Роль эстетической оценки при выработке канонического текста

литературного произведения [1015]

Прежде всего остановимся на вопросе о том, что такое канонический текст.

Нередко смешиваются три понятия: 1) текст, принятый за основной для данного издания, 2) текст установленный и 3) канонический текст.

Основной текст — это текст, избранный для издания из всех наличных. Основной текст избирается тогда, когда существует несколько текстов произведения, редакции или вида редакции, а издать следует только один. В этом случае один из текстов на основе текстологического изучения всех принимается за основной, а другие тексты, если есть в том необходимость, издаются в виде разночтений к основному и используются для критики и исправления основного текста в местах, признанных дефектными. Мы можем поэтому говорить: основной текст произведения, основной текст данной редакции произведения или основной текст данного вида данной редакции произведения. Когда основной текст выбран, он устанавливается, создается установленный основной текст.

Установленный текст — это текст, прочтенный и подготовленный к изданию (по избранным правилам передачи текста с устранением описок и др.). Для издания должен быть установлен любой текст: текст каждой редакции произведения, текст законченный и незаконченный, текст черновика и текст заметок. Без установления текста невозможно его научное издание. Если текст не установит текстолог, — его в той или иной доступной им мере установят машинистка, редактор издательства, корректор, наборщик.

Если мы выбираем основной текст и устанавливаем его не только для одного издания, но и для ряда последующих, то создается текст в известной мере стабильный, — этот текст называется каноническим. Каноническим текстом произведения может быть признан в науке не только текст специально избранный, выработанный для того, чтобы быть признанным как канонический, но любой установленный текст, если он удовлетворяет требованиям стабильности. Во всяком случае канонический текст — это текст, признанный за таковой большей или меньшей группой текстологов. В отличие от других текстологических понятий, в понятии «канонический» есть элемент нормативности — обязательности.

Все три понятия (основной текст, установленный текст и текст канонический) должны строго различаться. Бытующий в текстологии термин «подлинный авторский текст» или «установленный подлинный авторский текст», употребляющийся для обозначения установленного текста, соответствующего последней авторской воле, вносит изрядную путаницу. Авторских текстов может быть несколько, и каждый из них, разумеется, «подлинный» (если этот текст действительно принадлежит автору).

Обратимся к тексту основному и к его более узкой разновидности — тексту каноническому (установленному из основного текста). На основании чего эти тексты избираются из наличных текстов? Прежде чем сделать свой выбор, текстолог обязан в пределах, ему доступных, изучить историю текстов, установить, к какому этапу этой истории относится каждый из дошедших текстов. Без изучения истории текстов невозможно текстологическое их понимание. Изучение истории текста позволяет соотнести дошедшие тексты с определенными этапами их развития. Но сама по себе история текстов еще не дает основания предпочесть один этап другому. Должен быть определенный принцип в выборе текста, в выборе того или иного этапа развития текстов. И вот здесь мы должны обратить внимание на следующее обстоятельство. Если изучение истории текстов ведется литературоведом, историком или лингвистом одинаковыми методическими приемами, то выбор основного и канонического текста у всех трех делается по совершенно различным принципам. Во всех случаях выбор текста диктуется не только внутренними свойствами самого текста, но и спецификой той научной дисциплины, которую представляет публикатор.

Остановимся на различиях в принципах выбора основного текста произведения у историка и литературоведа (принципа выбора текста у лингвиста, ввиду сложности вопроса, мы сейчас касаться не станем).

Возьмем исторический памятник — «Просветитель» Иосифа Волоцкого. Он дошел до нас в двух авторских редакциях. Каждая из этих двух авторских редакций, как это установлено Я. С. Лурье[1016], отражает особое, отличное от другого авторское отношение к движению «жидовствующих». В первой редакции своего произведения Иосиф Волоцкий считал «жидовствующих» еретиками, во второй, на новом этапе борьбы с ними, он пытался изобразить их отступниками от веры, чтобы тем оправдать готовившиеся казни «жидовствующих»: по церковному законодательству еретики не могли быть подвергнуты смертной казни; надо было обвинить их в чем-то большем: в отступничестве.

Какую из этих двух редакций мы будем считать основной для «Просветителя»? Если в основу выбора положить принцип «последней воли автора», то нужно выбрать вторую редакцию — наиболее тенденциозную, наиболее искажающую идейную сущность движения «жидовствующих». Если же мы выберем первую редакцию, то упустим многое из того исторически ценного, что есть во второй: вторая редакция — крайне важный источник, свидетельствующий об идеологической подготовке расправы с «жидовствующими». Ясно, что обе редакции представляют особую историческую ценность. Историк будет обращаться и к той, и к другой в зависимости от того, что он исследует: для изучения идейной сущности «жидовствующих» наибольшую ценность будет представлять первая редакция «Просветителя», для истории осуждения и казни «жидовствующих» — вторая.

Итак, основным текстом исторического памятника избирается тот, который наиболее ценен в историческом отношении, — ценен для данного исследования и в данном аспекте. Вот почему, кстати, историки чаще, чем литературоведы, вынуждены прибегать к изданию всех редакций исторического источника.

Значит, для исторического произведения «последняя авторская воля» как критерий выбора основного текста не имеет того значения, которое она имеет для произведения художественного. Конечно, различие между историческим памятником и художественным произведением нередко условно. Художественное произведение очень часто оказывается великолепным историческим источником и наоборот. Так, например, тот же «Просветитель» может быть рассмотрен не только как исторический источник, но и как памятник литературы. Этот памятник занимает определенное место в истории русской литературы.

Все зависит, следовательно, от точки зрения, от подхода к памятнику. Если мы признаем, что памятник издается как исторический источник, то выбор основного текста будет сделан по историческим требованиям. Если же мы признаем в памятнике эстетическую ценность как доминирующую и решим, что он должен быть издан прежде всего как художественное произведение, то сразу изменятся и принципы выбора основного текста.

При издании художественного произведения обычно принимается во внимание соответствие текста последней авторской воле. Почему? На первый взгляд связь между эстетическим критерием в оценке памятника и выбором текста соответственно последней авторской воле может показаться произвольной, но в действительности эта связь в известной мере органична.

Сделаем некоторое отступление, чтобы обратить внимание на сложность вопроса о «последней авторской воле».

До недавнего времени понятие «воля автора» считалось в текстологии чем-то абсолютно ясным и легко определимым. Поэтому-то она и могла применяться как своего рода формальный, юридический принцип при выборе основного текста и выработке канонического текста. Поскольку можно было определить волю автора, — считалось, что ее следует рассматривать как некое юридическое завещание. Почему же необходимо исполнять эту «последнюю волю автора?» Тут тоже казалось все ясным. В произведении воплощается замысел автора. Тот текст, в котором наилучшим образом отразился замысел автора, — лучший во всех отношениях. А кто точнее самого автора знает, в каком тексте полнее всего воплощен замысел автора? Ясно, что указание автора, выраженная им «воля» отчетливее всего определяют, в каком тексте точнее всего отразился его замысел. Этот текст и будет наиболее полноценным.

Оставался один только вопрос. Где же искать эту последнюю волю автора? Ведь завещания писателей не так уж часты. Но легкий ответ и на этот вопрос был найден. Предполагалось, что писатель все время ищет наилучшее воплощение своего замысла. И все его поправки и переделки приближают осуществление его замысла. Следовательно, последний из оставленных автором текстов и будет если не выражением последней авторской воли, то наибольшим приближением к этому выражению.

Итак, считалось, что надо брать последний из написанных автором текстов, последние в нем поправки и именно этот текст считать наилучшим, издавать в первую очередь, объявлять каноническим.

Издавать текст по этим правилам было относительно просто. Это железный принцип многих современных текстологов. «Железный» — т. е. «механически действующий». Применять его разрешалось без всякого исследования истории текста. Лишь бы была ясна последовательность текстов! Текстолог таким образом был освобожден от необходимости проникновения в художественный смысл произведения, от оценки его текстов и даже от необходимости углубленно изучать текст произведения.

Между тем уже давно было указано на то обстоятельство, что последняя воля автора не всегда бывает наилучшей. Даже для проведения юридического принципа последней воли, для того, чтобы в силу вступило простое имущественное завещание, нужно несколько условий: состояние умственной вменяемости, совершеннолетие, отсутствие давления со стороны. Если так обстоит с материальным имуществом, то насколько же сложнее дело должно обстоять с «имуществом» творческим, художественным, духовным. Ясно, что здесь также необходимо различать поправки, внесенные в текст художественного произведения под влиянием художественных требований от тех, которые внесены под давлением требований нехудожественных: под влиянием давления цензуры, гонорарных соображений, от равнодушия к опостылевшему тексту своих произведений и т. д.

В неопубликованной работе А. Л. Гришунина «История текста “Разгрома” А.А.Фадеева»[1017] приводится надпись на экземпляре «Разгрома» издания 1952 г., переданном им в Гослитиздат при подготовке нового издания этого произведения 1954 года: «Канонический текст, очищенный от искажений и опечаток и включающий последние авторские поправки. При переизданиях прошу руководствоваться только этим текстом. А. Фадеев». Казалось бы, последняя воля А. Фадеева выражена здесь с предельной ясностью. Однако исследование А. Л. Гришунина истории текста всех прижизненных изданий «Разгрома» Фадеева выявило множество случаев искажения текста под влиянием опечаток или внелитературных соображений, механически перешедших и в тот текст «Разгорома», который А. Фадеев признал «каноническим» и «очищенным от опечаток». Более того, как показывает А. Л. Гришунин, сама надпись на экземпляре издания 1952 года имеет не тот смысл, который можно было бы ей придать, не занимаясь изучением истории текста «Разгрома». Приведя выдержки из писем А.А.Фадеева к директору издательства «Молодая гвардия» И. Я. Васильеву от 12 июня 1953 года и к С. И. Преображенскому от 13 марта 1956 г., А. Л. Гришунин так оценивает значение надписи А. А. Фадеева на «эталонном экземпляре» «Разгрома» издания 1952 г.: «Естественно предположить, что и составление эталонного экземпляра, переданного в Гослитиздат, было предпринято автором в 1953 году для ограждения текста “Разгрома” от дальнейших покушений редакторов».

Выводы А. Л. Гришунина относительно необходимости выработки канонического текста «Разгрома» на основе исследования истории текста произведения и эстетической оценки его вариантов совпадают с аналогичными выводами чешской работы Bedricha Dohrala «Genese tvaru. Vývoj textu románu N. Ostrovského «Jak se kalila ocel» («Rozpravy Československé akademie vĕd». Praha, 1964. Sešit 12. Ročnik 74).

Еще в сентябре 1958 г. на заседании Международной Текстологической комиссии в докладе «Со rozumieĉ nalešy przez wole autora przy sporzadzaniu poprawnej edycji tekstuü»[1018] профессор К. Гурский предложил новую формулировку текстологическому принципу последней воли. Он предложил принцип «последней творческой воли» — строго отделять творческие изменения текста от нетворческих.

Эта поправка коренным образом меняет все дело. По существу это не поправка, а революционный переворот в текстологии. Сущность этого переворота скажется прежде всего в методике текстологической работы. Предложенная профессором К. Гурским небольшая оговорка требует от текстолога прежде вынесения определенных решений изучения истории текста произведения. Механическое применение принципа «последней воли» сделалось невозможным. Тексты должны подвергаться отныне внимательному изучению, и не только формальному, но и с точки зрения воплощения в них авторского замысла и, как мы увидим в дальнейшем, с точки зрения их художественного смысла. Вместе с этим изучением в текстологию возвращается необходимость художественной оценки произведения.

В самом деле, так ли легко без исследования отделить творческую волю автора от нетворческой? Все согласятся с тем, что давление цензуры — нетворческий момент. Но этот момент был бы полностью нетворческим только в том случае, если бы цензор ограничивался тем, что вычеркивал или изменял текст. Но цензор часто предлагает автору самому изменить текст, и здесь автор «творит» в тесных пределах предоставленных ему цензором возможностей, создает иногда удачные варианты, удачные формулировки и др. Если автор иногда вынужден соглашаться с цензором, то он еще чаще вынужден соглашаться с цензурного характера требованиями, идущими от других лиц — редактора, издателя, книготорговца и др. Но ведь автор может и предвидеть цензурные требования и заранее исправить свой текст? И почему только исправить? Он может писать, уже рассчитывая на известный цензурный режим, господствующий в его стране. Значит, давление цензуры — это и конкретное, внешнее явление, и явление, тесно переплетающееся с творчеством писателя. А иногда даже оно порождает особый творческий метод писателя и, следовательно, в какой-то мере сочетается с его творческой волей. Известно, например, что М. Е. Салтыков-Щедрин многие свои произведения писал «эзоповым языком». Это определяло даже жанры его произведений (например, его «сказки»). С известной долей условности мы можем даже сказать, что с этой точки зрения в какой-то мере царская цензура «создала» стиль М. Е. Салтыкова-Щедрина и определила формы его сатиры.

Каким бы, однако, условным ни представлялся нам принцип «последней воли автора», мы должны все же признать, что в нем есть свой «raison d’etra». Он состоит в том, что принцип этот приближает выбор и выработку канонического текста к требованиям наибольшей эстетической его ценности.

Во-первых, для художественного произведения авторское начало имеет гораздо большее значение, чем для памятника исторического. В эстетической оценке памятника соответствие воплощения авторскому замыслу является одним из главных эстетических достоинств, доставляющих читателю немаловажную долю его эстетического наслаждения. Читатель не случайно стремится выяснить для себя авторский замысел. Замысел, намерение автора, его воля имеют отношение к эстетической оценке памятника, но имеют к ней отношение только постольку, поскольку они касаются художественной стороны памятника. Намерения автора нехудожественные не представляют эстетической ценности; это ясно.

В связи со всем сказанным выше я бы предложил несколько уточнить терминологию и говорить не о «последней творческой воле автора», а о его «последнем художественном замысле» и выбирать основной текст литературного произведения, сообразуясь с последним вариантом художественного замысла автора. В книге К.Гурского «Искусство издания», в сущности, авторская воля именно так и понимается. В самом деле, когда мы имеем в виду «замысел», мы имеем право не считаться с различного рода авторской правкой, не вызванной развитием художественного замысла, а также с предсмертными, старческими запрещениями печатать то или иное из своих произведений, которые так часты в истории литературы.

Во-вторых, в выборе текста, соответствующего именно «последней творческой авторской воле» или, как мы предлагаем считать, «последнему художественному замыслу», есть и другая сторона, на которую следует обратить внимание: эстетическая ценность произведения отличается известного рода «стабильностью». В процессе создания произведения эстетические представления автора меняются меньше, чем его воззрения. Эстетическая ценность произведения, в отличие от исторической, не столько меняется, сколько развивается, углубляется, растет. Эстетическая ценность памятника редко при этом деградирует.

Вернемся к примеру с «Просветителем». Вторая редакция сравнительно с первой изменила характер этого памятника как исторического источника, но мы не можем сказать, что историческая ценность его углубилась и развилась. Содержание произведения только применилось к обстоятельствам, к внешним требованиям. Между тем большинство прижизненных текстов художественного произведения рисуют картину углубления и развития замысла. Ценность памятника по большей части возрастает, но не изменяется в своем существе.

Из изложенного ясно, что в основе принципа выбора текста соответственно с последней волей автора скрыт, в известной мере, принцип эстетический. Непосредственная эстетическая оценка последней редакции текста считается в науке обычно малообъективной, недостаточно научной, ненадежной. Поэтому текстолог ради «объективности» стремится переложить ответственность за эстетическую оценку текста с себя на автора. И для этого есть известные основания.

Мы вплотную подошли к определению существа различия текстологического принципа «последней воли» от юридического. С точки зрения юриста последнюю волю умершего следует предпочитать предпоследней или любой иной независимо от того, «лучше» она или «хуже», справедливее она или несправедливее. Юрист решает вопрос о последней воле чисто формально и никак иначе решить его не может. Текстолог же не может решать вопрос о последней воле автора формально: иначе ему придется не только выбирать иногда невольно худший текст, но вообще отказываться от издания некоторых произведений (например, «Мертвых душ» или «Войны и мира», в отношении которых «последняя воля» их авторов была резко отрицательной). Текстолог предполагает, что последний вариант художественного замысла лучше предшествующих, и предпочитает его именно поэтому. Это непременно необходимо учитывать в сложных случаях. Какую редакцию «Войны и мира» предпочесть? Вопрос этот крайне сложный с точки зрения отношения Л. Толстого к своему произведению. Спор, который ведется по этому вопросу, есть, в сущности, замаскированный спор о том, какая редакция лучше. Замаскирован спор вопросом о «последней воле», которую в данном случае установить нельзя, поскольку последняя воля Толстого в отношении всех своих художественных произведений была резко отрицательная. Вопрос о «последней воле» мешает решению спора о редакциях «Войны и мира». Для того чтобы спор решить, надо откровенно обсудить вопрос о художественных достоинствах каждой редакции и признать основным текстом эстетически наиболее ценный.

В скрытом виде эстетическая оценка того или иного текста присутствует в текстологии постоянно. Выбрав тот или иной текст и признав его соответствующим последней авторской воле, исследователь обычно закрепляет свой выбор, давая ему эстетическую оценку. Так, например определив, что в названии последнего незаконченного прозаического произведения Пушкина «История села Горюхина» необходимо читать именно «Горюхина», а не «Горохина» как читали ранее, начиная с первого издания этого произведения, исследователи обычно подкрепляют свой вывод соображеними о большей эстетической ценности чтения — «Горюхина». Эстетическая оценка как бы закрепляет выводы текстологической работы, но иногда в какой-то мере и ей предшествует. В первом случае исследователь откровенен, во втором он обычно «маскирует» свои соображения, подводя их под принцип «последней воли».

Эстетическая оценка литературного произведения или того или иного текста, прочтения всегда многосложна. Не все стороны этой оценки в одинаковой мере важны.

Обратимся теперь к некоторым сторонам эстетической оценки литературного произведения, особенно важным в текстологии. Оценка литературного произведения обычно ведется в трех следующих аспектах: 1) в аспекте определения общественно-идейной ценности произведения для нашего времени, 2) в аспекте определения общественно-идейной ценности произведения для своего времени (для времени, когда оно было создано или опубликовано) и 3) в аспекте определения собственно эстетической ценности произведения.

Следует обратить внимание на то, что из этих трех аспектов оценки произведения в литературоведческой текстологии принимается во внимание по преимуществу третий. В самом деле, мы не можем принимать во внимание при выборе текста или отдельного чтения, а также в конъектуральнои критике текста только первый аспект — аспект актуальной ценности произведения, каким бы важным он ни был, так как это повело бы к недопустимой модернизации. Второй аспект — аспект исторической ценности — казалось бы, более приемлем, но модернизация была бы и при его применении. Автор ведь не всегда послушно следует велениям истории, не всегда и не во всем находится на стороне прогрессивных сил историко-литературного и исторического процесса. Отношение писателя к современной ему действительности и литературному процессу, в котором он участвует, всегда сложно. Поэтому аспект исторической ценности не всегда дает возможность правильно выбрать основной текст. В собственно же эстетическом аспекте оценки, который, разумеется, находится в тесной связи с первыми двумя, есть одна сторона, которая имеет существенное значение в текстологии.

С текстологической точки зрения в эстетической оценке произведения, — и того или иного текста произведения, и отдельных чтений, — особенное значение имеет выявление художественного единства в многообразии. Принцип единства в многообразии позволяет отдать предпочтение тому или иному чтению в зависимости от того, в большей или меньшей эстетической связи находится он со всеми остальными элементами и частями произведения. Он дает возможность оценить эстетически произведение или текст изнутрисамого текста, с точки зрения выдержанности представленной в нем эстетической системы, и тем самым избегнуть крайне опасной модернизации.

Текстолог обязан в данном случае быть литературоведом. Он должен вскрыть эстетическую систему произведения (принимая во внимание все историко-литературные данные) и оценить ее с точки зрения ее самой, с точки зрения стройности и единства этой системы во всех ее многообразных проявлениях.

Именно эта сторона эстетической оценки наиболее близка текстологическому правилу контекста. Текстолог исходит из предположения, что художественное целое произведения с наибольшей полнотой проявляется чаще всего (но, разумеется, как мы видели, не всегда) в последнем авторском тексте.

*

Итак, какое же отношение имеет эстетическая оценка к установлению канонического текста, текста стабильного, принятого для ряда изданий?

Мы видели, что установление канонического текста применяется преимущественно в текстологии литературных произведений. Тексты исторических памятников только в исключительных случаях могут быть объявлены каноническими. Это бывает в тех изданиях, которые не служат целям непосредственного исторического и источниковедческого анализа (в изданиях учебных, рассчитанных на массового читателя и пр.). Канонизация текста противоречила бы духу исторического исследования. Мы не имеем права объявлять тот или иной текст исторического источника каноническим, стабильным, так как это выключило бы его из источниковедческого анализа. Историк не может исследовать памятник, как исторический источник, текст которого установлен кем-то другим и не подлежит пересмотру. Историк не может ограничиваться одним текстом, если их есть несколько. Исторический подход требует возможности ясно представлять себе не статику текста, а его динамику. Динамика текста вскрывает намерения автора, раскрывает его тенденции. Между тем эстетический подход к памятнику как к художественному произведению требует обратного — его стабилизации, законченности. Всякая стабилизация указывает на самоценность произведения, на возможность его некоторой замкнутости в себе: замкнутости эстетической, разумеется.

Значит, исторический подход в данном случае противостоит эстетическому и решительно отделяет текстологию исторических источников от текстологии литературных произведений, сохраняющих эстетическую ценность. Но разделение это не имеет абсолютного значения. Дело в том, что на высших ступенях эстетического восприятия произведения читателя начинает интересовать именно динамика произведения. Он извлекает эстетическое наслаждение из изучения творческого процесса, сказавшегося в гениальном произведении, эстетически наслаждается поисками слова гениальным писателем, постепенным совершенствованием замысла и его воплощения. Этому высшему эстетическому подходу стабилизация текста, его препарирование текстологом в окончательном виде может только мешать.

Но этот эстетический подход требует особого рассмотрения с точки зрения своего отношения к методике текстологической работы.

*

Подведем итоги. Канонический текст вырабатывается только для изданий художественных произведений. Научные издания для историков и лингвистов канонический текст вырабатывать не могут. Если литературное произведение не сохраняет эстетической ценности и издается только для историков литературы, как памятник, сыгравший известную роль в историко-литературном процессе, то и здесь выработка стабильного, канонического текста неуместна.

Канонический текст художественного произведения вырабатывается на основании эстетических критериев. Принцип «последней воли автора» играет в выработке канонического текста чрезвычайно важную роль именно потому, что принцип этот в известной мере может служить ориентиром в поисках эстетически наиболее полноценного варианта текста. С этой точки зрения представляется чрезвычайно важной уже отмеченная нами поправка, внесенная профессором К. Гурским в принцип «последней воли автора» как «последней творческойволи автора». Поправка эта вносит революционный переворот во всю работу текстолога, требуя от него исследования творческой истории произведения и эстетической оценки выявленных вариантов. Развивая поправку профессора Гурского, я предлагаю говорить о выработке канонического текста согласно «последнему художественному замыслу» и считать, что во всех спорных и неясных случаях решающим критерием должен быть критерий эстетический. Этот эстетический критерий так же необходим при издании художественных произведений, как исторический — при издании исторических памятников и лингвистический — при издании лингвистических источников.

* Текст подготовлен по изданию: Лихачев Д. С. (при участии А. А. Алексеева и А. Г. Боброва). Текстология (на материале русской литературы X–XVII веков). СПб., 2001. Подготовлены: Часть первая, Приложения I, II, III, V. Для полного раскрытия текста читателю необходимы также шрифты: Agio, Agio Accent, Agio end, Agio Titlo, Graeca, Griechisch, Izhitsa Cyrillic, New_Slavic.

[1] См.: журнал «Русская литература» (1965. № 1. 2 и 3).

[2] Сходные наблюдения о постепенном уничтожении границ между науками «вспомогательными» и «основными» высказывают и зарубежные исследователи. Так, например, Л. Сантифаллер предлагает отменить термин «вспомогательные науки», назвав их «основными», т. е. науками, на которых основывается историческое исследование: «Так называемые исторические вспомогательные науки, среди которых я прежде всего подразумеваю палеографию, дипломатику, хронологию, источниковедение, критику источников и издание источников, являются основами каждого научного исторического исследования. Обозначение “вспомогательные” науки в кругах самих специалистов практически понимается ложно. Поэтому я предлагаю для этих дисциплин исторической науки ввести вместо названия вспомогательные науки — исторические основные науки» (Santifaller L. Gedanken und Anregungen über technische Probleme der Historischen Grundwissenschaften // Relazioni del X Congresso Internazionale de Scienze Storiche. Metodologia. Problemi Generali. Scienze Ansiliarie della Storia. Vol. I. Firenze, 1956. C. 445). M. H. Тихомиров предлагает изменить название «вспомогательные науки» на «специальные исторические дисциплины». Он пишет: «Само название “вспомогательные дисциплины” плохо отражает их значение. Правильнее их было бы называть специальными историческими дисциплинами. Какие же это вспомогательные дисциплины — палеография и нумизматика, когда на основании их определяется основа основ исторической науки: даются датировка и определение подлинности источников?» (Тихомиров М. И. Об охране и изучении письменных богатств нашей страны // Вопросы истории. 1961. № 4. С. 66–67).

[3] О положении с изданием древнерусской повествовательной литературы см.: Скрипиль М. О. Проблемы изучения древнерусской повести // Известия АН СССР. ОЛЯ. 1948. Т. VII. Вып. 3. С. 191.

[4] Housman. А. Е. // Classical Association Proceedings. 1921. XVIII. P. 68–69, 84.

[5] Ham Edward B. Textual Criticism and Common sense // Romance Philology. 1959. Vol. XIII. № 3. P. 198–215.

[6] Стемма — таблица генеалогического соотношения списков — редакций памятников. (Примеч. мое. — Д. Л.).

[7] Vinaver Е. Principles of Textual Emendation // Studies in French Language and Mediaeval Literature presented to prof. K. Mildred. Pope. Manchester, 1939 (цит. по кн.: Castellani А. Bédier avait-il raison? La methode de Lachmann dans les éditions de textes du moyen âge. Fribourg, 1957. P. 10 (Discours universitaires, Nouvelle serie 20)).

[8] Bedier Ch. J. Tradition manuscrite du «Lai de l’Ombre». Reflexions sur l’art d’éditer les anciens textes // Romania. 1928. T. LIV. P. 171. Хорошее изложение теории Ш. Бедье и дом Кантена (см. о нем ниже) в статье: Walberg Emm. Prinzipien und Methoden für die Herausgabe alter Texte nach verschiedenen Handschriften // Zeitschrift für romanische Philologie. 1931. LI. S. 665–678.

[9] Fourquet Jean. Le Paradoxe de Bédier. Publication de la Faculté des Lettres de l’Université de Strasbourg. 1946. T. CV. P. 16. (разрядка моя. — Д. Л.). Защиту К. Лахмана и его метода «общих ошибок» см. также: Barbi М. La Nuova Filologia l'edizione dei nostri scrittori da Dante a! Manzoni. Firenze, 1938. P. XII–XLI.

[10] Romania. 1947. LXIX. Р. 118.

[11] Whitehead Frederick, Pickford Cedric E. The Two-Branch Stemma // Bulletin Bibliographique de la Societé Internationale Arthureinne. 1951. № 3. P. 83–90.

[12] Castellani A. Bédier avait-il raison? La methode de Lachmann dans les éditions de textes du moyen âge.

[13] Ibid. P. 20–21.

[14] См.: Ham E. B. [Рец. на кн.: Castellani A. Bédier avait-il raison?] // Romance Philology. 1959. Vol. XIII. № 2. P. 190–191.

[15] Архетипом группы, редакции или извода произведения называется тот список (это почти всегда бывает список недошедший), к которому восходят все списки одной группы, редакции или извода произведения; архетип произведения — это тот воображаемый список, от которого пошли все сохранившиеся списки. Не обязательно, чтобы им был авторский текст. Часто бывает так, что все списки произведения восходят к уже измененному после автора тексту (особенно часто бывает так с античными произведениями, средневековая традиция которых восходит к какому-либо александрийскому или византийскому архетипу). См. подробнее ниже, главу III.

[16] По этому вопросу имеется статья Ж. Андрие (Andrieu J. Pour l’explication Psychologique de fautes de copiste // Revue des Études latines. 1950. T. XVIII. P. 279–292), однако автор обращает преимущественное внимание на ошибки пропуска (в частности, на так называемые «bourdons»).

[17] См.: Collomp P. La critique des textes. Strasbourg, 1931. P. 36–37.

[18] Мне удалось это обнаружить со списками Летописца Еллинского и Римского второй редакции, и то потому, что это огромное произведение известно в очень небольшом числе списков (см.: Лихачев Д. С. Еллинский летописец второго вида и правительственные круги Москвы конца XV в. // ТОДРЛ. Т. VI. М.; Л., 1948. С. 100–110). При этом если список БАН 33.8.13 явился оригиналом для списка ГБЛ, собр. Пискарева, № 162, то тот в свою очередь послужил оригиналом для списка ГБЛ, собр. Егорова, № 867 (см.: Творогов О.В. Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 113).

[19] См.: Pasquali Giorgio. Storia della tradizione e critica del testo. Firenze, 1934; seconda edizione con nuova prefazione e aggiunta di tre appendici. Firenze, 1952. 525 p. В подробной рецензии на книгу Дж. Паскуали А. Дэн считает ее самой сильной атакой против системы К. Лахмана (Dain A. Supplément critique au Bulletin de l’Association Guillaume Budé. 1936–1937. VIII. P. 7–32).

[20] Pasquali G. Op. cit. 1952. P. XVII.

[21] Holmes U. Т. [Рец. на кн.: Textual Criticism and Jehan le Veneiais] // Speculum. 1947. XXII. № 3. P. 469.

[22] Clark А. С.Recent Developments in Textual Criticism. Oxford, 1914. P. 21.

[23] Collomp P. La critique des textes. Strasbourg, 1931. P. 10–11.

[24] Shepard W. P. Recent Theories of Textual Criticism // Modern Philology. Chicago, 1930. Vol. XXVIII. Nov.

[25] Greg W. W. Recent Theories of Textual Criticism // Modern Philology. 1931. Vol. May. P. 403. См. работы того же автора: The Calculus of Variants. Oxford, 1927; The Editorial Problem in Shakespeare. Oxford, 1954.

[26] Ср. того же автора: Quentin D. H. Mémoire sur L’établissement du texte de la Vulgate. 1922 (Collectanea Biblica Latina. VI).

[27] Шлецер А. Нестор. Русские летописи на древнеславянском языке, сличенные, переведенные и объясненные А. Шлецером. СПб., 1809. С. 396.

[28] Там же. С. 399.

[29] Там же С. 400.

[30] Там же. С. 4.

[31] Сам А. Шлецер подчеркивал, что его приемы зависят от современной ему европейской «классической и библейской критики» (Шлецер А. Нестор. С. XIII–XIV; Введение. С. 86, 411–416).

[32] См.: Бугославский С. А. Несколько замечаний к теории и практике критики текста. Чернигов, 1913. С. 1.

[33] Томашевский Б. В. Писатель и книга. Очерк текстологии. Изд. 2-е. М., 1959. С. 162.

[34] Pos Н. J. Kritische Studien über philologische Methode. Heidelberg, 1923. S. 13.

[35] Dain A. Les manuscrits. Paris, 1949. P. 145.

[36] Томашевский Б. В. Писатель и книга. С. 30 и 31. Давая это традиционное определение задач текстологии, Б. В. Томашевский был тем не менее одним из первых, кто подчеркнул новые задачи, стоящие перед текстологией, — необходимость внимательно изучать историю текста (см. дальше).

[37] «Самым общим вопросом, — пишет Г. Канторович, — который критика текста ставит перед собой, является вопрос “как установить правильность данного текста”» (Kantorowicz К. Einführung in die Textkritik. Systematische Darstellung der textkritischen Grundsäze für Philologen und Juristen. Leipzig, 1921. См. рецензию С. Н. Валка: Архивное дело. 1926. Вып. VIII–IX. С. 168–180). Задачей критики текста А. С. Лаппо-Данилевский считает восстановление подлинного вида его текста архетипа. А. С. Лаппо-Данилевский пишет: «Критика текста, в сущности, изучает его историю со времени его возникновения и до того времени, когда он подвергается научному исследованию, с целью восстановить в подлинном виде испорченное его чтение... (разрядка моя. — Д. Л.). Итак, задача “критики текста” состоит в том, чтобы, по возможности, восстановить его подлинный вид в первоначальной его “чистоте”, что, разумеется, иногда сводится лишь к тому, чтобы возможно более приблизиться к ней» (Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Ч. 1. Теория исторического знания. СПб., 1910. С. 579). «Критика текста, — пишет А. С. Лаппо-Данилевский, — характеризуется особого рода приемами: главнейшие из них состоят в принятии известного чтения, а в случае нужды и в его исправлении; такие операции можно соответственно назвать рецензией и эмендацией текста» (Там же. С. 58О).

[38] Б. В. Томашевский пишет: «История текста (в широком смысле этого слова) дает историку литературы материал движения, который не лежит на поверхности литературы, а скрыт в лаборатории автора» (Томашевский Б. В. Писатель и книга. С. 148). В древней русской литературе этот «материал движения» отнюдь не ограничивается «лабораторией автора» (она к тому же может быть обнаружена там в исключительно редких случаях), а, как уже было нами отмечено, охватывает изменения текста на протяжении нескольких веков.

[39] Представления о том, что история текста памятника есть история его искажения «переписчиками», свойственны иногда и современным советским исследователям. Так, В. И. Стрельский в книге «Основные принципы научной критики источников по истории СССР» (Киев, 1961) даже не ставит вопроса об изучении истории текста, рассматривая, вслед за старыми источниковедами, «внутреннюю» и «внешнюю» критику текста как «исправление» вкравшихся в него ошибок: «Древнейшие памятники много раз переписывались, редактировались, и при этом неумение прочитать некоторые места первоначальных записей приводило со стороны древних писчиков (так! — Д. Л.)к искажениям текста первичных записей» (С. 68).

[40] Согласие с моими взглядами на задачи текстологии выражает О. Кралик (Králik О. Od textové kritiky k textologii // Listy filologické. 1962. Roč. 85. Sv. 2). Cp. также: Thompson G. Scientific Method in Textual Criticism // Eirene. 1960. 1, Praha. P. 51–60.

[41] «Этому вопросу посвящен мой доклад «Текстология и теоретические проблемы литературоведения», прочитанный на XI Всесоюзной пушкинской конференции в Ленинграде в мае 1959 г. См. также: Лихачев Д. 1) Древнерусское рукописное наследие методические принципы его изучения // Slavia. 1958. Rоč. XXVII. S. 4; Некоторые новые принципы в методике текстологических исследований древнерусских литературных памятников // Известия АН СССР. ОЛЯ. 1955. № 5. С. 403–419; Мейлах Б. С. Психология художественного творчества // Вопросы литературы. 1960. № 6. С. 71–72; Havránková L. Sovětská textologie — věda mladá a podnětná. Bulletin Vysoké školy ruského jazyka a literatury. Praha, 1961. № V. S. 111–112.

[42] Термин «текстология» впервые введен Б. В. Томашевским и быстро распространился среди литературоведов благодаря его книге «Писатель и книга. Очерки текстологии» (1-е издание вышло в свет в 1928 г.). В качестве названия для самостоятельной науки термин «текстология» удобнее, чем термин «критика текста». Последний, впрочем, не исчез из употребления. Определившееся различие между терминами «текстология» и «критика текста» такое же, как между терминами «химия»и «химический анализ». В последнее время проявилась некая «деформация» в употреблении термина «текстология». Стали говорить и писать «текстология Задонщины», «текстология Сказания» или какого-либо другого памятника древней письменности, разумея под этим результаты текстологического исследования того или иного памятника, а не само его исследование. Но это так же неправильно, как говорить «астрономия той или иной планеты», имея при этом в виду данные ее астрономического исследования.

[43] Искусством называет науку об издании текстов Эдмон Фараль: Faral Е. À propos de l’édition des textes anciens. Le cas du manuscrit unique // Recueil de travaux offerts à M. Clovis Brunel. Paris, 1955. P. 411.

[44] Или техника. См.: Stählin О. Editionstechnik. Ratschläge für die Anlage textkritischer Ausgaben. Berlin, 1909; 2. Aufl. 1914; Rudler Gustave. Les techniquesde la critique et de l’histoire littéraire. Oxford, 1923.

[45] Об этом см. подробнее выше и статью: Лихачев Д. Кризис современной зарубежной механистической текстологии // Известия АН СССР. ОЛЯ. 1951. Т. XX. Вып. 4.

[46] То же постепенное превращение источниковедения в широкую историческую науку, а источниковедов в историков в собственном смысле этого слова отмечают и иностранные ученые В заключение своей статьи, как один из ее выводов, А Ларгиадер пишет «Мы становимся из дипломатистов историками, исключительно формальное отношение к материалу по рецептам дипломатики, хотя и оставалось естественной предпосылкой всех наших работ, все более перерастало в выходящее за пределы только издательских целей изучение всего активного материала мы стали, так сказать, из дипломатистов историками» (Largiadér A. Neuere Richtungen im Bereiche der Histonschen Hilfswissenschaften // Schweizer Beitrage zur Allgemeinen Geschichte. Bern, 1954. Bd. 12. S. 194).

[47] Б. В. Томашевский писал: «Каждая стадия поэтического творчества есть сама по себе поэтический факт. Каждая реакция стихотворения отражает замысел поэта. Наличие различных, разновременных “исправлений” (вернее — “изменений”) свидетельствует об художественной изменчивости поэта… Для науки нужны все редакции и все стадии творчества» (Томашевский Б. В. Новое о Пушкине // Альманах «Литературная мысль». 1. Пг., 1922. С. 172).

[48] Бонди С. М. О чтении рукописей Пушкина // Известия АН СССР. ООН. 1937. № 2–3. С. 571.

[49] Там же. С. 572–573.

[50] Томашевский Б. В. Писатель и книга. С. 144–153.

[51] Там же. С. 147.

[52] Там же. С. 147–148.

[53] Перетц В. Н. Из лекций по методологии истории русской литературы. История изучения. Методы. Источники. Корректурное издание на правах рукописи. Киев, 1914. С. 233–340 (§ 30. Источники. Евристика. Описание рукопией; § 31. Издание § 32. Критика текстов. Типы ошибок; § 33. Примеры критики текста; § 34. Изучение переводных памятников; § 35. Датировка памятника и определение его автора; § 36. Вопрос о подделке памятников; § 37. Приемы филологического метода; § 38. Итоги. Примерный путь исследования).

[54] Там же. С. 338.

[55] Там же. С. 337. (разрядка моя. — Д. Л.).

[56] Пиксанов Н. К. Новый путь литературной науки. Изучение творческой истории шедевра (принципы и методы) // Искусство. 1923. № 1.

[57] Там же. С. 103–104.

[58] Томашевский Б. В. Писатель и книга. С. 150.

[59] Там же. С. 151.

[60] Там же. С. 151–152.

[61] Там же. С. 152.

[62] Там же.

[63] Там же.

[64] Конан Дойль А. Баскервильская собака. Пг., 1916. С. 162.

[65] См.: Адрианова-Перетц В. П. У истоков русской сатиры // Русская демократическая сатира XVII века Подгот. текстов, статья и комментарии В. П. Адриановой-Перетц М.; Л., 1954.

[66] Бонди С. М. О чтении рукописей Пушкина. С. 585.

[67] Бонди С. М. Черновики Пушкина. Статьи 1930–1970 гг. Изд. 2-е. М., 1978.С. 157.

[68] Там же.

[69]См об этом: Бонди С. М. Черновики Пушкина. С. 573.

[70] Черновики в древнерусской письменности сохранились только от деловых документов и от произведении XVII в (например, Аввакума).

[71] См тезисы доклада В. С. Нечаевой «Установление канонических текстов литературных произведений» (Совещание по вопросам текстологии. Тезисы докладов. М., 1954).

[72] Известия АН СССР. ООН. 1934. № 1.

[73] Сведения взяты из статьи: Прохоров Е. И. «Чапаев» Д. А. Фурманова (История текста романа) // Текстология произведений советской литературы. Вопросы текстологии. Вып 4. М, 1967 С. 13–79. В том же издании много и других примеров «жизни» текста произведений после смерти их авторов. Примеры указаны мне А. Л. Гришуниным.

[74] Седельников А. Д.. Несколько проблем по изучению древней русской литературы. Методологические наблюдения // Slavia, 1929. Rоč. VIII. Seš. 3.

[75] См.: Дмитриева Р. П. Сказание о князьях владимирских М.; Л., 1955

[76] Отчет о сороковом присуждении наград графа Уварова. СПб., 1899.

[77] Мансикка В. Житие Александра Невского. Разбор редакций и текст. СПб., 1913.

[78] Как недоразумение, вызванное, очевидно, недостаточным знанием, можно рассматривать заявление В. И. Стрельского, что А. А Шахматов «рассматривал документы» «формально, сравнивая родственные списки документов, определяя сумму разночтений, восходящих к протографу сравниваемых списков, и т. д.» (Основные принципы научной критики источников по истории СССР. Изд. Киевского университета. 1961. С. 52). Перед тем В. И. Стрельский вопреки очевидности заявляет, что «защита неокантианской теории в интерпретации источников ярко проявлялась (разрядка моя. — Д. Л.)в работах Н. И. Костомарова, А. А. Шахматова, А. С. Лаппо-Данилевского и др.» (Там же). Нет никаких намеков в обширном изданном и неизданном наследии А. А. Шахматова на то, что А. А. Шахматов интересовался или был знаком с неокантианством. Что же касается Н. И. Костомарова, то он работал до возникновения неокантианства, только А. С. Лаппо-Данилевский заявлял о своем неокантианстве.

[79] Даже известное «Обозрение pyсских летописных сводов XIV–XVI вв.» было написано А А. Шахматовым как исследование, посвященное «Повести временных лет», но сокращено редактором при издании.

[80] Повесть временных лет. Т. 1. Пг., 1916.

[81] Приселков М. Д. Троицкая летопись Реконструкция текста М.; Л., 1950. Вступительная статья к этому изданию сохранилась в нескольких вариантах. Окончательный текст (тот, что напечатан в издании) был компилятивно составлен мною — Д. Л.

[82] Томашевский Б. В. Писатель и книга. С. 30.

[83] Там же.

[84] Протесты против представления об истории текста как об однообразном накоплении различных искажений раздаются и на Западе. Об этом, в частности, пишет А. Дэн: «Tous les cas sont spéciaux» (Dain A. Les manuscrits. P. 167). Как всегда, своеобразно формулирует ту же мысль и А. Хаузман: «Писцы знали и заботились о наших вкусах не больше, чем больные заботятся о вкусе докторов; они делали ошибки не одного вида, а всех видов, и лекарства также должны быть всех видов» (Housman A. Manilius. Oxford, 1937. P. LIV).

[85] Столы были низкими и на них при работе лежали письменные принадлежности.

[86] Единственное известное мне исключение — рукопись 1665 г. БАН, № 32.5.7, но писана она русским писцом в Стокгольме (см.: Лихачев Д. С. «Плач о реке Нарове 1665 г.» // ТОДРЛ. Т. VI. М.; Л., 1948. С. 333–338).

[87] Ср. «наращения» иными почерками в тексте Типографской летописи (Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв. М.; Л., 1938. С. 285).

[88] Так, в тексте Радзивиловской летописи на л. 217 написано «лhбъ» вм. «Глhбъ», а на л. 217 об. «рополкъ» вм. «Ярополкъ». В обоих случаях писец забыл проставить киноварные буквы.

[89] О проблеме психологии ошибок см.: Havet Lous. Manuel de critique verbale apphquée aux textes latins Paris, 1911,7 Andneu Pour l’exphcation psychologique de fautes de copibte // Revue des études latines. 1950. XVIII. P. 279–292 (в последней работе главным образом о психологии ошибок пропуска).

[90] См.: Соболевский А. И. Славяно-русская палеография. Изд. 2-е. СПб., 1908. С. 99. Покровский А.А. Древнее псковско-новгородское письменное наследие // Труды Пятнадцатого археологического съезда в Новгороде. 1911 г. Т. 11. М., 1916. С. 273.

[91] Там же. С. 352.

[92] Там же С. 364. А. С. Орлов ошибочно полагал, что «попирий» — пергамен (Орлов А.С. Древняя русская литература XI–XVI вв. М.; Л., 1939. С. 177) Ср. «Рука попирна» (приписка в Новгородском служебнике XIII в. — Древние памятники Русского письма и языка. Труд И. И. Срезневского. СПб., 1863. С. 56).

[93] Покровский А. А. Древнее псковско-новгородское письменное наследие С. 363.

[94] Там же С. 358.

[95] Там же С. 273.

[96] Там же С. 278.

[97] Там же С. 363.

[98] Там же. С. 279.

[99] Там же С. 278.

[100] Там же С. 273.

[101] Несколько типичных ошибок собрал А. Ремизов. Он так писал, мысленно отождествляя себя с древнерусским переписчиком: «И каждый из нас старался — буква в букву и точка в точку. Случилось, был грех, прошибешься и вместо “пчела” напишешь “бчела”, и вместо “уподобился” – “убодобился” или “видитя” вместо “видити” и не “обаче”, а “обоче”, а то другой раз в оригинале или по-нашему, в матице, никак не разберу, а пропустить тоже нельзя, возьмешь свое и придумаешь — по догадке, потом схватишься или тот же Еркул подцепит или Солнцев, сенпиятский куробоец (переписчики книг — Д. Л.), начнет щунять, а уж книгу не воротишь, продал. А какое с Якуном вышло, не дай Бог! В Несторовской летописи “бе Якун сь леп” — “был Якун этот прекрасен”, а кого-то под руку дернуло, возьми да и соедини “сь” (се — этот) с “леп” и получилось “бе Якун сьлеп”. А этот Якун никогда и на глаза не жаловался, а за свои глаза и в летопись попал. Только это не я, за собой я знаю грех вместо “реть” (распря) написал “радость”, а вместо “полома” (пополам) написал “поломает”, и однажды прибавил букву “к”: было в матице — “слыша пение и лики” (хор), а я написал “слыша пение и клики”, а в “довлеет дни злоба его” вместо “злоба” — “утроба”. Сознаюсь, ошибка, но не в такой степени» (АлексейРемизов. «Пляшущий демон». Танец и слово. Париж, 1949. С. 69–70).

[102] Dain А. Les manuscripts. Paris, 1949. P. 18.

[103] A. Dain. Les manuscripts. 38.

[104] См. перечень такого рода указателей в книге Ланглуа Ш. В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. СПб., 1899. С. 61, прим. 1

[105] Просветитель. Казань, 1896. С. 105.

[106] Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. Подгот. к печати А. А. Зимин М, Л., 1950. С. 18.

[107] Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. Очерки социально экономической и политической истории России середины XVI в. М., 1960. С. 372.

[108] Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития (обзор редакции и текста) М., 1915. С. 202.

[109] Лебедев В. Славянский перевод книги Иисуса Навина по сохранившимся рукописям и Острожской библии. СПб., 1890. С. 148. Во второй части этой книги носящей название «Историко-критическое исследование текста славянского перевода книги Иисуса Навина по сохранившимся спискам», сгруппированы ошибки и разноречия текста, выделяемые автором в отдельные параграфы книги. Приведу выдержки из оглавления второй части (с некоторыми сокращениями), чтобы дать представление о том материале, который она содержит «Первая редакция славянского перевода книги Иисуса Навина. Количественные варианты (разночтения — Д. Л.)между славянским текстом в книге Иисуса Навина по рукописному тексту и переводу LXX; А. Пропуски, вытекающие из контекста речи; Пропуски, соответствующие которым чтения LXX повторяются в последнем…; Пропуски по причине όμοιοάρχητον; Пропуски по причине ομοιοτέλευτον; … Пропуски, зависящие от невнимательности переписчика, Пропуски букв в словах, Б. Прибавления, вытекающие из контекста речи…; Труднообъяснимые прибавления слов; Прибавления букв в словах…; В. Ненамеренные качественные варианты; Смешение данных греческих или славянских слов с другими, созвучными с ними; Ошибки переводчиков или переписчиков, смешавших одни буквы с другими, отчасти сходными по начертанию; Собственные имена принимаются переводчиком за нарицательные и наоборот; Случайные и труднообъяснимые варианты; Личные особенности текста рукописей первой редакции… Вторая редакция славянcкого перевода книги Иисуса Навина… Перевод некоторых греческих слов, несогласный с первою редакцией рукописей, но более точный; Во второй редакции рукописей для передачи греческого слова употребляется иное славянское слово, чем какое в рукописях других редакций, но одинаковое по смыслу; Особенный лексический состав слов; Грамматические особенности во второй редакции рукописей; Особенности в конструкции слов… Третья редакция… Глоссы; Толкования…» и т. д. Детальный анализ отдельных разночтений без их классификации содержится также в книге Р. П. Дмитриевой «Сказание о князьях владимирских» (Л., 1955).

[110] Известия имп. Археологического общества. Т. 1. СП6., 1859. С. 359–372. Д. И. Прозоровский в статье «Об Ивановом написании» возражает против концепции И. И. Срезневского (Труды Второго археологического съезда в Санкт-Петербурге. Вып. 1. СПб., 1876. С. 34–42).

[111] Пример из рукописных материалов В. Н. Перетца, любезно предоставленных мне В. П. Адриановой-Перетц. В издании Н. А Мещерского («История Иудейской войны» Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.; Л., 1958. С. 285) текст другой.

[112] Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[113] Московский летописный свод конца XV века // ПСРЛ. Т. XXV. М.; Л., 1949.

[114] В рукописи Эрмитажного списка «Новогородстия».

[115] В рукописи над этим словом титло, пропущенное издателями.

[116] Издатели Эрмитажного списка в данном месте не раскрыли в рукописи титл. Надо: «Дажбога и Стрибога».

[117] Шамбинаго С. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906. С. 345.

[118] Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[119] А. Дэн считает, что пропуск в результате «прыжка от сходного к сходному» чаще повторения в 14 или 15 раз (Dain A. Les tnanuscnts. P. 46) Одна из причин, почему пропуски чаще повторений, в том, что повторения устранимы в последующей переписке, пропуски же не могут бьть восполнены.

[120] Пропуск в чтении между сходными словами, слогами или в результате перескока через строку или несколько строк дает пропуск в письме. Этот пропуск в письме называется часто текстологами «гаплографией», повторение слогов или слов и целых пассажей текста, вызываемое возвращением к сходному месту называется «диттографией». Мы не пользуемся этими терминами, так как причина этих вставок и пропусков не в самом письме («…графия» — письмо), а в предварительном внутреннем чтении писца. Ошибки эти не однородны типичным ошибкам письма: опискам и пр.

[121] Покровский А. А. Древнее псковско-новгородское письменное наследие. С. 266.

[122] Там же. С. 294.

[123] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. 11. СПб., 1908. Стб. 404.

[124] Там же. Стб. 463. Пропуск заключен в прямые скобки (здесь и ниже).

[125] Лебедев В. Славянский перевод книги Иисуса Навина по сохранившимся рукописям и Острожской библии. СПб., 1890. С. 87.

[126] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. Стб. 331.

[127] Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. Издание подгот. А. П. Евгеньева и Б. Н. Путилов. М.; Л., 1958. С. 95. (Расстановка знаков препинания моя — Д. Л.). Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[128] Малышев В. И. Повесть о Сухане. Из истории русской повести XVII в. М.; Л., 1956. С. 133–134.

[129] Dain A. Les manuscrits. P. 44.

[130] Лебедев В. Славянский перевод книги Иисуса Навина... С. 147.

[131] Рукопись ГБЛ, собр. ОИДР, № 189. Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[132] Паремийник XIII в. (ГПБ, Соф., № 53). Л. 4.

[133] Там же. Л. 27 об.

[134] Там же. Л. 53.

[135] Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[136] Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Т. I. Пг., 1920. С. 276.

[137] Список «Истории Иудейской войны» (ГБЛ, Волокол., № 651), л. 145 об. Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[138] Новгородская четвертая летопись. Вып. 1 // ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. СПб., 1916. С. 6.

[139] Там же. С. 172, прим.42.

[140] Ипатьевская летопись // ПРСЛ. Т. II. Стб. 662.

[141] Там же. С. 438.

[142] Зарубин Н. Н. Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам. Л., 1932. С. 7, 77.

[143] История о Казанском царстве // ПСРЛ. Т. XIX. СПб., 1903. Стб. 201, прим. 27.

[144] Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[145] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. Стб. 154, 256, 320, 358, 386, 686.

[146] История Иудейской войны. ГБЛ, Волокол.,651, л. 105. Из рупописных материалов В. Н. Перетца.

[147] Там же. Л. 92 об. Из рупописных материалов В. П. Перетца.

[148] Там же. Л. 174 об.

[149] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. Стб. 458.

[150] Там же. Стб. 385.

[151] Там же. Стб. 347.

[152] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. Стб. 311,313, 324, 331, 337, 406, 840.

[153] Бласс Фр. Герменевтика и критика. Пер. Л. Ф. Воеводского. Одесса, 1891. С. 156.

[154] Clark А. С. Recent Developments in Textual Criticism. Oxford, 1914. P. 21.

[155] Collomp P. La critique des textes. Strasbourg, 1931. P. 10–11.

[156] Dain A. Les manuscrits. P. 16.

[157] Покровский А. А. Древнее псковско-новгородское письменное наследие. С. 369.

[158] Из рукописных материалов В. Н. Перетца

[159] Мансикка В. Житие Александра Невского. Разбор редакции и текст. СПб., 1913; Тексты. С. 7.

[160] Архим Амфилохий. Четвероевангелие Галичское 1144 года. СПб., 1885. II. С. 264. Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[161] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. С. 672.

[162] Софоклес в своем словаре (Sophocles Е. A. Greek Lexicon of the Roman and Byzantine periods. Vol. II. New York, 1957. P. 847) указывает в языке Константина Багрянородного множественное число αί παραμόναι со значением «body-quard», особенно «the imperial body-guard».

[163] Stender-Petersen Ad. Varangica. Aarhus, 1953. S. 118–119.

[164] Лебедев В. Славянский перевод книги Иисуса Навина... С. 123–124. Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[165] Сибирские летописи Издание Археологической комиссии СПб., 1907. С. 191.

[166] Лебедев В. Славянский перевод книги Иисуса Навина… С. 183. Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[167] Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[168] Новгородская четвертая летопись. Вып. 1 // ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. Пг., 1915. С. 229.

[169] Мансикка В. Житие Александра Невского. С. 172.

[170] Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку. СПб., 1888. С. 218.

[171] ПСРЛ. Т. II. Стб. 864.

[172] Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940. С. 86.

[173] Соколов Пл. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV века. Киев, 1913. С. 79–81.

[174] Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[175] Там же.

[176] Шамбинаго С. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906 С. 343.

[177] Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Т. I. Пг., 1920. Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[178] Там же. С. 178.

[179] Перетц В. Н. Из лекций по методологии истории русской литературы. История изучений, методы, источники. Киев, 1914. С. 276.

[180] Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 188–203.

[181] Лингвистические исследования в помощь текстологам необходимы в самых разнообразных областях древнерусских текстов: синтаксические, орфографические, морфологические и пр. Пока они не будут произведены, текстология в значительной мере будет базироваться на произвольных, а порою и на дилетантских соображениях.

[182] Примеры такого рода пропусков и вставок см. в книге: Clark А. С. The Descent of Manuscripts. Oxford, 1918.

[183] В. В. Виноградов пишет: «В истории... древнерусской литературы категория индивидуального стиля не выступает как фактор литературной дифференциации и оценки произведений словесного творчества почти до самого конца XVII века» (Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. С. 45). «Даже в XVII веке индивидуальные черты писательского слога выступают лишь как видоизменения, некоторые вариации в системе общего жанрового стиля» (Там же. С. 55). «Понятие индивидуального авторского стиля... неприменимо к древнерусской литературе, по крайней мере до XVII века» (Там же. С. 56).

[184]Частично некоторые из такого рода приписок указаны у Е. Спространова: Опис на рукописите в Библиотеката при Рилския манастир. София, 1902.

[185] Лебедев В. Славянский перевод книги Иисуса Навина... С. 169.

[186] Истрин В. М. Александрия русских хронографов. Исследование и текст. М., 1893. С. 59 (тексты). Из рукописных материалов В. Н. Перетца.

[187] Снегирев И. Поведание и сказание о побоище великого князя Димитрия Донского // Русский исторический сборник. Т. III. Вып. 2. М., 1893. С. 25.

[188] Список ГИМ, Музейное собр., № 2060, л. 216 (см.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. К вопросу о времени написания «Слова». М.; Л., 1966. С. 541).

[189] О глоссах Хронографа редакции 1617 г. см. также ниже. С. 208.

[190] Лихачев Н. П. Из лекций по дипломатике. СПб., 1905–1906. С. 14.

[191] Голубинский Е. Е. История канонизации святых в русской церкви. Изд. 2-е. М., 1903. С. 580.

[192] ПСРЛ. Т. IV. СПб., 1848. С. 148–149

[193] Лурье Я. С. Из истории русского летописания конца XV века // ТОДРЛ. Т. XI. М.; Л., 1955. С. 159–163.

[194] Ермолинская летопись // ПСРЛ. Т. XXIII. СПб., 1910. С. 157–158. Возможно, что слова «Иоанн Огафоновичь Сущей, созиратай Ярославьскои земли» следует читать так «Иоанн Огафоновичь, сущей созиратай Ярославьскои земли».

[195] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под редакцией и с предисловием А. Н. Насонова. М.; Л, 1950. С. 99.

[196] Лихачев Д. С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 года // Исторические записки. № 25. М., 1948. С. 264–265.

[197] Бугословский С. «Повесть временных лет» (списки, редакции, первоначальный текст) // Старинная русская повесть. Статьи и исследования, под ред. Н. К. Гудзия. М.; Л., 1941. С. 12.

[198] Dain A. Les manuscnts P. 126.

[199] Collomp Р. La critique des textes Strasbourg, 1931; глава «Les papyrus et la critique textuelle». P. 82 et sqq.

[200] Сименовская летопись // ПСРЛ. Т. XVIII. СПб., 1913. С. 172.

[201] Новгородские летописи Издание Археографической комиссии. СПб., 1879. С. 111–112.

[202] Слово Феодора Студита конца XVI в., вклад вологодского архиепископа Ионы 1593 г.

[203] Апостол толковый 1603 г. Троицкой лавры.

[204] Приписка в Каноннике 1616 г. Троицкой лавры №281; писал писец Арсений Глухой.

Поиск по сайту: