И они… Давно?.. Без меня?..

Без меня!

Ну, тут уж точно можно сдуреть: я ревную…

Хо! Ха! Хахахахахахахахааааааа….

Ты и мои письма рассылаешь по свету, чтобы… чтобы весь мир знал, как я… Ты и меня расклеиваешь на стенах домов, на листьях деревьев, на облаках? Ти, да ты просто…

(Разве ты ведёшь и с ней переписку?)

Вдруг я слышу: «Владимир, у вас всё в порядке?)».

Оглядываюсь – никого. Да и какой я тебе Владимир? Снова галлюники? Но не молчать же на это!

- У Нас, ору я, - всё! У Нас (я подчеркиваю) - абсолютно всё! А Ты как думала? Ты думаешь что-то или кто-то может этот порядок нарушить?

Да никто!

Ору я.

Понимаешь – никто!

- Успокойся ты, - говорит Лена, - ну, ты что…

- Извини, - говорю я, - тут, знаешь…

У Нас, теперь думаю я, - ВСЕГДА!

С Тобой- то!

А теперь – смотри мне в глаза! Отвечай: кто-то ещё – чужой – читает мои письма (с приложениями)? Только не говори, что у тебя нет чужих. Я напомню Тебе – есть Мы и есть другие. Они, другие, - чужие для нас. Запомни это!

Я, продолжаю я, спрашиваю у Тебя, Ти?

Взгляд-то держи!

И еще:

«…когда чужой мои читает письма, Заглядывая мне через плечо».

- Ты у кого спрашиваешь, - спрашивает Лена, - у меня что-ли?

Да, да, на сегодня, пожалуй, достаточно… Бывают же промахи или как там их сейчас называют – проколы… Вот и я прокололся… Сел на иглу…

Зато как ревную!

Ах, ты, Господи!

О, Мадонннннннн-а!

Значит, есть ещё порох! Значит, жив курилка!

(Но к кому ты ревнуешь, малец, к пустоте?)

Когда Юля вернулась, уже стемнело. Я выспался. Мне ведь достаточно перекорнуть часик-другой… Я выспался! Я, конечно, ни словом не обмолвился о тех письмах… Да и были ли они? Но ревность свою я носил как орден! Молча, там, в разодранном сердце!

- Как дела? – спросил я, когда она выпила воды.

- Я приму душ, - сказала она, - посмотри, если хочешь.

Она вручила мне фотоаппарат и отправилась в ванную. Дом, конечно, сиял, наш дом в разных ракурсах, сад, вечерняя синь бассейна… Затем были кадры домов и улиц, фонари, переходы… «Дом, улица, фонарь, аптека…». Машины и огни реклам… И ни одного лица крупным планом, ни единого…Ни одного… Я отобрал несколько кадров, из которых решил сделать фотки. Юлиному вкусу я доверял: две толстых задницы на побережье под пальмами… корни какого-то мощного дерева… как Лаокоон, подумалось мне… Затем мостик из камней… Я так и назвал фото – «Мосток». Затем - роскошные пальмы и какие-то камни с пузырями… Что-то ещё… И ни единой души. Да, и ещё какая-то малышка, девочка лет четырёх-пяти, которая была в кадре, но в разных местах города. Мне трудно было себе объяснить, как она могла попасть в кадр и тут и там, и у корней этого самого дерева, и на мостике, и в… Она что же перемещалась вслед за Юлей по городу? Я не стал искать ответ на этот вопрос, и забыл об этом даже Юлю спросить. Ну, была так и была. Мне было не до того. Я понимал, что моя охота не удалась. Потому-то и выбрал «пустые» фотки. Я корил свое чутье и успокаивал себя, что иначе и быть не могло. Как такое вообще могло прийти в голову – заснять Тину! Если бы мы её выслеживали, если бы хотя бы знали, где её искать!

- Ну, что, - спросила Юля, - как тебе наш дом?

- Нравится, - сказал я, - и окна, и крыша… Там, надеюсь, есть вертолётная площадка?..

- А как же! Как же ты без вертолёта! И площадка, и…

- Правда?!.

- Ну да!

Когда Юля уснула, я снова взял в руки фотоаппарат. Зачем? Я же был уверен, что Тины там нет. Мысленно я уже называл её Тиной, Тиной, а не какой-то там жадиной, рыжей бестией… Тиной, моей Тиной…

Я не понимал – почему?

Я сидел босиком, в халате, фотик молчал, город тоже спал… вдруг Юля проснулась.

- Ти, - сказал я, - ты-ы-ы…

- Ты в порядке? – Юлин вопрос, - ты уже бредишь ею…

Я взял фотоаппарат и молча показал Юле. Затем молча отложил его в сторону, свёл края ладоней и как чашу устремил руки к Юле.

- Что это? – спросила она.

Я не знал, что ответить. Я знал, что если я произнесу, то, что жгло мой мозг, это то может надолго подорвать у неё мой… моё, так сказать, реноме… мой, что ли, авторитет…

- Чем же была набита твоя голова, – спрашивает Лена, - Тиной?..

- Тиной, да, Тиной, ее отсутствием в моих руках. Понимаешь меня?

Лена выжидательно смотрит.

- Понимаешь, - снова говорю я, - понимаешь…

Я складываю ладони и теперь эту свою чашу из рук преподношу Лене.

- Если руки навек пусты…

Лена кивает: понимаю.

- Если руки навек пусты… Это…

- Понимаю, - говорит Лена, - теперь понимаю.

- Вот – где ад!

- Да…

- Вот такая история с фотоаппаратом, - говорю я, - руки не должны быть пусты никогда. Чтоб навек!

Лена снова кивает.

- Впервые в жизни моё чутьё, моя интуиция, меня подвела. Что-то сбилось там или лопнуло, или перегорело… Шарики и колёсики дали сбой.

Лена лишь сожалеет, мол, бывает же.

Но как, ох, знали б вы, как меня радовала моя ревность!

Я ожил… Я просто заново родился!

Я мог писать ей такие письма!

- И что же, – спрашивает Лена, - что же там было, в фотоаппарате? Юле удалось её заснять?

- Ага, рядом с тем «мостком». Правда, Юля её не заметила.

- Кого же она снимала?

- «Мосток». А совсем рядом с ним… Ты не поверишь – стояла, оперевшись на…

- И ты сделал фотки?

- Я потом не смог найти эти кадры.

- Как так?

- Вот такая история с фотоаппаратом, - повторяю я, - они пропали! Но я собственными глазами видел… И вот оказался с носом – руки мои... В них просто зияла пустота! А ведь руки не должны быть пусты, понимаешь?

Лена не понимает: при чём тут руки? А мне нечем тут ей помочь. Вот так Тина и выскользнула из моих рук, навек их опустошив…

- Навек? – спрашивает Лена.

- Я до сих пор не могу взять в толк… А, ладно… Что уж теперь… Остаётся теперь одно – ждать…

- Ждать чего? – спрашивает Лена.

На это мне нечего сказать.

- Вскоре наш архипелаг Пирамиды, - продолжаю я, - насчитывал до сорока островов.

- Почему сорок?

Я тоже встал, повесив ножовку на сломанный сук. Лена стояла с закрытыми глазами, подставив лицо лучам яркого солнца: явно не Нефертити! Не Венера Милосская, ни Милетская, не Аспазия, не Таис Афинская… Не «Мадонна в гроте» и не «Мадонна в скалах» и даже не «Сикстинская»… Не Мона, не Лиза и не Гала… и даже не Мерилин Монро с Наташкой Королёвой (или как там её?) и Веркой Галушкой (или как там её?)…

Лена!..

И сожалею я лишь об одном: я – не Рафаэль Санти!

Вот мир тишины!

Абсолютный покой и сердечная щедрость!

Я всю жизнь этого жаждал!

- Одно перечисление их названий, - говорю я, - заняло бы несколько часов. Назову лишь некоторые из них. Мы старались, чтобы сеть наших Пирамид покрыла большую часть поверхности земного шара. В основном это были острова океанов, экваториальный пояс, но были и северные районы, и южные, большие острова, скажем, Гренландия или Мадагаскар, и маленькие, скажем, остров Ситэ или малюсенький островок Мелла Гибсона, любезно согласившегося участвовать в нашем проекте.

- Ситэ?.. Остров Ситэ? Это тот, что?..

Нет, не Леда и не Афина Паллада…

- Да, сердце Парижа. Нам было интересно, как миллиардеры этого клочка земли раскошелятся на создание нашей Пирамиды в своем денежном царстве. И Ситэ, и Сен-Луи, там, где Бодлер в свое время…

- Послушай, но ведь Гибсон…

- И теперь Мелл – наш сосед.

- И, конечно, Мон-Сен-Мишель, - говорит Лена.

- И, конечно, Мон-Сен-Мишель, - говорю я. – Аббат Хильдеберт тысячу лет тому назад уже знал, что здесь мы выстроим нашу Пирамиду.

- И Крит и Санторин?

- И Санторин, - говорю я, - с его былыми как кусочки рафинада домиками и с его затаившимся на время вулканом…

- Что же все-таки вам удалось? – спрашивает Лена.

И явно не Маха…

- Многое. Только вот скупость… Победить в человеке скупца не удалось даже Иисусу. Зато они, эти богатеи откупались и жертвовали нам немалые деньги. Клинтон, скажем, в Давосе особенно ратовал за благотворительность. У него и мысли не мелькнуло о том, что дело не в благотворительности, а в жутком перекосе…

- Что перекошено?

- Распределение! Как же! Это ж понятно даже… Блеснуть благородством - им это нравится. Жертвоприношения в виде благотворительности они обожают.

- Но Нотр-Дам де Пари до сих пор…

- Что с ним станется? Он легко вписался в архитектонику нашей Пирамиды и сегодня каждый житель этого острова…

- Живет в вашей Пирамиде?

«Симфония в белом»? Похоже…

- Стал щедрее. Это – много. Он качнулся в сторону света. Это, повторяю, значит очень много и многого стоит! Дорогого!

- Почему только острова? – спрашивает Лена. - Это напоминает мне лепрозории или резервации индейцев.

- Острова – название условное. У нас есть остров Крым, острова Ватикан и Монако, Лихтенштейн и Гонконг, Тибет и Лас-Вегас…

- А как, кстати, ваш принц Альберт? Он построил Пирамиду в Монако?

- Ему больше по душе Северный полюс. Он покорил его так же легко, как…

- И на мировой карте счастья эти ваши места…

- Есть и острова-города: Париж, Рим, Нью-Йорк, Дели, Пекин… И острова-государства: Ватикан, Лихтенштейн, Монако…

- А острова-континенты?

- Мы были в шаге от этого. На карте мира это были острова совершенства в мировом море человеческой глупости.

- Были?

- Были, конечно. Наша всевсленская Пирамида сегодня бы уже… Да…

И Пальмира, и Бермуды, и множество других аномальных мест на планете… Нам все-таки и там удалось…

Лена восхищена:

- Вы бесстрашны!

- Мы приходим с добром, а добро понимаемо на любом языке. Были, конечно, и промахи…

- Вы теряли людей?

- Но не веру.

- А нашли, нашли то, что искали? Символ новой эры?

- Пирамида!

- Но, пардон, египтяне…

- На новом витке. Египтяне совсем не знали геномики. Ни геномики, ни генетики… Пирамида с Иисусом на самой вершине, точно таким, как в Рио и в Санто-Доминго, да-да, Пирамида с Христом на вершине…

- А что Тина, она появилась у вас? Вы её тоже… Руки твои ощутили её непустоту?.. Наполнились ею!

- Да какая там Тина?!. При чём тут ваша Тина?!

Напоминание ни с того, ни с сего о Тине вывело меня из себя. Я же мог писать ей такие… ммм… такие письма!

- Извини, - произносит Лена, виновато улыбаясь, - я не хотела… У тебя снова глаза…

- Побелели?

- Нет, как у Иисуса – позеленели…

- Извини, - произношу я, - я погорячился.

- Слушай, - говорит Лена, - выбрось ты эту Тину из головы! Делов-то…

Легко сказать!

И ещё мне нравилось её ревновать! Тину!

Но кого я ревную – пустоту?

Пустоту?!.

Пусть!

Выбросить Тину из головы?! Во Ленка даёт-то!

Я мог бы писать ей такие письма!

И ведь это не сон. Проснуться и сказать ей «Здравствуй, Тинка!» нельзя.

- Юсь, ты успеваешь? – спросил я.

- Всегда!

Между тем и Ленин, и Папа уже требовали к себе нашего внимания.

- Ты не хочешь помассировать мне спинку? – спрашивает Юля.

- Спинку?..

- Угу… У тебя это здорово получается…

Спинку? Спинку! Да я хоть… Хо! Ты ещё спрашиваешь…

- Раздевайся, - говорю я.

- Сам, - говорит Юля, - помоги мне…

- Ложись, - говорю я, - руки вдоль туловища, голову - набок…

- У меня нет туловища, - говорит Юля, - ты – не видишь!

Я вижу – нет! Божий дар!.. Ангел…

И вот я уже массирую… Легкими летающими движениями своих шёлковых ладоней снизу вверх, нежно-ласково вдоль позвоночника… и по ниточке ёе шёлковых позвонков… её шея, её плечи… ангельские крылышки-лопатки и рёбрышки… Слюнки катятся… Её поясница, требующая усиленной ласки, её…

Чтобы не раствориться в процедуре и не потерять под ногами землю, я заставляю себя слушать Юлино полусонное бормотание:

- …и я в состоянии творческого вожделения…

Ясное дело…

- … ищу мысль… идею, прекрасную как… утренняя звезда…

Юлины мысли меня всегда восхищали, а их поиск – приводил в трепет! Юлька в поиске – это чудо неземной красоты!

- …как исчезающая росинка…

Я чувствую, как и я наполняюсь её росой.

- … ловлю… ловлю… в предвкушении божественного экстаза красоты…

В предкушении экстаза неземной красоты я едва держусь на ногах.

- …и у меня очень волнительное состояние…

Надо признать, надо признать… Ещё бы!

- …как будто я иду на свидание с абсолютной красотой, от которой при первом взгляде можно умереть…

Я закрываю глаза, чтобы не умереть.

- …при первом звуке голоса… умереть дважды…

Я прислушиваюсь: лишь немые звуки восторга рассыпаны по всему моему телу. Чтобы не умереть дважды, я не нарушаю этой грохочущей своей тишины.

- …а при прикосновении – умереть тысячу раз… тысячу раз…

Все сто тысяч раз!..

Я точно знаю, что очень крепко умер, умер так, что…

И всё-таки я ещё слышу:

- …вот я… трепещу…

Вот и меня трясёт…

А моя Юленька спит, уже спит… Как сурок, как сурок… Посапывая… Как дитя, как дитя… И мне ничего не остаётся как прикрыть это славное, нежное, лёгкое, как чаячий пух, любимое тельце…

Лебединый пух…

Тополиный…

Йййуууссссь…

Знаю – дурею…

Так при чём тут Тина?

Много позже, когда уже была разгадана тайна Тининого письма и мир познал и признал её сакральный смысл, я не смог простить себе…

Впрочем, что уж теперь?

Мог бы, мог бы… писать ей такие письма!..

… ага… вот «Мосток»… и вон там, за теми перильцами – тень… только тень… Тины тень… Тинотень… Надо было свой «Nikon» развернуть чуть правее и Тинка попалась бы в перекрестие его прицела…

Как в силки…

Фотоохота…

А руки – пусты-то…

Навек?..

Глава 10

«Отчего так ничтожен улов у песочных часов?»

Собственно говоря, я мог бы разделаться со своими преследователями и сам. (Они, как песочные часы, крича своими безвозвратно-безжалостно падающими в смерть песчинками, преследуют меня по всему миру). Я мог бы, не проявляя никаких признаков геройства, просто-напросто затаиться, залечь, так сказать, на дно. И никто бы никогда меня не нашел. Но где взять столько времени, чтобы крабом-отшельником таиться на каком-то там затхлом, пропитанном трусостью дне? И не в этом заключается моя миссия – прятаться от людей. Вот я и рискую. Рискую не только нашей Пирамидой и даже собственной жизнью, я подвергаю риску и жизнь Юлии. Но с самого начала, как только она почуяла угрозу моей жизни и даже поучаствовала, а если быть точным - по сути, спасла мне жизнь (вот уже год прошел с того памятного момента), ей, я уверен, и в голову не могла прийти мысль заняться чем-нибудь другим, скажем, своей экологией, мировым потеплением или таянием льдов в Антарктиде… («Пока Земля ещё вертится…»), своей режиссурой или озоновыми дырами в небе («Пока еще ярок свет…»), или своими мантрами, о чем она с детства мечтала, нет… «Могу ли я восхищаться тайнами звёзд, когда вокруг смерть или рабство?!». Я заметил, что ей даже нравилось жить со мной в постоянной тревоге. Опасности ее не пугали. Когда я однажды спросил, не хотелось бы ей вернуться в Европу, она твердо сказала:

- С какой стати?

Я ждал, что она скажет еще.

- Разве я мешаю тебе? – спросила она.

- Как ты могла такое подумать?

Я был благодарен ей… За что, собственно? За все…

Иной раз я просто теряю терпение: как же так?!

- Что?..

Она не понимает, зачем так старательно выводить слова на бумаге, если есть телефон. Можно позвонить и все выяснить. Скажем, во сколько человечеству обойдется его равнодушие?

- Во сколько чего?

- Душ, я бы сказала – душ. Ведь жертвы при таком непонимании неизбежны.

- Издержки совершенствования… Пойми: слово – пустой звук, а бумага…

- Слово,- возражает она,- было даже в Начале.

Ах, как она права!

«…да при чём тут стихи вообще, стихи это чушь ерунда… все слова голые и зачем одевать одним словом другое…ну, скажите же просто куда-нибудь в синее – ДА… и послушайте эхо… какое оно голубое…».

Ах, как она права! Эхо – голубое!

Слово, я понимаю, не пустой звук. Я боюсь потерять эту родниковую воду.

- И ты не боишься? – спрашиваю я. Чтобы перестать бояться.

- С тобой я ничего не боюсь.

И все-таки факт остается фактом: всегда бывает только это сегодня, это вечное сегодня... Сейчас!..

- Вчера вечером,- говорит Юля,- мы едва унесли ноги от этих придурков. Надо же... А ведь была вероятность остаться в этом ущелье, так сказать, навсегда, навеки...

- Зато сегодня,- говорю я,- мы имеем возможность...

А сам думаю: навсегда, навеки… Вдруг – «…если руки навек пусты…». Это из недавнего вчера. Сегодня – это сегодня. Все, что было вчера нужно вычеркнуть, выбросить на обочину... В самом деле: вчера мы чуть было не погибли под этой сумасшедшей лавиной. Рисковали? Конечно! Зато какие сильные пережиты ощущения! Но как выкинуть на обочину эту пустоту рук, что навеки?

Сегодня, вчера, завтра…

Всё в этих руках!

Они всегда наполнены нами!

Я бы укусил эту Тину!

- Слушай, - вдруг спрашиваю я, - а ты заметила ту девчушку, что…

- Какую ещё девчушку? – спрашивает Юля.

- Ну, там, у дерева… Когда волна снега пошла…

- Никого там не было, - говорит Юля, - и быть не могло. Какая ещё девчушка?

- Никакая!..

Я же видел собственными глазами!

Или показалось?

Они все еще не могут долго оставаться на одном месте. Не могут: жизнь теперь так устроена, что все время нужно быть начеку. То там, то тут вдруг на тебя наезжает опасность… Вот как эта лавина… Как потом выяснилось – дело рук этих „придурков”, как назвала их Юлия. Но я-то понимаю, что они никакие не „придурки”, а охотники за нашими жизнями…

И сегодня нужно быть начеку.

Доколе!..

И в тот же вечер заходит разговор о счастье:

- Если же о счастье говорить серьезно,- говорю я,- то методология его определения пока несовершенна, но по большинству показателей она не уступает той, которой пользуются экономисты.

- Количество счастья можно сосчитать?- спрашивает Юля.

- Как цыплят,- говорю я.- И в нашей Пирамиде…

- Что же делает меня счастливой?- спрашивает Юля.

- И наша Пирамида просто соткана из счастья. Каждого и всех!

- Ух, ты!..

- Да… Единого ключа к счастью нет. Счастье – это целый спектр…

Юля все это знает! Ей хочется знать, как…

- Знать как,- говорю я,- в этом-то все и дело…

- Знать бы, как жить, не теряя его,- говорит Юля.

- Пожалуйста!- говорю я.- Живи в Пирамиде.

- А вот Освальд из университета Уорика подсчитал, что для счастья нужно всего лишь 50 тысяч фунтов стерлингов.

- У счастья нет цены.

- Они наконец-то решились вывести формулу счастья,- говорит Юлия.- Твой Лорд Лайард…

- Он написал даже книжку,- говорю я,- она называется «Счастье: уроки новой науки».

- Да-да,- говорит Юлия,- точно так. Так вот…

- Мы с ним…

- И давно вы знакомы?

- Мы работаем вот уже…

- Слушай,- говорит Юлия,- расскажи мне о…

- Счастье,- говорю я,- это…

- Нет-нет… Мне не нужны твои формулы…

- Юля,- произношу я,- отчего ты несчастна?

- Я?!! Я – счастлива!..

К этому добавить нечего, считаю я.

- Вот и вся формула,- говорю я.

Мы спешим, я не могу не сказать ей это сейчас:

- Утешься…

- Но ведь так все здесь устроено.

- Вот мы и строим нашу Пирамиду,- говорю я,- чтобы наполнить ее детьми света…

Юлия слушает меня, конечно, слушает. И красит губы. Это ведь не мешает ей слушать!

- Дети света – это дети индиго?

- Строительство Пирамиды,- продолжаю я,- это та работа, которую вот уже более двух тысяч лет лениво и так бездарно ведут люди, и которую так жадно ждет Небо от людей…

- А который час?- спрашивает Юлия

Спроси у песочных часов, - хочу сказать я. Но не говорю. Такой тон отвлечёт Юлю от губ и снова заставит её волноваться. Я говорю:

- На моих часах теперь нет времени, ты же знаешь…

- Да-да,- говорит она, изучая теперь прическу,- без усердия сегодня невозможно построить даже собачью будку.- Но ты мне так и не ответил…

- Утешься,- повторяю я,- я ее не любил.

- А дети света?..

- Не было никаких детей…

Разговор о счастье, о детях спасает от мыслей о только что пережитом: лавина чуть было не похоронила нас заживо…

- С тобой становится опасно, - говорит Юля.

- Ты же сама этого хотела!

И всё-таки - «Отчего так ничтожен улов у песочных часов?»

Спаслись чудом. И на этот раз часы остались с носом.

- Ты не хочешь показаться психоаналитику? – спрашивает Лена.

- С какой стати?

Пожалуй, думаю я, Юля права: вряд ли та девочка в красной курточке и белой пушистой шапке могла быть тогда там, где лавина чуть не накрыла нас с Юлей.

Да и с какой стати она бы здесь заявилась? Одна!

Может, и вправду показаться психоаналитику?

Глава 11

Тендер на строительство первого городка для обитания наших подопечных выиграл некий Том Смит. Этот удивительный, прыткий умом и невероятно предприимчивый англичанин с хитрым прищуром серых глаз тотчас откликнулся на наше предложение и, не заставляя себя долго ждать, прилетел к нам с группой своих спецов на своем воздушном трамвайчике.

- Какова цель строительства?- это был первый его вопрос после короткого знакомства.

Мы так же коротко объяснили.

- Современная Атлантида?

Он сказал это так же просто, как можно говорить о штопке колготок.

- Знаете,- признался он,- я вас сразу почувствовал, как только пробежался по вашему сайту. Вы те, кто мне нужен.

Он тоже нам подходил. Хотя на сайте ни слова не было сказано о наших планах на будущее. Но - sapienti sat! (Умному достаточно!, лат.). Смиту, умному, было достаточно того, что он просмотрел, чтобы составить себе представление о масштабах нашего строительства. Эти масштабы его удовлетворяли. В тот же вечер был заключен контракт.

- Сроки жутковаты,- признался Смит на вечеринке, устроенной нами в честь подписания договора,- но мы постараемся.

- Уж постарайтесь,- сказал Жора.

- Мы не подведем,- заверил Смит.

- Уж не подведите.

- Назовем это «Эдемом»,- предложил он.

- Как это ново звучит!- сказал Жора,- но мне нравится.

На эту шутку Смит только улыбнулся.

- И Гиперборея, и Лемурия, и Атлантида всем набили оскомину, а «Эдем» весьма благозвучен.

Смит не настаивал, но и не оправдывался, и с «Эдемом» все согласились: «Эдем» так «Эдем».

Поиск по сайту: