Изучение текстов в связи с работой скрипториев

В определении причин изменения текста, да и в установлении этих изменений очень большое значение имеют данные, извлекаемые из рукописей, вышедших из одной и той же книгописной мастерской. У книгописной мастерской могут быть свои особые цели переписки, свои идеи, пронизывающие текст целого комплекса рукописей, своя манера работы, даже свои почерки и свои переплеты. К сожалению, изучением скрипториев у нас начали заниматься только в самое последнее время, поэтому данные, которые могут быть извлечены в целях истолкования литературных текстов из сопоставления с другими рукописями, вышедшими из тех же скрипториев, привлекались пока что совершенно недостаточно.

В широкой степени впервые привлек эти данные для русского материала М.Д.Приселков в исследовании ханских ярлыков русским митрополитам[526]. С этой же точки зрения большой интерес представляет двухтомный труд Л. В. Черепнина «Русские феодальные архивы XIV–XV веков»[527]. Л. В. Черепнин стремится рассматривать даже актовый материал в системе тех собраний, в которых он переписывался или хранился. Он пытается реконструировать архивные собрания отдельных феодальных княжеств и воссоздать процесс их концентрации в Москве в связи с объединительной политикой московских великих князей. Этот метод реконструкции феодальных архивов позволяет в ряде случаев полнее и всестороннее понять значение каждого отдельного документа. Так, например, Белозерскую уставную грамоту 1488 г. Л. В. Черепнин удачно выводит из жалованных грамот белозерских князей Кириллову монастырю, копии с которых в 80-х годах XV в. были посланы в Москву и легли в основу работ по кодификации русского феодального права.

Оригинально и убедительно показаны в работе Л. В. Черепнина причины и цели составления в Москве в 70-х годах XV в. сборника копий с новгородских актов. Как доказывает Л. В. Черепнин, между всеми новгородскими грамотами в этом сборнике имеется внутренняя связь: все они подобраны по определенному принципу и расположены в продуманной системе. Л. В. Черепнин выясняет, что при составлении сборника текст таких документов, как Новгородская судная грамота, был сознательно сокращен. Значительная часть Новгородской судной грамоты не попала в сборник; скопированы были только те разделы, которые интересовали в данный момент московское правительство. Сборник новгородских актов «обслуживал задачи политики московского правительства, пытавшегося, опираясь на социальные низы, раздавить феодальную оппозицию в Новгороде и включить его в состав Русского государства»[528].

Новый принцип целостного изучения изменений текста документов в составе больших собраний дал особенно плодотворные результаты в отношении актов, сохранившихся в так называемых копийных книгах. Эти копийные книги также изучаются Л. В. Черепниным как некие единые, проникнутые общей идеей собрания. Каждый сборник копий, если вскрыть имеющуюся в нем систему подбора актов, задачи и цели составления, приобретает сам по себе характер особого исторического источника с ярко выраженным классовым содержанием. Самое возникновение копийных книг, как устанавливает Л. В. Черепнин, было отнюдь не случайным: в каждом отдельном случае оно было обусловлено определенными историческими причинами.

Прослеживая «жизнь» документа в составе феодальных архивов, сборников, «копийных книг» и т. д., Л. В. Черепнин вскрывает в нем новую сторону, показывает его активную роль в политической действительности XIV-XVI вв. Особенный интерес представляют дьяческие пометы на документах, их неизданные черновики, копии с них и т. д. Новый текстологический подход к актовому материалу, в сущности, открыл способ «обогащения» источниковедческого материала, подобно тому как существуют способы «обогащения» руд. «Отработанный» в старых исследованиях документ, благодаря новым способам изучения его текста в связи со всем собранием, в составе которого он переписывался или хранился, дает новый исторический материал, подобно тому как «отработанная» горная порода дает новые выходы металла под влиянием новых, более совершенных способов ее обработки. Благодаря новому подходу к изучению текстов документов открываются новые возможности изучения и использования старых, уже известных источников.

Надо, впрочем, сказать, что новый подход не может быть механически применен ко всем случаям жизни исторического документа или памятника литературы в составе какого-либо собрания. Не избежал натяжек и Л. В. Черепнин. Исследователь-текстолог должен постоянно считаться с возможностью случайностей — в составе ли самого документа, в составе ли сборника или, в особенности, в составе архива. Состав сборников, как и состав летописей, хронографов, различных компиляций, не всегда, конечно, определяется какими-либо политическими тенденциями составителя. Очень часто на него могли повлиять случайные утраты или приобретения составителя. Однако текстолог во всех случаях изменения текста сборника или иного собрания должен прежде всего проверить: не явились ли эти изменения результатом сознательных усилий их составителей.

Иного рода материал представляют две чрезвычайно важные статьи Я. С. Лурье и Н. А. Казаковой, появившиеся одновременно в т. XVII «Трудов Отдела древнерусской литературы» и посвященные изучению книгописной деятельности двух кирилло-белозерских монахов — Ефросина и Гурия Тушина[529].

Деятельность обоих изучается в этих статьях в самом широком плане. Прежде всего устанавливаются рукописи, переписанные ими лично и в их книгописных мастерских, их деятельность в целом, все биографические данные, которые могут быть о них собраны. Затем изучается состав переписанных ими и в их мастерских рукописей с точки зрения отраженных в них их личных интересов, мировоззрения, взглядов и даже литературной и редакторской манеры, характер переработок текста, ими допускаемый.

Изучение деятельности Ефросина тем более важно, что рукою его написаны древнейшие списки «Задонщины», «Повести о Дракуле», «Хожения» игумена Даниила, сербской «Александрии», «Сказания об Индийском царстве», «Снов царя Шахаиши», «Епистолии о неделе» («Свитка иерусалимского»). Изучение текста всех этих произведений в рукописях Ефросина помогло Я. С. Лурье установить, что Ефросин был далеко не безразличен к тексту переписываемых им произведений, подвергал его однообразным, свойственным ему весьма индивидуальным изменениям. Именно полное исследование редакторских приемов Ефросина, осуществленное Р. П. Дмитриевой, позволило ей отчетливо показать, что в Кирилло-Белозерском списке «Задонщины», переписанном Ефросином, перед нами вовсе не «древнейшая» редакция, а именно характерная для этого писца сокращенная переработка текста памятника. Это наблюдение полностью опрокидывает построения Фрчека—Мазона—Зимина, согласно которым дошедший до нас текст «Слова о полку Игореве» якобы ближе к поздней редакции «Задонщины», а поэтому не может лежать в ее основе, ибо сам зависит от «Задонщины» позднего вида[530].

Попутно заметим, что еще В. П. Адрианова-Перетц обратила внимание на то, что название «Задонщина» встречается только в одном списке этого произведения — Кирилло-Белозерском и что это название находится в связи с другими выражениями того же сборника: «Мамаевчина», «Токтамышевщина» (к ним Я. С. Лурье добавил и слово «Момятяковщина», написанное на полях рукописи рукою Ефросина)[531].

Я не останавливаюсь здесь на всем своеобразии книгописного творчества Ефросина: это достаточно хорошо сделано Я. С. Лурье и Р. П. Дмитриевой, к работам которых я и отсылаю читателей. Важно отметить, что особенности редакторской работы Ефросина тесно связаны с чертами эпохи, но в них есть и резко индивидуальное, что особенно легко выясняется по сравнению с книгописной деятельностью Гурия Тушина. Если в первом Я. С. Лурье справедливо усматривает светское направление интересов, то во втором (монахе того же Кирилло-Белозерского монастыря) И. А. Казакова видит направление созерцательно-аскетическое, связанное с направлением Нила Сорского. Выводы Я. С. Лурье и Н. А. Казаковой позволяют считать, что хотя индивидуально авторские черты выступают в древнерусской литературе значительно слабее, чем в новой, однако они все же не отсутствуют и в известной мере с ними необходимо считаться текстологу.

Любопытно и другое. Н. А. Казакова проследила не только отражение мировоззрения Гурия Тушина в подборе переписываемых им сочинений, в тех изменениях, которые он в них вносил, но ей удалось отчасти проследить и эволюцию взглядов Тушина[532], а это опять-таки говорит о том, что индивидуальные отличия книгописцев Древней Руси были явлением вполне реальным.

Изучение индивидуальной манеры отдельных книгописцев и особенностей целых скрипториев (Кирилло-Белозерского, Соловецкого, Троице-Сергиевского и многих, многих других) — важная и плодотворная задача текстологического изучения древнерусской письменности.

«Макротекстология»

В связи с необходимостью изучать историю теста крупных компилятивных произведений — сборников, хронографов, четьих миней, прологов и пр. — в последние годы появилась тенденция к облегчению себе этой кропотливой и трудоемкой работы над ними путем различных приемов, предполагающих возможность установления взаимоотношения списков этих крупных произведений способом выделения в них «существенных признаков» и классификации списков только по этим «существенным признакам». Такая классификация, а иногда даже и попытка установления по ним истории текста объявляется особым текстологическим методом — «макротекстологией», способной якобы полностью заменить собой нормальное детальное сличение текстов. На самом же деле классификация списков по «существенным признакам» (например, наличию или отсутствию той или иной части произведения — предисловия, какого-либо рассказа, речи действующего лица и пр.) может иметь только предварительное и «наводящее» значение. Так, например, если текстологу предстоит произвести сличение нескольких сот списков большого памятника (особенно компилятивного), то чтобы облегчить себе работу по сличению, он может, как бы предугадав выводы сличения, расположить списки по тем или иным гипотетическим группам, которые, возможно, в дальнейшем исследовании и на самом деле окажутся редакциями, видами, группами текста. Сличать лучше всего тогда, когда списки для сличения расположены в порядке, соответствующем в какой-то мере истории текста. И если текстологу удается предугадать выводы сличения, то это большое облегчение ему в работе. Расположение списков по «существенным признакам» для сличения — прием, облегчающий очень часто работу текстолога.

«Макротекстология» больших по величине и с многочисленными списками произведений может рассматриваться как предварительный рабочий прием исследования, отнюдь не заменяющий обычное текстологическое исследование. На самостоятельные, окончательные выводы «макротекстология» не имеет права. Поэтому и термин этот может употребляться только условно. Чтобы подчеркнуть эту условность, приходится брать его в кавычки.

Многое в этой «макротекстологии» зависит иногда от случайно найденного списка, который при ближайшем рассмотрении может показаться по различным основаниям наиболее ранним, различных указаний в тексте одного из списков или группы списков и пр. Многое может подсказать интуиция текстолога. Способы установления истории больших сводных произведений во многом зависят от изобретательности исследователя и его, иногда случайных, находок. Но в любом случае завершить работу может полное сличение текстов на всем их протяжении и во всех имеющихся списках.

«Макротекстология» гораздо более проста и убедительна по выводам, когда мы имеем дело не с рукописными текстами, а печатными — в новой литературе. Задачи этой части «макротекстологии» состоят в изучении влияния на текст произведения, включения его в какой-то большой сборник: в состав собрания сочинений, альманаха, серии и пр. Это включение может производиться самим автором, выбирающим и приспосабливающим текст для этого нового, более обширного издания, или редактором, выбирающим текст из нескольких авторских. Отношение автора при этом к своему тексту бывает более свободным и творческим, отношение же редактора более скованным (принцип следования издателем «авторской воле» играет в этом случае, хотя и не всегда, более или менее положительную роль).

Остановимся на нескольких более или менее показательных примерах.

Автор нового времени может создать специально «журнальный текст» своего произведения, ибо по-одному читается произведение в журнале и по-другому в отдельном издании. «Журнальный текст» может создаваться до полного текста произведения в отдельном издании, либо произведение может писаться как бы в окончательном виде, а для отдельного издания приспосабливаться. Наконец, может существовать смешанный тип обоих изданий, когда автор печатает «окончательный» текст (вернее — осознающийся им «окончательным») в журнале, а затем для отдельного издания учитывает появившуюся критику или собственные вновь появившиеся соображения. Новый текст может принести каждое прижизненное издание, да иногда и посмертные (правка редакторов, наследников и т. д.).

Свои проблемы встают при издании стихов. Автор-поэт создает сборники своих стихов из ранее опубликованных. Поэт дает своему сборнику название, т. е. по существу создает как бы новое произведение на основе старых. При включении в сборник прежде опубликованных стихов поэт может их переделывать. В одних случаях автору-поэту необходимо соблюсти в сборнике определенную поэтическую тональность, расположить стихи так, чтобы чтение их подряд представляло развитие какой-то поэтической идеи. В других случаях поэт ничего не меняет в стихах, а просто отбирает то, что ему кажется уместным для сборника, располагает их в каком-то определенном порядке, который текстолог должен непременно учитывать. Поэт затрачивает иногда на отбор и расположение своих произведений в сборниках немалый труд. С этим трудом текстолог должен считаться, должен разгадать замысел сборника. Иногда разгадка расположения и переработки стихов для сборника заключена не в самом тексте сборника, а в письмах поэта, черновиках, дневниках, воспоминаниях друзей и знакомых.

Как быть составителям и редакторам академического собрания сочинений поэта? Издавать ли его произведения в хронологическом порядке или сохранять состав сборников? Брать ли в виде основного тот текст стихотворения, который увидел впервые свет в журнале, газете, альманахе, или его окончательную обработку для сборника? Единого ответа тут не может быть. Ответ может быть получен только в результате тщательного анализа текста произведения и откликов на него в критике, в истории литературы и пр. Ведь между первоначальным появлением стихотворения и его переработкой для сборника могло пройти много лет. Стихотворение в первоначальном виде вошло в историю литературы, а в переработанном виде для сборника или авторского издания его сочинений осталось малозамеченным...

Как быть, например, редактору сочинений А. Блока со сборниками стихотворений, созданными А. Блоком из ранее им написанных и напечатанных: сохранить ли сборники Блока в том их составе, который он создал («последняя творческая воля автора»), или рассыпать их по годам создания (брать первый прижизненный текст)?

Как быть со сборником Н. А. Заболоцкого «Столбцы»? В свое время сборник этот сыграл огромную роль в истории русской поэзии 20-х гг. Но в 50-е гг. автор переработал отдельные стихотворения, подготавливая их к своему двухтомнику, и письменно запретил издавать их в ином тексте. Но сборник 20-х гг. «Столбцы» и двухтомник стихотворений Н. А. Заболоцкого 50-х гг. имели различные цели. В 1958 г. Н. А. Заболоцкий пишет по поводу готовящегося им собрания избранных произведений в двух томах: «Внимание! Это должна быть итоговая рукопись полного собрания стихов и поэм... Примечание. Эта рукопись включает в себя полное собрание моих стихотворений и поэм, установленное мною в 1958 году. Все другие стихотворения, когда-либо написанные и напечатанные мной, я считаю или случайными, или неудачными. Включать их в мою книгу не нужно. Тексты настоящей рукописи проверены, исправлены и установлены окончательно; прежде публиковавшиеся варианты моих стихотворений следует заменять текстами, приведенными здесь. Н. Заболоцкий. 6 октября 1958 г. Москва»[533].

Разумеется что к такого рода заявлениям авторов отношение нотариуса и отношение историка литературы окажется различным. Для первого — это юридический документ, завещание, которое следует принимать к исполнению. Но для историка литературы — это документ, раскрывающий один из моментов (в данном случае 1958-го года) творческого развития Н. Заболоцкого. Переносить, например, правку 1958 г. в 20-е гг. совершенно недопустимо. Недопустимо, создавая антологию поэзии 20-х гг., приводить стихотворения «Столбцов» в текстах 1958 г. Недопустимо и, изучая творческое развитие Н. Заболоцкого, игнорировать все то, что оказалось за бортом двухтомника 1958 г. Ясно также, что вся правка 1958 г. взаимосвязана и разбивать ее в хронологическом порядке — по годам создания отдельных произведений — означало бы фальсифицировать творческий путь развития поэта. Автор должен знать, что произведения его, пущенные в печать, — улетевшая птица. Вернуть ее и засадить в новую клетку, но с подписью старого года совершенно невозможно.

Поэтому в будущем при создании академического собрания сочинений Н. Заболоцкого (а Заболоцкий как поэт вполне заслуживал бы академического собрания сочинений) правильнее всего было бы, пожалуй, принять хронологический принцип расположения его произведений и печатать их в том виде, в каком они появились в свое время в свет, правка же должна быть в таком случае отнесена в примечания или приложения.

Хронологический принцип следовало бы, вероятно, избрать и при составлении академического собрания сочинений А. Блока. Стихи его, расположенные по годам их написания или появления в печати, когда они были событиями литературной жизни, должны быть даны в том виде, в каком они появились в свет. Но ведь созданные на их основе А. Блоком сборники тоже были событиями литературной жизни? Да, несомненно. Эти сборники в том виде, в каком они появились в свое время, также должны быть переизданы. Чтобы избежать повторений, сборники Блока следовало бы переиздать в серии «Литературные памятники».

Кстати сказать, сама серия «Литературные памятники», как и другие серии подобного типа («Всемирная литература» и пр.), может быть подвергнута текстологическому исследователю — как одно «произведение». В этом случае также было бы уместно говорить о «макротекстологии». «Макротекстолог» мог бы исследовать и вопрос о том, как велась подборка произведений для серии, по каким общим принципам велась в серии подготовка текстов, выбор переводов и переводчиков, какие иногда случайные обстоятельства отразились на изданиях серии и т. п. Аспект изучения текста в изучении серий всегда весом и всегда необходим.

Конечно, во всех случаях «макротекстология» будет впомогательной по отношению к текстологии. Противопоставлять «макротекстологию» «микротекстологии» совершенно невозможно. В лучшем случае «макротекстологию» (если принимать этот термин) следует рассматривать как часть текстологии в целом.

Глава VII

Поиск по сайту: