ПОСВЯЩЕНИЕ 7 страница

доблести есть у нас, правда, ордена различных степеней, коими, однако же,

награждаются без разбору как воины, так и не видавшие боя. Иногда память о

победе бывает увековечена в гербе. Есть также госпитали для изувеченных

воинов и еще кое-что. Между тем в древности все воодушевляло людей: и

трофеи, устанавливаемые на месте победы; и надгробные речи и памятники

павшим в бою; и увенчание победителей лавровым венком; и титул "императора",

впоследствии заимствованный величайшими монархами мира; и триумфальные

встречи вернувшихся полководцев; и щедрые дары воинам, распускаемым по

домам; а всего более -- обычай триумфа, который был у римлян не пустой

мишурой, но одним из мудрейших и благороднейших установлений, ибо включал в

себя три вещи: почести полководцу, прибыль казне из военной добычи и награды

войскам. Правда, обычай этот, пожалуй, непригоден для монархий, разве что

почести воздаются самому монарху или его сыновьям. Так и случилось во

времена римских императоров, присвоивших право на триумф себе и своим

сыновьям, когда войны вели они сами, оставляя подданным лишь знаки отличия и

торжественные облачения.

В заключение скажем: никто не в силах "прибавить себе росту хоть на

один локоть", если речь идет о росте человека; иное дело -- королевства или

республики: там государь или правительство могут и увеличить, и возвеличить

свою державу, ибо с помощью тех законов, обычаев и установлении, о которых

мы говорили, могут быть заложены основы величия для преемников и потомства.

А между тем это обычно не делается, но предоставляется случаю.

XXX. О поддержании здоровья

В этом деле есть мудрость, выходящая за рамки предписаний медицины:

собственные наблюдения человека за тем, что ему хорошо, а что вредно, есть

самая лучшая медицина для сохранения здоровья. И более безопасно говорить:

"Это не очень хорошо влияет на меня, поэтому я воздержусь от этого", чем: "Я

не нахожу ничего вредного в этом, поэтому я могу это употреблять". Ведь сила

природы в молодости преодолевает многие излишества, которые свойственны

человеку до самой старости. Не забывай надвигающихся лет и не думай делать

по-прежнему то, что делал раньше, ибо с возрастом не спорят. Остерегайся

внезапных изменений в какой-либо важной части диеты и, если необходимость

вынуждает осуществить их, приспособь остальную часть диеты к этому

изменению. Ибо один из секретов природы и политики состоит в том, что

безопаснее менять много вещей, чем одну. Изучи свои привычки в отношении

диеты, сна, занятий, одежды и тому подобного и старайся мало-помалу

сокращать то, что ты сочтешь вредным; но делай это так, чтобы, обнаружив,

что это изменение причиняет тебе неудобство, ты снова мог вернуться к

прежним привычкам, ибо трудно различить то, что вообще считается хорошим и

полезным, от того, что особенно хорошо и пригодно для твоего собственного

тела. Один из лучших рецептов долгой жизни -- это пребывать в свободном и

жизнерадостном расположении духа в часы еды, сна и занятий. Что же касается

страстей и увлечений духа, то избегай зависти, тревожных страхов, затаенного

гнева, тонкого и путаного самоанализа, чрезмерных радостей и веселий,

неразделенной печали. Питай надежды; испытывай, скорее, спокойное веселье,

чем буйную радость; стремись, скорее, к разнообразию удовольствий, чем к их

излишеству; переживай удивление и восхищение от знакомства с новшествами;

занимай ум блестящими и прославленными предметами, как история, предания и

размышления о природе.

Если будешь совершенно избегать лекарств, они окажутся слишком чуждыми

для твоего тела тогда, когда они тебе понадобятся; если слишком познакомишь

с ними тело, они не произведут необходимого действия, когда наступит

болезнь. Я, скорее, рекомендовал бы применять некоторую диету в определенные

периоды, чем частое использование лекарств, если только это не превратилось

уже в привычку, ибо эти диеты изменяют тело больше, а беспокоят меньше. Не

оставляй без внимания ни одного происшествия с твоим телом и испрашивай

мнение о нем. Когда болен, обращай внимание главным образом на здоровье;

когда здоров -- на свою активность. Ибо тот, кто, будучи здоровым,

подвергает свое тело лишениям, когда заболевает не очень серьезными

болезнями, может быть зачастую вылечен при помощи одной диеты и тщательного

ухода. Цельс, если бы он был только врачом, а не мудрым человеком, не смог

бы дать столь прекрасный рецепт здоровья и долголетия, а именно: человек

должен менять и чередовать противоположности, но склоняться к более доброй

из двух крайностей; например, чередовать пост и хорошее питание, но чаще

хорошо питаться; чередовать бодрствование и сон, но предпочитать сон;

чередовать отдых и упражнения, но чаще упражняться и тому подобное. Таким

образом будет поддерживаться и укрепляться природа. Некоторые врачи

настолько поддаются настроению пациента и подделываются под него, что не

заставляют его подчиняться правильному курсу лечения; а некоторые другие так

педантичны в своих действиях, предпринимаемых в соответствии с искусством

лечения, что недостаточно принимают во внимание состояние пациента. Изберите

середину или же, если нельзя найти таких качеств в одном враче, возьмите

двоих, того и другого рода; и не забудьте позвать как того, кто лучше знаком

с вашим организмом, так и того, кто более всего известен своими

способностями.

XXXI. О подозрении

Подозрения разнятся от прочих мыслей, как совы от птиц: тем, что летают

в потемках. Их надлежит подавлять или хотя бы подчинять; ведь они омрачают

ум, ссорят с друзьями и служат помехой в деле. Государей они располагают к

тирании, мужей -- к ревности, а в мудрых рождают уныние и нерешимость.

Подозрения зарождаются не в сердцах, а в умах; ибо им подвержены и

смельчаки, каков был, например, Генрих VII Английский^[152]. Не было

человека подозрительнее его, но не было и смелее. Таким натурам подозрения

не страшны, ибо обычно они не допускаются, покуда не выяснена их

основательность; но натурами робкими могут завладеть целиком.

Подозрений у человека тем больше, чем меньше он знает. Поэтому надлежит

избавляться от подозрений, стараясь узнать побольше, а не держать их про

себя. Чего же надобно людям? Уж не думают ли они, что имеют дело со святыми?

Ужели предполагают, что у других нет собственных целей, коим служат они

всего усерднее? Всего лучше поэтому умерять подозрения, помня, что они могут

быть справедливы, и вместе с тем надеясь, что они ложны. Другими словами, из

подозрений надлежит извлекать пользу ровно настолько, чтобы быть защищенным

на случай, если они оправдаются. Подозрения, рождающиеся сами собой, подобны

праздно жужжащим шмелям; но подозрения, вскормленные искусственно и

внушенные чужим нашептыванием, имеют ядовитое жало. Чтобы прорубить дорогу в

лесу подозрений, лучше всего откровенно поделиться ими с подозреваемым, ибо

при этом сам наверняка будешь знать, основательны ли твои подозрения, а он

остережется впредь подавать к ним повод. Этот способ, однако, не годится,

когда имеешь дело с людьми низкими, ибо такие, однажды увидев себя

подозреваемыми, никогда уж не будут верны. Итальянцы говорят: "Sospetto

licentia fede"^[153], т. e, подозрение как бы освобождает

подозреваемого от долга верности. А между тем оно должно было бы, напротив,

побуждать к доказательствам верности.

XXXII. О беседе

Некоторые люди во время разговора стремятся скорее стяжать похвалу

своему остроумию и доказать, что они в состоянии отстоять любые свои

аргументы, чем проявить здравомыслие в распознавании того, что есть истина;

как будто достойно похвалы знать, что можно было бы сказать по данному

поводу, а не то, что следовало бы думать. У некоторых есть в запасе

определенные общие места и выражения, которыми они умело пользуются, но им

недостает разнообразия; бедность такого рода большей частью утомительна, а

когда ее однажды заметили, смешна. Самый благородный способ ведения беседы

состоит в том, чтобы сначала дать повод к ней, а затем смягчать мнения и

перейти к чему-либо другому, ибо в этом случае человек как бы ведет в танце.

В обсуждении или беседе хорошо разнообразить их тон и течение, перемежая

разговор о текущих делах с доказательствами, повествование -- с

размышлениями, вопросы -- с выражением мнений, серьезные предметы -- с

шутками, ибо глупо кого-нибудь сильно утомлять, или, как мы теперь говорим,

"заездить". Что касается шутки, то есть определенные предметы, которые

должны быть избавлены от нее, а именно: религия, государственные вопросы,

великие люди, важное в данный момент дело любого человека и все, что

заслуживает сочувствия. Однако есть такие люди, которые считают, что их ум

будет спать, если только они не выпалят чего-нибудь пикантного и не уязвят

другого человека до глубины души. Такую привычку следует держать в узде.

Parce, puer, stimulis, et fortius utere loris^[154].

И вообще следует соблюдать различие между остроумием и злостью.

Разумеется, тот, у кого есть сатирическая жилка и который поэтому заставляет

других бояться своего остроумия, неизбежно должен сам бояться их памяти.

Тот, кто задает много вопросов, много узнает и многое получает, в

особенности, если его вопросы касаются предметов, особенно хорошо известных

тем лицам, кого он спрашивает, ибо тем самым он предоставляет им случай

доставить себе удовольствие в разговоре, а сам постоянно обогащает свой ум

знаниями. Однако его вопросы не должны быть слишком трудными, дабы разговор

не походил на экзамен. Он также должен поступать так, чтобы и всем остальным

людям была предоставлена возможность говорить в свою очередь. Если же

найдутся такие, которые будут доминировать в разговоре и занимать все время,

он должен отыскать средство вынудить их замолчать и включить в разговор

других, как это обычно делают музыканты с теми, кто танцует слишком долгие

гальярды.

Если иногда не показать знания того, что, по общему мнению, вам

известно, то в следующий раз будут думать, что вы знаете и то, что вам может

быть неизвестно. О самом себе надо говорить очень редко и тщательно выбирать

выражения. Я знал одного человека, который имел обыкновение презрительно

отзываться об одном знакомом: "Он, должно быть, хочет быть мудрым человеком,

ведь он так много говорит о себе". Есть только один случай когда прилично,

чтобы человек похвалил себя: когда он хвалит достоинства другого, при этом

сам претендуя на то, чтобы обладать этими достоинствами. Замечания,

затрагивающие личность других присутствующих людей, должны употребляться

очень осторожно, ибо разговор должен быть как бы прогулкой по полю и не

вести в дом какого-либо человека. Я знавал двух знатных людей из западной

части Англии. Один из них был склонен к иронии, но всегда по-королевски

угощал в своем доме. Второй спрашивал кого-либо из тех, кто был за его

столом: "Скажите правду, неужели не было ни одной насмешки и колкости?" На

что гость обычно отвечал: "Произошло то-то и то-то". Тогда лорд говорил: "Я

так и думал, что он испортит хороший обед". Осторожность в речи значит

больше, чем красноречие; а умение говорить должным образом с тем, с кем мы

имеем дело, значит больше, чем умение говорить хорошо и стройно.

Беспрерывная речь, даже хорошая, при отсутствии способности к

находчивому диалогу указывает на медлительность ума; а хороший ответ

собеседника в диалоге без умения сначала последовательно и глубоко излагать

свои мысли указывает на поверхностность и слабость суждений. Так мы

наблюдаем и у животных, что те, кто слабее всех в беге, самые проворные на

повороте; в этом различие между борзой и зайцем. Давать слишком много

подробностей перед тем, как приступить к делу, значит утомлять слушателей;

не давать их вовсе, значит поступать резко.

XXXIII. О колониях ^[155]

Колонии принадлежат к числу предприятий древних, изначальных и

героических. Когда мир был молод, он плодил больше детей; теперь,

состарившись, он плодит меньше^[156]; ибо колонии можно поистине

считать детищами старых государств. Мне более по душе поселение на безлюдных

пространствах, где нет надобности сгонять с земли одних, чтобы поселить

других. Иначе мы имеем, скорее, выселение, чем поселение.

Колонизация стран подобна насаждению лесов, ибо при этом приходится

отказаться от прибылей лет на двадцать и пожать плоды трудов своих лишь

спустя долгое время. Самым пагубным для большей части колоний было низкое и

алчное стремление извлекать из них барыши с первых же лет. Разумеется, что и

скорой прибылью пренебрегать не годится, но лишь поскольку она совместима с

благом колонии, не более.

Постыдно и греховно заселять колонию отбросами общества и

преступниками; это и для колонии пагубно, ибо подобные люди остаются

негодяями и вместо работы предаются лености и бесчинствам, поглощают

припасы, а вскоре, наскучив всем этим, сообщают на родину ложные вести,

порочащие колонию. Населять колонию надлежит садоводами, пахарями,

кузнецами, плотниками, столярами, рыбаками, охотниками, а к ним добавить

врачей, поваров и пекарей.

При основании колонии удостоверьтесь прежде всего, какими природными

продуктами она изобилует, как-то: каштаны, орехи, ананасы, оливки, финики,

сливы, вишни, дикий мед и тому подобное. Затем прикиньте, какие

быстрорастущие овощи и злаки можно вырастить за один год, как, например:

пастернак, репа, морковь, лук, редис, земляная груша, маис и др. Что

касается пшеницы, ячменя и овса, то они требуют чересчур много труда; а вот

бобы и горох можно для начала посеять, ибо ухода им надобно меньше, а

сытностью они не уступают хлебу и мясу. Питателен также рис, дающий к тому

же обильные урожаи.

Но прежде всего надлежит ввезти запас сухарей, овсяной крупы, муки и

прочего, чтобы хватило до нового хлеба. Из животных и птиц берите больше

таких пород, которые не подвержены болезням и быстро плодятся, как-то:

свиньи, козы, петухи, куры, индюшки, гуси, голуби и др. Расходовать припасы

в колониях следует осмотрительно, почти как в осажденном городе. И пусть

большая часть земель под огородами и хлебами будет в общинном пользовании, а

урожай с них собирается в общественный склад, чтобы потом равномерно

распределиться; не считая участков, отведенных в личное пользование.

Поразмыслите также, какие из местных продуктов могут быть предметом

торговли и давать прибыль, дабы сколько-нибудь окупить первоначальные

расходы; но только (как уже было сказано) без ущерба для главного дела, как

это было в Виргинии с табаком^[157]. Лес обычно имеется, и даже в

избытке; пусть он и будет одной из доходных статей. Если есть железная руда

и потоки, пригодные для водяных колес, то при обилии леса выгодно добывать

железо. Хорошо также выпаривать соль, если этому благоприятствует климат.

Выгодно производство растительного шелка (growing silk хлопок!![Author ID1:

at Wed Jan 5 22:04:00 2000 ]?), где таковой имеется. В местах, изобилующих

сосной и елью, верную прибыль сулит добывание смолы и вара. Весьма прибыльны

лекарственные и благовонные растения, а также сода и многие другие предметы.

Не следует только чересчур много рыться в земле, ибо рудничные предприятия

не сулят верной прибыли, а между тем заставляют колонистов пренебрегать

другими делами.

Что до управления, то пусть оно будет в руках одного человека, а при

нем чтобы был совет; и пусть управление будет военным, хотя и с некоторыми

ограничениями. И пусть пребывание в пустыне прежде всего послужит обращению

помыслов человеческих к Богу. Пусть правитель колонии не подчиняется

чрезмерно большому числу советников и предпринимателей в метрополии, а лишь

ограниченному числу, и скорее знатным и дворянам, нежели купцам, ибо эти

последние заботятся более всего о немедленных барышах. Пусть колония торгует

беспошлинно, пока не окрепнет, и даже более того: пусть свободно вывозит

свои товары куда ей выгодно, разве только будут особые причины ограничить ее

в этом.

Не обременяйте колонии, засылая беспрерывно одну партию поселенцев за

другой; узнавайте, какова там убыль, и посылайте пополнение в меру

надобности, так чтобы поселенцы жили привольно и не терпели ни в чем нужды

вследствие тесноты. Случалось, что поселения гибли от того, что их

основывали по берегу моря и рек, в местах топких и нездоровых. Поэтому, если

и селиться там для начала ради удобства перевозок, то распространяться затем

надлежит в глубь страны, но не вдоль рек. Для здоровья поселенцев важно

также иметь достаточный запас соли, дабы употреблять ее в пищу сколько

необходимо.

Если поблизости есть туземцы, то недостаточно одаривать их

побрякушками; надобно обходиться с ними справедливо и приветливо, соблюдая,

однако, должную осторожность. Не стремитесь приобрести их расположение,

помогая им завоевывать земли врагов, но единственно лишь защищая их; и

почаще посылайте их в метрополию, чтобы они наблюдали там порядки, более

совершенные, чем их собственные, а вернувшись, хвалили их. Когда поселение

окрепнет, пора поселять там женщин, а не одних лишь мужчин -- дабы поселенцы

могли множиться, а не пополняться беспрестанно извне. И нет тяжелее греха,

как кинуть на волю судеб однажды основанную колонию; не говоря уже о

бесчестии, это означает верную гибель многих невинных.

XXXIV. О богатстве

Не могу назвать богатство иначе как обузой добродетели. А еще более

подходит ему латинское слово "impedimenta"^[158]. Ибо богатство для

добродетели то же, что обоз для армии: без него не обойтись, нельзя также и

бросить его, но он затрудняет движение, а забота о нем стоит подчас победы.

В большом богатстве нет иной пользы, кроме возможности раздавать его;

остальное же все -- суета. Как говорит Соломон: "Умножается имущество,

умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им -- разве

только смотреть своими глазами"^[159]. Никто не может из больших

богатств извлечь много для себя лично. Можно быть их хранителем, можно

раздавать их, можно тщеславно ослеплять ими, но в чем истинная польза их для

самого владельца? А дутые цены на камушки и редкости или пышные здания,

возводимые напоказ, -- разве не для того все это, чтобы найти большим

богатствам хоть какое-то применение? Вы скажете, что они могут пригодиться

на то, чтобы выручить людей из беды или опасности. Говорит же Соломон:

"Имение богатого -- крепкий город его и как высокая ограда в его

воображении"^[160]. Но недаром сказано, что это в воображении, а

отнюдь не всегда на деле, ибо большое богатство гораздо чаще губит, нежели

выручает.

Не стремись к чванным богатствам, но лишь к таким, какие можешь

приобрести честно, тратить благоразумно, раздавать от души и оставить без

сожалений. И все же не питай к ним философского или монашеского презрения.

Умей различать тех, кто, как Рабирий Постум, по удачному выражению Цицерона

"in studio rei amplificandae apparebat non avaritiae praedam, sed

instrumentum bonitati quaeri"^[161]. Прислушайся также к словам

Соломона и остерегайся поспешного накопления: "Qui festinat ad divitias, non

erit insons"^[162]. Поэты сочинили, будто Плутос (т. е. богатство)

хром и медлителен, когда его посылает Юпитер, но быстроног, когда послан

Плутоном. Это означает, что богатство, добытое правыми путями и честным

трудом, приходит медленно; а когда достается с чьей-нибудь смертью (по

наследству, завещанию и тому подобное), то сваливается внезапно. Но можно

также толковать Плутона как дьявола, ибо, когда богатство достается от

дьявола (мошенничеством, вымогательством и всякими неправыми путями), оно

летит как на крыльях.

Способов обогатиться существует много, и большой частью гнусных. Из них

скупость является одним из лучших; но и этот способ нельзя считать невинным,

ибо он препятствует щедротам и милосердию. Наиболее естественный путь к

богатству лежит через увеличение плодородия почвы, ибо это есть дар земли,

великой матери нашей; но это способ медленный. И все же, когда люди с

большими капиталами берутся за сельское хозяйство, это весьма умножает их

богатства. Я знавал в Англии вельможу, имевшего больше доходов, чем любой из

моих современников: были у него и пастбища, и овцы, и лес, и зерно, и

каменноугольные копи, и свинцовые и железные рудники, и еще многое другое.

Земля была для него словно океаном, откуда вылавливал он все новые ценности.

И правильно заметил некто, что нажить малые деньги ему было трудно, а

большие -- легко. Ибо, когда у человека запасено столько, что он может

дожидаться самой высокой цены, заключать такие крупные сделки, которые не

многим под силу, и пользоваться плодами усердия более мелких дельцов, он

непременно богатеет все более.

Обычный доход от торговли и ремесла есть доход честный, приумножаемый

двумя путями: прилежным трудом и славой честного дельца. Более сомнительны

барыши от выгодных сделок: когда пользуются чужим несчастьем, действуют

через подставных лиц, хитростью отделываются от менее выгодных покупателей

или пускаются на другие бесчестные проделки. Что касается посредничества,

когда товар покупается не для себя, а для перепродажи, то здесь обычно

наживаются и на продавце, и на покупателе. Хорошим средством обогащения

являются товарищества, если иметь дело с людьми надежными. Ростовщичество

есть наиболее верный способ разбогатеть, но один из гнуснейших, ибо

ростовщик ест свой хлеб "in sudore vultus alieni"^[163] и к тому же

не соблюдает дня субботнего. Однако, как ни надежен этот путь, все же и на

нем есть свои тернии, ибо посредники ради собственной выгоды могут

поручиться за людей несостоятельных.

Кому выпадет счастье опередить других в каком-нибудь изобретении или

привилегии, может иной раз нажить несметные богатства, как это было с

первым, кто стал добывать сахар на Канарских островах. Так что, если человек

окажется подлинно искусным в логике и проявляет как здравое суждение, так и

изобретательность, ему суждены большие дела, особенно когда времена этому

благоприятствуют. Кто ищет одних лишь верных прибылей, навряд ли станет

очень богат; а кто вкладывает все имущество в рискованные предприятия,

зачастую разоряется и впадает в нищету; поэтому надлежит сочетать риск с

известным обеспечением на случай убытков. Верным путем к обогащению являются

также монополии и исключительное право скупки товара, когда они ничем не

ограничены, особенно если располагать сведениями насчет будущего спроса и

запастись этим товаром заранее. Богатство, приобретенное службой; хотя и

наиболее почетно, все же, когда добыто лестью, угождением и иными рабскими

услугами, может быть причислено и к наиболее постыдным. Что же касается

охоты за завещаниями и должностью душеприказчика (как это делал Сенека, по

словам Тацита: "Testamenta et orbos tanquam indagine capi"^[164]),

это и того хуже, ибо тут приходится угождать более недостойным людям, нежели

при исполнении службы.

Не слишком верь тем, кто заявляет о своем презрении к богатству, ибо

презирают его те, кто отчаялся его добыть; и нет их хуже, когда случится им

вдруг разбогатеть. Не будь копеечником. У богатства есть крылья: иногда оно

улетает само; иногда же приходится пустить его в далекий полет, чтобы оно

привлекло еще большее богатство. Оставляют богатство либо родичам, либо

обществу; в обоих случаях умеренные доли больше идут впрок. Наследник,

получивший большое состояние, -- приманка для всех окрестных хищников, если

только он годами и разумом не является более обычного зрелым. Точно так же

роскошные дары и пожертвования обществу подобны жертвоприношениям без соли

или гробам повапленным, в которых даяние скоро обращается в прах и тлен.

Поэтому меряй дары свои не количественной мерой, но сообразуй с надобностью;

и не откладывай даяний до смертного часа, ибо, если поразмыслить, человек,

поступающий так, щедр уже более за чужой счет, нежели за собственный.

XXXV. О пророчествах

Здесь я намерен говорить не о божественных прорицаниях; и не об

оракулах язычников; и не о прогнозах, касающихся явлений природы; но именно

о пророчествах, хорошо всем памятных и, однако ж, необъяснимых.

Так, пророчица говорит Саулу: "Завтра ты и сын твой будут со

мною"^[165]. У Гомера мы находим следующие стихи:

At domus Aeneae cuinctis dominabitur oris,

Et nati natorum, et qui nascentur ab illis^[166].

Что, по-видимому, является пророчеством об образовании Римской империи.

В трагедиях Сенеки встречаются стихи:

...Venient annis

Saecula seris, quibus Oceanus

Vincula rerum laxet, et ingens

Pateat Tellus, Tiphysque novos

Detegat orbes: nec sit terris

Ultima Thule...^[167]

Здесь предсказано открытие Америки. Дочь Поликрата увидела во сне,

будто отца ее омывал Юпитер и осушал Аполлон; так и случилось: он был распят

на открытом месте, где тело его, выставленное на солнце, обливалось потом и

обмывалось дождями. Филипп Македонский увидел во сне, что запечатал печатью

чрево жены своей, и истолковал это как пророчество об ее бесплодии, но

гадатель Аристандр сказал ему, что, напротив, жена его беременна, ибо

порожних сосудов не запечатывают. Тень, явившаяся Бруту в его палатке,

провещала ему: "Philippis iterum me videbis"^[168]. Тиберий говорил

Гальбе: "Tu quoque, Galba, degustabis imperium"^[169]. Во времена

Веспасиана на востоке было в ходу пророчество о том, что владычество над

миром достанется выходцу из Иудеи. Тацит отнес это к Веспасиану, хотя это

может быть пророчеством и о Спасителе^[170]. Домициану в ночь

накануне его убийства привиделось, будто на шее его выросла золотая голова;

и действительно, эпоха его наследников была золотым веком. Генрих VI

Английский как-то сказал о Генрихе VII, когда тот, будучи еще мальчиком,

подал ему воды: "Этому мальчику достанется корона, за которую мы

боремся"^[171]. В бытность мою во Франции я слышал от некоего

доктора Пэна, что королева-мать, верившая в астрологию, приказала под

вымышленным именем составить гороскоп короля, своего супруга, а астролог

заключил из него, что он будет убит на дуэли^[172]. Этому королева

много смеялась, полагая, что высокое положение ее супруга ограждает его от

дуэлей; и все же он был убит на турнире обломками копья графа Монтгомери,

которые вонзились ему под забрало. Во времена моего детства, когда королева

Елизавета была в расцвете лет, в большом ходу было следующее предсказание:

"Как выйдет вся пенька,

Так и Англии конец".

Это толковали так: после царствования государей, у которых начальные

буквы имен составляют слово "пенька"^[173], в Англии настанет

величайшая смута; однако, благодарение Богу, дело ограничилось изменением в

титуле короля, который именуется ныне королем не Англии, а Великобритании.

Перед 88-м годом ходило еще одно пророчество, не вполне мне понятное:

Будет день, и беда к нам придет:

Между Бау и Мэй подойдет

Черный Норвегии флот.

Но, когда он воротится вспять,

Будешь, Англия, прочно стоять,

Не придется вовек воевать.

Это почиталось за предсказание об испанском флоте, приплывшем в 88-м

Поиск по сайту: