У вольных стрелков. 13 страница

- Ничего себе запасся ты!

- А как же? – подняв голову и показав в широкой улыбке крепкие, белые зубы, подмигнул снайперу Константин, - тут, коли жить хочешь, так и завертишься поневоле. Кто как спасается, а у домовёнка Кости свой сундучок имеется.

- А у тебя парой баночек разжиться нельзя, а то я свои за пару лет проесть успел.

- А что ж ты у Юсуфа не запасся?

- А нет у него! То есть, не дашь?

- Не-а. Коли здесь – так нате, угощайтесь. А ежели занимать, так это ни-ни, уж извини, - развёл руками Хамелеон, - Костя тоже человек, Косте жрать как-то надо, я вам тут, чай, не банк Петровский – тушёнку штабелями штамповать.

- Ну ладно-ладно, чтец большого театра, зашёлся тут, - осадил его снайпер, - давай-ка заморим червячка и на боковую – завтра столько дел ещё.

- Это да, - кивнул партизан, обернувшись на Родиона, - слышь, малец?

Родион приподнялся, удивлённо взглянув на Хамелеона.

- Ой, да ты, поди, и не знаешь, что это такое, - в руках Лазарева оказалась небольшая, блестящая мутно-желтоватой металлической крышкой, банка. Свет огненного язычка поигрывал на золотисто-красных боках небольшого пузатого цилиндра.

- Не-а, - помотал головой Левашов.

- Эх, ребятня, - достав нож, Лазарев вскрыл банку, вырезав жестяной кругляш и, подойдя к мальчику, поставив консервы перед ним, - угощайся. Добро пожаловать, так сказать, в нашу лесную жизнь. Ну и ты заходи, - обернулся он к дяде Валере, подойдя к ящику и достав точно такую же банку и протянув ему, - не маленький, сам разберёшься. Ну-с, товарищи, приятного нам всем, как грится, аппетита!

Родион лежал, тепло укрытый, сытый и довольный, сладкая дрёма потихоньку охватывала его, растекаясь горячей волной по телу. Тушёные волокнистые куски говяжьего мяса, чей запах Родион учуял уже тогда, когда Хамелеон вскрыл банку, оказались вкуснейшим лакомством, после жаренных корешков рогоза-то точно, хотя, конечно, с жареным мясом из избы дяди Юсуфа ни в какое сравнение это не шло. На второе «домовёнок Костя» – может, всё-таки, так его называть? – вскрыл ещё по банке и раздал гостям. Там оказалось печенье. Это был первый раз, когда мальчик его попробовал: сухое, ломкое, сладкое, оно хорошо пошло после тушёнки. Напоследок дядя Валера дал каждому отхлебнуть из фляги, однако Хамелеон отнекался и, достав свою фляжку, залпом глотнул содержимое, тут же покраснев и довольно крякнув: похоже, успел отлить себе на донышко самогонки у доброй тёти Инги. Хохотнув и прибавив: «Ну как хочешь.», дядя Валера сам пригубил из фляжки, после чего улёгся на матрас и коротко произнёс: «Отбой, ребята.». Лазарев задул свечу, и пещеру вновь окутала старая, первородная глухая темень, и в этой глуши было как-то непривычно, даже страшно: в тайге и то было как-то более шумно, а тут лишь изредка было слышно, как кто-то пробегал сверху – не то барсук, не то мышь. Видимо, через всё то же отверстие – за ужином Хамелеон обмолвился, что это – та самая труба, мимо которой они прошли, пока спускались в землянку, тот самый нарост на крохотном мохнатом бугорке…

- Далековато зашёл ты, домовёнок, - внезапно пробормотал кто-то голосом дяди Валеры где-то в глубине пещеры, вроде, и с его стороны.

- А тебе-то что? – буркнул в ответ голос Константина.

- А на какое-такое задание ты ходил перед боем? – во тьме щёлкал барабан. Эти щелчки Родиону совсем не понравились, и он снова уставился во тьму, постепенно расплывавшуюся перед привыкающими глазами, обтекая две большие фигуры партизана и снайпера, сидевших по разные стороны. Дядя Валера, не глядя, заряжал револьвер, совершенно спокойно заправляя тупоконечные патрончики в каморы.

- А тебе-то чего надо?! – повысил тон Хамелеон, - задание, как задание: поди-проведай-воротайся.

- Вас там постреляли, как щенят, тогда, на рассвете - всё тем же тоном отозвался дядя Валера, щелчки смолкли, револьвер повис в широкой кисти, - что вы там могли разузнать, когда уже сразу надо было сматываться? Ты бы и пикнуть не успел, из тебя бы сразу дуршлаг сделали, они ж не едут: они летят, это казаки!

- С ума сошёл? Какое «летят»? – голос партизана метался, казалось, готовясь вырваться, выплеснуться, точно кипящая вода из кастрюли, - чего тебе вообще от меня надо? Ты ж, етить твою, солдат! Какое тебе, на хрен, дело до меня, чекист хренов? – специально ли он это сказал или сгоряча, но Родион как будто бы заметил, что снайпер слегка дрогнул от неожиданности.

- А такое, - ровным тоном отвечал солдат, поигрывая наганом, - что мне, в случае чего, ещё одна крыса на хвосте не нужна, я и так уже в прятки наигрался с их волками из контрразведки.

И тут Хамелеон съёжился.

- Ты бы сразу сказал начистоту, - продолжал снайпер, - кто таков и почём с нами идёшь. И не дёргайся ты так, я тебя не подозреваю ни в чём. Но в одиночку вы никогда не ходите: думаешь, я первый раз за вами наблюдаю?

- Может, ты и батьку знаешь в лицо? – точно найдя отдушину и переведя дух, произнёс Хамелеон.

- Ну, батьку-то вряд ли, но иногда встречаться с некоторыми из вас приходилось.

- Ладно уж, армейский. Послал бы я тебя, да больно уж у тебя револьвер страшный.

- Понимаю, - как будто с усмешкой отозвался дядя Валера.

- Было нас пять парней: я, Ванька Керсанов, Гришка Щепкин, Дима Воробьёв и Серёга Лютаев, - начал Константин, подогнув ноги, - я был за главного в команде, когда нас к деревне послали. О том, что казачки понаехали, мы ещё не знали. А жрать что-то надо, не всё ж время с белогвардейских тылов тушёнку тырить, да поезда буржуйские под откосы пускать, вот и наведывались периодически в деревню разведкомандами. И вот, послали нас, я был за главного. Вооружены были, как обычно. Только вот не готовы мы были драться тогда никак. Привыкли, что тихо как-то было последнее время более-менее, расслабились…, - уткнувшись лбом в колени, выдохнув и помотав головой, Лазарев продолжил, - в общем, подвалили мы потихоньку к деревне. Думали: как всегда, завалимся, так сказать, натурой овощи-мясо отработаем крестьянскому люду, а под вечер – на базу. Шли весёлые, бодренькие. Подбираемся к границе, смотрим из-за деревьев: а там всё дымится, домов почти нет, только оглобли местами торчат, чёрные такие, обугленные все. Мешки с песком стаскивают, «максим» поставили с часовым, за ним казаки с «бурами» туда-сюда снуют. Ну видим: не судьба, хотя чёрт знает вообще, что происходит: в одночасье деревеньку смели, ведь ещё вчера стояла! А как уходить вздумали, так из-за деревьев и вырулили они: рослые такие, в погонах, со штыками. Мы думали уж свалить по-тихому, да я с перепугу в траву с маху шлёпнулся. И чего это вдруг, в толк взять не могу: раньше ведь шёл по травке – ни слухом, ни духом, даже Лешего нашего пугал, что разведкой нашей заведует. И чёрт его поймёт: вдруг взял и мордой в землю…

- И что дальше?

- А ничего! – недовольно огрызнулся Лазарев, - сержант нас заметил, своих кликнул. Ну я в него почти в упор и влепил с обреза, а потом мы пустились по лесу петлять. Где-то у пятого оврага, кажется, разделились: я, взяв Гришку, погнал в одну сторону, Димка с Серёгой – в другую, а Ваня сам по себе остался. Разбежались…

- И что потом? – не меняя интонации, спросил снайпер.

- Ничего хорошего…, - мрачно отозвался Хамелеон, - не уберёг я своих парней. Ваньку догнали. Как я это видел? Да он неподалёку от нас бежал, видно, думал, что не бросим, что встретимся, как от этих волчар в погонах оторвёмся! – его рука дёрнулась к вороту, судорожно рванув его, послышался лёгкий треск ниток, голос задрожал, - не вышло. Они его догнали. Повалили – подстрелили ногу. Отходили прикладами да сапогами, а потом – к себе потащили. А он дрался, вырывался из последних сил..., - в темноте кто-то слабо шмыгнул, - Гришка было полез его спасать, я его пытался прикрыть огнём, да куда там – армейские востроглазые его сняли почти сразу, а мне сматываться пришлось в срочном порядке…пока бегал, нашёл и Димку с Серёгой.

- А они?

- Штыком убиты…, - Хамелеон утёр вскочивший пот, - а потом и я ногу подвернул…в овраг скатился…и меня накрыли.

- Что, взяли?

- Едва…их было трое, и там ещё было двое на подходе где-то.

- И что?

- Ну что…потащили меня…а я подумал как-то…лучше помру по-человечески…меня тащили за ноги…а я рванулся…а они отпустили…не ждали, видать…а я…нож выхватил, к одному подскочил, по горлу чикнул, обрез свой выхватил, второго прикладом саданул, третьего подстрелил, потом…в овраг спрыгнул и оттуда отстреливался…одного убил, а другой…он на мушке меня держал. И тут-то я думал, что сейчас дуло вспыхнет, и всё…конец…но нет, не вспыхнуло. Не стал он стрелять. Я его узнал, - вновь посыпались короткие, рубленые фразы, - я ведь видел его в какой-то деревне. Отсюда недалеко. Похоже, под ружьё встал. Узнал, не узнал, не знаю. Похоже, узнал: ружьё опустил. А мне только того и надо было. Побежал, меж деревьев петляя…а, главное…главное…стыдно мне, главное!

- Вернулся бы на базу, чего «стыдно»-то? Дружбу дружбой, а задание – заданием. Уж коли провалил, будь любезен сообщи товарищам.

- Сообщил бы…хотел сообщить…

- Так что ж не сделал?

- Стыдно мне…я свою команду…всех положил, понимаешь, солдат? Это вам не в империалистическую войну соваться да своих штабелями под хлорку класть. Нас было всего пятеро…батька такого не простит, да я и сам себе прощать не хочу.

- Но, всё-таки, решил вернуться?

- Да, решил. Пусть расстреляют, пусть выгонят, пусть делают, что хотят, но мне надоело бродить, почём зря. Когда попадаешь в такую передрягу, никакая водка не помогает! И пошёл я. Правда, шёл большими круголями: белые меня ещё долго гоняли. Ладно, день потратил, а то мог бы плутать несколько дней. А как дошёл, так было уже поздно: белые налетели на лагерь. Всё было быстро, я из кустов видел: обменялись выстрелами, вроде, безболезненно. Только часовой наш так и остался стоять, на пулемёт облокотившись...Сашка, поэт наш, Пушкин...прозвали мы его так…лежит на кожухе, от боли скорчившись… Обменялись выстрелами, и уехали белые, а я лежу, и снова стыдно мне…я же бой прокукарекал…а коли успел бы раньше, коль перестал бы сопли жевать, может, и я лежал бы там, а не Саня, а, может, и уберёг бы шкуру поэту-пулемётчику. Так нет же: я всё тупо пробегал, пролежал! Аника-воин, мать моя женщина. Да меня ребята наверняка там поносят, я у них уже сто пудов последний перебежчик, шакал, предатель! – тонкие, сильные пальцы охватили плоское лицо.

- Ну-ну…, - придвинулся к нему снайпер, положив ему руку на плечо, - ещё расплачься.

- Кто бы говорил! – огрызнулся Лазарев окончательно сорвавшимся голосом, - сам меня чуть не пристрелил, всё своей пукалкой тряс! И ты мне не веришь, хотя на кой хрен тебе оно сдалось?…

- Вообще-то, я просто проверял барабан, - спокойно отозвался Снегирёв, - а ты не горячись: ошибиться не смертельно, главное: голову не потерять. Говорю, как разведчик.

- Так мы что, - выравнивающимся тоном спросил Хамелеон, - выходит, коллеги?

- Выходит, - кивнул Валерий, отстёгивая флягу, - на-ка, успокойся и спать ложись, а то нам с тобой ещё до твоих топать, а мне как-то не очень хочется, чтобы нас вёл в дорогу шатающийся с недосыпа мужичок с воспалённым взглядом.

- Ну, - приняв воду и залпом глотнув, утирая губы и возвращая флягу, Константин, улыбнувшись, ответил, - эх, бывал я у друга, пил воду – слаще мёду.

- Но-но, ладно тебе, друг, - хлопнул его по плечу снайпер, внезапно глянув в сторону Родиона, - спи давай. И ты, - обратился он к мальчику, - тоже спи. Всё-таки, - повернулся солдат к партизану, - зря я тебя дёргать стал на ночь глядя. Ребёнка разбудили только…

Рассмеявшись, они наскоро свернулись на матрасах, и вскоре пещеру вновь наполнила знакомая тишина, звеневшая в ушах тепло закутавшегося в шинель защитного цвета Родиона. Ни звука: только кто-то поверху всё бежит. Не то барсук, не то мышь – тайга его знает, через трубу не видно.

У вольных стрелков.

«Держись друга старого, а дома нового!» - русская народная пословица..

Путь был недалёк: по крайней мере, так в один голос заверили Родиона дядя Валера с Хамелеоном. Хотя и шли так же медленно, но Лазарев шагал впереди как будто бы бодрее, плавно избегая играющих по валежнику лучей взошедшего солнца. Влажная утренняя свежесть приятно щекотала ноздри своим запахом, шлось, невзирая на соблюдаемую осторожность, удивительно легко. Хотя, может, это было просто от лёгкого «пересыпа»: дядя Валера разбудил его довольно поздно, когда краешек потолка над головой мальчика, выходивший в ту махонькую трубу, уже вовсю алел утренним светом.
Постепенно сквозь зелёную толщу стала просвечивать золотисто-бежевая полоска освещённой солнцем просеки, пролегавшей широкой полосой поперёк их пути. Лазарев вскинул руку, но Снегирёв и без него всё понял, остановившись настолько внезапно, что Родион едва не влетел ему в спину.

- А мы пойдём по дороге, да? – спросил мальчик, едва встали.

- Нет, - коротко бросил через плечо дядя Валера.

- С ума сошёл? – поддакнул Лазарев, тут же пояснив, - тебя по ней на нашу старую стоянку только заведёт, а там – казаки или того хуже. Хочешь сдохнуть почём зря?

- А куда тогда? – наивно развёл руками мальчик.

- Не волнуйся: всё хорошо. Мы просто перейдём просеку, - спокойно отозвался снайпер.

- Просто перейдём? – скривился Хамелеон, - а ничего, что белые могут тут до сих пор сапоги стирать, вынюхивая наш след? Пригладит нас тут ближайший патруль, как утюгом, и поделом.

- Думаешь, они такие дураки, что попрут прямо по просеке, что твои туристы, у врага на виду? – взглянул на него дядя Валера, - да у них офицер должен быть, в таком случае, явно только что из учебки. Это тебе не поле – не разбежишься особо, тут безопасно только в танке, и то не факт.

- В наших лесах, - подбоченясь, произнёс Константин, - безопасно только крестьянам или мёртвым.

- Полностью? – разрядил фразу Снегирёв. Лицо Хамелеона слегка подёрнулось, будто бы уверенность, возникшая в своих словах, вспорхнула с него, оттолкнувшись крохотными коготками, точно птица, взлетев в поднебесье и оставив его наедине с выводами. Никак не среагировав на эту перемену в настроении партизана, дядя Валера продолжил, - если уж совсем невмоготу, можем пройти чуток подольше, - колени Родиона невольно дрогнули, поскольку объяснять, что имел в виду снайпер, долго не приходилось, - в конце концов, тише едешь – дальше будешь.

- От цели, - мрачно закончил Лазарев.

- Есть получше идея?

- Думал было дать, да раздумал опять, - напряжённо насупился Хамелеон, - а, если серьёзно, встали: ни вон, ни в избу.

- Это понятно, - спокойно отозвался дядя Валера, - так что ж нам: отворачивать на сто восемьдесят?

- Разбежался, - буркнул Лазарев.

- Ну так рожай мыслю, пока не стемнело, а то, сдаётся, - ухмыльнулся снайпер, - придётся нам снова в твою уютную нору забраться. Этак окопаемся, расслабимся, а через недельку и казачков потчевать сухарями будем, и франта в погонах в придачу.

- Тьфу! – махнул рукой партизан, - типун тебе на…

- Так что делать-то будем? – в упор, убрав с лица улыбку, взглянул дядя Валера на Константина. Тот застыл, что твоё изваяние, опустив обрез прикладом в землю, явно собираясь с мыслями. Валерий, понимающе кивнув, сам замер, уставившись в землю с таким же задумчивым видом. Родион недоумённо взглянул на обоих: интересно, если ему надо будет решить как-нибудь задачку какую серьёзную, он так же упрётся без звука, как корова на пастьбе, или как?

- Я вот чего надумал, снайпер, - наконец, выдал Лазарев, винтовка плавно перешла с земли на подготовленные руки.

- Внимательно слушаю, - поднял голову дядя Валера.

- Вот что, брат мой по оружию, - откашлявшись, начал Хамелеон, - дорога к нам всего одна.

- Логично, - резюмировал снайпер. Не обратив на это внимание, разведчик продолжил:

- Нарваться, я так думаю, успеем и по ту сторону. Если бы казачки с солдафонами уже по нашу пятую точку шли сюда, то мы бы точно их как-нибудь засекли.

- А проверенным способом?

- Как это?

- Землю послушать.

- Спятил?! Шум копыт за чёртову тучу вёрст слышно, нашёл занятие – на месте – шаром покати, а он мне: ухом по грязи возюкать, - проворчал Лазарев.

- На твоей совести, - буркнул дядя Валера.

- Ну да ладно. В общем-то, я тоже – не вокзальное расписание…

- Ну так что: двигаем, как я понял, через просеку, прикрывая друг друга, и каждому – своё право-лево, так? – подвёл итог дядя Валера.

- Ну…да, в общем-то, - почесал голову Хамелеон, - ты ведь о том же подумал, а, гвардия?

- У дураков мысли сходятся, - хихикнул Валерий.

- Это точно, - втянул носом влажный воздух Константин, выдохнув, - потому как только дурак полезет в эту глушь, битые пять минут думая, идти по дороге аль нет.

- Дураки всю эту канитель затеяли, вообще-то, а вот нам – разгребать, - мрачно произнёс снайпер, взвешивая винтовку в руках.

- Ну так а кто больший дурак: тот, кто завёл, или тот, кто повёлся? – в тон ему отозвался, скосив глаза, Хамелеон.

- Все хороши, только мы тут не их бирюльками забавляться, а заводилам тамошним так рожи сытые причесать, чтобы дураков меньше стало, - парировал дядя Валера.

- Н-да, этак за лирикой точно закат проморгаем, - помотал головой Хамелеон.

- И то верно, тронули, - кивнул снайпер, потрогав Родиона, всё ещё размышлявшего над извечными вопросами взрослых проблем, за плечо, - Родиош…Родионыч…Родион, отомри!

- А? – встрепенулся мальчик, прикусив губу: он сейчас чёрт знает, сколько простоял в такой же глупой позе, как дядя Валера с дядей Костей пару минут назад…

- Ишь ты, - потрепал его кучерявые волосы дядя Валера, ухмыльнувшись и кивнув, - двинули.

И плавно, почти слетев с места, переместился на обочину, припав на колено и замерев, глаза застыли у чёрного ободка объектива. И, точно ручей в невидимом русле, перетёк, увлекая парня за собой, Хамелеон на свою позицию посередине. Мгновение – и дядя Валера сместился резко влево, вновь уперевшись взглядом в свою сторону. Хамелеон всё так же плавно стёк в обочину, а следом за ним – и Родион. Они ещё некоторое время настороженно отступали, водя дулами ружей из стороны в сторону, а затем и вовсе растворились меж деревьев, петляя среди стволов, на которых шли оживлённые птичьи разговоры, равнодушные к тому, что происходит ярусом ниже.

- Стой! – отрывисто полушёпотом бросил дядя Валера. Родион машинально, удивившись своей быстроте, переместился за его спину, а Хамелеон, отпрянув в заросли лещины и присев на полуразвороте, изумлённо застыл.

- Ветка, - так же коротко бросил в ответ на вопросительный взгляд Лазарева Валерий, едва шевельнув бровями. Родион вгляделся: и правда, унизанная листьями ветвь куста, выросшего прямо перед ними шагах в тридцати, как-то непривычно глазу слегка накренилась, точно повиснув. Он встревоженно поднял глаза на снайпера: такого ему ещё видеть не приходилось.

- Надломили, - уверенно отозвался дядя Валера, - и что-то уж больно навязчиво в глаза просится. Никак…, - не договорив, он плавно перевёл прицел винтовки чуть вбок, попятив парня локтём.

Однако Хамелеон умудрился его опередить, уложив обрез на колено и откуда-то из-за пазухи достав маленькую пузатую свистульку, какой обыкновенно дети в баловались в родной деревне Родиона, издали похожую на бурую пиявку-переростка.

- Чего это он удумал?! – мальчик и не заметил, как в руке снайпера оказался наган. Заметив обнажённый ствол револьвера, Лазарев поспешно выставил раскрытую ладонь жестом «порядок» и дунул в горлышко, перебирая пальцами по крохотным дырочкам свистушки.

«Пиявка» вскрикнула трезвучной недолгой скороговоркой, умолкнув почти тут же. Вслушавшийся было Родион удивлённо уставился на Константина: начало взято, а конца-то и не видать, что ли?

Но разведчик даже не обернулся на взгляд мальчика: он весь обратился в слух, замерев почти без движения, глядя куда-то в сторону, лишь медленно вздымающиеся ноздри говорили о том, что эта фигура с прикрытыми веками, под которыми виднелись остекленелые глаза, очень напоминающая Константина Лазарева-Хамелеона, и есть, собственно, Константин Лазарев-Хамелеон, а не двуногое охотничье чучело вроде лосиной головы, которую Собакевич, старый хозяин отцовской избы, какое-то время держал над выходом на задний двор, покуда не выкинул за ненадобностью.

«Да что же творится-то, в конце концов?» – Родион метнулся взглядом к дяде Валере, но он сидел, точь-в-точь повторяя настороженную безмятежность Хамелеона. В одно мгновение смысл изо всего вышел вон, осев, точно ил на дне озера, бесформенной информационной кучей, рождая раз за разом тучу вопросов, и с ответом на любой из них их отрастало, точно голов у Чуда-Юда из старой сказки о крестьянском сыне, что победил змея-грабителя и спас вольный труд своей деревни. А ведь ему-то, двенадцатиголовому змею, стоило ведь разок огненным пальцем чиркнуть – и прирастали снова головы к шеям змеевым, и вновь продолжался бой. И здесь этот огненный палец – нараставшая паника – иглой колол, наматываясь на нервы мальчика, заставляя ноги сильнее двигать подошвами, с хрустом топча валежник…и тут на плечо парня вновь опустилась тёплая каменная ладонь снайпера, отсекая страх, точно сталь булатная – тот самый огненный палец.

- Слушай, - всё так же отрывисто, но так успокаивающе произнёс дядя Валера.

И правда: откуда-то слева раздалась такая же короткая переливистая мелодия, умолкнув мновение спустя. Тогда в ответ Лазарев вновь сыграл. Протяжно полилась какая-то жалобная, взволнованная фраза. Валерий напрягся: Родион ощутил это по тому, как слегка – самую малость – сдвинулись пальцы кисти руки солдата, всё ещё охватывавшей его плечо, краем глаза мальчик заметил: наган, перехваченный в другую руку, слегка приподнялся. Родион перевёл взгляд на Хамелеона: тот сидел, закусив губу, сжав брови над широко раскрытыми глазами, немигающим взглядом впившимися куда-то в тёмно-зелёную гущу таёжного полумрака. Внезапно губы его шевельнулись. «А вдруг не…,» - разобрал Родион. «Не…» что?! Не пустят? Или, наоборот, не перестреляют, как молодых лосей, по дурости выскочивших по зиме на озеро прямо на мушки засевших где-то меж сугробов метких стрелков? Или что он там вообще сказал такое?
И тут, прерывая все мысли, где-то отдалённо слева низко – ниже, чем все прошлые разы – точно запела труба. Всего два звука, смысл которых разгадал и Родион: «Вперёд!».
Вперёд они и пошли, да не сразу: всего в паре шагов от дяди Валеры – а тот стоит себе, словно бы и не диву даётся, только Родион внезапно почувствовал, как тот от изумления дрогнул – раздвинулась лещина, и из-под неё выглянула прикрытая листьями фуражка, из-под которой местами выбивались вихры нестриженых чёрных волос, среди которых поблёскивали две бусинки-глаза. Открыв рот, Родион застыл на месте, глядя прямо в них, не отрываясь. Однако человек даже не посмотрел на мальчика, а только лишь встал, убрав назойливые кудри с лица, и мальчик разглядел на смуглом лице два нормальных, как у всех людей, карих глаза, а ещё большой, как у Хамелеона, нос и такие же большие уши.

- Хамелеон? – тихо, но так, что все услышали, произнёс Леший – вот тебе и оговорочка! – подумал Родион, - никак с пополнением? За ними, что ли, два дня по тайге шлялся?

- Да я это…, - потерялся Константин. Родион открыл рот: на лице партизана не читалось ни прежней напряжённости, ни готовность вступить в бой, да и обрез в руках его как-то неправдоподобно безвольно повис вместе с самими руками. В миг он осунулся, опустил плечи, повесив свой нос картошкой, даже колени подогнул, только глаза, точно живя отдельно от тела Лазарева, неотрывно смотрели на Лешего…тьфу ты, приелось же. Как он, кстати, дядю Костю-то назвал? Хамелеон?

- Язык проглотил, что ль? – едва качнул чем-то в кустах партизан, как-то подозрительно покивав головой.

- Да что ты, Леший, я ж это…это, ну…, - нелепо разводя длинными ручищами, что-то пытался выговорить Хамелеон.

- Ладно, потопали на базу, там разберёмся. Я веду. Сыч, Борода, крой тыл! – чуть громче проворковал в сторону Леший.

И тут зашевелились кусты там, откуда раздавался свист, и из-за них поднялись два молодца. Валерий усмехнулся: вылитые Толстый с Тонким из чеховского рассказа. Родион всмотрелся: Сыч, небось – это тот, что потолще да пониже с глубоко посаженными зелёными глазами, отдававшими какой-то кошачьей желтизной, прямо как у настоящего сыча. А Борода, поди – это тот сухощавый парень лет двадцати, наверно, от роду, что папаху мохнатую нахлобучил, унизанную всяким валежником да листьями. Н-да, говорят наобум – бери на ум, что называется.

- Ну что, Костя? – повернулся Леший к Лазареву, - ты давай к ним.

- С чего это?! – побледнел Лазарев, поправляя обрез на плече. Его голова подалась чуть вбок: нет-нет, да повернётся на дядю Валеру. Родиону вмиг вспомнился весь их разговор в землянке.

- Дорогу знаешь? Поведёшь? – уступающим жестом пригласил его Леший, глядя на Хамелеона, как на дурачка. Тот, замешкавшись, окинув взглядом пространство вокруг себя и откашлявшись, заметил:

- Не, у тебя шибче выйдет.

- То-то. Идём колонной. Пацана – в середину. Двигаем.

Сказано – сделано: линия в шесть человек неспешно и плавно, точно луговой ручей, потекла по Леший знает, какому маршруту. Временами ведущий замирал, точно маятник, качаясь из стороны в сторону, поворачивая голову вслед за движением туловища, его рука взлетала, выписывая какие-то невероятные виражи на воздухе. Всё происходило в такой беззаботной, привычной тишине, что Родион никак уже не мог взять в толк, к чему эти внезапные остановки посреди тайги.

- Дядь Валер, - как-то не выдержал он. По лёгкому повороту головы мальчик понял, что снайпер готов слушать.

- А чего встаём каждый раз?

- А что?

- Ну, вроде нет никого, а Леший руками машет на ровном месте, как пугало. Так надо?

- Да, так надо.

- А почему?

- А потому что Леший, - и отвернулся, глядя ведущему в спину.

Родион хихикнул. Леший, так Леший. Ежели правду старики о хитром лесном духе сказывали, так он и не только лапами воздух скребать сподобится, случись чего. А, может, приходилось ему почём в деревню захаживать? Впрочем, нет, быстро возник сам собой ответ, такое лицо Родион узнал бы везде. А даже если бы и не вспомнил, мужики по-любому окрестили бы как-нибудь. Пусть не Лешим, Лопухом каким – вон, уши отрастил.
Потянуло дымком.
Вскоре густое облако ветвистых крон стало вновь понемногу расходиться, пропуская меж изумрудных пальцев листвы всё больше широких золотистых нитей солнечного света, наматывавшихся на краснеющие стволы деревьев, раздабривая чёрную землю под ними, оно расходилось до тех пор, пока не показалась скромная опушка, окружённая угрюмыми, мягкими, что твои сельские старушки, ёлками, поигрывавшими на лёгком ветру искрящимися от влаги иголочками. На окраине её, мирно усевшись под сень самой старой и самой большой ели, стояла крохотная избушка, на вид – сторожка сторожкой: низкие бревенчатые стены, по желтоватым срубам которых скользили солнечные лучи; плоская, чуть покосившаяся, потёртая крыша, крохотное оконце, смотревшее в сторону от пришедших, точно поворотившись от смущения, да из короткой и толстой, торчащей, точно назидательно поднятый палец, трубы поднималась тоненькая синяя струйка дыма – никак, печку топили.

Леший сделал короткий взмах рукой, и отряд безмолвно замер. Валерий отметил про себя готовность шедших за ними конвоиров: карабины в их руках лежали, на первый взгляд, довольно беззаботно, но снайпер знал: стоит заподозрить неладное, как карабин на раз-два переходит в боевое положение в том же направлении. Родион нехотя оглянулся на них и поймал взгляд двух больших, глубоких, как два зелёных блюдца, глаз Сыча, лёгкая улыбка украсила левый угол рта. Что с ним произошло, Родион не понял, но, почувствовав неожиданное облегчение и покой, разлившийся тёплой волной внутри него, повернул голову, и больше его не тянуло вновь оборачиваться.
Тем временем раздался лёгкий скрип: дверь избушки приоткрылась. Леший шагнул вперёд. Родион было подался за ним, но знакомая тяжёлая ладонь дяди Валеры как будто вбила его в землю по пояс.

- Таки по что идём, хлопцы? – донелось со стороны избы: говорил не старый, но уже и совсем не юношеский голос, звонкий, хотя были, всё же, заметны некоторые нотки усталости. Как у тёти Сони...

- По зверя, батько! – в тон ему откликнулся Леший.

- Бить идёте, аль волоком ведёте? – вновь вопрошал неизвестный

- Бить, батько! – снова отозвался Леший, поправляя карабин.

- А не набрали ль чего окромя, хлопцы?

- Грибов, батько!

- А каких грибов-то, хлопцы?

- Два моховика, да один, - Леший вдруг повернулся и глянул на Родиона, - опёнок.

- Маловато будет, - задумчиво проговорил голос.

- Сколь есть, батько! – откликнулся вихрастый.

- Ну, заходите-таки, ребята, коль с дороги устали! – вновь оживился незнакомец. Дверь отворилась шире от толчка.

Леший, повернувшись, сделал лёгкий кивок, и вся процессия дружно двинула за ним в избу. Глянув назад, Родион увидел резко побледневшее лицо Хамелеона, удивившись: с чего бы это? Уж не командира ли это был голос?
Последним вошёл Борода, аккуратно затворив дверь и задвинув засовы, после чего, привалившись к ней спиной, снял свою лохматую казацкую шапку, утирая пот, выступивший на вытянутом сморщенном лбу.
Родион разворошил рукой спутавшиеся смокшиеся волосы: в избе было действительно довольно жарко. Впрочем, диву даваться тут было ровным счётом нечему: на пол-избы буквально расселась здоровая русская печка с откинутым тулупом на полатях. Крохотный столик в углу, за которым сидел низенький мужчина средних лет в подвязанных бечёвкой очках, похожий на строгого, но доброго отца («И правда батька,» - подумал Родион), оконце, глядевшее в лес да шашка в потёртых ножнах, подвешенная на гвозде, совсем не вписывающаяся в картину – вот и всё убранство крохотного домика. Родион посмотрел под ноги и отпрянул: он стоял на половице, навязчиво странно темневшей среди остальных. Бросив короткий взгляд по бокам, он обнаружил ещё несколько таких же подряд. Дверь?

Поиск по сайту: