У вольных стрелков. 5 страница

- Охолонись, твою мать! – рявкнул Владимир, - что ты сделаешь? Хочешь подохнуть за просто так? Ты-то? А о беженцах ты подумал? А о нас ты подумал?

- Подумал ли я?

- Да, ты! Комиссар должен думать, а не шашкой махать! – положив Краснову руку на плечо, Терентьев указал на вставших спина к спине мужиков, устало потрясавших тем, что имели, - посмотри. Они сделали свой выбор. Они не всесильны: рано или поздно всё равно погибнут. Таков закон жизни.

- Плевать я хотел на такие законы! – всё ещё упирался Антон, - где это видано, чтобы красные отступали? Мы – большевики, Володя. Ни шагу назад, помнишь?

- А о беженцах ты подумал? А о школе ты подумал? Кто её отстраивать будет, когда всё это закончится?

- Это никогда не закончится…, - хрипло выдохнул Антон.

- Соберись! – рявкнул ему в ухо Терентьев, - ради чего ты затеял весь этот махач? Ты женщин с детьми хотел спасти или просто пролить крови почём зря? Это не революция, товарищ, если твой ответ: последнее.

- Да ты.., - вскинулся обожжённый замечанием Краснов, сжав шашку, и быстро успокоился, признавая правоту друга. На мгновение всё в нём отказало, и слёзы бессилия полились по покрытым копотью щекам, на которых только пробивалась юношеская поросль, и он безвольно повис на плече Терентьева.

- Пойдём, Тоха, спасём, что ещё можно спасти, - подбадривал его Владимир.

- Идём, Володя, - мутно, преодолевая жуткую головную боль, разыгравшуюся по непонятным причинам, пробубнил Антон…

Строй беженцев постепенно стал приближаться, вслед за ними угадывались фигуры крестьян и комиссаров. Отряд в десять храбрецов отчаянно бился с наступающими белоказаками, но камуфляжное покрывало постепенно стало заволакивать разноцветную боевую группу. Выйдя из укрытия, Снегирёв, обогнув дерево и юркнув в кусты, быстро побежал в сторону избы Левашова…

Автомат был идеально, до блеска вычищен и приведён в боевую готовность, Артём стоял на пороге и ждал Валерия, Родион ходил, сам не свой, по избе, как тигр в клетке.

Зарево становилось всё ярче, запах гари – всё явнее до тошноты, минуты казались часами, а небо над головой с кроваво-красного постепенно темнело, становясь багрово-пурпурным, чёрнеющие листья деревьев леса издавали противный шипящий шум на разогнавшемся ветру.
В калитку громко постучали. Артём с сыном, недолго думая, бросились к двери. На пороге стоял Валерий.

- Казаки, - с лёгкой одышкой проговорил он, - не меньше сотни – точно.

- Дьявол, - выдохнул Левашов.

- И народ бежит. Сюда.

- Сколько в живых осталось?

- Все пятнадцать комиссаров, около двадцати мужиков. Остальные – бабы да ребятишки.

- Сколько?

- Да хрен знает. Сначала их было около сорока, потом пошла конница, и их…, - Валерий смолк. «Я не ждал тут никаких смертей, никаких статистик,» - невольно прозвучало в его голове.

- Их…, - сощурился Артём.

- Догнали, - выдавил из себя Снегирёв, сразу продолжив, - потом в бой вошли комиссары и мужики, и я уже смотрел за ними.

- Дядя Валера, а ты стрелял по врагам? – спросил наивно Родион.

- Нет, - мимоходом бросил Валерий, тут же обратившись к Артёму, - открывай ворота: надо запускать их.

- А…, - кивая в сторону всё ещё не угасающего сияния пламени, проговорил охотник.

- Дык мужики там остались, человек десять. Крепкие орешки, ничего не скажешь, они их займут. Да и беляки там, похоже, не награбились ещё. Вот как навеселятся в деревне, так и сюда пожалуют. А пока…

- Пустите нас! – услышал Артём из-за спины Валерия женский крик.

- Это они! – воскликнул снайпер, поворачиваясь.

- Всё пропало…, - пробубнил Артём, уныло отведя взгляд на Родиона.

Выглянув за калитку, охотник открыл рот от изумления: к нему и правда шла большая процессия. Впереди шли несколько парней в кожанках и с пистолетами в руках – комиссары, один повис на плече товарища. Контузило, видать, думал Артём, осматривая остальных. За ними шли действительно женщины и дети…Левашов дрогнул: их тут было порядка десяти человек…«Это все, кто…остался?» - глухо пронеслась мысль в голове…замыкали строй мужики, и выглядели они очень потрёпанными. В изрубленной одежде, повисшей на мощных измождённых телах чёрными лохмотьями, окровавленные, раненные кто куда, они мрачно шли за своими жёнами, не надеясь уже на благополучный для себя исход в развернувшемся аду. «Военная интеллигенция», как называли порой в солдатском строю парней в кожанках, выглядела не лучше. На победу не надеялся никто, а главный её возжелатель безвольно смотрел в никуда, подавленный и сломленный обернувшимися против него реалиями. Он надеялся, что сможет пустить луч света в царство тьмы неведения, искуственно построенного царями в простых русских деревнях, как это пытались сделать Герцен, Чернышевский, Кропоткин, которого Краснов уважал не меньше Маркса, ибо бесценен талант человеческий, если он борется за всеобщую свободу – не перечислить в истории тех имён, которые связаны были с тем, чем пытался заниматься и он, простой ученик петербуржской гимназии, он хотел бросить вызов козням мирового империализма – и получил от него сполна, глядя, как гибнут его товарищи, как белогвардеец стреляет в женщину, в отчаянии бросившуюся к опалённым детям, и всё это произошло только из-за того, что…

- В избу их. Быстро! – кричал Артём, - кто не уместится, тех на задний двор!

- Тёма! – донёсся восторженно-взволнованный крик. Кричал голос, вечно бодрый и немного ворчливый, но сейчас очень добродушный, многим очень знакомый, и, хотя и не скинувший печать болезненного шока с лиц большинства, но придавший кому-то сил.

- Семённа! – крикнул в ответ Левашов.

- Тётя Соня! – поддержал Родион. Он видел её затемнённый копотью, но всё так же отдававший яркой белизной передник, мелькавший в тускло-пёстром строю измученно склонивших головы беженцев.

- Живая, - улыбнулся Снегирёв.

- А ты что, - обернулся к нему Артём, - сразу, что ль, не разобрал?

- А ты поди разбери, когда кругом такая вакханалия творится, - столь же бессвязно пробормотал снайпер, спустя мгновение очнувшись, - так, комиссара под мышки и – в дом, не хватало тут ещё отключенцев.

- Давай, - кивнул Левашов.

- Тёма, Тёмочка! – доярка, всё же, вырвавшись из толпы, подбежала к Артёму и едва не прыгнула на него, крепко обвив шею и залившись слезами.

- Да что ж ты, Соня, за сорок скакнула, а ревёшь, как невестка, - попробовал одёрнуть её натянуто-грубым тоном Артём.

- Серёженьку моего зарубили, гады, - захлёбываясь и не слыша, что ей говорил охотник, причитала Софья, - без отца рос, отца кабан загрыз. Семнадцать лет парню было, я ж его женить хотела!

- Ну-ну, Сонечка, у меня тут же…

- А коровы! Сколько растила, кормила, они ж все, как детишки, были! Ну резала, а как ж ещё, есть-то надо чего-нибудь! Всех пожгли, порубили, постреляли!

- Софья Семёновна, - неуверенно тронул её за рукав Снегирёв. Спасшиеся, сгрудившиеся на переднем дворе, недовольно взирали на эту слёзную сцену, - Тём, хорош драму гнуть. Помоги им лучше.

- А что делать-то? – обняв плачущую Софью Семёновну, взглянул на снайпера охотник.

- А то ты не знаешь, что. Комиссару помоги лучше, и то меньше, извини, на идиота похож будешь. Софья Семёновна, - снова тронул он за рукав доярку, всё так же уткнувшуюся в грудь Артёму, не обращая на солдата ни малейшего внимания, точно пропал он пропадом, - Софьюшка, - увереннее обнял он её за плечи и отвёл в сторону. Та, словно ничего и не заметив, всё так же тихо плакала.

- Н-да, - подумал снайпер, - не любит власть, когда ей перечат. И как ещё с такой сволочью разговаривать? – обернувшись на пути в дом, он крикнул, – Тёма, мать твою, не стой столбом, комиссару помоги!

Краснов чувствовал, как Терентьев напару с охотником с автоматом Фёдорова за плечами волокут его внутрь громадной мощной избы…нет, это не изба…это крепость. Значит, думал он, будем драться. Не сдадимся…

- Что с ним? – кивнул на комиссара охотник.

- Сейчас посмотрим, - Снегирёв, освободившись от усевшейся в уголке доярки, подошёл к комиссару, начал ощупывать Антона, посмотрел ему в глаза, - ничего особенного, шок.

- Надо бы дать ему хряпнуть чего-нибудь, - хрипло буркнул какой-то из мужиков, - авось, лёд внутри растает, да и очухается.

- Спасибо, - мрачно прохрипел Краснов, - не пью…, - он молча поднялся со скамьи, на которую его усадили, и медленно подошёл к столу, уперевшись в него обеими ладонями и исступленно уставившись в плотную бревенчатую стену, потом, после двух минут напряжённого молчания, изрёк, - сколько нас осталось?

- Тридцать пять, если считать и твоих однополчан, и мужиков, и тебя вдобавок. Считая нас с Артёмом, тридцать семь нас осталось. Выстоим.

- Что мы выстоим? – печально пробубнил комиссар, - этот дом? – он окинул взглядом толпу, наполнившую избу. Дети, плача, прижимались к матерям, те, глотая слёзы, пытались их успокоить, сами сдерживая надрывы, мужики мрачно смотрели под ноги, посапывая и взвешивая в руках топоры, кто-то стоял рядом со своей семьёй и нервно стискивал в объятиях жену и ребёнка, пытаясь хоть как-то внушить им слабую надежду на то, что всё пока хорошо, что всё закончится.

- Уже сдаёшься? – хмуро спросил Снегирёв, - как-то на тебя это не похоже. Ни шагу назад, сам говорил…

- Хватит! – вскинулся комиссар, развернувшись: глаза его горели огнём животного бешенства, рука сжимала маузер с опустевшим магазином, - хватит меня ловить на слове! Да, я говорил это! Да, я был уверен, что отступать в этом деле нельзя, и когда-то это была правда. Но не здесь. Это я привёл этих тварей сюда! Это я позволил им войти в деревню! Это я пригрел эту змею Митрофана!

- Что? – повернулся к нему Артём, - что там о Митрофане? – он нисколько не сомневался, что речь шла о пасечнике Митрофане Игнатьиче, личности довольно мрачной, но в обмен на мясо дававшем очень вкусный мёд, и этого, в принципе, порой было достаточно, имея среди покупателей столько знакомых. В последнее время он и правда больно крутился вокруг школы, которую строили на месте разрушенной церкви, а потом в последние дни внезапно исчез.

- Митрофан! – рычащим тоном повторил Антон Поликарпович, - пасечник, чёртов белый посыльный! Это он сдал нас казакам! То-то мужики как-то странно на него каждый раз реагировали, едва он появлялся поблизости! Какой же я осёл…, - он повернулся к Артёму и Валерию: лицо его побледнело, затем резко перешло в пунцовый, - это я их сюда привёл, я! Это из-за меня они сюда пришли! Это моя была идея: пойти сюда и начать учить крестьян грамоте прямо накануне наступательной операции белых! Это из-за меня сейчас они умирают, из-за-ме-ня!! – воскликнул комиссар, пнув ногой стул, даже не сдвинув его с месте, не то, что не опрокинув.

- Успокойся, Антох, - подошёл к нему, положив руку на плечо, Валерий, - ты просто оказался не в нужное время не в нужном месте. Всё куда интереснее.

- То есть? – поинтересовался Артём, подойдя поближе.

- Им всё равно было, с какой деревни начинать, - продолжал снайпер, - они ждали отнюдь не вас, добровольцев из Петрограда, и никак не могли предполагать, что вы тут окажетесь. Помнишь, я говорил, что этот район много раз перехватывался то нашими, то белыми? Говорил, что они сюда придут, когда отступать начнут? Так вот, недоговорил я. Недоговорил потому, что разведданные были ещё неточные, а теперь проверять их уже, - он искоса глянул на окно, - поздно. Дело в том, что им нужен блокпост. Прочная точка, на которой они, закрепившись, могли бы полностью тушить огонь мятежей вместе с очагом. Конечно, это – не первая и, к сожалению, не последняя, но, видимо, в этой области их оказалось маловато. Им просто нужны постоянные базы для карательных сил, чтобы в любой момент отвязать их локально и бросить в нужный район, повстанцы и очухаться не успели бы, как оказались прямо пред его величества очами. Приелись им мы, ребята, да так, что кровь из укусов на белой коже в три ручья течёт. Так что ваше, товарищ Краснов, присутствие – всего лишь оправдание для всех тех зверств, которые они тут учинили. А как узнают, что тут я нахожусь, о-о-о…вы не представляете, что они тут могут устроить в довесок.

- А что такое? – поднял глаза Краснов.

- Я, - оглянулся Валерий, затем нагнулся, говоря так, чтобы слышали только Артём и Антон, - я повторюсь, пожалуй, специально для Тохи: я был завербован. Я – чекист, понимаешь?

- Под чутким руководством товарища Дзержинского?

- Вроде того. Так вот, задача моя была: затормозить наступление белых в восемнадцатом, собственно, меня тогда и снарядили на это задание. И я с самого этого восемнадцатого тут и партизанил: срывал переговоры, сходки, выводил из игры командиров, советников, других частных лиц – много кого. Больше всего хотелось ликвидировать этого волка Колчака, конечно, но видел только его автомобиль, да и приказа убрать его, как такового, у меня не было. В общем, я один сумел так напакостить белячкам, что они злобу на вашего брата Снегиря затаили несусветнейшую и хотят заполучить его всеми правдами и неправдами, живым или мёртвым – им всё равно, хотя, наверное, предпочтительнее живьём.

- А как они узнали, что это ты? – мутно спросил Краснов.

- Да кто ж знал, что в «чеку» крыса пролезла? – ответил снайпер, - они своего контрразведчика послали, он как-то в Петроград попал. Ну а там – не обессудьте, умудрился надуть наших и взял мою фотографию с прилагающейся документацией. С тех пор белые расклеивают периодически листовки с наградой за мою голову в двести тысяч керенками, а живьём, так и пятьсот.

- Керенками? – печально усмехнулся Краснов, - чувством юмора они не обделены.

- Увы и ах, - развёл руками Снегирёв, - однако, правда есть правда.

- Что будем делать? – вдруг спросил Антон Поликарпович, - мы не выдержим здесь, их слишком много.

- Пустим людей на задний двор, - сказал Артём, - оттуда они уйдут в лес. Мы – прямо за ними.

- Вы думаете, им будет достаточно того, что они тут награбили? Они будут гнать нас, пока не загонят куда-то и не разорвут на части. Всех до одного! Я уже видел, что они натворили в самой деревне, - взглянул на него Антон.

- Есть идеи получше? – скептически обернулся к нему Снегирёв.

- Да, - мрачно обронил Краснов.

- И что ты предлагаешь? – к Антону обернулись взгляды всех стоявших рядом, включая сгруппировавшихся рядом комиссаров, напряжённо заряжавших оружие и обменивавшихся короткими фразами. Краснов обвёл их взглядом и отрывисто произнёс:

- Бой. Последний и решительный, как по «Интернационалу». Хоть помрём, как полагается. А бабы пусть уходят. Мужиков насильно держать не станем. А комиссары останутся. Все! – взглянул он на свою группу.

- Благородно, - выразил своё мнение Никифоров, медленно заряжавший в наган последний патроны и стоявший ближе всех к Антону, - но глупо.

- Глупо? – вскинулся комиссар, подойдя к нему и приблизив к нему своё лицо, - глупо? А что, есть альтернативы? Ты знаешь, как нам уйти обратно в Питер, может быть?

- Мы все умрём. Это бессмысленно. Мы не солдаты! Это исключительно ваша инициатива оказывать вооружённое сопротивление, товарищ Краснов. Мы сюда приехали не для того, чтобы уничтожать кого-то, а чтобы научить, - уверенность падала с каждым словом в голосе Никифорова.

- Прекрасно! – всплеснул руками Антон, - тогда расскажи что-нибудь интересное этому грёбанному худощавому бандиту, который заколол лесоруба Кузьмича! Или, может, научишь чему-нибудь того ублюдка, который застрелил мельника Архипыча? Он-то остался там, - он яростно махнул покрасневшей ладонью в сторону окна, сквозь которое отчётливо виднелось громадное пожарище, - там, прикрывать нас, пока мы отступали!

- Чёрт! – рявкнул совсем рядом, пнув всё тот же злополучный стул, Левашов: смерть ещё одного знакомого человека словно вешалась ему на шею десятипудовым камнем.

- Эко же интересный народ есть эти интеллигенты, - тихо произнёс про себя Снегирёв, - кому шашку покажи, так испугается, затрясётся, да к рукояти не притронется и помрёт почём зря. А кому хоть бы что – возьмёт да в драку полезет – и тоже помрёт почём зря…

- Я только хотел сказать, что не все согласны с политикой применения оружия по отношению к тем, с кем можно договориться…, - пытался оправдаться Никифоров, - это всего лишь моё мнение, я никому его не навязываю. Да, всё это произошло с лёгкой руки их офицера, не спорю. Но не могли же они просто забавы ради устроить тут сражение. Может, если удастся уйти…договориться…, - пытался подобрать тот слова.

- Со своей головой договорись, ты с ней явно поссорился! – в ярости воскликнул Антон Поликарпович, сжимая кулаки, по яростно втягивавшему воздух пунцовому носу стекала дорожка пота, - нашёл время для выражения своего мнения! Погляди на то, что сотворили эти ублюдки в деревне! Главное, что сам стрелял по белым, сам прикрывал женщин с детьми, а теперь вспомнил о том, что мы, оказывается, могли договориться, мать его! – хлопнув по бедру, он отошёл в сторону, повернувшись спиной ко всем, - какого дьявола я взял в свой отряд пацифиста? – резко обернувшись, - ты бы так пытался с ними договориться, когда они только приехали сюда и устроили всю эту сумасшедшую резню, вот, где твоя дипломатия пригодилась бы! А сейчас всё, батенька, поезд ушёл: война уже два года, как!

- А что нам-то делать, товарищ комиссар? – вдруг прозвучал гулкий бас из другого угла избы. Взбешённый Краснов обернулся, и выражение его лица мигом сменилось.

На него смотрели все двадцать оставшихся в живых мужиков: кто одиноко стоял в стороне, опираясь на приклад отнятого у белоказака оружия, кто обнимал в этот момент жену, боясь отойти от неё на шаг, оставить её и детей на произвол судьбы в диком лесу, где глухарь лишь – судья, а прокурор – кабан да медведь, а кто угрюмо уставился в никуда, хоть и повернув голову к комиссару, отказываясь воспринимать всерьёз что-либо в принципе, ибо для него после разгрома его дома, после того, как жену прошила пуля, а голову его дочери насадили на штык, когда вспыхнуло родимое поле, на котором ещё когда-то его дед вёл борону, и на нём всходили душистые медового цвета колосья, а дом, из которого когда-то так ароматно пахло горячим хлебом, поглотило пламя – после всего этого кошмара такой человек просто отказывался даже верить в то, что он по-прежнему живёт, а не снится ему всё это. Они стояли в полной нерешительности, готовые отправиться в последний бой даже просто для того, чтобы, наконец, уйти, избавиться от жизни, принесшей им столько страданий, но те, кто стоял здесь, со своей семьёй, хотели туда меньше всего, и в мыслях они бы с большим усердием вышли бы на медведя, прикрывая маленького сына, чем пошли бы воевать, позволив родимым пропасть без следа где-то в тайге. Краснов медленно переводил взгляд то на одного, то на другого, после чего устало произнёс, вращая в руке пустой маузер:

- Все, кто готов и хочет драться – остаются. Биться будем до последнего. До смерти. Остальные – к бабам, на задний двор. Силком никого не держим, бой – дело добровольное. И попробуйте только струсить! Учтите, - вдруг усилился тон, - что нам их не одолеть. Их там – сотня, если не более. Навалятся толпой – пиши пропало. Поэтому сразу говорю: есть добровольцы? Если нет – остаёмся только мы с товарищами. Если есть – шаг вперёд, пожалуйста, остальные – ну вы поняли.

- Я пойду, - вдруг откликнулись за спиной комиссара. Краснов обернулся и увидел рослого охотника с автоматом Фёдорова наперевес – того, кто помогал Терентьеву донести его до дома.

- Вы? – уточнил Антон.

- Так точно, товарищ комиссар, я, - без фанатизма, но с каким-то огоньком злости произнёс этот охотник. Месть, вдруг угадал Краснов, этот человек хочет отомстить врагам за убитых друзей. Немудрено, если учитывать то, сколько хороших слов говорилось в деревне о вольных охотниках. Антон призадумался: а не о нём ли мужики говорили несколько часов назад…несколько часов назад, когда никто, даже он, не предвидел опасности…

- Вы – Артём Левашов, да? – спросил вдруг комиссар, быстро оговариваясь, - о вас много говорили в деревне. Вы очень хороший стрелок и знающий своё дело охотник.

- Это так про меня вам рассказывали? – хмыкнул охотник, - да, Левашов, Артём, он самый, как есть, он самый.

- Антон Краснов, - протянул ему руку комиссар, ощутив жилистую охотничью ладонь в соприкосновении со своей, - очень приятно.

- Как было бы это приятно, коли встретились не сейчас?

- Это риторический вопрос, товарищ, - слабая улыбка тронула потрескавшиеся губы Антона Поликарповича, после чего он обернулся к мужикам, - так есть ещё добровольцы, или как?

- Есть! – весь «одинокий» десяток вышагнул, боевито вскинув винтовки. Патроны к ним, само собой, были не у всех, да и у кого были, так заряженные в магазины, а, учитывая ёмкость такового у обычной винтовки с продольно-скользящим затвором на тот момент, их количество, в среднем, не превышало пяти, если до этого владелец не успел подстрелить кого-то.

- Всё? – комиссар обвёл взглядом оставшихся, уныло смотревших в свою сторону, да только лишь тяжело вздыхавших, вздыхавших настолько громко и тяжко, что голос Краснова попросту потонул в этом хоре прерывистых вдохов и выдохов.

- Да что ж вы, мужики? – всплеснула руками Софья, вскочив со своего места, - что ж вы, родные, языки проглотили все? Аль в штаны наложили?

- Софья, - тихо подал голос Артём.

- Что «Софья»?! – разъярилась доярка, - у меня сын, Серёжа, никого не боялся, один на казаков вышел, с седла его застрелили, упыри! Вы, мужики, все о бабах, о детях, неужели сберечь их не в силах?! На что ж вам заячьи нервы ваши сгодились, коли за жену встать не можете, а?

- Прости, милая, - вдруг глухо прозвучал где-то басовитый голос, видимо, того, кто пришёл с семьёй, - иди с Егоровной и Михеем: авось, вытянете вместе. А я тут останусь, с белыми басурманами биться буду. Прости меня, Аринушка.., - из строя, утирая слезу, медленно вышел ещё один крестьянин, по виду, простой пахарь. Его руки, державшие косу, слегка дрожали, его глубокие карие глаза смотрели грустно и отчуждённо.

- Уходи, - сухо ответил Краснов.

- Что? – накренил голову пахарь.

- Мне мучеников не надо тут! – повысив голос, зло проговорил комиссар, - уходи!

- Рехнулся он, что ли? – где-то зашушукались. Доярка, открыв рот, изумлённо смотрела на Краснова.

- Сначала вы меня, поди, обругали за то, что сюда пришла эта мразь! – указав на дверь, воскликнул Антон, - а теперь будете меня винить ещё в том, что я насильно угнал кого-то из ваших мужей, что детей по своему хотенью без отцов оставил? Забирайте их! Всякого рода страдальцев в строю не потерплю! Ещё?

Больше никто не отозвался.

- Прекрасно…значит.., - внезапно Краснов смолк, вслушиваясь. Послышался лошадиный гогот.

- Казаки, - тихо произнёс Терентьев.

- Пришли за добавкой, уроды, - комиссар потянул затворную скобу, раскрыв затвор маузера, достав из кармана запасную обойму и начав заправлять её внутрь, - все, кто не дерётся, во двор! Остальные – за мной!

- Тёма! – бросилась доярка к охотнику.

- Всё, Семёновна, всё, не могу я, драться пора! – взволнованный Артём не знал, куда ему деваться.

- Тёмочка, бей гадов, бей их крепко, ладно? Хорошо? За Серёжу моего.

- Побьём, тётя Соня, вдарим, как следует, - уверенно сказал Родион, до того ютившийся за спиной старшего Левашова.

- Родиошечка, родненький, - доярка опустилась на колени, крепко прижав к себе мальчика, - как же ты тут, миленький, выдержишь?

- Софья, нам уходить отсюда! – отогнанный комиссаром пахарь тронул доярку за плечо.

- Отчепись, трус окаянный! – замахала на него руками Софья.

- Сонька, Сонь, - взял её за плечи охотник, - семейный он человек, что взять с него? Зато дело говорит. Беги лучше скорее, а то скоро бежать будет некуда уже, - поторапливал её Артём.

- Ни пуха тебе, Тёмочка, ни пера! – снова обхватив его шею руками, она чмокнула его в щёку и растворилась в толпе.

- Тьфу ты, - отвернулся Артём, - как есть, драма какая-то.

Все двадцать пять готовых сражаться, кто пистолетом, кто трофейной винтовкой, кто сельхозинвентарём – все высыпали в передний двор. Вслед за ними вышел Левашов, автомат покоился на его ладонях, готовый в любой момент взмыть на уровень груди и открыть шквальный огонь по противнику. Снегирёв за его спиной расторопно упаковывал необходимое, готовясь спасать всё то, что был готов спасать лично он – жизнь друга или, хотя бы, его сына, потому что отдать хотя бы одного из них на растерзание белоказакам он не представлял себе мыслимым. Родион было вышел вслед за отцом, но снайпер его остановил, шепнув тому: «Будь здесь и не высовывайся. Опасно.»
В дверь, запертую на все засовы, ударили.

- Рассредоточиться! Ждём! – крикнул Антон Поликарпович, повернувшись к Левашову, - Артём Трофимович, товарищ…есть просьба. Очень большая. Не хочу просто отдавать приказов более. Последний прозвучит, когда эти твари сюда ворвутся, а это – просто просьба товарища товарищу…если, надеюсь, вы меня воспринимаете таким образом после всего, что здесь произошло.

- Какая же? – удивлённо поинтересовался Левашов.

- Я отдам команду отступать в дом. Это будет последний приказ. По логике вещей, когда они ворвутся туда, как минимум, у одного из них будет ручная бомба. Мы вырвем её и подорвёмся вместе с ними.

- А что мне-то делать?

- Заприте засов. Чтоб ни один.., - Антон недвусмысленно с нескрываемым презрением кивнул на сотрясающуюся от ударов калитку.

- Чушь! – всплеснул руками Артём, - ничего ж не измените! Может, и погребёте вы эту кучу-малу, но атаман-то останется!

- Пусть видит, на что способны мы, коммунисты, люди особого склада. Каждый революционер должен быть готов к крайней мере насилия в разумных пределах, дабы уравнять силы, само собой, когда настанет подходящий момент. Так вот этот момент, когда все средства хороши, настал. Нам не одолеть этого цепного волка контрреволюции. Но и сдаваться мы не собираемся.

- Да бойцы ведь для него – просто лишний штык или пуля! Думаете, ему будет не всё равно, как они погибнут?

- Значит, пусть видит, насколько неэффективен его метод расхода людского материала, - парировал Краснов, лицо его горело, голос дрожал и порой рвался куда-то ввысь, - так вы собираетесь помогать?!

- Да, - мрачно кивнул Левашов, подумав и добавив, - безрассудный ты парень, товарищ Краснов. Жаль, что не довелось раньше свидеться, как есть вот.

- Всё бывает в первый раз, - тускло усмехнувшись, ответил комиссар, повернувшись к калитке. Удары раздавались всё чаще и сильнее, брёвна шатались.

- Ну сколько можно там возиться? Закладывай заряд! – раздался грубый хриплый голос по ту сторону забора.

- Товарищи! – перекрыл каркающие слова приказного выкрик Краснова, быстрым шагом вышедшего перед всеми и повернувшегося к комиссарам, - много не скажу: не успею. Нас мало, их много. Повторяюсь: нам их физически не победить, но им не сломить нас, революционеров! Надеюсь, где-то там, под родным Петроградом, наши ребята выстоят против буржуазных оккупантов, не сдадут ни Родины, ни успехов Революции. Так не посрамим же мы ни земли Советской, ни славного имени Октября, ибо лучше три года голодать, чем сдать Республику врагам, как сказал Ильич! Товарищи! – он вскинул маузер, громко лязгнув затвором, - к бою!

- Ура Революции! – громко воскликнул Терентьев, и звон готового к бою оружия наполнил двор.

- Ур-р-р-р-ра-а-а-а-а!!! – громко и протяжно подхватили остальные, слившись в мощный хор поколений: громкий тенор молодых комиссаров и зычный бас зрелых крестьян, также вдохновлённых словами комиссара, пускай они и не поняли половины его речей, но от них повеяло знакомым им чувством, тем, что они испытали, когда вступили впервые в бой с колчаковцами: то чувство боевой свободы и безмерной любви к родному дому, которое испытывает каждый сын своей обжитой родимой земли, поднимаясь наперерез наступающим полчищам врага.

И тут «заряд» - судя по тому, как рвануло, обычная граната, заметил Краснов, - обрушил тяжёлые брёвна забора, обнажив ужасную действительность, скрывавшуюся за ними, и в образовавшийся проём, из поднявшейся пыльной дымки, как из тумана, стали один за другим выходить ощетинившиеся штыком казаки.

- Ого-онь!! – рявкнул Антон.

Град выстрелов посыпался на первых вошедших на территорию старого охотника Собакевича белогвардейцев. Едва вскинув винтовки, они валились замертво, иногда успевая послать пулю-другую. Вдруг на землю упало двое крестьян, одному комиссару раздробило колено, и тот, крича, упал, забившись в конвульсиях, обхватив окровавленную ногу: белых становилось больше, они, расходясь по площади, падали на колено, целясь и давая залп, тут же погибая, скошенные ружейно-пистолетным огнём. Левашов, вжав приклад в плечо и стойко удерживая «ружьё-пулемёт» за обе пистолетные рукоятки, разил одиночными выстрелами, стараясь не расходовать боезапас почём зря: три магазина – не коробка спичек, из ниоткуда не возьмутся и, впрочем, никуда не денутся: ёмкости-то уж точно. Снегирёв выглянул из-за двери.

В проём он разглядел знакомую фигуру, восседавшую на крупном вороном жеребце – атаман, собственной персоной. Козырёк фуражки отбрасывал тень на его лицо, и на месте глаз, казалось, чернели провалы пустых глазниц, а бледная кожа, казалось, образовывала маску, а не лицо человека. Рядом ехал всё тот же неизменный адъютант, чёрное знамя развевалось по ветру, и Снегирёв, на сей раз, внимательно его разглядел. На чёрном фоне по центру крупно расположился золотистый крест с загнутыми против часовой стрелки сторонами, а под ним различимая надпись большими белыми буквами: «С нами Богъ!». А от них, этих двух фигур, безмолвно с циничным интересом наблюдавших за развернувшимся перед ними кровавым зрелищем, нескончаемым потоком вливались, забивая просторный двор, казаки.

Поиск по сайту: