ИЛИ О ЦАРСТВЕ ЧЕЛОВЕКА 4 страница

в следующем, если изложить это в немногих словах: тепло есть движение

распространения, затрудненное и происходящее в малых частях. Но это

распространение особого вида: распространяясь вокруг себя, оно, однако,

отклоняется несколько вверх. Деятельность частей также особого вида: она не

медленная, а возбужденная и обладает некоторой стремительностью. То же самое

и в отношении к действию. Здесь определение таково: если ты сможешь вызвать

в каком-либо природном теле движение распространения или расширения,

обуздать это движение и направить его в себя само таким образом, чтобы

расширение не происходило равномерно, но поочередно, то допускаясь, то

подавляясь, то ты, без сомнения, произведешь тепло. При этом нет различия,

элементарное ли это (как говорят) тело^[90] или испытавшее влияние

небесных тел; светоносное или темное; тонкое или плотное; расширяется ли оно

свободно в пространстве или ограничено проделами своего первоначального

размера; склоняется ли к растворению или пребывает в своем состоянии;

животное ли это тело или растительное или минеральное; вода, или масло, или

воздух, или какое-нибудь другое вещество, способное воспринять указанное

выше движение. В отношении же к чувству тепло есть то же самое, но

рассматриваемое по аналогии, которая соответствует чувству. А теперь должно

перейти к дальнейшим вспомогательным средствам.

XXI

Дав таблицу первого представления, пример отбрасывания или исключения и

первый сбор плодов при их посредстве, следует перейти к остальным

вспоможениям разуму для истолкования природы и истинной и совершенной

индукции. Предлагая это, мы будем прибегать к холоду и теплу там, где будет

необходимость в таблицах. Там же, где будет необходимо лишь немного

примеров, мы будем прибегать ко всему другому, чтобы не было неясности в

исследовании и все учение протекало в менее узких пределах.

Итак, прежде всего мы будем говорить о преимущественных примерах;

во-вторых, о помощи индукции; в-третьих, об исправлении индукции;

в-четвертых, о видоизменениях исследования сообразно с природой предмета;

в-пятых, о преимуществах природ в отношении к исследованию, т. е. о том, что

следует исследовать ранее и что позднее; в-шестых, о пределах исследования

или обозрения всех природ Вселенной; в-седьмых, о дедукции к практике или о

том, что относится к человеку; в-восьмых, о приготовлении к исследованию и,

наконец, о восходящей и нисходящей лестнице аксиом.

XXII

Среди преимущественных примеров мы прежде всего укажем обособленные

примеры. Обособленные примеры -- это те, что обнаруживают исследуемую

природу в таких предметах, которые не имеют с другими предметами ничего

общего, кроме этой самой природы, или, наоборот, обнаруживают отсутствие

исследуемой природы в таких предметах, которые подобны другим предметам во

всем, кроме этой самой природы^[91]. Ибо очевидно, что такого рода

примеры устраняют извилины пути и ускоряют и подкрепляют исключение, так что

немногие из них заменяют многие.

Например, если исследуется природа цвета, то обособленные примеры суть

призмы, кристаллические камни, которые дают цвета не только в себе, но и вне

себя -- на стенах; также роса и т. д. Действительно, они не имеют ничего

общего с постоянными цветами в цветках растений, цветных камнях, металлах,

древесине и т. д., за исключением самого цвета. Отсюда легко заключить, что

цвет есть не что иное, как видоизменение изображения посланного и

воспринятого света^[92]: в первом случае вследствие различных углов

падения, а во втором -- вследствие различия тканей и строения тела. И эти

примеры обособлены в отношении сходства.

В этом же исследовании обособленными примерами служат разноцветные жилы

в мраморе -- белые и черные, пестрота окрасок в цветах одного и того же

вида. Ибо белые и черные части мрамора и белые и красные пятна в цветах

гвоздики сходятся почти во всем, за исключением цвета. Отсюда легко

заключить, что у цвета мало общего с внутренней природой тела, но что он

заключается только в более грубом и как бы механическом распределении

частей. Эти примеры обособленны в отношении различия. И тот и другой род мы

называем обособленными примерами, или Ferinus, заимствуя это слово у

астрономов^[93].

XXIII

На второе место среди преимущественных примеров мы ставим переходящие

примеры. Это те примеры, в которых исследуемая природа переходит к

зарождению, если ее ранее не было, или, наоборот, переходит к разрушению,

если она ранее была.

Итак, в том и другом переходе эти примеры всегда двойственны; или,

лучше сказать, это один пример в движении или в переходе, проведенный до

противоположного состояния. Но примеры этого рода не только ускоряют и

подкрепляют исключение, но также вводят в тесные пределы положительное

суждение или самое форму^[94]. Ибо необходимо, чтобы форма явления

была чем-либо таким, что придается в подобном переходе этого рода или,

наоборот, что разрушается или устраняется таковым переходом этого рода. И

хотя каждое исключение продвигает положительное суждение, однако на одном и

том же предмете это происходит более прямым путем, чем на различных. Форма

же (как это явствует из всего, что сказано), выступающая в чем-либо одном,

ведет ко всему. Чем проще был переход, тем более ценным становится пример.

Помимо того, переходящие примеры очень полезны для практики, ибо,

представляя форму в сочетании с производящим или устраняющим ее началом, они

в некоторых случаях ясно указывают на практику, а отсюда легким становится

также переход к ближайшему. Однако в этом имеется некоторая опасность,

которая требует предосторожности: эти примеры могут слишком близко привлечь

форму к производящему началу и заполнить или по крайней мере опутать разум

ложным мнением о форме, полученным из рассмотрения производящего начала. Ибо

производящее начало всегда предполагается не чем другим, как опорой или

привносителем формы. Но правильно сделанным исключением этому легко помочь.

Итак, пора представить образец переходящего примера. Пусть исследуемой

природой будет белизна. Переходящий пример ее порождения есть целое стекло и

толченое стекло. Равным образом -- простая вода и вода вспененная. Ибо целое

стекло и простая вода прозрачны, но не белы, толченое же стекло и пенящаяся

вода белы, но не прозрачны. Итак, следует исследовать, что происходит от

этого перехода в стекле или в воде. Ведь очевидно, что форму белизны

приносит и сообщает это раздробление стекла и волнение воды. Между тем мы не

находим тут ничего, что произошло бы, кроме измельчения частей стекла и воды

и вхождения воздуха. Но мы не мало продвинулись вперед к открытию формы

белизны, установив, что два тела -- оба прозрачные, но в неравной степени

(т. е. воздух и вода, воздух и стекло), сложенные вместе в малых частицах --

дают белизну вследствие неодинакового преломления лучей света.

Но надо здесь привести также пример опасности и предосторожности, о

которых мы говорили. Разум, совращенный производящими началами этого рода,

легко заключит, что для формы белизны всегда требуется воздух или что

белизна производится только посредством прозрачных тел. А это ложно и

опровергается многочисленными исключениями. Скорее, надо будет заключить

(отбросив воздух и тому подобное), что вообще тела однородные (относительно

их проводящих свет частей) дают прозрачность; неоднородные тела простого

строения дают белизну; неоднородные тела сложного, но упорядоченного

строения дают остальные цвета, за исключением черного; неоднородные же тела

сложного, но совершенно беспорядочного и спутанного строения дают черный

цвет.

Итак, представлен переходящий пример порождения исследуемой природы

белизны. Пример же перехода к устранению этой же природы белизны есть

опавшая пена или растаявший снег. Ибо вода теряет белизну и получаст

прозрачность после того, как она становится сплошной и не смешанной с

воздухом.

Никоим образом нельзя опустить указание, что под переходящими примерами

надо понимать не только те, что переходят к порождению и изъятию; но также и

те, которые переходят к приращению и уменьшению, ибо они также направлены к

открытию формы, как это вполне явствует из сделанного выше определения формы

и таблицы степеней. Поэтому одинаковый смысл с примерами, приведенными выше,

имеет пример бумаги, которая бела, когда она суха, но, увлажненная (приняв

воду и исключив воздух), менее бела и склоняется более к прозрачности.

XXIV

На третье место среди преимущественных примеров поставим указующие

примеры, о которых мы упомянули в первом сборе плодов для тепла. Мы их

называем также проблесками или освобожденными и преобладающими примерами.

Это те примеры, которые показывают исследуемую природу обнаженной и

самостоятельной, а также в ее возвышении или высшей степени ее могущества,

т. е. ставшей независимой и освобожденной от препятствий или по крайней мере

господствующей над ними силой своих свойств и подавляющей и сдерживающей их.

Ибо если каждое тело принимает формы многих природ в конкретном сочетании,

то одна форма укрощает, подавляет, ослабляет и связывает другую. Поэтому

отдельные формы затемняются. Однако встречаются некоторые предметы, где

исследуемая природа преимущественно перед другими пребывает в своей силе --

или по причине отсутствия препятствий, или по причине преобладания ее

свойств. Примеры этого рода для формы более всего показательны. Однако и

этими примерами надо пользоваться с осторожностью, сдерживая стремительность

разума. Ибо все то, что выставляет форму на вид и как бы подталкивает ее

навстречу разуму, должно быть взято под подозрение и проверено строгим и

тщательным исключением.

Например, пусть исследуется природа тепла. Указующий пример

распространяющегося движения, которое (как сказано выше) представляет собой

преимущественную часть формы тепла, есть воздушное измерительное стекло. Ибо

пламя хотя и явно обнаруживает распространение, однако вследствие

мгновенного угасания не показывает увеличения в распространении. Кипящая же

вода не столь хорошо показывает распространение воды в своем теле по причине

легкого перехода воды в пар и воздух. Раскаленное железо и тому подобное не

только не показывает увеличения распространения, но, наоборот, само

распространение вследствие подавления и отражения испарений плотными и

грубыми частями тела (которые укрощают и обуздывают распространение)

становится совершенно незаметным для чувства. Измерительное же стекло ясно

указывает заметное, увеличивающееся, продолжительное и непреходящее

распространение воздуха.

Далее, пусть, например, исследуется природа тяжести. Указующий пример

тяжести есть ртуть, ибо она своим весом намного превосходит все, за

исключением золота, которое немного тяжелее ее^[95]. Но ртуть

--более ценный пример для указания формы тяжести, чем золото, ибо золото

твердо и устойчиво, что, очевидно, связано с плотностью, а ртуть жидка и

переполнена духом и все же во много раз превосходит тяжестью алмаз и те

тела, которые считаются наиболее твердыми. Это указывает, что форма тяжелого

или весомого зависит только от количества материи, а не от плотности

соединения.

XXV

На четвертое место среди преимущественных примеров поставим скрытные

примеры, которые мы также называем сумеречными примерами. Они как бы

противоположны указующим примерам, ибо они выставляют исследуемую природу в

ее низшей силе, как бы в пеленках и зачатках и как бы совершающую первую

попытку, скрытую и подчиненную противной ей природой. Примеры этого рода

имеют большое значение для открытия форм, ибо, подобно тому как указующие

легко ведут к отличиям, скрытные превосходно ведут к родам, т. е. к тем

общим природам, по отношению к которым исследуемые природы суть не что иное,

как ограничения.

Например, пусть исследуется природа твердости, или природа того, что в

себе ограничено, противоположность чему есть жидкое, или текучее. Скрытные

примеры -- это те, которые представляют некоторую слабую или низшую степень

твердости в текучем. Таков, например, водяной пузырь, который есть как бы

твердая и ограниченная пленка, сделанная из тела воды. Сходны с этим и

капли, которые, если есть запас воды, текут нитью настолько тонкой, чтобы

вода не разрывалась, но, если нет воды в количестве, достаточном для того,

чтобы она могла течь, вода падает круглыми каплями, которые наилучшим

образом предохраняют ее от утраты непрерывности. Но в тот самый миг, когда

прекращается нить воды и начинается ее падение каплями, вода сама делает

скачок вверх для избежания разрыва. Даже и у металлов, которые при плавке

жидки, но более вязки, разжиженные капли часто отодвигаются вверх и так

держатся. Нечто подобное наблюдается в примере зеркал, которые дети часто

устраивают из тростинки с помощью слюны, где также видна устойчивая пленка

воды. Но еще лучше это обнаруживается в другой детской игре, когда берут

воду и, сделав ее несколько более вязкой посредством мыла, дуют в нее через

пустую тростинку, пока из воды не образуется как бы целый замок пузырей.

Введенный воздух придает воде такую плотность, что она выдерживает некоторое

давление, не разрываясь. Но лучше всего это замечается в пене и в снеге,

которые приобретают такую плотность, что их почти можно резать, хотя они и

представляют собой тела, образованные из воздуха и воды, а то и другое --

текучие тела. Все это ясно указывает, что жидкое и твердое суть только

ходячие и опирающиеся на чувство понятия; на деле же всем телам присуще

стремление избежать разрыва. В однородных телах (каковыми являются жидкости)

оно слабо и шатко, а в сложных и разнородных телах оно более живо и сильно,

потому что прибавление разнородного связывает тело, а введение однородного

его распускает и ослабляет.

Пусть, например, подобным же образом исследуется притяжение, или

схождение, тел. Наиболее замечательный указующий пример для его формы есть

магнит. Противоположная же притяжению природа есть отсутствие притяжения,

хотя бы и между подобными. Так, железо не притягивает железо, подобно тому

как свинец не притягивает свинец, дерево -- дерево, вода -- воду. Скрытный

же пример есть магнит, оснащенный железом или, лучше сказать, железо,

оснащенное магнитом. Ибо в природе так обстоит, что оснащенный магнит

притягивает железо на расстоянии не сильнее, чем неоснащенный магнит. Но

если железо приближается настолько, что прикасается к железу неоснащенного

магнита, то оснащенный магнит выдерживает много больший груз железа, чем

магнит простой и неоснащенный, вследствие подобия вещества железа в

отношении к железу. Это действие было совершенно скрытым и потаенным в

железе, пока не был приложен магнит. Итак, очевидно, что форма схождения

есть нечто такое, что в магните жизненно и сильно, а в железе слабо и

скрыто. Замечено также, что небольшие деревянные стрелы без железного

наконечника, выброшенные из больших орудий, проникают глубже в деревянный

материал (как, например, борта кораблей и тому подобное), чем те же самые

стрелы, снабженные железным острием, -- вследствие подобия вещества одного

дерева с другим, хотя это было ранее в дереве скрыто. Точно так же хотя в

цельных телах и не видно, чтобы воздух притягивал воздух, а вода --воду,

однако пузырь, приближенный к другому пузырю, разлагается легче, чем если бы

этот другой пузырь отсутствовал: происходит это вследствие стремления к

схождению воды с водой и воздуха с воздухом. Скрытые примеры этого рода

(которые, как сказано, имеют величайшее применение) более всего

обнаруживаются в малых и тонких частях тела, ибо большие массы вещей следуют

за более общими формами, как это будет показано в своем месте.

XXVI

На пятое место среди преимущественных примеров мы поставим

конститутивные примеры, которые мы также называем примерами

связки ^[96]. Это те примеры, которые составляют один вид исследуемой

природы, как бы ее меньшую форму. Ибо если законные формы (которые всегда

обращены к исследуемым природам) скрыты в глубине и нелегко открываются, то

дело и слабость человеческого разума требуют тщательно, без пренебрежения

рассмотреть частные формы, которые объединяют некоторые связанные примеры

(но отнюдь не все) в каком-либо общем понятии. Ибо что бы ни соединяло

природу, пусть и не совершенными способами, пробивает дорогу к нахождению

форм, так что примеры, пригодные для этого, не ничтожны своей силой, но

имеют известное преимущество.

Однако здесь нужно тщательно остерегаться того, чтобы человеческий

разум, открыв многие из этих частных форм и установив отсюда части и

разделения исследуемой природы, не успокоился на этом совершенно и не

замедлил бы приступить к подобающему открытию большой формы, чтобы он,

предполагая, что природа в самых корнях своих многообразна и раздельна, не

отверг дальнейшее объединение природы как вещь излишней тонкости и

склоняющуюся к чисто абстрактному.

Например, пусть исследуется память или то, что возбуждает память и

помогает ей. Конститутивные примеры здесь суть порядок или распределение,

которые явно помогают памяти, подобно местам в искусственной

памяти^[97], которые могут быть или местами в собственном смысле,

как, например, дверь, угол, окно и тому подобное, или близкими и знакомыми

лицами, или чем угодно (лишь бы они были расположены в порядке), как,

например, животные, травы; так же и слова, буквы, исторические лица и

другое; некоторые из них, конечно, более пригодны и удобны, другие -- менее.

Места этого рода значительно помогают памяти и возносят ее высоко над

естественными силами. Так же и стихи легче удерживаются и заучиваются на

память, чем проза. Из этой связки трех примеров, а именно: порядка, мест

искусственной памяти и стихов -- строится один вид помощи для памяти. Этот

вид правильно было бы назвать отсечением бесконечности. Ибо, если кто

пытается что-либо вспомнить или вызвать в памяти, не имея предварительного

понятия или восприятия того, что он ищет, -- он ищет, бегая туда и сюда, как

бы в бесконечности. А если кто имеет точное предварительное понятие, он

тотчас отсекает бесконечность, и память движется в более тесном кругу. В

трех примерах, которые упомянуты выше, предварительное понятие очевидно и

несомненно. А именно, в первом должно быть нечто согласующееся с порядком;

во втором должен быть образ, который имел бы известное соотношение или

сходство с теми определенными местами; в третьем должны быть слова, которые

складываются в стих; и так отсекается бесконечность. Но одни примеры

составят такой вид: все, что заставляет интеллектуальное воздействовать на

чувство (этот способ преимущественно и применяется в искусственной памяти),

помогает памяти. Другие же примеры дадут такой другой вид: то, что вызывает

впечатление посредством сильного волнения, т. е. возбуждая страх,

восхищение, стыд, веселье, помогает памяти. Другие составят такой вид: то,

что запечатлевается в чистом и менее занятом до того или после того уме,

как, например, то, что заучивается в детстве, или то, что обдумывается перед

сном, а также и вещи, которые случаются впервые, более удерживается в

памяти. Одни примеры дадут такой вид: многочисленность сопутствующих

обстоятельств или опор помогает памяти, как, например, писание по частям без

непрерывности, чтение или произнесение вслух. И наконец, другие примеры

составят такой вид: то, что ожидается и возбуждает внимание, лучше

удерживается, чем мимолетное. Поэтому если перечтешь какое-либо писание

двадцать раз, то не так легко выучить его на память, как если перечтешь

десять раз, пробуя при этом сказать наизусть и заглядывая в книгу, когда

памяти не хватает. Таким образом, имеется как бы шесть меньших форм того,

что помогает памяти, а именно: отсечение бесконечности; приведение

интеллектуального к чувственному; запечатление по время сильного волнения;

запечатление в чистом уме; многочисленность опор; предварительное ожидание.

Подобным же образом пусть, например, исследуется природа вкуса.

Конститутивные примеры здесь таковы: те, кто не имеет обоняния и по природе

лишен этого чувства, не воспринимают или не различают вкусом гнилой или

тухлой пищи, равно как и приправленной чесноком или розами и тому подобным.

Так же и те, у кого ноздри заложены приступом насморка, не различают гнилого

или тухлого или окропленного розовой водой. А если страдающие насморком в ту

же минуту, когда к ним в рот или к небу попадает что-либо гнилое или

пахучее, сильно высморкаются, то получат явное восприятие гнилого или

пахучего. Эти примеры дают и составляют следующий вид или, лучше сказать,

часть вкуса: чувство вкуса есть, в частности, не что иное, как внутреннее

обоняние, проходящее и спускающееся через верхние проходы ноздрей в рот и к

небу. Напротив того, соленое и сладкое, и острое и кислое, и терпкое и

горькое, и тому подобное -- все это, повторяю, те, у кого обоняние

отсутствует или заглушено, чувствуют так же, как и всякий другой. Отсюда и

явствует, что вкус есть некое чувство, сложенное из внутреннего обоняния и

некоего утонченного осязания. Но об этом здесь не место говорить.

Подобным же образом пусть исследуется природа сообщения качества без

примешивания субстанции. Пример света даст или составит один вид сообщения,

тепло и магнит -- другой. Ибо сообщение света как бы мимолетно и при

удалении первоначального света тотчас исчезает. Тепло же и магнетическая

сила, будучи переданы или, лучше сказать, вызваны в каком-либо теле,

удерживаются и остаются немалое время и после того, как будет удален первый

возбудитель.

В общем велики преимущества конститутивных примеров, ибо они дают очень

много и для определений (в особенности частных), и для разделений или

расчленений природ, о чем неплохо сказал Платон: "Должен быть почитаем, как

бог, тот, кто хорошо может определять и разделять"^[98].

XXVII

На шестое место среди преимущественных примеров мы ставим примеры

соответствия, или соразмерности, которые мы также называем параллельными

примерами или физическими подобиями. Это те примеры, которые показывают

подобия и соединения вещей не в меньших формах (как это делают

конститутивные примеры), но в окончательной конкретности. Поэтому они

представляют как бы первые и низшие ступени к единству природы. Они не

составляют никаких аксиом сразу в самом начале, но только указывают и

отмечают некоторое согласие тел. И все же хотя они и немного способствуют

открытию форм, однако с большой пользой раскрывают устройство частей

Вселенной и совершают как бы некую анатомию ее членов. И потому они иногда

как бы за руку ведут нас к величественным и значительным аксиомам, в

особенности к тем, которые более относятся к строению мира, чем к простым

природам и формам.

Так, следующие примеры суть примеры соответствия: зеркало и глаз, а

также устройство уха и места, издающего эхо. Из этого соответствия помимо

самого наблюдения подобия, которое во многом полезно, легко, кроме того,

вывести и образовать ту аксиому, что сходную природу имеют органы чувств и

тела, которые рождают отражения для чувств. С другой стороны, наученный этим

разум без труда поднимается к более высокой и значительной аксиоме, которая

состоит в следующем: нет никакого различия между согласием или симпатией

тел, одаренных чувством, и неодушевленных тел без чувства, кроме того, что

первым придан животный дух, а во вторых он отсутствует. Отсюда следует, что,

сколько есть согласий у неодушевленных тел, столько же могло бы быть чувств

у животных, если бы в одушевленном теле были отверстия для вхождения

животного духа в член, как в подходящий орган, должным образом для этого

расположенный^[99]. И обратно, сколько есть чувств у животных,

столько же, без сомнения, есть движений в неодушевленном теле, где животный

дух отсутствует; но, несомненно, в неодушевленных телах гораздо больше

движений, чем чувств в одушевленных телах, вследствие малочисленности

органов чувств. Для этого представляется вполне очевидным пример боли. Ибо

хотя у животных и много есть родов боли и столь разнообразных (так, одна

боль от ожога, иная -- от сильного холода, иная -- от укола, иная -- от

сжатия, иная -- от растяжения и тому подобное), однако несомненно, что все

это в форме движений существует в неодушевленных телах, как, например, в

дереве или камне, когда их обжигают, или охлаждают, или колют, или

разрывают, или сгибают, или ударяют и так далее, хотя чувства при этом нет в

силу отсутствия животного духа.

Примерами соответствия также являются (это может показаться

удивительным) корни и ветви деревьев. Ибо всякое растение разбухает и

выталкивает свои части в окружающее как вверх, так и вниз. Между корнями и

ветвями нет другого различия, как то, что корни заключены в земле, а ветви

выставляются на воздух и на солнце. Ведь если взять нежную и полную жизни

ветвь дерева и пригнуть ее к какой-нибудь частице земли, то, хотя бы она и

не прикасалась к самой почве, она тотчас начнет пускать не ветвь, а корень.

И наоборот, если на растение положить сверху землю и так придавить его

камнем или чем-нибудь твердым, чтобы помешать ему покрыться листьями сверху,

то оно начнет пускать ветви в воздух снизу.

Примеры соответствия суть также смолы деревьев и большинство горных

самоцветов. И те и другие не что иное, как выделившиеся и проступившие соки,

в первом случае древесные соки, во втором -- соки камней; отсюда и

происходит ясность и блеск в тех и других -- вследствие тонкого и

тщательного процеживания. Отсюда получается также и то, что шерсть животных

не такой красивой и живой окраски, как многие перья птиц, ибо соки не столь

тонко процеживаются через кожу, как через ствол пера.

Примеры соответствия суть также мошонка у самцов животных и матка у

самок: все замечательное устройство половых отличий (в отношении к земным

животным), по-видимому, не представляет собой ничего другого, как

расположение извне и внутри^[100], а именно: у мужского пола

вследствие большей силы тепла детородные части выталкиваются наружу, тогда

как у женского пола тепло слишком слабо для того, чтобы вызвать это, почему

и происходит, что детородные части удерживаются внутри.

Примерами соответствия являются также плавники рыб и ноги четвероногих

или ноги и крылья птиц, к чему Аристотель прибавил еще четыре изгиба при

движении змеи^[10][1]. Так что в строе Вселенной движение

живых существ вообще осуществляется обыкновенно посредством четырех

конечностей или сгибаний.

Примерами соответствия служат также зубы у земных животных и клювы у

птиц. Отсюда очевидно, что у всех еовершенных животных по направлению ко рту

течет некое твердое вещество.

Не лишено основания также и то подобие и соответствие, согласно

которому человек есть как бы перевернутое растение. Ибо корень нервов и

животных способностей есть голова, а семенные части находятся внизу, не

считая конечностей, каковы ноги и руки. В растении же корень (который есть

как бы голова) всегда помещается в нижнем месте, а семена -- в верхнем.

Поиск по сайту: