Говоря об истории становления нашей протокольной практики, следует упомянуть и

о так называемой обеденной проблеме, которая возникла в конце 20-х — начале 30-х годов

Выше уже упоминалось, что руководители НКИД уделяли постоянное внимание дипкорпусу и, как правило, принимали участие в проводимых главами миссий различного рода дипломатических приемах. Вместе с тем, с расширением дипкорпуса резко активизировалась и его протокольная жизнь. В результате посещение этих мероприятий, и в особенности официальных обедов, которые проводились в вечерние часы и отнимали довольно много времени, для руководящих работников наркомата стало превращаться в весьма обременительную обязанность.

В этой связи в конце 1929 года было принято решение об отказе членов Коллегии НКИД от участия в официальных рутинных дипломатических обедах, которые проводились главой каждой миссии не менее одного раза в сезон (с января по апрель). Доводя это решение до сведения дуайена дипломатического корпуса, шеф протокола НКИД мотивировал его тем, что ответственным работникам наркомата “весьма затруднительно принимать многочисленные обеденные приглашения в силу чисто объективных причин (иной распорядок дня, общая загруженность, вечерние заседания)”. При этом пояснялось, что речь отнюдь не идет о прекращении контактов с дипкорпусом и “если шефы миссий желают видеть у себя наших ответственных работников, мы выдвигаем предложение о вечерних приемах (вместо обедов!), ибо последние не связывают абсолютно в отношении времени прихода и дают свободу маневрирования...” (На вечерние приемы можно приходить с опозданием, и они не сопряжены с утомительным двухчасовым сидением за столом после трудного рабочего дня. Кроме того, отказ от обеда чуть ли не накануне из-за вечерних заседаний, назначенных зачастую в экстренном порядке, может дать повод для обид и нареканий.)

Речь не идет о посягательстве на принятую в дипкорпусе протокольную практику, а лишь о том, чтобы свести “до строго необходимого минимума официальные обеды с нашим участием”. Дипкорпусу никто не собирается навязывать организацию “многолюдных балов, вечерние приемы, о которых идет речь, могут проводиться примерно в том же составе, как официальные обеды”. К тому же это предложение “не касается экстраординарных случаев” (например, в связи с приездом нового посла или посланника). “Корпус приглашает нас на свои приемы и принимает наши приглашения; поскольку мы являемся таким образом участником этой светской процедуры, мы считаем себя вправе высказывать свои соображения и вносить предложения об установлении таких форм общения, которые нам кажутся наиболее приемлемыми и удобными”.

Предложение НКИД об изменении практики участия ответственных сотрудников наркомата в протокольной жизни дипкорпуса, несмотря на всю аргументацию, поначалу было встречено в штыки многими главами миссий, но постепенно страсти, казалось бы, понемногу улеглись.

В начале мая 1929 года Флоринский Д.Т. записывает в своем дневнике: “Подводя итоги нынешнего сезона, можно констатировать, что сезон этот, начавшийся в довольно накаленной атмосфере обеденного вопроса, закончился вполне благополучно, удовлетворив насыщенностью своего финиша наиболее требовательных членов дипкорпуса. В течение этой зимы дипкорпус свыкся с нашей постановкой обеденного вопроса, который потерял остроту и к которому мы, очевидно, никогда больше не вернемся. В этом отношении установилась уже определенная московская традиция и практика. Некоторые миссии пошли уже по пути устройства вечерних приемов (вместо обедов). Эта тенденция будет развиваться и крепнуть”.

Тем не менее “обеденный вопрос” будоражил московский дипкорпус 30-х годов еще довольно долго

В июле 1930 года Чичерин был освобожден от обязанностей народного комиссара по иностранным делам. В личных нотах, разосланных главам дипмиссий в Москве 26 июля, уходящий нарком, сообщая о том, что “Союзное правительство” удовлетворило его просьбу, благодарил за содействие в работе по укреплению отношений между странами и выражал благодарность “за личные отношения” и, “в частности, за знаки внимания, которые Вы оказали мне во время моей болезни”.

Наркомом был назначен М.М. Литвинов. Возвращаясь вновь к “обеденному вопросу”, шеф протокола записывает: “Германское посольство многократно справлялось, примет ли М.М.Литвинов приглашение посла на обед. Отвечено, что М.М. Литвинов, к сожалению, должен отказаться в виду общего его решения не принимать обеденных приглашений; принятие приглашения Дирксена поставило бы его в неловкое положение в отношении других миссий”.

Несколько лет спустя, в 1933 году, новый дуайен длипкорпуса (посол Персии) вновь возвращается к этой теме, замечая в беседе с шефом протокола НКИД, что “обида живет в сердцах шефов миссий”, о чем он “дружески информирует”. Суть обиды, по словам дуайена, в том, что министры иностранных дел всех без исключения стран ходят на обеды в советские полпредства, в то время как М.М. Литвинов “отказывается принимать приглашения”, в результате чего “получается очевидное неравенство”. В силу этого дуайен полагает, что “недовольство шефов миссий вполне обосновано”. В Москве 20 миссий и, по его мнению, Литвинов “может пожертвовать 20 вечерами в год, чтобы не обижать и не раздражать шефов миссий. Такой жест произвел бы чрезвычайно благоприятное впечатление в корпусе. Не следует забывать, что традиция дипломатических обедов въелась в плоть и кровь дипломатов, они считают эти обеды существенной частью своей работы. Дипкорпус во всех странах живет довольно замкнуто, собираясь главным образом в своей среде за обеденным столом. В Москве дипкорпус изолирован более чем где-либо, ибо нет общества, которое принимало бы. Вот почему отказ от обедов переживается особенно болезненно”.

Отклонив тезис об изоляции дипкорпуса, заведующий протоколом НКИД возразил: “редко в какой столице дипкорпус живет так оживленно и интересно как в Москве... Правда у нас нет так называемого “общества”, которое задавало бы балы и приемы. Но ничего не поделаешь, приходится с этим считаться”. Следует заметить, что сравнительно незадолго до этого заведующий Протокольным отделом сам ставил вопрос о необходимости противодействовать изоляции и отчужденности дипкорпуса перед коллегией НКИД, о чем говорилось выше.

Отвергнув рассуждения об изоляции дипкорпуса, Флоринский Д.Т. ставит и окончательную точку на “обеденном вопросе”, ссылаясь на территориальный принцип построения протокола, в соответствии с которым каждая страна устанавливает свои протокольные правила применительно к своим условиям и обычаям: “В некоторых странах министрыиностранных дел ходят на обеды, а у нас ввиду чрезвычайной загруженности и обилия вечерних заседаний, назначаемых зачастую за самый короткий срок, нарком вынужден отказаться от участия в дипломатических обедах, связывающих точностью времени. О таком решении Коллегии было доведено до сведения дуайена корпуса”. Главы миссий могли бы быть в претензии, если бы одни приглашения принимались, а другие нет. Именно в силу невозможности принимать все приглашения и “во избежании обвинения в дискриминации т.Литвинов уклоняется от всех обедов... но не уклоняется от посещения инмиссий, он просто указывает приемлемую для него форму: вечерние или чайные приемы. Следовательно, шефы миссий имеют полную возможность принимать у себя т. Литвинова, если они этого желают. Казалось бы, приглашая гостя, следует считаться с его пожеланиями, если хотят доставить ему удовольствие. Это как будто элементарно”. В последующие годы к этому вопросу больше не возвращались.

Одна из важных протокольных норм, затрагивающая церемониал дипломатических приемов, — проблема рассадки за обеденным столом. Вопрос о протокольной рассадке довольно часто, особенно в первые послереволюционные годы, был предметом не только постоянных споров, но и досадных инцидентов на протокольных мероприятиях, проводимых дипкорпусом. Однако, как отмечалось выше, в нашей протокольной практике, исходя из правил международной вежливости, уже начиная с середины 20-х годов был установлен достаточно твердый порядок протокольного старшинства: “Наркоминделу отводится место наряду с послами (в порядке любезности в иностранных миссиях ему обычно предоставляется первое место). Заместители Наркоминдела идут равным образом наряду с послами. Члены Коллегии — наряду с посланниками. Заведующие отделами — за постоянными поверенными в делах, но перед временными поверенными или наряду с ними.

При участии членов правительства наркомам СССР должно быть отведено место наряду с послами.

В отношении дам соблюдается старшинство мужа”

В последующем в анналах истории нашего протокола каких-либо проблем, инцидентов или трений в связи с участием иностранных представителей в дипломатических приемах не отмечается. Рассадка на всех видах протокольных мероприятий как при визитах на высшем уровне, так и на мероприятиях для дипломатического корпуса осуществляется в соответствии с общепринятыми правилами международной вежливости и церемониала. Принцип рассадки исходит из строгого соблюдения признанного служебного или общественно-политического положения гостей, поскольку нарушение этого правила может быть истолковано как сознательное нанесение ущерба как личному достоинству гостя, так и престижу представляемой им страны.

В ряде случаев протокольной службе приходилось перебирать различные варианты рассадки с учетом политического значения того или иного события, но не в ущерб указанному выше принципу. Иностранному гостю, в частности, всегда отводилось почетное место на обедах, устраиваемых от имени И. В. Сталина. Например, на обеде по случаю визита в СССР Премьер-министра и министра иностранных дел Великобритании в октябре 1944 года Черчилль занимал место по правую руку от Сталина, а по левую руку от него — американский посол в Москве Гарриман. Министр Иден размещался по правую руку от Молотова, занимавшего место напротив хозяина, по левую руку от него — английский посол Керр. Места переводчиков (Павлов, Бирс, Потрубач и Смоляниченко) были чуть дальше от центра — рядом с Черчиллем, Иденом, Гарриманом и Керром, а заместители наркома иностранных делВышинский и Деканозов размещались в конце стола.

Почетное место в центре стола отводилось иностранным гостям и на обеде у Сталина в узком составе в апреле 1945 года в честь Президента и Премьер-министра Польши, в то время как члены Политбюро ЦК КПСС Каганович, Микоян и Маленков “замыкали” стол.

Протокол проведения торжественных мероприятий, включая приемы с участием дипкорпуса, как и прежде, предусматривал концертную программу, хотя столь популярные в 30-е годы танцы и карточные игры из обихода дипломатических приемов ушли совсем.

Приемы для дипкорпуса и представителей советской общественности по случаю национального праздника и другим торжественным поводам устраивались в послевоенные годы, как правило, от имени В.М. Молотова. Он, в частности, давал прием по случаю 70-летия со дня рождения Сталина для глав иностранных делегаций, прибывших в СССР для участия в торжественном заседании в Большом театре, и дипломатического корпуса, аккредитованного в Москве.

В связи с этим событием определенный интерес представляет имеющийся в архиве рекомендательный список музыкальных произведений “для игры по особому заданию” в ночь с 21 на 22 декабря 1949 г., свидетельствующий о художественном вкусе и пристрастиях вождя. Рекомендованный репертуар включает в себя довольно широкий спектр произведений русской и зарубежной классики, а также советских композиторов. Это Глинка, Глазунов, Мусоргский, Римский-Корсаков, Чайковский, Шопен, Сметана, Штраус (“Голубой Дунай”, “Сказки Венского леса”), Гуно (“Вальпургиева ночь” из оперы “Фауст”), Александров, Милютин, Дунаевский. Отдельной строкой указана песня Сулико в обработке Листова.

В марте 1957 года в рамках мероприятий по подготовке к празднованию 40-летия Октябрьской революции Протокольному отделу МИД было поручено подготовить документ о порядке проведения правительственных приемов в Кремле. Все организационно-технические вопросы, связанные с подготовкой и проведением приемов, возлагались на Управление делами Совета Министров и Комендатуру Московского Кремля. В задачу Протокольного отдела входило составление списка приглашаемых гостей, “рассадка на приемах с сидячими местами” и подготовка сценария проведения приемов. Весь церемониал кремлевских приемов был тщательно расписан во всех мельчайших деталях и носил весьма торжественный характер.

У главного подъезда Большого театра Кремлевского дворца гостей встречали два офицера Комендатуры Кремля и сотрудник Протокольного отдела, а в вестибюле — заместитель заведующего Протокольным отделом. Гости поднимались по парадной лестнице, где их встречал заведующий Протоколом МИД. В аванзале Георгиевского зала гостей приветствовали Председатель Президиума Верховного Совета СССР или Председатель Совета Министров (в зависимости от положения, занимаемого главой иностранной делегации).

Если делегацию возглавлял глава государства, то при входе в Георгиевский зал исполнялся государственный гимн страны гостя и гимн СССР (по одному куплету). После исполнения гимнов проводилась церемония представления гостю высшего эшелона советского руководства (секретари ЦК КПСС, а также члены и кандидаты в члены ЦК КПСС), далее шло представление глав дипломатического корпуса. После завершения церемонии представления гостей приглашали к столу.

Поиск по сайту: