У вольных стрелков. 12 страница

- Так как же это вы проворонили соглядатаев, они ж, казачки эти, свежезасланные, они этих мест, поди, знать не знают? – спросил Снегирёв.

- А ты чьих будешь? – подозрительно сощурился на него Константин, - ишь любознательный какой сыскался.

- Чего это ты, Лазарев? – удивлённо взглянул на Костю Юсуф, - говорил же я тебе: свой он, красный.

- Красный, красный, заладил, он что, немой?

- Боец от Омского фронта Красной Гвардии снайпер Валерий Петрович Снегирёв! – отчеканил раздражённым тоном Валерий, скромно умолчав о своём истинном звании: хоть и братьями знались, а мало ли, чего понадумал бы паренёк, услышав, что перед ним – живой чекист. Взглянул на Юсуфа. Поймав взгляд солдата, тот мгновенно притих, сделав вид, словно бы ничего и не произошло.

- Снайпер? – округлил глаза Лазарев.

- Так точно. За тобой должок, паренёк, - взглянул на него в упор Валерий.

- Ну так что, - помялся немного Константин, - разведчик я. От партизанского отряда батьки Томского.

- Разведчик? – удивлённо скосил взгляд Валерий, - вот как? Видели мы вашу разведгруппу вчера, всех к чёртовой матери перестреляли. Ты-то где был в это время?

- На базе я был вчера, на задание ходил только под вечер, незадолго до того, как белые налетели, они-то ведь ночью явились, гады.., - промямлил Константин, чем только подогрел недоверие Снегирёва.

- А я и не знал, что вас, востроглазых, на бой индивидуально посылают, - ещё больше удивился Валерий: это где ж такое видано? Маленький отрядец ютится рядом, каждый человек на счету, а тут такой циничный расход людей. Что-то здесь явно нечисто…

- Валерыч, не горячись, - с металлом в голосе проговорил Юсуф, - не группу ты вчера видел, а команду. Какой смысл посылать десять человек там, где легче пройдут пятеро? Незаметнее и безопаснее.

- Вот-вот, - поспешно поддакнул Константин, - тем более, что я тут по заданию: сказать Юсуфу, что лагерь мы сместили.

- Сместить-то сместили, это я уже понял, а куда? – невозмутимым тоном спросил охотник.

- У меня тут карта при себе имеется…, - мрачно произнёс дядя Валера, предугадывая дальнейшую реплику…

- А карта никуда не годится. Там, где у тебя помечено сейчас, ты нас уже не найдёшь, - махнул рукой Константин.

- Дык покажи, куда теперь-то идти. Мне к вашим надо, вообще-то, - насупился Снегирёв.

- Отойдём-ка, - произнёс за всех Юсуф.

- Наконец-то, - поддакнул партизан, первым направившись за печку.

Дядя Валера отошёл к стене, где оставил рюкзак. Достав оттуда свёрнутый клочок бумаги, он подошёл с ним к сгрудившимся у противоположной стенки охотнику и разведчику. Они стали что-то выяснять, Константин усиленно тыкал пальцем в какую-то точку, размахивал руками, что-то объяснял, дядя Валера на него периодически посматривал, бросая вопросительную россыпь слов, и ему тотчас же снова отвечал, активно жестикулируя, Константин. Иногда в разговор влезал Юсуф, вставляя пару слов для уточнения…

А всего-то болтали, в какую сторону идти.

Родион устало положил голову на стол, прикрыв глаза и заметив, по ходу дела, что на него нежно посматривает тётя Инга.

- Какой милый мальчик, - ласково прощебетала она, склонив голову с завязанными в узел чёрными волосами на сложенные домиком руки, - ну как медвежонок, - она убрала руки и грустно на него посмотрела, - тебе ведь скоро уходить, да? Жалко…

- Так что ж ты, Инга, своих не заведёшь? – откликнулся внезапно отвлёкшийся от беседы Валерий, - будет у тебя свой…медвежонок, а то и не один.

- Ой, - махнула она ручкой, - да какие там свои, я тебя прошу? Разве у Юсуфа допросишься чего?

- Родная, - повернулся к ней охотник, озабоченность чёрным по белому читалась на его лице, - не могу я. Пойми, я тебя жалею: если меня, тьфу-тьфу-тьфу, - он постучал по печке, - секач задерёт или медведь заломает, а тут ещё и вон – белые шастают, где вздумается, застрелят и не поморщатся, и что тогда? Тебе потом с ребятками самой возиться придётся, да и как? Тут тебе не деревня, добрая соседка не подсобит чем, второй раз выйти замуж не выйдет. А я, окромя охоты…

- А напрасно ты так, Юсуфыч, - перебил его Снегирёв, кивнув на Родиона, - пацана видишь?

- Как тебя.

- А вот он – сын охотничий. Десять лет парню.

- Вот видишь! – всплеснула руками Инга, подойдя к мужу и обхватив его плечо, уперевшись в него подбородком, умоляюще глядя ему в глаза.

- Видеть-то вижу, - обнял её за талию Юсуф, - только вот где ж отец его нынче?

Родион медленно поднял голову. «Где ж отец? – прогремело в голове, - где ж отец? Отец? Отец! О-т-е-ц,» - каждая буква раскатистым эхом грянула в сознании. Глаза резко потяжелели, их снова предательски защекотало. Родион отчаянно стал тереть лоб, но пота не почувствовал: кожа была влажной, но с неё не текло, а картинка в глазах становилась всё больше размытой, а внутри что-то всё больнее сжимало в груди. Он повернул затуманившийся взгляд вправо, и сквозь белёсую пелену блеснули два чёрных агатовых зрачка, смотревших, казалось, вглубь.

В глазах будто что-то рвануло, лопнуло, не выдержало нервного напора – и слёзы хлынули неудержимым потоком. Он сидел один, вновь осиротевший, на жёсткой скамье, сжав колени, опустив голову, и горько рыдал, накрыв лицо руками. Инга отпрянула от оцепеневшего мужа, укоризненно посмотрев ему в глаза, глядевшие сокрушённым взглядом на мальчика и, казалось, совершенно её не заметившие, затем подошла к скамейке, села рядом с ним и, обняв, прижавшись губами к пропахшей землёй и таёжной сыростью черноволосой макушке, что-то зашептала ему на ухо. Он не мог разобрать слов и не хотел: он просто прильнул к её груди, всхлипывая, невольно вдыхая запах трудового пота и копоти.

Тяжело вздохнув, Юсуф пододвинул стул и неряшливо на него уселся, взглянув на Валерий и Константина. Те, переглянувшись, поняли его без слов: война. Прожёгшая миллионы жизней, изгадившая самые чистые помыслы, накрывшая не одну деревню. Кто знает, сколько ещё таких мальчат и девчат страдает по всей этой многострадальной стране, так долго бывшей под гнётом, и не зарубежным, а своим же, царско-помещичьим, но ведь тем зараза и опаснее, что на своём теле выросла и тебя же самого, как ты есть, пожирает. «Терпи, боец, - подумал Снегирёв, глядя на Родиона, - не ты первый: у меня папу те же люди отобрали. Не ты и последний: сколько беспризорных увидим на питерских улицах, когда вернёмся? Только когда же всё это кончится?»

Но ответ был ясен и без того: никогда это не закончится. Не закончится, пока не умрёт последний буржуй, законник и жрец, чьи лапы всегда были вольны шарить холопьими штыками по чужим карманам. Не закончится, пока тот, что волей природы обрёл разум, не поймёт, что не для войн и интриг получил его от матери в подарок. Не закончится, пока не поймёт он и то, что не господину своему в дар он получил светлый ум, а себе – тому, кто лучше всего знает, как им воспользоваться.

Инга продолжала что-то шептать на ухо парню, и вскоре всхлипывания прекратились. Она медленно уложила его на скамейку. Его лицо отвернулось в сторону, из носу доносились сиплые звуки входящего и выходящего воздуха.

- Что такое ты?.., - удивлённый Снегирёв было спросил её, но Инга его опередила:

- Тс-с-с, - кивнула она на спящего Родиона, после чего знаками указала на дверь.

Вся компания дружно ретировалась вон. Солнце медленно, но верно стало склоняться к горизонту, все с большим удовольствием втягивали нагретый воздух, слегка подгоняемый прорывавшимся сквозь листву ветром, вдох которого казался глотком родниковой воды по сравнению с воздухом внутри избушки.

- Что ты такое ему наговорила, что он так быстро отключился? – повторил свой вопрос снайпер, повернувшись к Инге.

- Колыбельную спела, - скорчила та гримасу, тут же посерьёзнев, - а вообще, сама не знаю. Как-то само собой случилось…заговор какой-то…вспомнила, и…

- Психология, в общем, - заключил Константин.

- Вообще, вам бы тоже стоило вздремнуть часик-другой, молодцы вы мои честные, - взглянув то на одного, то на другого, не меняя тона, произнесла молодая хозяйка, - идти вам долго, наверное, к тому же, когда вам ещё придётся так поспать?

- А вы? – едва ли не хором спросили партизан и солдат.

- Приберёмся тут маленько, - гулко отозвался Юсуф.

- Ну так давайте мы тут…, - Валерий было двинулся с места.

- Э, братец, нет, - помотал головой охотник, - плохая примета, чтобы гости убирались за хозяевами.

- Вот уж не знал, что ты, Юсуфыч, суеверный у нас такой, - изумлённо посмотрел на него Снегирёв.

- Да что мы, - всплеснула руками Инга, быстро поправив ситуацию, - беспомощные какие, что ли? Отдыхайте, ребята, мы разберёмся.

- Другой разговор, - пробубнил Константин, повысив тон, - прикорнём-ка, товарищ старшина, путь и правда неблизкий. Полдня так точно затратим, только под утро прибудем.

- Здравая мысль.., - задумчиво кивнул Валерий, направляясь к двери.

Его снова окутал застоявшийся, ещё толком не разогнанный свежим воздухом, жар, очутившийся в помещении на последнем издохе истлевших угольев, настолько крепкий и ощутимый, что рука сама потянулась к ещё толком не взмокшему лбу согнать накопившийся пот. Взглянув на спавшего мертвецким сном на скамье Родиона, он ласково, осторожно пошевелил его волосы на макушке, примостившись рядышком, развернувшись к привалившемуся к стене в отдыхающей позе рюкзаку. Достав оттуда маслёнку и припасённые инструменты, которые берёг, как Робинзон Крузо на необитаемом острове, то есть, как зеницу ока, он взял винтовку и, закрыв глаза и глубоко вдохнув, чтобы отогнать дремоту, вызванную растёкшимся по телу послеобеденным теплом, осторожно сполз на пол, разобрал оружие и, взяв отделённый от ствола шомпол, взялся за чистку и смазку. Оружие было неотъемлимой частью жизни Снегирёва, и он это прекрасно знал, а потому о снайперке своей очень заботился, по факту, едва не любил её – с кем, как не с ней ему приходилось проводить долгие часы в тишине, врастая в высокие сугробы и сливаясь с травой, выжидая врага ночью и днём, а затем, едва возможность выпадала, отогреваясь у костра. Он никогда не действовал с товарищем, всегда был один: в империалистическую войну было совсем не до болтовни с друзьями, всё чаще приходилось смотреть в сторону вражьего окопа, откуда через прицел обозревал офицерский бруствер немецкий брат по оружию. Ему с Валерием их офицеры, сидевшие по землянкам, приказали выцеливать друг друга и стрелять в того, кто ошибся, вот и приходилось часами высиживать да выжидать, пока не закончится вся эта дьявольщина. А как с войны этой ушли, так и все его друзья разбрелись, кто куда. Тоха Краснов, он тут, пленён, Тёмка Левашов...тоже тут...лежит...Мишка-матрос, говорят, в анархисты подался, при том Советскую Власть во враги не записывая, Юрка Громов, вечно мрачный парень, тоже во флот ушёл - да сразу на север подался, а его, Снегирёва, завербовали и отправили в тайгу вести охоту на двуногого зверя. Так-то прожил один он почти всю свою жизнь, а здесь-то что, здесь – только опыт отрабатывал…

Когда винтовка была смазана до блеска, а последние следы масла на металле – ликвидированы, Валерий, свернув обратно необходимые для проведённой процедуры средства, сел на скамейку, охватив ствол снайперки и взглянул ещё раз на Родиона.

- Что же мне с тобой делать, Родиоша? – пробубнил он вслух, - оставить тебя тут, когда всё закончится? А закончится ли? И не придёт ли сюда после этого кто-нибудь – не казаки, так ещё пакость какая? Эх, и взять тебя бы в Питер, да получится ли? Связаться бы со штабом, может, скажут чего, может, даже добро дадут…Нет уж, пусть дадут. Должны дать, обязаны! Я твоему отцу обещал это не затем, чтобы пререканий с командованием сторониться…, - с этими мыслями он так и заснул, привалившись спиной к нагретой стене, скользнув глазами по прокопченному потолку, крепко обхватив винтовку.

Дверь тихонько приоткрылась, и всеохватывающий жар снова разогнала рука свежего воздуха, впущенная вошедшими Ингой и Юсуфом. Глаза Снегирёва были уже закрыты, но слух всё ещё доносил до него все окрестные звуки – снайпер спал чутко! Уже во сне он улыбнулся: эта пара всегда была неразлучна. Познакомились они ещё в Омске, в десятом году. Тогда ещё молодой, поджарый красавец-охотник двадцати лет Юсуф познакомился со скромной купеческой дочерью, отправленной в школу. Отец её был человеком рассчётливым, зажиточным, свою шестнадцатилетнюю дочурку он уже собирался отдавать замуж за сына купца Петра Порфирова, владевшего златодобывательными предприятиями в городе, и был этот купец человеком брезгливым и до денежек крайне охочим, а сын его, стало быть, жених Инге – пьяницей порядочным, но беднеющему купцу Владимиру Ахметову это было неважно, важным было дело сохранить, а, как на горизонте объявился какой-то крестьянин, потянувшийся к его планам, так дочь он сразу огородил: то под замок посадит, то в школу отпускал только с доверенными людьми, чтобы уследили, чтобы ни пальцем, ни словом не дотронулась чернь до его красы. Бесполезно: хитрый «пройдоха с переферии» всё равно умудрялся то письмецо подбросить, то ещё какую шутку устроить, даже украсть её пробовал однажды, да не вышло: поймали да надавали по пяткам. Пригорюнился было Юсуф: к любимой дорогу то тут, то там перегораживают, свадьба скоро, а он, нищий да битый, всё время домой воротится не солоно хлебавши. И тут же обрадовался: не сложились дела у татарина-Ахметова с русским Порфировым: тот уже успел с каким-то другим буржуином столковаться, а на несостоявшегося партнёра лишь посмотрел искоса да и отправил на все четыре стороны. С горя Ахметов спился, да так и помер, перед смертью с изрядной долей злости в голосе разрешив своей дочери выйти за «пройдоху». Казалось бы: жить и жить вместе им дальше, да через четыре года война началась – и отправили Юсуфа на фронт, а Ингу муж отправил в отчий дом, на окраину города. Ждали его недолго: как и Артём Левашов, Юсуф вернулся с ранением, разве что на год раньше, в шестнадцатом, особо на фронте так и не отличившись, да и обо всех своих похождениях сказывал одинаково: «Только ватные ноги, да туман в голове.». Через год произошла Революция, и многие его друзья сразу подались в крепнущие отряды Красной Гвардии, туда же подался его отец. А ещё через год в Омске воцарился КОМУЧ, а за ним и Колчак тут как тут – и стали друзья Юсуфа один за другим пропадать без вести – ни слуху ни духу. Один раз и его самого чуть не поймали – его спас отец, которого полицейские почти тут же скрутили и увели прочь. Шокированный охотник не помнил, как унёс ноги, взял жену за руку и ушёл прочь из города, прячась у соседей, у знакомых, спасаясь от патрулей и ищеек, ушёл вглубь леса, где и построил эту избушку – мужики местные помогли по дружбе – где он и Инга поселились вдали от городской суеты, от войны, от бедствий. Всё, что он помнил, - мёртвая хватка здоровенной, точно медвежья лапа, ручищи отца, вцепившаяся в чёрный рукав мундира, облачавшего кисть, сжимавшую дубинку. И хоть и жил он со своей женой, как и прежде, душа в душу, без ссор, без волнений, но изменился с тех пор он сильно: стал мрачным, угрюмым, улыбался редко, даже стал, казалось, чуть ниже ростом. Но война охотника на этом только лишь началась. Смело ходил он по тайге, подконтрольной белым бандам, выслеживал, вынюхивал, высматривал – Снегирёв всегда знал, к кому обратиться, когда свой глаз, пусть и трижды намётанный, но подводит, а такое бывает. И с партизанами Юсуф делился добытой информацией, и дружбу с ними тесную водил – они с Ингой очень часто в своей избе давали пристанище раненым, отбившимся от своей группы лесным бойцам, спасая их от нарочитого свинцово-стального дыхания смерти, очень прижившейся в этих краях в последние годы. А, коли надобность была, мог и лосиною тропой провести до другой губернии. Жизнь – она одна на весь мир, куда ей натянутая вдоль границ колючая проволока да ощерившиеся тупыми рылами дул пулемёты…

- Солдаты…как дети совсем, - улыбнулась Инга, кивнув на Валерия и склонив голову на грудь Юсуфу, - сколько воевал с ней, а обнимает, как ты меня.

- А что ж поделаешь, - тяжело вздохнул охотник, откашлявшись и произнеся с грубым акцентом, - a la guerre comme a la guerre.

- Что-что?

- «На войне, как на войне». Французы так говорят, - пояснил охотник, - покуда не ощетинишься, век дрожать будешь. А со своим оружьем как-то спать сподручнее – и не один вроде бы, и спросонья не возьмут. Если голова на плечах, конечно.

- Н-да…, - кивнула Инга, отойдя от Юсуфа и опустившись около забывшегося Родиона на колени, - вот бы его у нас оставить.

- Ты же знаешь, это невозможно: даже, если…, - начал было охотник.

- Я знаю.., - тихо проронила Инга, и охотник замолчал, понуро опустив голову и разглядывая её, до сих пор не сломленную тяжёлой работой, не убитую потерями и лишениями, которые она перенесла вместе с ним, всё такую же прекрасную и немного грустную, какой он её увидел когда-то, давным-давно, семь лет тому назад в неспокойном городе Омске, где их застала война. Охотник медленно тяжело выдохнул: сколько лет они мечтали о том, чтобы зажить спокойной, семейной жизнью. Охотничью работу он давно мечтал забросить, а ружьё – сменить на кузнечный молот или встать за заводской станок, а не за станковый пулемёт, как приходилось порой на войне. Но время шло, война империалистическая сменилась народно-освободительной, а зажить спокойно всё не удавалось: повсюду белые да звери, а деревню, куда они думали переместиться со временем, сожгли дотла…
И вот теперь он стоял перед ней, пристыженный, как и каждый раз, когда речь вновь и вновь заходила о детях. О простом женском счастье. В который раз он чувствовал себя так гадко из-за того, что не мог сделать любимую счастливой…

- Инга, - Юсуф подступился к ней. Она промолчала.

- Послушай, - он опустился рядом с ней, - я не могу обещать, я…я, - он впервые за эти семь лет поймал себя на том, что не мог толком сказать то, что думал, - ничего не могу обещать, но…всему своё время.

- Чему? – ласково потрепав Родионовы волосы, повернулась она к нему. Он взял её руку в свою:

- Я надеюсь…нет, я обещаю. Я хочу сказать, что…, - он остановился и посмотрел ей в глаза, читая в них такой знакомый немой вопрос. Так она смотрела на него, когда они впервые встретились, так же вопросительно она разглядывала его, когда они впервые поцеловались…и точно так же – когда по следу будущего вольного охотника уже вовсю рыскали белые ищейки…

- Милая, - он подсел поближе, обняв её плечи и собравшись с мыслями, - всё будет.

- Что будет? – она уткнулась лбом в его грудь. Её дыхание приятно грело.

- Мальчик. Или девочка. Ты кого хочешь?

- Девочку.

- Ну, пусть будет девочка. Как кончится война, мы обязательно уйдём отсюда. Снова поселимся в городе и заживём, как раньше.

- А когда кончится война?

- Когда наши придут, - неопределённо отозвался Юсуф.

- А они придут?

- Конечно, придут. Когда они не приходили?

- Я не знаю.., - проронила Инга.

- И я.., - мрачно вздохнул Юсуф: не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы знать, что предсказанное им наскоро будущее свершится ещё очень нескоро.

Уткнувшись лицом в круглое плечо жены, он бросил взгляд на плотно сложенную, потемневшую от времени бревенчатую стену, казалось, вздыхавшую в такт его судорожно сжимавшимся лёгким. Проклятая война…

Они шли под прохладной сенью вечерней дымки, окутавшей верхушки деревьев, сложив их огромной зелёной полутёмной ладонью над тремя головами, бесперебойно терзаемыми самыми разными мыслями. Каждый понимал по-своему, по чутью, по наитию: лишняя мысль, что пустая фляжка – и выглядит заманчиво, и воды жарой не испить, но посреди обманчивого, равнодушного спокойствия тайги, под немного ехидное улюлюканье сов не дать, не взять ли – раздумья, да берут. Особенно, замечал Родион, они брали дядю Валеру, чьё, на вид, постоянно спокойное, вечно сосредоточенное лицо нет-нет, да подёргивалось тенью доселе невиданного сомнения.

- Вам достался, - слышал Родион, когда Юсуф провожал их до границы леса – охотник и снайпер шли вместе, переговариваясь едва слышно, но достаточно разборчиво для парня, всегда державшегося сбоку и чуть позади Снегирёва, - очень крепкий орешек. Я всё ещё могу ошибаться, но судя по тому, что рассказал мне ты, и тому, что поведали мне беженцы, это – отряд атамана Головина.

- Головина? – послышался вопрос от дяди Валеры, - быть не может. Я слышал, что он дислоцировался под Томском.

- Это – вообще забавная история, - помотал головой Юсуф, - пока Головин был прикомандирован к постоянным действующим силам Сибирского казачьего войска, он там и сидел. Но в последнее время его упекли в запас и держат на должности, что называется: «куда пошлют». Может, хотели приберечь для чего, может, прямо сюда и готовились его бросить – матёрый головорез на всеобщей мясорубке всегда пользуется спросом.

- Это да, - кивнул Валерий.

- В общем, пошёл он той же дорогой, что и наш «лесной народ». Кстати, помнишь, я тебе рассказывал, что до этого отряд Томского относился к другому, более крупному?

- Новосёлова?

- Да. Так вот, их отсекла группа Головина. Белые пронюхали и перекрыли пути, по которым тогда Томский и иже с ними добиралась до своих после задания, они тогда ещё только командой были. Как это произошло – леший поймёт. То ли живьём кого-то поймали, то ли кулак за чаркой поручику лишнего сболтнул.

- Скорее, последнее, - мрачно хмыкнул Валерий, - сперва в дом позовут, самогонкой угостят до чёртиков, лежишь себе на лежанке, а под утро, как пить дать, в яме валяешься.

- Вот-вот. Так вот, отряд этот свой Стенька Томский сколотил уже из здешних, из добровольцев. Так что, может статься, от вашей деревни у него там в полку прибыло основательно – мужики хорошие у вас там, крепкие…, - призадумался охотник, затем добавил: - ты уж прости, Валерыч, подвёл я тебя в начале: надо было сразу тебе об этом сообщить, кто ж знал, что догадаюсь, так догадаюсь?

- Что было, как говорится…, - в тон ему отозвался снайпер, выдав после минутной задержки, - и откуда ты только всё это узнаёшь? Уж не с белыми ли с глазу на глаз болтаешь?

- Знаешь, сколько интересного у басурмана под носом? – загадочно посмотрел на него Юсуф.

- Догадываюсь, - кивнул дядя Валера. Они тихо рассмеялись…

Аккуратными, медленными шагами, как и до встречи с охотником, но уже втроём, они медленно, но верно подбирались к некому укромному месту, о котором упомянул Хамелеон – такую кличку дал ему Родион. Когда-то, давным-давно, не то мама помянула, не то папа рассказывал ему о хамелеонах – ящерках таких, которые ещё цвет менять умеют, чтобы добыча не заметила. Или, может, его, всё-таки, Лешим назвать: вон, как уверенно по лесу ведёт, ни веточки не хрустнуло. Нет, всё-таки, думал Родион, Леший – это дядя Валера: так он его назвал впервые. А этот пусть будет Хамелеон. Всё равно звать его по-другому, а о своём новом прозвище он вряд ли узнает: слишком уж мало приходится говорить за неспешным, расслабленным шествием теней меж высоких силуэтов сосен, то и дело выраставших им поперёк.

Когда они дошли до укрытия, Родион едва держался на нывших ногах, искренне поражаясь: в охотничьей избе он мельком, всё же, успел глянуть карту, разложенную Хамелеоном, и то, что он там видел – короткий красный хвостик маршрута, завитушкой отходивший от длинной синей ленты ручья, помеченный в середине жирной чёрной точкой (видимо, их предыдущая остановка) – ни в коем разе не походило на тот длинный, извилистый путь, который они проделали. Однако ни дядя Валера, ни Константин не выглядели хоть сколько-нибудь измотанными долгой дорогой: всё так же спокойно они смотрели в темноту, всё так же меланхолично лежало в их руках оружие, в любой момент готовое плюнуть раскалённым куском свинца в густое, заманчиво тихое изумрудное сплетение листьев и кустов.

Их цель была совсем близко – невысокий земляной бугорок невдалеке от отвесной стены глубокого оврага с крохотным пеньком, торчавшим из него. Присев на колено, Валерий застыл, глядя сквозь мушку в таёжный мрак, разрываемый редкой перекличкой филинов, кивнув Хамелеону. Тот, тронув за руку Родиона, повёл его за собой вниз по склону. Валежника и змеившихся по земле зарослей, цеплявшихся за штанины, было особенно много на этой стороне. Они остановились: высунувшись из углубления, Константин подал знак дяде Валере. Тот, мигом сорвавшись с места, мгновенно очутился подле них, поглядывая уже в другую сторону – крутая стена защищала с тыла, а вот бока и перед упускать было никак нельзя. Схоронив Родиона за спиной снайпера и попросив прикрытия – всё без слов, без звука, одни жесты! – Лазарев разгрёб длинными ловкими пальцами мохнатые слои маскировки, плотно разложенные по земле, и медленно откинул небольшую деревянную крышку, открывавшую отверстие, в которое вполне мог пролезть и более крупный Снегирёв, не говоря уж о худом Родионе. Вполне понятный жест – увлекающий кивок головой – и, один за другим, они шмыгнули в земляную лунку. Проход под ногами обрывался, как показывали редкие лучи лунного света, прорывавшегося с уже основательно потемневшего неба во тьму подземелья, не так высоко. Спрыгнуть было проще простого. Легко оттолкнувшись, Родион, не рассчитав силы, приземлился, упав на колени. Втянув носом спёртый, душный подземный воздух, лишь немного отдававший холодинкой, веявшей откуда-то сбоку, он закашлялся: он ни разу не был ни в погребах, ни в землянках, не знал, что такое дышать пылью и почвенной изнанкой. Следом за ним более аккуратно сошёл дядя Валера, тут же приподняв его. Как снайпер отыскал его, Левашов понять никак не мог: плотная пелена мрака, точно повязка на глаза, не давала разглядеть ничего вокруг. Последним зашёл Хамелеон, с «порога» как можно тише крикнув:

- Слышь, снайпер! Там свечка прямо за тобой на стенке, жги!

- Понял, не дурак, - глухо отозвался дядя Валера, чиркнув спичкой. Красноватый язычок пламени выхватил из темноты чёрный жгут фитиля над золотистым краем свечи, уже слегка оплавленным – видимо, недавно меняли.

- Ага, - кивнул Лазарев, опустив крышку и спрыгнув в проём, едва не запнувшись о маленькую лестницу, приставленную тут же.

- Как пить дать, - прошипел он, - всё подворачивается. Вот уберу тебя на хрен! – пригрозил он ей, спустя пару секунд прибавив, - когда-нибудь…, - затем, оглянувшись на гостей, он чуть веселее кивнул им, - за мной, прошу вас.

Вытащив свечу из подсвечника, прибитого на деревянной перекладине, он быстро прошёл мимо дяди Валеры и Родиона, легко перемещаясь по низенькой галерее, окружённый мерцающим ореолом отблесков огня на чёрных стенах. Приглашённым не оставалось ничего, кроме как идти за поводырём – узко, темно, податься некуда, а тут, прямо-таки, свет в конце тоннеля. Даже не свет: блуждающий огонь, как на болоте…
Родин шёл, как во сне: легко, свободно и только в одну сторону. Широкий огненно-красный обод с подрагивающим силуэтом Хамелеона в центре медленно углублялся в галерею. Чем дальше они заходили, тем более явным было желание разогнать кровь по рукам: сквозь тонкую рубаху мальчик чувствовал, как его кожа мало-помалу покрывается противными пупырышками.

- Тут холодновато бывает, но ничего, привыкните…, - высек, точно исру, свою фразу Лазарев, - добро пожаловать домой.

- И сколько ж стоит тут этот…теремок? – только сейчас Родион заметил разгибающуюся после шествия в три погибели фигуру дяди Валеры. Холод на него точно не действовал: он стоял спокойно, точно медведь в берлоге, бесстрастно озирая пещерку, в которой они оказались.

- А недавно совсем, - неопределённо отозвался Константин, - может, год, может, чуть меньше. Раньше мы тут дислоцировались, так сказать, пока на постоянную базу не перешли. А как это всё осталось за ненадобностью, так входы и часть пещер завалили, а этот, так сказать, райончик я себе оставил на всякий случай. И не зря, - он подошёл к куче хлама, наваленного у дальней округлой стены, поставив свечу на влажную землю, и извлёк оттуда два матраса, - тут без этого, как без рук. Тащил их потихоньку, как фишка ложилась. Вы располагайтесь тут, - он разбросал матрасы у стен, а сам, подняв свечу, ушёл в другой конец норы, где стоял небольшой, слегка потемневший деревянный ящик.

- Та-ак, посмотрим, - откинув крышку и занеся огонь над вместилищем, Хамелеон просунул туда ловкую руку и начал что-то там ворошить.

Родион, тем временем, уже облюбовал себе один из залежалых матрасов, выловленных из всеобщего хлама Лазаревым, и, разложив его у стены, устало улёгся на лежанку. Дядя Валера, заприметив то, что Левашов уже расположился на отдых, скинул шинель и, подмигнув мальчику, кинул её ему. Потянувшись на своём ложе, Родион поймал форменное пальто снайпера и, мягко укутавшись и укромно разместившись в тепле, окинул взглядом пещерку, вернее, то, что обрисовывалось в косых отсветах дёргающегося вслед за телом Хамелеона огонька: кое-где сквозь мрак вырисовывались выделявшиеся на фоне сплошной почвы груды щебня и земли – похоже, что те самые заваленные ходы, о которых говорил Константин; тянуло сквозняком, причём, если на входе он поддувал едва заметно, лёгким укольчиком, то здесь буквально лился на голову сплошной холодной струёй. Подняв глаза, Родион внимательно изучил глазами потолок, находившийся где-то в его локте от головы дяди Валеры. Понемногу привыкнув к подземному полумраку, сквозь чёрное земляное полотно Левашов выхватил взглядом зияющее крохотное пятнышко. Усмотреть его было непросто: оно быстро сливалось с потолком, едва мальчику стоило закрыть глаза, и он снова скурпулёзно начинал «прочёсывать» мохнатые переплетения травяных корешков и просто ровные, точно проплешины, участки земли. И, всё-таки, он находил его, этот маленький, но доставлявший столько неприятностей разом источник сквозняка. Больше здесь смотреть было особо не на что, и мальчик уже было хотел вздремнуть, но помешал забасивший дядя Валера:

Поиск по сайту: