У вольных стрелков. 7 страница

Во дворе школы, гарцуя посреди развалин, и правда устроился уже крупный взвод новоприбывших белогвардейцев – двадцать пять рослых парней в сёдлах с кавалерийскими карабинами за плечами и десятком обозных телег позади, груженных мешками с песком, ящиками боеприпасов, оружием и многочисленной пехотой, ведомых крупными, мощными ломовыми, тусклым усталым взглядом окидывавших выжженные руины некогда цветущего поселения, потемневшие от копоти и изобиловавших меж ними ворон, воровато перелетавших с трупа на покосившуюся изгородь, с изгороди – на уродливый остаток, торчащий, словно кость из сломанной руки сквозь рану, а с него – снова на гниющее тело...
Атаман и едва поспевавший за ним адъютант вышли из школы, быстрым шагом направившись к приехавшим. Ехавший впереди отдал громкий, отрывистый приказ – и отряд покинул сёдла, пехота спешно, точно крысы из клетки, поспрыгивала с сиденья и под сухие реплики сержантов стала разбирать привезённый инвентарь. Было их, насчитал Головин, навскидку около шестидесяти. Потёртые бурые ремни стягивали скрытые под тёмно-зелёными шинелями мускулы, двигавшиеся в отработанном безмолвном порядке; безразличные, устремлённые в заданном направлении взгляды опытных убийц скрывали того же цвета фуражки с козырьками, увенчанными бело-сине-красными кокардами. Головин же направлялся прямиком к человеку, стоявшему во главе отряда – рослому мужчине лет двадцать семи, облачённого в ту же форму. Разве что погоны болотного цвета пересекало по лиловой полосе с размещёнными на них четвёрками золотых звёзд. Чуть выше отличительной разметки было начертано число «сорок семь» – Головин отметил, что не ошибся, определяя прибывшую часть.

- Рад вас видеть, господин капитан фон Блюмберг, - поднеся руку к козырьку, шутливым тоном произнёс Головин, - ты ко мне по старой памяти, аль начальство направило?

- Взаимно, - сухо проскрипел голос, ничуть не соответствовавший возрасту офицера, лицо которого осталось, будто маска, неподвижным, - вы правы в обоих случаях, господин атаман. Вы, кажется, отправляли телеграмму в нашу часть с извещением о том, что нашли возможный опорный пункт для дислоцирования наших войск под столицей нового Российского Государства для подавления бандитской активности в этом районе, посему командование и сочло необходимым направить сюда меня с четвёртым взводом.

- Ладно, обо всём по порядку, вы там не устали с дороги, а? Размещайте-ка своих орлов, у нас тут домишки-какие сохранились, ну а коли пустых не найдётся, так мои потеснятся. Увы, пока мы не располагаем лучшей базой, но…

- Предлагаю сразу перейти к делу и оставить эти прелюдии, господин атаман, - холодно отозвался фон Блюмберг, сняв фуражку и пригладив до белизны светлые коротко стриженные волосы, после чего его аккуратная, ухоженная белая ладонь рассекла воздух по косой вслед за коротким взглядом, скользнувшим по утреннему пейзажу, - я вижу, это – всё, что вы оставили от большевистской деревни. Кроме того, я вижу, что вас заметно меньше, чем говорилось в вашей телеграмме в штаб дивизии. Вы говорили, что ваше войско насчитывает около сотни бойцов.

- Так и было, - спешно вставил атаман, про себя злобно подумав, - экий педант сыскался. Всё в глаз мимо брови метит. Этак и на меня замахнётся потом.

- Но что же произошло? Я смотрю, вас осталось около половины! Сопротивление было слишком отчаянным? Неужели у воинства, оберегаемого Господом, что-то могло пойти не по плану? – офицер произнёс это формальным тоном, но атаман услышал в этом жуткую насмешку, хотя в сказанном фон Блюмбергом не было ни намёка на это, если только не на разочарование.

- Частью погибли, частью ранены. Больше, конечно, погибло, - без тени эмоции на лице, подвёл итог Головин.

- Эти богоборцы, всё-таки, оказали сопротивление…, - в тон ему закончил фон Блюмберг, - сколько их было?

- Пятнадцать мальчишек с пистолетами и толпа крестьян с трофейным оружием. Был один солдат огневой поддержки, - сухо констатировал Головин, скрывая своё разочарование, - сам видишь, простор невелик, нас было много, стрелять, за редким исключением, было почти некуда, коли не поверх голов, пришлось сойтись в штыковую, ну а тут у крестьян с лопатами да с вилами куда больше преимуществ, нежели у нас.

- Пятнадцать комиссаришек, эти мальчишки, начитавшиеся крамольных книжонок о марксизме, смогли организовать безграмотных сельских тугодумов и нанести вам такой урон? – практически в тон прежним словам спросил фон Блюмберг, и снова в атамане шевельнулась лёгкая злоба на услышанный лично им в почти бесстрастном тоне подшучивание над его неудачей.

- Лично я не удивлён, - подал голос, изрядно приправленный немецким акцентом, не повернув головы, всадник, разместившийся в строю рядом с лошадью капитана. Этот человек существенно отличался ото всех остальных: его погон почти не было заметно, а за спиной висело странное ружьё, непохожее на ставший данностью для эммигрантского белого движения «ли-энфилд».

- Почему? – произнёс удивившийся атаман, повернувшись к нему. Фон Блюмберг тихо хмыкнул рядом.

- Эти красные крысы всегда находили лазейку в умы народных масс. Сейчас, в Германии, творится всё то же самое: проклятые коммунисты поднимают рабочих против Рейха, теперь мы зовёмся не великой империей, а Веймарской, - его передёрнуло от отвращения, - республикой. И сейчас мы здесь, в России, способные помочь вам тем немногим, что у нас осталось. Проклятые большевистские иуды предложили нам мир и оборвали соглашение, едва наши позиции в Европе ослабли, так что единственное, чем мы можем вернуть свои позиции здесь – помочь вам.

- Эта вакханалия продлится недолго, - оглядывая торчавшие деревянными шлаковыми ежами горелые обломки домов, бодро произнёс Головин, - скоро наши полки снова будут победно ступать по Русской земле, и русское объединяющее начало возродится вместе со страной из пепла революции.

- Ваш пафос здесь неуместен, - сухо отрубил неизвестный, - кайзер тоже рассчитывал на победу, рассказывая нам об идее великого Рейха. И что мы получили взамен? Разгром на Западном фронте? Революцию в ноябре прошлого года? Не идея решает исход сражения, а то, как ей следуют, техника действий, её способы. Насколько я вижу, вы пожертвовали половиной своих сил, чтобы разгромить пятнадцать сопляков и толпу в глаза оружия не видевших селян. Красные умеют сражаться, не имея даже специального образования, а вы словно недавно окончили военное училище.

- Потому что, - сверкнул глазами Головин, стиснув посеребрённую рукоять шашки на поясе, изрядно оскорблённый наглостью солдата непонятного ему чина, - они сражаются за идею, в их глазах имеющую право на существование и, пока что, имеющую на этой земле немалые успехи.

- Вы хотите сказать, наша идея не имела право на существование? – атаман было пошатнулся, едва его глаза встретились с пронизывающим взглядом голубых глаз-ледышек, таких же, как и у фон Блюмберга, когда некто повернул голову, но удержал форму, - мы не имели успеха? Не имели выгоды?

- Я хотел сказать, что…, - поправился было Головин.

- Мы могли опрокинуть позиции Великобритании на колониальном рынке! – продолжал, наращивая тон, неизвестный, - могли бы диктовать всему миру свои территориальные требования! Мы обратили в панический ужас Францию, мы отобрали у вас все ваши подконтрольные территории, сделав своими! Рука кайзера могла бы накрыть весь мир, и только проклятые красные крысы не дали нам этого сделать, навязав нам свой лозунг «без аннексий и контрибуций», а потом ударив нам в спину в ноябре!

- Вы находитесь на территории этой страны, - глухим тоном отозвался Головин, - и извольте не навязывать её представителям свои планы относительно её покорения, тем более, провалившиеся, - ядовито прибавил атаман.

- Как вы…, - металл прозвучал в голосе немца.

- Потрудитесь вспомнить, - перебил его атаман, - что до революции мы шагали по территории Восточной Пруссии, да и потом мы теснили бравых вояк вашего любимого кайзера, когда господин Брусилов осуществил свой грандиозный прорыв через ваших союзников. Через некоторое время мы могли бы шагать по улицам Берлина…

- То-то герр Кройцман мне постоянно рассказывал, как наши офицеры получали пулю в лоб от своих же солдат, не желавших идти в наступление на кайзерские пулемёты, - насмешливо взглянул на атамана фон Блюмберг, - к слову об этом, я сам едва избежал подобной участи, учитывая мою национальность и принадлежность к младшеофицерскому рангу.

- Да вы…, - насупился Головин.

- Батюшка-атаман, - внезано вставил слово адъютант.

- Тесёмский! Что там у тебя? – развернулся на него, гневно сверкнув глазами, Головин, и его глаза чуть дёрнулись от удивления: в горячке дискуссии с военным советником он совершенно не заметил, как к ним подошёл худой урядник с трофейным ружьём-пулемётом за плечами.

- Вот Грязев, батюшка, изволит утверждать, что видел нашего сокола.., - робко продолжил адъютант.

- Какого ещё сокола? – исказилось лицо атамана в гримасе удивления.

- Стрелка нашего, Снегиря.

- Ах, Снегирёва! – схватился за голову атаман, - и как это произошло, Матвей?

- Когда красные начали в спешке отступать, - глухо, но выразительно отозвался казак, - их прикрывал охотник с оным автоматом в руках.

- Не припомню такого, - покачал головой Головин.

- Зато я припомню, - приподнял перевязанную левую руку Грязев, - так вот, когда мы ранили этого большевистского пса, его прибежали спасать. Парнишка лет десяти, сын, видать. Ну и этот самый снайпер, как был. С винтовкой за плечами и наганом в руках.

- Скольких подстрелил?

- А сколько патронов было в барабане.

- Вот ведь ирод, - с ноткой уважения произнёс атаман, - и ведь знает, что делает: ударил – убил, ударил – убил, вот чтоб все так…

- О чём это вы? – уставился на них фон Блюмберг.

- У нас с тысяча девятьсот восемнадцатого года завелась одна проблема, - обернулся к нему Головин.

- Какая проблема?

- Снайпер. Меткий стрелок на большие дистанции, - пояснил Головин, - он убил немало наших солдат, офицеров и других очень важных нашему делу людей. И не только у нас. Он дислоцировался здесь, в Сибири, и настроен он решительно.

- Я знаю, кто такой снайпер, - резко отозвался фон Блюмберг, кивнув на незнакомца, осмелившегося спорить с атаманом, и которого тот не мог проучить за столь грубое поведение лишь из-за того, что этот человек ему не подчинялся, ибо не подчинялся ни одному императорскому или, хотя бы, колчаковскому подразделению вообще, - герр Клаус Кройцман – лучший стрелок нашего отделения на любые доступные личному оружию солдата дистанции. Он дезертировал из своего подразделения, впрочем, уничтоженного полностью в своё время где-то в Галиции, и он, конечно, не отказался от того, от чего не отказывался ещё ни один бравый вояка.

- От чего же? – подозрительно взглянул на него Головин, в упор не понимавший, как и за что идейный кайзеровец мог вот так вот запросто перейти на сторону ненавистных панславистов.

- Дэньга, - насмешливо скопировал слово, услышанное в одном водевиле в далёком Санкт-Петербурге, ныне Петрограде, фон Блюмберг, прибавив более серьёзным тоном, - ну и жизнь, само собой. В противном случае я бы мог запросто сдать его военной полиции, и с ним разобрались бы соответствующе, но я сумел…скрыть факт наличия дезертира рядом со мной.

- Это как же? – поднял бровь Головин.

- А это уже касается лично меня, - холодно резюмировал фон Блюмберг.

- Ладно, хрен с ним. Но…

- А что вас ещё не устраивает, господин атаман? – раздражаясь, спросил немец.

- Он в тайге когда-нибудь был? – недоверчиво перевёл взгляд на наёмника атаман, - ему с «коллегами» по оружию сталкиваться приходилось хоть раз?

- Видите вон ту птицу? – не отвечая на вопрос, кивнул в сторону есаул.

- Что вы имеете в виду? – удивился Головин.

- Сейчас увидите, - улыбнулся фон Блюмберг и крикнул: - герр Кройцман, прошу вас, спешитесь.

Немецкий некто, назвавшийся бывшим солдатом Кайзера, ныне простой наёмный убийца, спрыгнул с лошади, мягко приземлившись и оказавшись простым низеньким бойцом навскидку не выше метра шестидесяти, и подошёл к фон Блюмбергу, взглянув на него слегка пытливым кошачьим взглядом, переведя его затем на Головина. Оружие, располагавшееся за его плечами, он почти незаметно перенёс на руки, взглянув на него, атаман едва не присвистнул: это была старенькая винтовка, какие он видел во время войны, тридцатилетней давности производства, издали похожая на родную трехлинейку, но с более выгнутой тёмной шейкой приклада и выступающим, как у «ли-энфилда» магазином, над затвором приподнимался знакомый воронёный корпус оптического прицела. Фон Блюмберг извлёк из подсумка, притороченного к поясу, походный цейссовский бинокль и, поднеся его к глазам, указал на тёмно-синюю стену деревьев, свободно различимую среди одиноко возвышавшихся уцелевших домиков среди чёрной пустоши, оставленной огнём на месте деревни.

- Видите вон там, метров триста от нас? – всё ещё указывая в ту сторону, поднёс атаману бинокль капитан.

- Подождите, пожалуйста, - приняв поднесённое, Головин всмотрелся в указанном направлении. Среди тёмных полунагих сосновых стволов, крытых лишь угольно-чёрной корой, мелькала, двигаясь вправо-влево, ярко-красная точка. Вглядевшись повнимательнее, атаман рассмотрел голову, а затем и желтоватый клюв, вгрызавшийся в кору в поисках паразитов, для этой птицы составлявших основной рацион.

- Дятел? Ты что, дятла бить собрался? – повернулся к офицеру атаман, - вот точно Брюхо ненасытное, ибо всеядное, да и лопает, что надо и не надо.

- Мне не нравится ваш тон, господин Головин, - сморщился фон Блюмберг, - вы осуждаете убийство птицы или не верите, что мой стрелок попадёт?

- Мне не доводилось ранее сталкиваться с настоящими снайперами в бою, - возвращая бинокль офицеру, сказал казак, - я говорю о них чисто со слов того, что мне рассказывали солдаты и иногда командиры, оценивая степень угрозы от противника. Триста метров…у нас опытные стрелки не всегда достают врага на такой дистанции. А тут – птица. А если взлетит?

- Смотрите. Герр Кройцман, ваш ход, - махнул рукой фон Блюмберг.

Стрелок припал на колено, уперев левую руку ладонью на сжимающий шейку приклада кулак правой, и винтовка Маузера плавно легла на правильно поставленный сгиб локтя: Кройцман выискивал жертву. Головин знаком попросил бинокль и взглянул на стрелка: ствол винтовки был подхвачен левой рукой на этот раз, перетянутая чёрным ремнём тёмно-серая грудь стрелка ровно вздымалась и опускалась, уверенно и бесшумно эксплуатируя попадавший в лёгкие воздух. Атаман перевёл взгляд в бинокль на дятла, задравшего огненно-красную головку, проглатывая последнего паразита. Когтистые бурые лапки отпустили чёрную кору, оставив на ней лёгкие бежевые следы, лёгкие крылья развернулись, оперённое тело устремилось вверх.
Выстрел!
Чёрно-серое тельце на миг повисло в воздухе, красная головка печально опустилась, затем нелепо вместе со всем телом камнем упав вниз. Атаман взглянул на Кройцмана: снайпер с довольным взглядом палача, с лязгом отодвинув выплюнувший стреляную гильзу затвор, зарядил внутрь новый патрон, со смачным стуком задвинув его в патронник. «Н-да-а, - улыбнулся он про себя, - слона-то я и не приметил…»

- Попал, - не то вопросом, не то утверждением произнёс фон Блюмберг.

- Взгляни и убедись, - не отражая ни тени прежней мысли на лице, произнёс Головин, и без того знавший, что там мог увидеть немец: распластанное по бурому валежнику серое тельце убитой птицы.

- Видите? – улыбнулся немец, - теперь-то вы понимаете, что мы, по крайней мере, находимся в равных условиях с вашим снайпером, если, конечно, не в лучших.

- Прекрасно, - довольно кивнул казак, - значит, вы готовы преследовать этого человека, даже сбрасывая со счетов то, что перед вами не зелёный новичок, а матёрый охотник на двуногого зверя под названием «человек»?

- Вы всё так же не верите мне? – зловеще произнёс фон Блюмберг.

- Поживём – увидим, - стараясь сохранять нейтральный тон, ответил Головин – мало ли, чём чёрт не шутит, - вы готовы начать преследование?

- Само собой. Ровно половина отряда пойдёт с вашими людьми, включая Кройцмана.

- Прекрасно, - обернулся атаман к казакам, - Грязев!

- Да, батюшка-царь! – откликнулся урядник.

- Бери четверых парней из армейских и четверых наших в охапку, желательно, тех, кто участвовал во вчерашнем…мероприятии…и этого чудика, - кивнул он на Кройцмана, - с собой возьми. Вдесятером пострелушника возьмёте.

- Немца-то? Да уж, видать, и правда: на войне все средства хороши, - кивнул урядник, обращаясь уже к соратникам: - Подмёткин, Швецов, Кожевников, Иголко – все ко мне!

- Господин капитан, - обратился Кройцман к фон Блюмбергу по-немецки, называя его по званию, аналогичному ходовому в ещё не разгромленной кайзерской армии, - разрешите мне идти отдельно. Если я пойду с ними, я только привлеку внимание снайпера. Заодно совершу небольшую разведку местности. Насколько мне было известно об этих местах, тут вполне могут быть красные поблизости, так что маленькое моё вмешательство в их возможные планы относительно наших действий тут делу, я полагаю, не повредит.

- Я тоже так считаю. Следовательно, по следу вражеского снайпера пойдут девятеро. Я одобряю.

- Благодарю, господин капитан.

- Итак, - обратился фон Блюмберг к своим людям по-русски, - подытожим! Удотов, Соломин, Ослов и Шварц, ваша задача – идти с с солдатами господина Головина по следу вот этого человека, - взяв данное Головиным фото, фон Блюмберг показал терпеливо взиравшим на него солдатам фото Валерия Петровича Снегирёва, благополучно полученное атаманом из рук контрразведки, - его нужно найти. Взять живым или убить – на ваше усмотрение. Задание ясно?

- Так точно, господин капитан! – хором рыкнули солдаты.

- Вот и замечательно. Господин Кройцман, - обратился офицер к наёмнику по-немецки, - у вас задание проще, но от этого лишь сложнее: если группа не справится с данным ей поручением, вам придётся самостоятельно ликвидировать Снегирёва.

- С удовольствием, господин капитан, - погладил свою винтовку стрелок.

- Пять минут на сборы, затем – выступайте.

- Так точно, господин капитан!

Валерий, едва разлепив глаза, потянулся к рюкзаку, раскрыв горловину. Проспали они порядочно, судя по раздавшемуся солнцу, чьи лучи цвета белого золота густо лили зеленоватый свет подхваченных утренним сиянием листьев на землю, видимость кругом была прекрасная, а это значило, что при малейшей задержке их могли бы запросто обнаружить белые части, или того хуже – те, кого они могли с собой позвать, а это мог быть кто угодно: американец, англичанин, француз, немец, эстонец, финн, поляк, да даже японец, хотя уж кому-кому, а им сюда тащиться нужно в самую последнюю очередь, хотя и к русским они относились, в общем-то, что называется, не лучшим образом, особенно к красным.

Разложив на коленях карту, он стал внимательно изучать местность. Вот здесь, на северо-востоке, они охотились на кабана, сейчас они ушли вниз, на юг, отклоняясь ещё восточнее. По идее, если белые и вправду станут искать их, то точно не кабаньими тропами, хотя чёрт знает: лес густой, направлений – обсчитаешься, хоть монету бросай, а следов он пытался не оставлять.

Он взглянул на Родиона. Парень спал спокойно, мирно посапывая. Временами он вздрагивал и испускал что-то наподобие стона, лицо подёргивалось, краснело, грудь, словно гигантский насос, начинало качать воздух туда-обратно, но затем всё останавливалось, и перед Снегирёвым снова был спокойно спящий ребёнок. Ребёнок, потерявший мать, затем отца. Сирота…

Белые могли появиться с минуты на минуту. А, как уже было сказано, прийти они могли и не одни, а с весьма разнородной компанией со схожими взглядами на эту войну.
- Родионыч, - потряс он пацана, - Родиошка…Родион!

- Дядя Валера…, - потянулся Родион, - а где папа?

- Не спи! – потряс его Валерий, - надо подниматься. Они, наверное, близко.

- А папы что, правда больше нет? – посмотрел на солдата красными глазами мальчик, Валерий понял, что, если он сейчас не предпримет меры, истерики не избежать.

- А ну не реветь! – встряхнул он его с силой, да так, что парень отвалился на бок, оперевшись на руку, тряхнув головой, - сейчас не лучшее время скорбеть о потерях, иначе с нами сейчас сделают всё то же самое, и так мы тут и останемся лежать крысам на корм! И это всё, что нас ждёт! Может ждать, если ты не успокоишься и не сконцентрируешься. Ну?

- Они знают, что мы здесь? – спросил мальчик спокойным тоном, настолько спокойным, что даже удивил Валерия.

- Н-нет, скорее всего, - помотал головой снайпер, - но могут об этом думать. А, может, уже идут сюда. Лес густой, тропинок много, правильная только одна, как водится, только поди разыщи её. И тут тоже искать будут. Так что побежали.

- А куда?

- А туда, откуда я пришёл. Только снова петлю сделаем, не по прямой будем идти. Дня два-три, не больше. А там уже наши – красные. Или анархисты – тоже здорово. С ними и отобьёмся по-любому. Готов?

- Да.., - мрачно кивнул Родион.

- Тогда поднимайся. Времени не так уж и много. Может, и вообще совсем чуть-чуть…, - закидывая рюкзак за плечи, сказал Валерий.

Они двинулись, как и рассчитывалось, на юг, следуя намеченному Снегирёвым курсу в точности. Хвоя начинала заметно редеть, всё чаще уступая молодой, неуверенной, но уже зелёной и достаточно густой листве, дорога, да и земля под ногами в целом всё чаще стала обретать черты возвышенностей, либо, напротив, уходила глубоко вниз, к вытянутым надрезам оврагов, или просто шла дальше, усеянная пушком казавшихся удивительно чистыми белыми стволами берёз да гладких тёмно-серых осин. Шли медленно, едва ли не пригибаясь к земле, вместе с тем стараясь как можно быстрее, без излишней спешки, но и не сильно медля, пройти как можно больше. Путь представлялся довольно длинным, до своих было далеко, а одной винтовкой с оптикой, по тем временам, хорошей, да при поддержке нагана, конечно, при грамотном подходе, можно было выяснять отношения с превосходящими силами противника, но не в той обстановке, в какой снайпер оказался поневоле. Маскировочная сетка у него была всего одна, но ей бы он укрыл парня, а вот толкового комбинезона, кроме формы защитного цвета, у снайпера и не было, так что в бою без сетки, как, что называется, карта ляжет. Конечно, в большинстве случаев могло бы обойтись и без природных украшений вроде ветвей, листьев, шишек и прочей мишуры, но увереннее и спокойнее было, само собой, со всем этим добром на плечах. В общем-то, думал Снегирёв, пройти они смогут, даже если потом солдаты пойдут по их направлению, себя бы не выдать. Под лежачий камень вода, как известно, не течёт. «Пока в воде не окажется более умная каракатица, которой этот камень покажется неровно лежащим,» - прибавил мысленно Валерий, поглядывая по сторонам. Родион же молча тащился позади, убитый, глядя под ноги, изредка спотыкаясь о выступавшие из-под земли корешки да путаясь в редких кустах. В отличии от Валерия, вооружённого, сильного, опытного охотника на врага, он чувствовал себя жертвой, у которой сожгли дом эти самые враги, которые убили его отца и его друзей, у которой внутри жизнь, до того горевшая ярким костром, теперь снизошла до маленького огонька, прижигающего всё ещё кровоточившую рану, оставленную на сердце взмахом белоказачьей шашки. И в отличии от дяди Валеры же, он плёлся совершенно бесцельно, ему было безразлично, кто эти «наши», которые ждали его где-то впереди, он ничего не знал ни о Красной Армии, ни о том, кто напал на них. Это были лишь «они», убийцы, варвары, насильники, безликие чудовища со штыками наперевес. Ему только хотелось домой, и на первых порах его не тяготила невозможность этого, которую он осознал лишь спустя некоторое время, и его с новой силой потянуло к земле, но постоянно маячившая впереди рослая фигура дяди Валеры каким-то неведомым образом придавала ему не то сил, не то просто брал страх, что вот он сядет, забудет о том, что им нужно спасаться, искать своих, а дядя Валера забудет в ответ о нём, будет всё также идти, пригибаясь и водя своей винтовкой из стороны в сторону, поглядывая в прицел или под него – на мушку, коли враг близко окажется, он, Родион, будет ползти, вгрызаясь пальцами в сырую ржаво-бурую от валежника землю, звать его, но все усилия будут тщетны, а из лесу его догонит белая смерть, занесёт штык над ним, как над папой у самого дома…

- Стоп, - коротко свистнуло слово, произнесённое Валерием, и его широкая ладонь упёрлась в грудь мальчику, затем, ухватив за плечо, передвинуло его лёгкое тельце на землю рядом со снайпером.

- Чт…

- Чш-ш-ш…, - оборвал парня солдат, Родион повернул голову и всё понял: в руках дяди Валеры был бинокль, и он всматривался через него куда-то вдаль, сквозь перекрещивающиеся полоски листьев сибирской рябины.

- Явились, сволочи…, - процедил тихо сквозь зубы снайпер.

- Нас нашли? – шёпотом спросил мальчик.

- Сейчас найдут.

- А, может, не найдут?

- Может. Если повезёт. Или если придумаем чего. Может, конечно, статься, что мимо пойдут…а не-е-ет, зараза, прямо сюда топают.

- Так повезло нам или нет?

- Конечно, повезло, - усмехнулся солдат, - ну прямо как утопленникам.

- А утопленникам разве везёт? – удивлённо спросил мальчик

- С переменным успехом, - неопределённо ответил Снегирёв.

Подробностей «переменного успеха» солдат объяснять не хотел: ладонь трижды указала направо, что означало: «двигаться быстро и без задержек». Пригнувшись, снайпер увлёк за собой мальчика, перемещаясь быстрыми широкими шагами. Стараясь идти так же, но оттого лишь только едва не падая, Родион внезапно заметил, что, кроме шума забившейся в висках крови, он почти ничего не слышит: лес точно притих, точно перекрыл хвойно-лиственной ладонью и звонкие голоса птиц, и деловитый треск разгребаемого лапами зверьков валежника, и недовольный их писк – вся тайга точно позабыла про все свои будние проблемы и заботы, отвлеклась от них, словно наблюдая за чем-то в тревожном ожидании. И сквозь эту странную акустическую пелену отдалённым эхом, вяло отскакивавшим от коры деревьев, до Родиона донеслись человеческие голоса.

- Прибавим ходу! – прорезала звуковую завесу тихая близкая речь дяди Валеры, и они почти что перешли с быстрого шага на бег.

Временами снайпер останавливался, вскидывая винтовку и заглядывая под кронштейн оптики, глядя сквозь достаточно высокую щель на острый кончик мушки. Спустя несколько минут беспрерывного бега, когда Родион, тяжело дыша, уперевшись руками в колени, остановился, готовый упасть и не шевелиться вовсе, дядя Валера извлёк из кармана кусок какой-то зеленоватой материи. На вопросительный взгляд мальчика ответил коротко:

- Обрывок рукава. С ветки как-то снял, думал, не пригодится. Чей, без понятия, но точно не колчаковских сибиряков – у них форма другого цвета. А этот, скорее, на партизанский смахивает, вот на этом их и подловим, - скомкав и бросив тряпку под корни ивы, он кивнул Родиону, - поскакали, жеребцы.

- Долго?

- Скоро.

- А…

- Разговорчики! Пошёл! – сдавленно рявкнул Снегирёв, явно, несколько взволнованный.

И снова быстрый шаг, долгий, привычный, хотя и, по-прежнему, трудный – ноги то и дело опутывали цепкие ветви кустов, крепкие и толстые, точно жилки на хоженых ногах, корни выступали прямо из-под пёстрого ковра старых ветвей, иголок и листьев, беспокойно колыхавшегося под сапогами, постепенно всё чаще покрывавшегося светло-бежевыми блестящими полосами – лес начинал редеть, и вскоре они, как сквозь большие ворота, вышли из лесу, тут же остановившись, как вкопанные: дальше тропа плавно сходила по каменистому спуску в широкое, золотистое от обильного света, поле, пересечённое, точно голубовато-серебристой повязкой, длинным ручьём, вытекавшим из лесу, огораживавшего это место сплошной стеной по левую руку от путников.

- Вот что, Родиоша, - опустившись перед ним на корточки, снайпер взял его за плечи, - двигай через поле пулей и спрячься вон в той купе, за ёлками, - он указал на деревья, густо росшие по ту сторону ручья, возле которых земля снова взбиралась кверху и обряжалась хвойной таёжной шубой, - там отлежишься.

- А не найдут?

- Да куда там: я же с другой стороны буду.

- А где? – рассеянно, робко спросил Родион, обернувшись на своё укрытие, потом вновь посмотрев на дядю Валеру и отчаянно заморгав глазами, будто спросонья: он исчез.

Исчез. Растворился, как в тот раз, на охоте. Мальчик застыл в оцепенении, не зная: шевелиться или нет, звать на помощь или молчать, он лишь исступленно переводил взгляд то на пушистые тёмные еловые лапы, то на место, откуда только что ушёл снайпер, оставив его наедине со своим страхом и разогревавшими его мыслями, метавшимися в мозгу, точно языки пламени в неукрощённом огне, тот час же развеявшимися, когда где-то отдалённо раздался хруст ветви, надломившейся под чьим-то сапогом и какой-то грубый, уродливый хрип, до боли, до дрожи в коленях знакомый Родиону. И он бросился бежать, не разбирая дороги, ноги скользнули по земле, он упал, вскочил, не чувствуя боли от ушибов, и вновь стрелой помчался, со свистом и шелестом разгоняя траву и мышей-землероек, разбредавшихся с недовольным писком, перепрыгнув ручей и почти что прыгнув под спасительные еловые ветви, прижавшись к земле, что было сил. Пот сползал на глаза, парень размазывал его по лбу вместе с прилипшей землёй, пытаясь смахнуть грязь, было трудно дышать, шея так и разрывалась от дикого стука крови, плечо и бок горели от удара о землю, а мозг – от желания узнать: на кого дядя Валера покинул его без защиты да подмоги, и куда он направился? Ответы на эти вопросы неожиданно заявились сами по себе.

Поиск по сайту: