Возможные решения

С: А как на весь этот произвол реагируют организации по правам человека?

Р: К великому сожалению, все организации по правам человека хранят на эту тему гробовое молчание. К примеру, страдающая левизной организация Эмнести Интернейшнл (Международная амнистия) взяла за правило не оказывать поддержку в тех случаях, в которых преследуемое лицо разжигает ненависть по отношению к другим. Ну а то, что ревизионисты ни к кому не разжигают ненависть, их мало волнует. Здесь Эмнести Интернейшнл следует идеологической формуле ФРГ: ревизионист = антисемит = палач, а не жертва.

Существует, конечно, гораздо более объективные организации по правам человека, но и они не оказывают ревизионистам никакой поддержки. Причина проста: кто станет поддерживать и защищать людей, которых власти и СМИ называют нацистами?

Председатель немецкого Международного общества по правам человека (International Gesellschaft für Menschenrechte, МОПЧ) ясно дал об этом понять, когда его попросили помочь людям, преследуемым в сегодняшней Германии. Несмотря на то, что это общество прекрасно осведомлено о том, что в Германии и других странах Европы имеется огромное количество преследуемых исследователей и издателей, оно решило в этом не участвовать: «Мне кажется, у МОПЧ нет достаточной энергии для того, чтобы довести до конца судебный процесс подобного рода, не навредив при этом самому себе»[1364].

Всё дело в том, что эта организация была и остаётся предметом жёсткой критики со стороны СМИ и организаций левого толка из-за того, что в прошлом она резко выступала против коммунизма, а также из-за того, что она оказывала помощь этническим немцам, подвергнувшимся в сороковых годах гонениям со стороны поляков, чехов и других народов. Если эта организация начнёт помогать людям, которых преследуют из-за того, что они придерживаются правых убеждений, то это может отрицательно сказаться на ней и привести, по их мнению, к её роспуску. Так что ожидать эффективной помощи с этой стороны, на мой взгляд, не имеет смысла.

С: Но как такое может быть, чтобы вот уже шестьдесят лет ведущие граждане Германии из области предпринимательства, издательского дела, культуры, политики и т.д. столь сильно ненавидели немецкий народ или, в лучшем случае, были к нему безразличны? Неужели столько людей может себя так отвратительно вести?

Р: Ваш вопрос только кажется необъяснимым. На самом деле ответить на него не так уж и сложно. Для этого давайте прибегнем к исторической параллели, проведённой впервые Артуром Бутцом[143]. Эта параллель даст нам также увидеть, что нас ожидает в будущем. Речь идёт о так называемом «Константиновом даре». Это была, пожалуй, самая успешная документальная подделка за всю историю Европы. Заключалась она в следующем. Примерно в 800 году нашей эры католическая церковь заявила, что римский император Константин I, обратившись в христианство, отдал папе римскому «город Рим, все итальянские провинции, города, а также западные области» и «четыре священных места Александрии, Антиохии, Иерусалима и Константинополя», а также предоставил папе римскому ряд других привилегий. Чтобы снять все сомнения по этому поводу, там утверждалось, что Константин перенесёт столицу империи из Рима «в Византийскую провинцию», «где будет воздвигнут город, который будет назван в нашу честь», то есть Константинополь.

С: Но ведь Византия (первоначальное название Константинополя) существовала задолго до того, как Константин I принял христианство!

Р: Совершенно верно. Это одно из двух главных доказательств того, что данный документ — подделка. Второе доказательство состоит в том, что, согласно всем имеющимся источникам, империя продолжила своё существование в Италии как при Константине и Сильвестре, так и при всех их наследниках. Несмотря на его явную подложность, вплоть до XV века никто не сомневался в подлинности «Константинова дара» — это при том, что именно на этом документе основывалась власть католической церкви в средние века, так же как и чинимый ею произвол. Лишь в 1433 году Иоганн фон Куэс, он же Кусанус, служивший в то время дьяконом в церкви святого Флоринуса в немецком городе Кобленц, подвёрг убедительной критике этот документ в труде «De concordantia catholica». Впрочем, этот труд не вызвал сенсации — скорее всего, потому, что он был составлен в сдержанном стиле. Эта безмятежность, однако, продлилась лишь до 1440 года, когда в свет вышел страстный и обстоятельный труд итальянского учёного Лоренцо Валлы, посвящённый «Константинову дару»[1365]. Валла стал первым, кто применил судебно-медицинские методы, доказавшие подложность данного документа, — например, он изучил римские монеты, напечатанные после Константина, и установил, что на них было отчеканено не имя папы римского, а имя соответствующего императора Римской империи. Критический ревизионистский метод Валлы стал для того времени попросту революционным. С развитием книгопечатания в конце XV столетия труды Валлы получили широкое распространение, став для Мартина Лютера и его сторонников одним из столпов, на котором основывалась Реформация. Так, Мартин Лютер подчеркнул, что труд Лоренцо Валлы убедил его в том, что папа римский — это воплощение Антихриста.

Этот исторический пример помогает ответить на следующие два вопроса, часто задаваемые в связи с бреднями о холокосте.

1. Если ложь была столь грубой, почему её так долго не могли изобличить?

Ответ лежит, прежде всего, во власти, которой в то время обладала церковь. Именно церковь решала, что можно обсуждать, а что нельзя, и именно церковь решала, какую информацию следует давать людям. Учёные лица, которые могли критически подойти к этой теме, либо были почётными членами церкви, либо в той или иной мере зависели от неё. Так возникли все предпосылки для «политически корректной» глупости.

2. Если бесстрашный и пытливый ум может запросто распознать подложность «Константинова дара», зачем тогда для уничтожения этого мифа понадобился объёмистый труд Валлы, изобилующий всякого рода подробностями?

Труд Валлы содержал в себе интеллектуальный материал такого качества, что прорыв было уже не остановить. Коллекционеры монет стали пользоваться известностью, специалисты по латыни получили стимул для участия в дискуссии, эксперты по истории Древнего Рима тоже посчитали нужным в этом участвовать, церковные историки также хотели внести свою лепту. В итоге посреди крупного политического потрясения стали раздаваться голоса из всех слоёв общества.

Аналогия с легендой о «холокосте» просто поразительна. Учёные средневековья и эпохи Возрождения, не видевшие очевидного, сильно напоминают академиков наших дней. В свете драконовских социальных и юридических угроз по отношению к инакомыслящим мало кто способен избавиться от павловского условного рефлекса и решить стать мучеником.

Подложность «Константинова дара» была доказана тогда, когда папство подвергалось ярой критике, когда критиковать католическую церковь было модно. Аналогичным образом, миф о «холокосте» будет изобличен тогда, когда сионисты и все те силы, на которых держится порядок, установивший в результате Второй мировой войны, не смогут его поддерживать или же больше не будут в нём нуждаться.

Ещё одной параллелью является подробный (возможно, чересчур) характер труда Валлы, что справедливо и для ревизионистов. Вызвано это тем, что люди эпохи Возрождения попросту не отдавали себе отчёта в том, что имела место передача власти от императора папе римскому; точно так же мы, похоже, не замечаем присутствия миллионов евреев, «переживших холокост», что уже само по себе говорит о том, что никакого «холокоста» не было.

По всей видимости, мы просто обязаны изучать все возможные детали, которые покажутся нашим потомкам ненужными и даже смешными. Так, нам мало того, что Циклон-Б — якобы использовавшийся в Освенциме для убийства евреев — был обычным средством от вредителей. Нет, мы должны тщательно проанализировать каждую химическую сторону этой темы!

С: Да, но вам также придётся подробно изучать заявления, сделанные официальными историками!

Р: Мы-то как раз от этого не уклоняемся, в отличие от холокостовцев. Вообще, вся эта одержимость подробным анализом заслуживает одобрения, причём не только потому, что мы тем самым отвергаем утверждения о недостатке аргументов с нашей стороны, но и — что гораздо важнее — потому, что мы задействуем специалистов из всех слоёв нашего общества, которые также участвуют в дискуссии.

С: А это правда, что одной из предпосылок научного успеха ревизионизма является признание того факта, что в Третьем Рейхе имело место преследование евреев?

Р: Конечно. На мой взгляд, меры, предпринимавшиеся национал-социалистами против евреев, в соответствии с конституционными нормами сегодняшней Германии, можно назвать геноцидом, пусть даже физического уничтожения евреев как такового не было, а были «только» лишение гражданских прав, депортации и, как следствие, ущерб, нанесённый имуществу, телу и душе[1366]. В соответствии с современными нормами международного права, вошедшими в уголовный кодекс ФРГ под статьёй 220а, геноцид квалифицируется следующим образом:

«(1) Любой, кто намеревается полностью или частично разрушить национальную, расовую, религиозную или этническую группу,

1. Убивает членов группы,

2. Наносит членам группы серьёзный физический или моральный ущерб, определяемый в статье 226 [серьёзное телесное повреждение],

3. Создаёт для группы ситуации, влекущие за собой полное или частичное физическое разрушение,

4. Принимает меры, не дающие группе производить себе потомство,

5. Насильно отнимает у группы детей и помещает их в другую группу, наказывается пожизненным тюремным сроком.

(2) В менее серьёзных случаях, параграф 1, пп. 2-5, тюремный срок составляет не менее пяти лет».

Таким образом, геноцид состоит не только в массовых убийствах.

С: Но ведь тогда то, что произошло с немцами с восточных немецких территорий, тоже можно назвать геноцидом согласно этим пунктам!

Р: Совершенно верно. Согласно ревизионистской трактовке, преследование евреев вполне сопоставимо с преследованием других народов во время Второй мировой войны. Это ничуть не преуменьшает трагедию, которую испытали евреи, и не занижает её значимость. Это только лишает её уникальности, в результате чего судьба евреев становится всего лишь одной из многих трагедий, имевших место на протяжении мировой истории.

Если заполнить историю преследования какого-либо народа искажениями, выдумками и преувеличениями, это послужит ему только во вред. Лжецы — вот кто представляет действительную угрозу памяти и скорби о подлинных жертвах, в историю преследования которых люди вообще могут отказаться верить, поскольку они решат, что она выдумана от начала до конца.

Ревизионисты же возвещают о том, что имела место ложь. Это вовсе не ревизионисты угрожают памяти жертв и признанию факта их преследования, а лжецы и те, кто их покрывает.

С: Но ведь должны быть и такие ревизионисты, которые вообще не признают, что евреев преследовали?

Р: Возможно, но я о таких ещё не слышал. Но даже если они и имеются, их всё равно гораздо меньше тех, кто отрицает факт преследования немцев в конце и после войны или тех, кто отрицает, что в наши дни имеет место преследование инакомыслящих. Те, кто утверждает, что вчерашние гонения их многому научили, должны всеми силами противостоять гонениям сегодняшним — особенно если речь идёт о людях, чью точку зрению они не разделяют.

С: Слушайте, от ваших лекций у меня голова кругом идёт. Такое впечатление, что весь мир, в котором я жила до сих пор, перевернулся!

Р: Я испытал то же самое в 24 года, когда впервые столкнулся со всем этим. Это вполне нормально. Поначалу всегда испытываешь умственное и душевное потрясение. Как никак, часть нашего мировоззрения будет разрушена, если окажется, что сегодняшние исторические работы ошибочны. Очень важно превозмочь себя и преодолеть эти трудности.

Думаю, каждый хочет иметь надёжное мировоззрение с тем, чтобы ощущать умственный и душевный покой. Данные лекции нарушают этот покой, поскольку отныне существует возможность того, что стандартная чёрно-белая картина плохих «фашистов» и хороших «союзников», адского Третьего Рейха и райской Федеративной Республики Германия не соответствует истине. Это как раз одна из тех причин, по которым ревизионизма так сильно боятся и изо всех сил с ним борются. Не может быть истиной то, чего многие не хотят принимать за таковую, поскольку это означало бы крах мировоззрения, ставшего для многих столь удобным. Однако здравомыслящий человек должен осознавать, что подобное деление на «хорошее и плохое» неспособно объяснить сложную действительность. Кроме того, необходимо уяснить следующий момент: даже если систематичного, массового уничтожения евреев и других народов не существовало, даже если многие описываемые вещи того периода не соответствуют действительности, это ещё не означает, что Третий Рейх из дьявола становится ангелом.

С: А вам не кажется, что подобными высказываниями вы поддерживаете правые взгляды?

Р: Это что, упрёк?

С: Можно и так сказать.

Р: Хорошо, давайте тогда совершим небольшую политическую экскурсию. Как вы все знаете, в Германии существует левый политический спектр. Вы также знаете, что существуют такие темы, которые близки и дороги левым партиям. Значит ли это, что говорить на эти темы является преступлением?

С: Конечно нет, с чего бы это?

Р: Вот видите? Существование множества различных политических мнений является основой демократического, плюралистического общества. Там, где есть левое политическое крыло, должно быть и правое. Для меня нет ничего хуже того, когда политическим убеждениям не оказывается никакой идеологической оппозиции. Политические оппоненты заставляют нас время от времени пересматривать нашу идеологическую позицию. Именно поэтому однопартийные системы всегда рушатся: им никто не указывает на их ошибки, и они не в состоянии своевременно их исправить. В конце концов становится слишком поздно, народ восстаёт против своих руководителей и свергает диктатуру.

Мы можем также провести параллель с нашим историческими трудами: оппозиция подавляется всеми доступными методами (во многих странах Европы дело доходит даже до уголовного кодекса!), и тем самым критическое противоборство становится невозможным. Если дело так пойдёт и дальше, предвзятые учебники истории в конце концов зайдут в тупик.

Мир, в котором общественность начинает биться в истерическом припадке, когда кто-то принимается обсуждать определённые темы, обсуждение которых выгодно или вроде бы выгодно правому политическому спектру, серьёзно болен. Это не имеет ничего общего со свободным, демократическим обсуждением различных мнений; напротив, это является признаком тоталитарной установки общественного мнения и народного мышления.

С: Ну, я имела в виду не обычные правые партии, а только крайне правые.

Р: Вы, может быть, и да, но вот в Европе дела, к сожалению, обстоят совсем по-другому. Взгляните-ка на лозунги в Германии, такие как «Рок против правых», «Правосудие против правых», «Сеть против правых» и т.д. и т.п. В общественной жизни пропаганда подобного рода нападает на всё, что находится справа от центра. А как точно определить, где середина?

Но хорошо, давайте поговорим о крайне правых. И давайте предположим, что ваш упрёк обоснован. Как же тогда, по-вашему, нужно поступить? Вы что, хотите резко ограничить право вести свободный и серьёзный обмен мнениями и право на свободу научных исследований лишь для того, чтобы не допустить злоупотребления определёнными мнениями или результатами исследований? Вы что, хотите уничтожить первоосновные гражданские права, чтобы сторонники левых партий и сионисты чувствовали себя более комфортно и им больше не угрожали критические вопросы и возможное низвержение некоторых аспектов их идеологии? И вообще, с каких это пор идеологический «комфорт» является гражданским правом?

С:...

Р: Вы вступили на очень скользкую дорожку: вы хотите уничтожить самые основные гражданские права. Скажите, а кто будет решать, какие мнения дозволены, а какие — нет? Кто будет решать, чем будут злоупотреблять, а чем — не будут? Подобными методами вы радикально поменяете юридическое понятие о гражданских правах, которые, оказывается, можно менять на своё усмотрение! Кроме того, крайне правые (что бы ни значило это понятие!) служат в данном случае всего лишь поводом для установления контроля над любой дискуссией.

Давайте предположим, что доказательства и доводы, которые я приводил в этих лекциях, являются верными; установить это окончательно можно будет только после длительной, открытой и серьёзной дискуссии. Можете ли вы привести хотя бы один здравый аргумент в пользу запрета этой истины? Существует ли хотя бы один аргумент, который может оправдать дальнейшее сохранение лжи?

С: Ну, вы говорили, что в этих лекциях вы выходите за рамки того, что дозволено законом в немецкоязычных странах. Но разве законопослушный гражданин любой страны не должен держаться подальше от запрещённого материала?

Р: Демократическое государство может существовать только в том случае, если все его граждане участвуют в политических дискуссиях, имеющих место в стране. Чуть выше я говорил, что даже один немецкий преподаватель криминалистики признал, что в Германии граждан урезают в их основных правах и что это недопустимо. Как нам следует на это реагировать? Если мы не приблизимся к рамкам официальной законности, которая стала беззаконием, то нам этот процесс никогда не остановить. Бередить открытую рану — болезненный процесс, но другого пути не существует. Чтобы прекратить злоупотребление властью, нужно бросить вызов власть имущим — по-другому нельзя. И то, что власть имущие называют эти действия противозаконными, является признаком диктатуры. Конституционная же демократия относится терпимо к критике и контролю над властью и всячески их поощряет.

Позвольте мне ещё раз объяснить, о чём здесь идёт речь. На протяжении этих лекций я занимался лишь тем, что приводил серьёзные источники и делал из них научные выводы. Эта деятельность находится в полном соответствии с гражданскими правами, которые даже в Германии формально гарантируются, и это уж точно не посягает на чьи-либо права. Но вдруг ни с того ни с сего приходит прокурор и начинает утверждать, что я клевещу, оскорбляю и разжигаю ненависть по отношению к другим. Какой же извращённой логикой нужно обладать, чтобы позволить уголовному кодексу отменять фундаментальные права человека! Германские власти оправдывают это статьёй 1 основного закона ФРГ, которая оберегает достоинство всех людей. Они утверждают, что ревизионисты прямо или косвенно заявляют, что некоторые евреи лгали, рассказывая о пережитом ими (и это действительно так!), и что это заявление якобы оскорбляет достоинство всех евреев!

С: То есть как это? Они что, хотят сказать, что евреи, в отличие от остальных людей, никогда не лгут?

Р: Ну, не прямо так. Их логика такова: заявления о том, что холокост — ложь, приведёт к тому, что люди начнут обвинять в этом евреев. Затем они, возможно, начнут считать евреев воплощением зла и тем самым отрицать их человеческое достоинство, что, в свою очередь, может привести к новым гонениям на евреев.

С: Подобного развития событий действительно нужно избегать. Нельзя винить во всём этом сегодняшних евреев.

Р: Согласен, но что делают немецкие власти взамен, так это винят посланника (то есть ревизионистов) в том, что некие лица в отдалённом и гипотетическом будущем, возможно, причинят зло некоторым евреям. Это просто возмутительно, поскольку историческое утверждение само по себе лишено какого бы то ни было подстрекательского содержания.

Из всего этого видно, что в Германии и во многих других европейских странах существуют противозаконные конституционные конфликты: гражданские права одной группы (евреев) расширены до таких пределов, что они ограничивают гражданские права других групп. Первым можно преспокойно лгать, преувеличивать, извращать реальные события, и при этом никто по закону не имеет права выражать сомнения в правдивости их высказываний. Будучи гражданином демократической страны и учёным по профессии, я имею полное право и, более того, обязательство осуждать подобное ограничение гражданских прав. Это не я преступаю закон, а немецкие власти, которые попирают ногами Всеобщую декларацию прав человека.

Я говорю о таких правах человека, как право на свободу мысли, слова, а также на беспрепятственное выражение своих мнений и убеждений. А, как известно, права человека, изложенные в уставе ООН, имеют приоритет даже над основным законом Германии.

С: Лично я не имею ничего против здорового национализма. Возможно, я даже отстаиваю ценности, которые в Германии считается свойственными правым партиям, хотя в других странах они вполне нормальны. Но, несмотря на это, я считаю, что ваши лекции, которые вы нам только что представили, наносят только вред. Тот, кто хочет увеличить благосостояние немецкого народа и стремится укрепить репутацию Германии в мире, должен воздерживаться от подобного рода лекций. Что вы ими добились, так это только одного: вы дали в руки фашистов доводы, при помощи которых они смогут продвигать свою человеконенавистническую идеологию. Вашими комментариями вы вызываете коричневых крыс из их убежищ. А учитывая угрозы, исходящие справа, это никому не пойдёт на пользу.

Р: Ваша точка зрения мне понятна. Вот только вы забыли об одном: почти всё из того, о чём я здесь говорил, далеко не ново. И вообще, кого это вы называете «коричневыми крысами»? И что случится, если я последую вашему совету и больше не буду читать эти лекции? Неужели вы всерьёз полагаете, что «фашисты» (что бы ни означал этот термин!) так просто возьмут и оставят эту тему? Да, и использованный вами термин — «коричневые крысы» — говорит о том, что это как раз вы — человеконенавистник. Так что следите за своим языком.

Если вы хотите, чтобы научные знания не использовали в дурных целях, то вам не стоит выступать за запрет научных дискуссий. Что доказала наука под названием история, так это то, что научные знания не подавить. Если опровергнуть ревизионистские тезисы в открытых и честных дискуссиях не представляется возможным, то тогда нужно сделать так, чтобы традиционные историки сами стали использовать ревизионистский подход и обогатили плодами таких исследований свой собственный политический огород. Вдобавок ко всему, это поможет избежать возможного злоупотребления ревизионистскими знаниями.

Кроме того, запрет на обсуждение нежелательных тем является одной из главных причин, по которым население тоталитарных стран теряет доверие к своему руководству. Следовательно, если мы хотим предотвратить тоталитаризм и произвол, то мы должны честно обсуждать запретные темы и использовать их на благо демократии.

С: Послушав ваши лекции, у меня сложилось такое впечатление, что нацистские концлагеря были не такие уж и страшные.

Р: Если массового уничтожения в газовых камерах не было и если в концлагерях умерло намного меньше людей, чем считается официально, то да, эта глава немецкой истории была не такой уж и страшной, как считалось ранее. Но это не значит, что лагеря вовсе не были страшными. «Не так уж страшно» — понятие сравнительное, а не абсолютное. А именно сравнения составляет суть научного поиска.

С: Но неужели вы не понимаете, что кое-кому неприятно и даже больно слышать ревизионистскую точку зрения!

Р: Понимаю. Я тоже испытывал не самые приятные чувства, когда впервые обо всём этом услышал. Но, с другой стороны, сами подумайте: разве любому человеку не будет радостно узнать, что, к примеру, в крупной аварии или от стихийного бедствия погибли не тысячи человек, а всего лишь двадцать-тридцать? Разве родственники пострадавших не будут счастливы, узнав, что судьба их близких была не такой страшной, как считалось ранее?

Здесь же мы наблюдаем прямо противоположное. Родственники жертв упорно продолжают утверждать, что трагедия имела место именно так, а не иначе, и что погибло именно столько людей, сколько утверждалось ранее. Я не стану обсуждать, какие мотивы заставляют родственников так себя вести, поскольку это весьма непростой и спорный вопрос. Но что самое интересное, так это то, что родственникам предполагаемых преступников нельзя даже утверждать, что масштабы преступлений были преувеличены. Причин этому много, и они требуют психологического исследования. Вот лишь некоторые из возможных причин, по которым люди не хотят слышать хорошие новости:

— Если определённые аспекты современной истории будут значительно пересмотрены, то тогда всё их удобное мировоззрение может разрушиться, что приведёт к психологическому дискомфорту.

— Людям не очень-то хочется признавать, что их всё время обманывали, а они этого даже не замечали.

— Если окажется, что определённые исторические события на самом деле не происходили, то тогда окажется, что они ничуть не лучше тех, кого они прежде дружно называли «нацистами», «коричневыми крысами», «правыми радикалами», «сумасшедшими» и т.д. Люди, как правило, стараются избегать подобных сравнений, пусть даже это противоречит всему здравому смыслу. Кстати, именно в этом заключается секрет успеха грязной кампании против ревизионистов.

— И наконец, мало кто готов противостоять негативному общественному мнению, постоянно подвергаться всевозможным гонениям, среди которых — потеря работы, разорение и уголовное преследование.

С: А вам не кажется, что прежде чем начать заниматься этой темой, вам нужно было прояснить свою позицию по отношению к антигуманной идеологии и преступлениям, совершённым нацистами, и отмежеваться от всего этого?

Р: Пускай каждый сам решает, делать ему это или нет. Впрочем, бóльшая часть людей попросту подчиняется условному рефлексу павловской собачонки, когда им предлагают совершить этот антифашистский ритуал. Я же об этих ритуалах стараюсь не думать, поскольку в действительности мало кто знает, о чём он говорит. И вообще, должен вам признаться, что я только поверхностно изучал национал-социалистическую идеологию и повседневную жизнь Третьего Рейха, поэтому я не могу считать себя компетентным в этой области и объективно судить обо всём этом. Когда я представляю себе Третий Рейх, у меня перед глазами непроизвольно встаёт картина, созданная средствами массовой информации, а она, мягко говоря, не очень объективная.

С: Зачем же вы тогда читаете эти лекции?

Р: Я столкнулся со всем этим чисто случайно. В середине восьмидесятых у меня имел место первый разговор на данную тему с одним человеком с ревизионистскими взглядами. Впрочем, мне не очень понравилась его точка зрения, поскольку он настаивал на том, что погибло не шесть миллионов, а «только» три. Подобная игра с цифрами была, на мой взгляд, пустой тратой времени, поскольку суть проблемы от этого не менялась. Но затем, в 1989 году, один мой знакомый, член небольшой либеральной партии, дал мне почитать немецкое издание книги Поля Рассинье «Подлинный процесс Эйхмана». Лишь после того, как я прочёл эту, весьма впечатляющую, книгу и открыто поговорил с моим знакомым, я получил более-менее ясное представление об этой теме. И после выхода в свет отчёта Лёйхтера я сам стал заниматься ревизионизмом. После того как благодаря поручению одного адвоката мне представился шанс завершить своё исследование, с которым я должен был выступить на суде в качестве свидетеля-эксперта (по крайней мере, таков был план), я быстро попал под молох социального и уголовного преследования, который в конце концов заставил меня уехать из моей родной страны Германии[1367].

Немаловажной причиной для моей работы является, вне всякого сомнения, моё развитое чувство справедливости; так, мне очень не нравится, когда нам силой запрещают задавать вопросы и давать на них «не те» ответы. Я просто поражён тем, что в Германии вновь преследуют инакомыслящих (то есть диссидентов) из-за их убеждений. Кроме того, я постоянно стремлюсь к познанию мира, в котором мы живём, то есть мною руководят любознательность и любовь к истине. Я зову это эросом познавания, то есть страстью к открытиям и осмыслению. И наконец, просто должна была быть какая-то причина того, почему холокост является табу нашего времени. Малейшее нарушение этого табу заставляет паниковать историков, юристов, политиков и работников СМИ во всём мире. На мой взгляд, ревизионистов холокоста столь безжалостно преследуют из-за того, что власть имущие знают, что то, что мы делаем, так это подрываем идеологический фундамент, на котором покоится их злоупотребление властью, — безнравственный фундамент, говоря их собственным языком. Кроме того, я не хочу оставлять эту тему на усмотрение некой идеологии или полуобразованных людей. Поэтому я считаю своей неотъемлемой обязанностью следить за тем, чтобы ревизионистские работы на тему холокоста были серьёзными и систематическими и чтобы они издавались компетентными людьми.

С: Скажите, а не существует ли опасность того, что получаемые вами результаты будут субъективными?

Р: Мы все люди, так что учёный просто не может быть полностью объективным. Однако я делаю всё возможное для того, чтобы не быть субъективным, поскольку в таком случае я бы только обманывал себя и мешал всей работе. Любая ошибка будет безжалостно эксплуатироваться другой стороной. Для меня это служит достаточной причиной не получать заранее установленные, желаемые результаты.

Кроме того, ревизионисты вполне готовы критично смотреть на свои собственные работы и работы других ревизионистов и исправлять допущенные ошибки. В связи с этим я хотел бы ещё раз напомнить о дискуссии вокруг документа Лахаута; так, мнения среди ревизионистов о том, является ли этот документ подлинным, разделились[126].

Кстати, ревизионистов часто обвиняют в том, что результаты своих исследований они выдают ради сенсации и финансовой выгоды. Но если вы посмотрите на то, как живёт большинство ревизионистов, то вы увидите, что любая публикация их исследований и любое публичное ревизионистское предприятие приводит, как правило, к их разорению и общественному остракизму. Однако ревизионисты (среди которых — много учёных-идеалистов) всё равно продолжают отстаивать свои убеждения и вести свою работу, невзирая на финансовые трудности и общественное осуждение, которые нередко приводят к разводу и развалу семьи [как и в случае с Рудольфом — прим. пер. ].

Если уж кто-то и использует холокост с целью наживы, так это другая сторона — холокостовцы. Вы только посмотрите на то внимание, которым пользуются сфабрикованные истории аферистов, утверждающих, что они «пережили холокост», и вспомните о тех миллиардах долларов, которые были заработаны на бизнесе Шоа. Тогда-то вы поймёте, какая сторона в этом противостоянии выдаёт истории ради сенсации и финансовой выгоды.

И наконец, я хотел бы ещё раз подчеркнуть, что отстаивание научного тезиса, совпадающего с желаниями учёного, вовсе не является чем-то ненаучным. Это вполне нормально, что каждый учёный хочет быть прав и тратит много энергии на то, чтобы доказать, что он действительно прав. Это состязание между тезисом и антитезисом (в каждом случае всё зависит от восприятия реальности тем или иным учёным) является одним из двигателей научных исследований. Именно личные чувства учёного, вместе с его естественной любознательностью и стремлением к состязанию, увеличивают наши знания. И только тогда, когда учёный пытается подкрепить свой тезис искажёнными или сфальсифицированными доказательствами, его деятельность становится ненаучной. Действительность такова, что власть имущие запрещают любое обсуждение ревизионистских тезисов и что традиционная историография должна согласиться с тем, что десятилетиями она имела дело с огромным количеством сфальсифицированных и ложных доказательств — в том числе в вопросах, не связанных с холокостом. Ну и кто из нас субъективен? Кто выдаёт желаемое за действительное?

С: Господин Рудольф, что вы в заключение посоветуете нам, вашим слушателям?

Р: Держитесь подальше от радикальных лозунгов, ибо они причинят только вред — и вам, и ревизионизму. Помните о том, что мы должны соблюдать права человека, а значит, ни в коем случае не должны отказывать нашим оппонентам в их правах. Руководствуйтесь сказанным Иммануилом Кантом: «Поступайте так, чтобы принципы вашей воли в любой момент могли стать универсальным законом».

Согласен я и с Мартином Лютером, который однажды сказал: «Я здесь стою и не могу иначе».

И особенно мне близки слова Ульриха фон Гуттена:

«Я пошёл на риск!»

Поиск по сайту: