Работа писца по нескольким оригиналам

Было время, когда текстологи считали, что у писца рукописи был перед глазами только один оригинал, что писец переписывал его «не думая», не сличая с другими рукописями и не производя никакой его проверки. А. А. Шахматов практически в своей работе над текстами летописей опроверг это мнение. Однако уже после смерти А. А. Шахматова С. А. Бугославский, критикуя текстологическое исследование А. А. Шахматова «Повести временных лет», категорически отрицал возможность такого рода работы древнерусского книжника. С. А. Бугославский писал: «По Шахматову почти каждый редактор переписчик свода, копируя свой основной источник, сверял его с другим сводом, вбирал то из одного, то из другого своего источника не только статьи и фактические данные, но отдельные фразы, слова, даже орфографию слов. Такой взгляд на метод работы летописца представляется нам модернизацией, он напоминает скорее кропотливое сличение текстов, подведение вариантов, выполняемое современными филологами, чем творчество летописца»[197].

Этот взгляд С. А. Бугославского неверен. Он опровергается знакомством с русскими и иностранными средневековыми рукописями.

А. Дэн обращает внимание на то, что средневековый переписчик, составляющий официальный экземпляр и имеющий в своем распоряжении несколько рукописей, мог выбирать необходимое чтение среди разных. Составляемый им список становится своеобразным «editio variorum»[198]. О том же, еще до А. Дэна, писал на основании папирусных находок П. Колломп[199]. Своеобразными текстологами были и древнерусские книжники. Древнерусские книжники придавали очень большое значение выбору оригинала или оригиналов, с которых надо было списывать текст. Это было важной задачей для писца, в которой соединялись его различные требования идейные и стилистические, представления о правильном тексте, о доверии, которого заслуживала та или иная рукопись, и т. д. Работа эта сопутствовалась археографическим, историческим и филологическим разысканиями.

В Древней Руси делалось большое различие между списками старыми и новыми, исправными и неисправными, ценились рукописи, вышедшие из определенных мастерских, и т. д. Московский великокняжеский летописец говорит, например, что князь Юрий Дмитриевич Галицкий добивался стола «летописци старыми спискы»[200]. Другими словами, древность рукописи имела юридическое значение даже в вопросах государственной важности.

В рукописи Новгородской второй летописи (по сборнику Архивскому или Малиновского) имеется следующая приписка на л. 53: «В лето 7000 восмъдесятого (1572), месяца февраля в 5, вторник, а служил того дни в манастыри на Лисьи горе обидню и смотрил в манастыри книгы литописца церковнаго, а сказывали, что летописцъ Лесицкий добри сполна, ажо не сполна, развие написано в летописце в Лесицком владыки навгороцькые, не вси сполна, писаны, развие до владыки Еуфимия Навгороцького, а смотрил в кельи у старца у келаря у Деонисья»[201].

Приведу несколько высказываний писцов, удостоверяющих, что перед их глазами был не один оригинал, а несколько: «А писана (данная рукопись.[202] — Д. Л.) не с единаго списка, но с различных добрых переводов»; «А писана сия святая книга Апостол Толковый[203] с добрых переводов честных монастырей Каменского и Павловского и Корнилиевского, а трудов и потов много положено, как правили сию святую книгу», «Писах же с разных списков[204] тщася обрести правая; и обретох в спискех онех многа не исправлена. Поведаю же и се, откуда изысках многиа списки. Бе бо в велицеи обители сей инок, именем Антоний, православен, божественная писания чтый и мыслене потяся к разумению сих и по премногу тщателен к сих исправлению, ему же поручена служба — многостяжательная божественных книг книгохранительница. Той же богомудрый инок — хождаше в многобогатую божественных писаний книгохранительницу, овы убо мне книги многи в келью дая на исправление, овы же тамо многи, елико обретохом, люботрудне купно смотряхом, да обрящем правое и богу угодное. И елика возможна моему худому разуму, сия исправлях, а яже невозможна, сиа оставлях, да имущие разум больше нас, тии исправят не исправленная и недостаточная наполнят»[205]. Список творений Дионисия Ареопагита, писанный в Ярославле в 1617 г. (Московской духовной академии), имеет такую жалобу писца «Писал есмь с древняго и ветхаго переводу, справити было не с чего, книги такие в Ярославле не добыл»[206]. Итак, переписчики сличали переписываемый текст с другими его списками, обращали большое внимание на то, с какого оригинала они переписывают, отмечали его недостатки, ветхость, пропуски, отсутствие отдельных листов и тетрадей

Проверка книг после переписки по тому или иному списку отмечена как обязательная даже для профессиональных переписчиков в постановлениях Стоглавого собора. Там сказано, чтобы писцы писали книги «с добрых переводов, да, написав, правили, потом же бы продавали»[207].

В некоторых случаях книжник сам отмечал вставки из других списков или даже других произведений на ту же тему. Так, например, особо выделялись вставки в «Русском временнике»: «А се от иного летописца»[208]. Этим «иным летописцем» была Степенная книга[209].

О своих источниках и об обращении с ними древнерусские переписчики говорят неоднократно. Так, например, летописец, составлявший Синодальный список Псковской второй летописи, пишет под 6979 г., рассказывая о походе Ивана III на Новгород: «О сем аще хощеши уведати, прошед Руский летописец вся си обрящеши. Мы же о нем же начахом, сиа и скажем от велика некая мала»[210]. Последними словами летописец хотел сказать, что свой дополнительный источник он сокращал. О том же говорит летописец и под 6860 г.: «Бысть мор зол в Пскове, и по селом и по всей волости, хракотный; о сем пространне обрящеши написано в Руском летописци»[211].

Монах Комельского монастыря Пахомий, автор жития князей — братьев Константина и Василия Всеволодовичей прямо отмечает, на каком месте оканчиваются у него источники: «И сия дозде дошедше, и скончашася писания»[212].

Конкретный текстологический материал убеждает, что работа по выверке текстов по различным рукописям производилась древнерусскими переписчиками сплошь и рядом; с возможностью такой работы текстолог обязан считаться в каждом отдельном случае. Явно сохранившиеся следы именно такого рода редакторской работы немалочисленны. Так, например, А. Н. Насонов убедительно показал, что Архивский список Псковской третьей летописи переписывался с дошедшего до нас Строевского списка и затем сверялся с подлинником, «о чем свидетельствуют поправки описок, сделанные на полях с помощью выносных знаков. Текст, по-видимому, сверялся как в процессе переписки, так и после нее: большинство поправок сделано тем же почерком и теми же чернилами, что и текст, часть же поправок сделана другим почерком и другими чернилами»[213]. Дальше А. Н. Насонов приводит текст этих правок, дающий, кстати сказать, очень яркие примеры описок древних писцов. Это — несомненные описки, так как нам известна и сама копия (Архивский список), и самый оригинал (Строевский список), — случай очень редкий, а кроме того, и что очень важно, писец явно воспринимал их как описки, так как в большинстве случаев сам же их поправил. Анализ этих поправок позволяет считать многое из того, что текстологи обычно сочли бы сознательным изменением текста, результатом случайных описок. Так, например, переписчик под 6831 г. вместо слов «тоа же весны» написал «тоя же осени», но, очевидно, заметив, сделал выносной знак и на полях написал «весны»; в известии 6915 г. вместо «месяца октября» переписчик написал «месяца апреля», но поставил выносной знак и на полях написал «октября» и т. д.

Иногда исправление по другой рукописи делается уже после того, как текст был переписан.

Так, рукопись творений Дионисия Ареопагита XVII в. имеет множество кропотливейших поправок и заметок. Писец ее пишет: «Переводы (оригиналы — Д. Л.) промеж собою не сходятся, и сие не вемы, чего ради. Островский перевод не правлен; а сей писец молод был, много разума (смысла. — Д. Л.)и речей (слов — Д. Л.)растерял в точках и запятых... А еже недописи в переводах, и то бывает от неискусных каллиграфов: написав книгу, да не потщится справити ея, и от того многими леты растлеваются и добрые переводы»[214]. По существу можно считать, что такая правленная рукопись имеет два текста: исправленный и неисправленный. При подготовке текста к печати, при подборе разночтений текстолог обязан считать такой список за два, а иногда, если исправление велось неоднократно, то и за несколько.

Практически важно бывает установить — делались ли поправки в рукописи самим ее писцом или они делались кем-то другим; вносились ли они для исправления текста, казавшегося недостаточно точным, правильным или в чем-либо неясным по самому тексту, или для того чтобы восполнить лакуны, неясно читающиеся места (выцветшие, смытые, порванные и т. д.).

Текстолог по возможности должен уяснить себе цели книжника, вносившего дополнения или исправления, так же точно, как и самого писца. Человек — это интересы, психология, образование, склонности, идеология, а за человеком — общество должны и в данном случае стоять в центре интересов текстолога.

Поиск по сайту: