Архангелы

Поставь на правый путь. Сомнения развей.

Ночь давит над землей, и ночь в душе моей.

Поставь на правый путь.

И страшно мне уснуть, и бодрствовать невмочь.

Небытия намек я чую в эту ночь.

И страшно мне уснуть.

Я верю -- ты придешь, наставник неземной,

на миг, на краткий миг восстанешь предо мной.

Я верю, ты придешь.

Ты знаешь мира ложь, бессилье, сумрак наш,

невидимого мне попутчика ты дашь.

Ты знаешь мира ложь.

И вот подходишь ты. Немею и дрожу,

движенье верное руки твоей слежу.

И вот отходишь ты.

Средь чуждой темноты я вижу путь прямой.

О, дух пророческий, ты говоришь, он -- мой?

Средь чуждой темноты...

Но я боюсь идти: могу свернуть, упасть.

И льстива, и страшна ночного беса власть.

О, я боюсь идти...

"Не бойся: по пути ты не один пойдешь.

Не будешь ты один и если соскользнешь

с высокого пути..."

28 сентября 1918, Крым

--------

X x x

Ангел хранитель

В часы полуночи унылой

отчетливее сердца стук,

и ближе спутник яснокрылый,

мой огорченный, кроткий друг.

Он приближается, но вскоре

я забываюсь, и во сне

я вижу бурю, вижу море

и дев, смеющихся на дне.

Земного, темного неверья

он знает бездны и грустит,

и светлые роняет перья,

и робко в душу мне глядит.

И веет, крылья опуская,

очарованьем тишины,

и тихо дышит, разгоняя

мои кощунственные сны...

И я, проснувшись, ненавижу

губительную жизнь мою,

тень отлетающую вижу

и вижу за окном зарю.

И падают лучи дневные...

От них вся комната светла:

они ведь -- перья золотые

с его незримого крыла.

--------

Крым

Назло неистовым тревогам,

ты, дикий и душистый край,

как роза, данная мне Богом,

во храме памяти сверкай!..

Тебя покинул я во мраке:

качаясь, огненные знаки

в туманном небе спор вели

над гулом берегов коварных.

Кругом, на столбиках янтарных,

стояли в бухте корабли.

В краю неласковом скучая,

все помню -- плавные поля,

пучки густые молочая,

вкус теплых ягод кизиля;

я любовался мотыльками

степными -- с красными глазками

на темных крылышках... Текла

от тени к тени золотистой,

подобна музыке волнистой,

неизъяснимая яйла!

О, тиховейные долины,

полдневный трепет над травой,

и холм -- залет перепелиный...

О, странный отблеск меловой

расщелин древних, где у края

цветут пионы, обагряя

чертополоха чешую,

и лиловеет орхидея...

О, рощи буковые, где я

подслушал, Пан, свирель твою!

Воображаю грань крутую

и прихотливую яйлы,

и там -- таинственную тую,

а у подножия скалы --

сосновый лес... С вершины острой

так ясно виден берег пестрый,

хоть наклонись да подбери!

Там я не раз, весною дальней,

встречал, как счастье, луч начальный

и ветер сладостный зари...

Там, ночью звездной, я порою

о крыльях грезил... Вдалеке,

меж гулким морем и горою,

огни в знакомом городке,

как горсть алмазных ожерелий,

небрежно брошенных, горели

сквозь дымку зыбкую, и шум

далеких волн и шорох бора

мне посылали без разбора

за роем рой нестройных дум!

Любил я странствовать по Крыму...

Бахчисарая тополя

встают навстречу пилигриму,

слегка верхами шевеля;

в кофейне маленькой, туманной,

эстампы английские странно

со стен засаленных глядят.

лет полтораста им -- и боле:

бои былые -- тучи, поле

и куртки красные солдат.

И посетил я по дороге

чертог увядший. Лунный луч

белел на каменном пороге

В сенях воздушных капал ключ

очарованья, ключ печали,

и сказки вечные журчали

в ночной прозрачной тишине,

и звезды сыпались над садом.

Вдруг Пушкин встал со мною рядом

и ясно улыбнулся мне...

О, греза, где мы ни бродили!

Там дни сменялись, как стихи...

Баюкал ветер, а будили

в цветущих селах петухи.

Я видел мертвый город: ямы

былых темниц, глухие храмы.

безмолвный холм Чуфуткалэ...

Небес я видел блеск блаженный,

кремнистый путь, и скит смиренный,

и кельи древние в скале.

На перевале отдаленном

приют -- старик полуслепой

мне предложил, с поклоном сонным.

Я утомлен был. Над тропой

сгущались душные потемки;

в плечо впивался мне котомки

линючий, узкий ремешок;

к тому ж над лысиною горной

повисла туча, словно черный,

набухший, бархатный мешок.

И тучу, полную жемчужин,

проткнула с хохотом гроза,

и был уютен малый ужин

в татарской хижине: буза,

черешни, пресный сыр овечий...

Темнело. Тающие свечи

на круглом низеньком столе,

покрытом пестрой скатереткой,

мерцали ласково и кротко

в пахучей, теплой полумгле.

И синим утром я обратно

спустился к морю по пятам

своей же тени. Неопрятно

цвели на кручах, тут и там,

деревья тусклые Иуды,

на камнях млели изумруды

дремотных ящериц, тропа

вилась меж садиков веселых;

пел ручеек, на частоколах

белели козьи черепа.

О, заколдованный, о, дальний

воспоминаний уголок!

Внизу, над морем, цвет миндальный,

как нежно-розовый дымок,

и за поляною поляна,

и кедры мощные Ливана,

аллей пленительная мгла

(приют любви моей туманной!),

и кипарис благоуханный,

и восковая мушмула...

Меня те рощи позабыли...

В душе остался мне от них

лишь тонкий слой цветочной пыли...

К закату листья дум моих

при первом ветре обратятся,

но если Богом мне простятся

мечты ночей, ошибки дня,

и буду я в раю небесном,

он чем-то издавна известным

повеет, верно, на меня!

30 июня 1920

--------

Поиск по сайту: