Выбор основного текста

Если приходится издавать памятник по нескольким спискам со сложной рукописной традицией, то какой из них следует положить в основу издания? Само собой разумеется — лучший. Но что такое «лучший список»? В этом важном вопросе мы не имеем единых взглядов. Понятие «лучшего списка» сильно колеблется в зависимости от того, как текстолог представляет себе движение текста памятников.

Наиболее простой случай: текстолог берет за основу самый исправный список, т. е. список, в котором нет или сравнительно мало внешних дефектов — пропусков, описок, неясных мест и т. д. Конечно, издатель текста должен считаться с тем, много ли внешних дефектов в списке, который он собирается принимать за основной. Однако «исправность» списка далеко не то его качество, которое следует иметь в виду в первую очередь. Ведь «исправность» текста может быть результатом последующих исправлений, а не следствием его первоначальной сохранности. Представление о том, что наилучший текст в смысле его понятности, композиционной и стилистической стройности — авторский или ближайший к авторскому, тоже не всегда верно. Напротив, очень часто бывает так, что средневековые писцы отделывают предшествующий текст, составляют обширные компиляции (такими компиляциями являются летописи, хронографы, палеи и т. д., фактически не имеющие единого «автора»). Они переосмысляют текст, «облегчают» его, поновляют или в соответствии со своими вкусами архаизируют (вносят, например, в текст церковнославянизмы), восполняют пропуски и т. д.

Итак, «исправность» списка может быть мнимой: она может явиться результатом поздней обработки текста. Отсюда ясно, что одна только «исправность» списка, без изучения истории его текста, не может служить признаком «лучшего списка».

Другой случай: текстолог берет за основу наиболее древний из дошедших списков (vetustissimus codex). Смешение древности списка с древностью его текста давно опровергнуто в текстологии, однако в текстологической практике еще встречается[932]. Между тем относительная древность списка (если это только не автограф) не означает еще древности его текста. Древнейший текст может быть представлен списком более молодым, но списанным с оригинала более древнего[933].

Третий случай: текстолог считает лучшим списком наиболее «типичный»[934] — тот, в котором меньше всего индивидуальных чтений, текст которого получает подтверждение в большинстве других списков. Именно такой список текстолог принимает за «основной» («le manuscrit de base»), полагая, что история текста — это история только отдельных расхождений, получающихся в результате того, что каждый переписчик копирует один лежащий перед ним список[935]. Между тем текстологическая практика (особенно в области изучения летописания, но не только летописания) ясно показывает, что переписчики или, вернее, древние редакторы текста нередко имели перед собой не один список, а несколько, проверяя один текст другим, создавая полные и «распространенные» редакции, новые виды произведения, «своды»[936]. А. Дэн обращает внимание на то, что переписчик, составляющий «официальный экземпляр» и имеющий в своем распоряжении несколько рукописей, среди разных вариантов может выбирать понравившийся ему. Переписанный им список становится, таким образом, «editio variorum» («изданием по разным спискам»), и это очень усложняет классификацию списков, выбор лучшего[937].

Иными словами, наряду с расхождением текста история текста знает и его частичные схождения, сознательные «исправления» и дополнения текста одной редакции по другой, выборочную переписку текста из разных списков, из разной рукописной традиции и, как следствие этого, уничтожение индивидуальных чтений, иногда восходящих к архетипу произведения, и замену их чтениями, общими для многих списков, т. е. создание своеобразной «вульгаты», рядом с которой может сохраниться в единственном или в малом числе списков вполне «индивидуальный» текст, который и будет древнейшим, «лучшим».

Итак, в установлении «основного списка» мы не должны руководствоваться только тем соображением, что в нем мало внешних дефектов или описок (отсутствие дефектов или описок может быть, как мы уже видели, следствием последующих исправлений и осмыслений), или тем, что это список древнейший (относительная древность списка не означает, что и текст этого списка древнейший), или тем, наконец, соображением, что он наиболее «типичный» и в нем мало индивидуальных чтений (это может быть результатом последующих «схождений» текста или результатом того, что наибольшее распространение получил какой-либо, иногда весьма поздний, вариант текста). Все эти признаки сами по себе, в отрыве от других данных, не могут служить принципами отбора «основного списка», но каждый из этих принципов должен, конечно, приниматься в расчет при выборе списка, текст которого кладется в основу издания.

Механическое следование определенным навыкам текстологической работы, механичность в классификации текста, в разбивке его на редакции, в выборе «основного списка» — бич текстологии. Безоговорочное следование одним и тем же правилам, исходящее из однообразных и нивелирующих индивидуальные случаи представлений об истории текста памятника, ни в коем случае не должно применяться в текстологической работе. Знать, что делаешь, и во всем соблюдать историчность — единственное текстологическое правило, которое обладает всеобщностью[938].

Понятие «основного списка» в значительной мере условно и зависит от цели, которую преследует издание текста. Если цель издания — дать авторский вид памятника, то основным списком будет тот, который в результате изучения истории текста памятника окажется наиболее близким этому авторскому виду. Если цель издания — дать представление о всех этапах истории текста памятника, то основные списки должны быть ближайшими по тексту к каждому этапу истории текста: редакции, виду, изводу и т. д. И здесь все зависит от того, насколько точно восстанавливается история текста памятника. Установление истории текста памятника — необходимое условие для определения основного списка.

Не всегда, конечно, историю текста памятника можно восстановить более или менее точно. Иногда приходится ограничиваться предположениями или даже признавать свое бессилие в установлении истории текста. В таких случаях издание текста должно давать читателю представление о всех видах текста (редакциях, видах, изводах и т. д.). В этих последних случаях основной список должен быть наиболее типичным, но выделение типичного текста как основного для издания — это не правило, а исключение, знак того, что в данном случае текстологу пришлось «сложить оружие» перед невозможностью установить древнейший по тексту список.

Итак, основной список должен быть наиболее близок тому этапу истории текста памятника (авторскому тексту, отдельной редакции, изводу и т. д.), о котором текстолог считает нужным дать в своей публикации представление читателю.

Но что означает это выражение «наиболее близкий»? Текст может быть наиболее близок по составу, но менее близок, чем другие, по языку, иметь частные стилистические изменения, но сохранять близость по содержанию, иметь небольшие преднамеренные изменения или изменения большие, но случайные и т. д. В этих случаях условность выделения лучшего списка возрастает. Для языковеда наибольшую важность будет иметь язык списка, для историка — его содержание, для литературоведа — стиль и содержание. Выбор списка может оказаться различным у языковеда, историка и литературоведа. Однако во всех случаях — и в случае издания языковедческого, и в случае издания исторического, и в случае издания литературоведческого — мы в первую очередь должны считаться с преднамеренными изменениями текста, а во вторую — со случайными, непреднамеренными. Сама по себе механическая порча текста как таковая не составляет еще его истории. История текста — это в первую очередь история его сознательных изменений.

На всем протяжении истории текста памятника на него оказывают воздействие люди с их классовыми и сословными интересами и идеями, с их вкусами и воззрениями, с их навыками письма и чтения, особенностями памяти и общего развития. Из этих людей по большей части наибольшее значение имеет автор, но важное место занимают и редактор, и заказчики, и переписчики, и читатели, снабжающие текст своими глоссами или влияющие на судьбу текста через переписчиков и редакторов.

Увидеть за списками памятника, за его редакциями, вариантами и разночтениями конкретных людей во всем их разнообразии и разноликости — в этом и состоит искусство текстолога, которое сказывается во всех звеньях его работы, в том числе и в условном выборе основного списка для издания.

Для литературоведа, выбирающего основной список для издания, прежде всего необходимо выбрать для издания редакцию или редакции (одну, несколько или все). Если выбрана редакция, надо выбрать вид редакции (конечно, если виды редакции имеются). Когда все это проделано и осталось выбрать только самый список, то в этом случае принимается во внимание все то, что само по себе не могло бы служить критерием для выбора текста: древность списка, отсутствие внешних дефектов текста и относительная его полнота, правильность языка и стиля и т. д. Все эти признаки должны оцениваться в совокупности в связи с историей текста, насколько она известна (насколько ее удалось установить текстологу).

Если старшинство текста разделяется между несколькими списками (например, по составу древнее один список, а по языку и стилю — другой), то необходимо решить, что для данного памятника и для задач данного издания важнее, и в зависимости от этого выбрать список.

*

Заключая рассмотрение вопроса об основном списке, не могу не привести одного весьма выразительного высказывания А. Хаузмана: «Нерассудительный текстолог (an editor. — Д. Л.), постоянно сталкивающийся с двумя списками произведения и вынужденный выбирать между ними, не может не чувствовать всеми фибрами своего существа, что он осёл между двумя охапками сена. Что же он должен делать?.. Он смутно представляет себе, что если одна из охапок сена будет устранена, он перестанет быть ослом. И он устраняет ее. Но если два списка равны и продолжают смущать его своими равными достоинствами и требуют от него новых и болезненных мозговых усилий? Тогда он делает вид, что они не равны, он называет один “лучшим списком” и ему он передает издательские функции, которые сам он неспособен нести... Предположим, что его “лучший список” и в самом деле лучший: способ употребления этого лучшего списка будет не менее смешным (ridiculous. — Д. Л.). Верить, будто там, где лучший список дает возможные чтения, — он дает правильные чтения, и что только там, где он дает невероятные чтения, он дает ошибочные чтения, — значит верить, что некомпетентный текстолог — любимец провидения, которое дало своим ангелам поручение, чтобы ни разу его лень и глупость не произвели своих обычных результатов и не подвергались соответствующему наказанию. Случайность и обычный ход вещей не могут привести к тому, чтобы чтения списка были правильны, каждый раз когда они только возможны, и чтобы они не могли случайно появиться, раз только они ошибочны: это требовало бы божественного вмешательства; но когда кто-либо рассматривает историю человечества и образ вселенной, я надеюсь не будет непочтительностью, если он признает, что божественное вмешательство могло бы иметь лучшее применение».[939]

Близко к Хаузману высказывается и Е. Рэнд. Е. Рэнд пишет: «Выбрать то, что кажется лучшим списком, в качестве основы, и употребить другой выборочно... — это метод отчаяния»[940].

Между тем все дело в том, что понятие основного списка понимается обоими авторами неправильно. Выбор основного списка вовсе не означает, что найден основной текст памятника. Основной список, избранный для издания, представляет не текст памятника, а текст, ближайший к авторскому или к одной из редакций, но с наличием индивидуальных особенностей, присущих только данному списку. Текст основного списка наиболее показателен для избранной для издания редакции или вида памятника, но он не может претендовать на то, чтобы представлять текст памятника самого по себе. Выбор основного текста для издания определяется установленной текстологом историей текста памятника, а не «лучшими» чтениями.

В тексте этого основного списка не может происходить поэтому замены «худших» чтений «лучшими», что может быть и субъективно и опасно для цельности текста, не может происходить изгнания «индивидуальных» чтений и пр. Вместе с тем в тексте основного списка при его издании должны быть устранены явные ошибки. Понятие текста подразумевает его осмысленность. Если в рукописи ошибки, — текста в данном испорченном месте рукописи нет. Поэтому естественно, что в изданиях устраняются ошибки, но это устранение ошибок принципиально отлично от замены «худших» чтений «лучшими» чтениями. Выбор текста для издания и издание этого текста не есть реконструкция памятника. Если это усвоить, то отпадает комичность положения текстолога, выбирающего «вещь в себе» среди различных «явлений».

Поиск по сайту: