Возрастное построение городского населения (в процентах)

Изложенное построение называется луковицеобразным, по аналогии с луковицей, в которой замечается утолщение начиная от основания, а затем оно идет на убыль сначала быстро, а потом с уменьшающейся постепенностью.

Графическое сходство с луковицей еще более заметно в возрастной структуре дореволюционного Петрограда и Москвы, так как второе десятилетие, вследствие значительного количества несовершеннолетних рабочих, уже дает утолщение, как это видно из следующей таблицы, приводимой проф. Каблуковым (Статистика, изд. 1918г.).

На тысячу жителей приходится:

Эта таблица ярко отображает для дореволюционного времени жизнь наших столичных и в то же время индустриальных центров. Дети до 10 лет – в деревне, свыше 10 лет они уже начинают работу на городской фабрике. В цвете сил мужчин больше, чем женщин, остающихся в значительной своей части в деревне. Изношенные непосильным трудом мужчины раньше умирают, чем женщины.

В сельских же местностях график возрастной структуры дает повсеместно более или менее правильную пирамиду.

Наконец, что касается брачности городского населения, то она повсеместно дает более высокие цифры для городского, чем для сельского населения, причем означенный перевес достигает в некоторых странах 50%. Это наблюдение часто вызывало недоумение, так как у земледельца имеется больше побуждений вступить в брак, дающий ему помощницу в хозяйстве, чем у промышленных групп населения, и общая брачность земледельческих стран (России, Венгрии, Сербии) всегда была выше, чем стран индустриальных. Однако мы легко поймем сравнительно высокую брачность в городах, если примем во внимание, что в последних находится относительно больше лиц брачного возраста.

Особняком стоит сложная проблема городской преступности, освещаемая уголовной и моральной статистикой. Преступность, как правило, выше в крупных городах, чем в средних, а в средних городах – выше, чем в мелкогородских и сельских поселениях, несмотря на более высокий культурный и образовательный уровень в городах. Некоторые урбанисты, как, напр., Вандервельде, склонны объяснять это явление большим количеством раскрытых городских преступлений, благодаря лучшей организации в крупных центрах прокуратуры, а также политического и уголовного розыска. Однако упомянутое объяснение колеблется, во-первых, фактом образцовой организации последних учреждений в западноевропейской деревне и, во-вторых, интенсивным ростом в городах числа самоубийств, обычно сопутствующих другим видам преступности. Это число, как известно, прямо пропорционально величине населенного пункта и прогрессирует вместе с поступательным процессом капитализма. Так как затронутая проблема имеет сравнительно мало отношения к коммунальному хозяйству, мы считаем ее выходящей из рамок настоящего курса и ограничимся констатированием этого последнего интересного социального признака больших городов. Впрочем, нам думается, что острая борьба за существование и городские соблазны, в связи с безработицей и все растущими в крупных центрах кадрами лумпен-пролетариата, дают для людей, не привыкших мудрствовать лукаво, достаточные и приемлемые объяснения обоим цитированным фактам. Преступники, как социальная и даже своеобразно организованная группа, имеют свою резиденцию и свой “экономический базис” в крупных городских центрах.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ И ФУНКЦИИ ГОРОДА В ЕГО СВЯЗИ С ДЕРЕВНЕЙ

1. ГОРОД И ДЕРЕВНЯ

В предыдущей главе мы рассмотрели так называемые “социальные” признаки современного города, причем убедились в экономической природе и происхождении большинства из них. Предметом анализа настоящей главы являются чисто экономические признаки и функции города, но города не как коммунальной или государственной единицы (о чем речь пойдет во второй части курса), а как суммы частных хозяйств, органически связанных между собой и с господствующей системой народного хозяйства. Ясно, что муниципальное хозяйство и в своей организации, и в своих средствах, и в выборе своей политики непосредственно вытекает из общей экономики города и зависит от нее почти во всех своих частях и деталях.

Вести, а тем более строить городское хозяйство, не понимая и не учитывая существенных элементов этой экономики, значило бы то же самое, что строить корабль, не зная основ кораблестроения или вести его наугад, не сообразуясь ни с географией, ни с фарватером.

Первый и важнейший экономический признак современного хозяйственно-производительного города, который, как уже указывалось в первой главе, должен входить в самую его дефиницию, основан на виде труда самодеятельной части городских жителей: последние заняты обрабатывающей промышленностью или торговлей. Отсюда, в виде логического следствия, вытекает и второй экономический признак города, не совсем правильно выдвигаемый многими урбанистами, с легкой руки В.Зомбарта, как признак дефиниционный: это – оторванность от сельского хозяйства, или употребление городом продуктов чужого земледельческого труда.

Упомянутый признак неизбежен в капиталистическом городе, так как земледелие само по себе требует незаселенных пространств, а при значительной плотности населения и при высокой ренте городской земли, находящейся, в массе своей, в частной собственности, сельскохозяйственная эксплуатация таковой с частнохозяйственной точки зрения безусловно невыгодна, рентабельность же имущества – главный критерий политики капиталистических предприятий. Для советских городов положение в данном отношении до поры до времени мало меняется, так как они застроились и развились при товарно-капиталистической системе, а непосредственно после революции, по целому ряду причин, принадлежащая им незастроенная земельная территория еще сократилась, а густота городского населения увеличилась.

Комбинируя приведенные основные признаки, элементарная экономия весьма часто отожествляет город с промышленностью и торговлей, а деревню – с сельским хозяйством и сводит взаимодействие между городом и деревней к взаимоотношениям обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства. Грубо теоретически такая упрощенная концепция, основанная на известном логическом софизме “pars pro toto”, все же не может почитаться ошибочной, так как в современных больших городах Европы и Сев. Америки только от одного до двух процентов жителей заняты сельскохозяйственным трудом, а интенсивная концентрация в городах обрабатывающей промышленности не возбуждает сомнений; с другой стороны, в сельских общинах Западной Европы и Северной Америки земледелие практикуют 67%, а в СССР – свыше 72% самодеятельного населения. Тем не менее, в научной “теории современного города” и основанном на ней муниципальном планировании надлежит не только руководствоваться типичными схемами, но, по возможности, следует учитывать и реальную экономическую данность во всей ее сложности.

Город занят обрабатывающей промышленностью и торговлей, а деревня – сельским хозяйством. В эту классическую формулу, выявляющую современное общественное разделение труда в его простейшем виде, необходимо, в целях точного учета экономической действительности, внести следующий ряд дополнений и поправок.

Во-первых, нельзя упускать из виду, что город есть не только производительный, но и хозяйственно-потребительный организм. Вся техника коммунального хозяйства, как оно понимается капиталистическими государствами, ориентируется на последнюю сторону города и предназначена к удовлетворению индивидуальных и коллективных потребностей горожан, в особенности же городской буржуазии. Уже по одной этой причине нельзя безусловно отожествлять “промышленное и торговое” с “городским”, так как муниципальные потребности гораздо шире специальных нужд промышленности и торговли и проявляются в иной плоскости. Одним словом, промышленность и торговля сопутствуют городу, но далеко не исчерпывают его содержания.

Во-вторых, город занят не только промышленностью и торговлей. Даже наиболее резко отделившиеся от сельского хозяйства крупные английские и германские города имеют в своем составе, как мы видели, первые – 0,8%, а вторые – 1,4% жителей, занятых сельским хозяйством. Для французских и итальянских городов соответствующий средний процент равен 2,5, для Венгрии и Юго-Славии – около 6% и для городов СССР – свыше 15% (принимая в расчет не только крупные индустриальные центры, но и прочие “официальные” города, средние и малые). Нельзя не отметить, что все указанные проценты вычислены для “сити”, после же включения “Большими” Лондоном, Берлином, Парижем, Веной, Москвой в свой состав обширных сельскохозяйственных территорий, эти проценты следует в соответствующих случаях по крайней мере удвоить, что составит для мирового города многие десятки тысяч жителей, занятых сельским хозяйством. Кроме того, известно, что отдельные европейские города специально и широко развили у себя известные сельскохозяйственные отрасли, как, напр., Дортмунд – молочное хозяйство, Ницца – цветоводство, Думбах, Требра, Родгейм – фруктовые сады, город Орса в Швеции построил все свое муниципальное хозяйство на лесоводстве и т.д. Наконец, как мы знаем, на ряду с хозяйственно-производительными торговыми городами существует многочисленная группа городов особого предназначения – курортов, учебно-воспитательных центров и чисто административных пунктов, занятых не промышленностью и торговлей, а не хозяйственными, хотя и общественно-полезными, занятиями: лечением, учением, государственной службой. К этим последним “городам” приведенная выше формула вовсе не относится, но, поскольку они остаются юридическими городами и продолжают вести муниципальное хозяйство, учитывать тот минус, который они вносят в общую городскую продукцию хозяйственных благ (потребительных ценностей), необходимо.

В-третьих, город занят не только обрабатывающей, но отчасти и добывающей промышленностью. Мы уже приводили особую и притом довольно многочисленную категорию “горнозаводских городов” в Европе и Америке. В СССР целый ряд средних и небольших городов, развившихся из поселков, которые получили административное или учебное значение, заняты добывающей промышленностью, а горнозаводские рабочие поселки, как правило, причислены к “поселениям городского типа”. Таким образом, классическая формула усложняется: на ряду с городом и деревней появляется третья категория “поселений городского типа”, занимающих как бы среднее место между городом и деревней. Экономика этих поселений, а тем более их хозяйство сильно отличается от настоящей городской экономики и муниципального хозяйства. Резко активный баланс, небольшая социальная дифференцированность населения, временность существования таких поселков (в виду истощимости запасов угля, металлов, нефти и т.п.), низкая их людность, более чем скромный коммунальный бюджет вплоть до однообразия и интеллектуальной скудости жизни, – все отличает их от города. Однако же в общей статистике, к сожалению, такие заводские поселки чаще всего фигурируют теперь наравне с городами, извращая до известной степени суммарные выводы урбанизма.

В-четвертых, деревня занята не только сельским хозяйством в узком смысле этого слова (т.е. полевым хозяйством и животноводством). К основным занятиям деревни следует еще причислить прежде всего: а)лесное хозяйство (с первоначальной обработкой), б)охоту и в)рыбную ловлю. Город оказывается оторванным и от этих отраслей народного хозяйства, играющих в России далеко не второстепенную роль. Из 126-миллионной добычи пушнины во всем мире (в рублях) 55 млн падает на Сибирь, а по ценности добываемой рыбы Россия до войны занимала первое место.

Далее, в организационный строй сельскохозяйственных предприятий, имеющих свою главную резиденцию в деревне, следует отнести и целый ряд технических производств, ориентирующихся не на потребителя, а на сырье. Те из сельскохозяйственных технических производств, которые ориентируются на потребителя (пивоварение, мукомольный промысел и др.), отрываются от сельского хозяйства и постепенно отходят к городу, и, наоборот, сельскохозяйственная обрабатывающая промышленность, ориентирующаяся на сырье (производство спирта из картофеля, свеклосахарное производство, сушка и консервирование овощей и т.п.), входит в организационный строй, т.е. в составную часть сельского хозяйства, и преимущественно принадлежит деревне.

В-пятых, деревня занята не только сельским хозяйством (в узком и широком смысле), но и обрабатывающей промышленностью не сельскохозяйственного типа. Прежде всего – это кустарные промыслы, которые на Западе и в Сев. Америке играют теперь маловажную роль по сравнению с городской фабрикой, но в СССР сохраняют почти все свои позиции и продолжают развиваться. “Контрольные цифры народного хозяйства на 1926/27г. дают нам следующую интересную таблицу доходов крестьянского хозяйства СССР (в миллионах рублей):

Таким образом, мы видим, что в настоящее время около одной пятой всех доходов деревни падает на реализацию продуктов кустарной обрабатывающей промышленности, из которых вне деревни (т.е. в городах) реализовано в 1926/27г. на 572 млн рублей и внутри деревни – на 858 млн. Цифры достаточно внушительные.

Наконец, на стороне деревни надлежит учесть все те фабрично-заводские, мануфактурные и торговые предприятия, которые по различным причинам находятся вне городов. Ориентировочные цифры о них даны нами в двенадцатой главе. В результате произведенного анализа упрощенная формула элементарной экономии оказывается несколько поколебленной. Становится ясным, что экономическая политика государства не может ограничиться отнесением обрабатывающей промышленности и торговли к городу, а сельского хозяйства – к деревне, но вынуждена конкретно учитывать все дополняющие моменты и уклонения от этой элементарной формулы. Равным образом и городской хозяин в каждом отдельном случае должен знать и учитывать все конкретные экономические особенности как своего города, так и сельской территории, которая к нему экономически тяготеет.

Тем не менее, при изложенных оговорках и дополнениях, общая и целая экономическая картина, выраженная в нашей формуле, остается верной: современный город, и особенно большой город, оторван от продуктов питания в том смысле, что он собственными силами может пропитать лишь небольшой процент своего населения, а деревня (за исключением тех селений, которые продолжают прозябать в натуральном хозяйстве) оторвана от производства орудий своего труда, от производства одежды и обуви (в требуемом количестве), от некоторых продуктов питания, напр., чая, соли, не говоря уже о культурном потреблении (книг, газет, музыкальных инструментов, предметов цивилизованного домашнего обихода и т.п.).

На основе этого общественного разделения труда строится весь социально-экономический механизм взаимоотношений города и деревни, который мы сейчас воспроизведем в схематическом очерке.

Оторванность города от сельского хозяйства и источников питания заставляет его привлекать более или менее равномерно и в требуемом количестве свободную массу сельскохозяйственной продукции. Рыночные цены на эту продукцию, управляемые законом спроса и предложения, в капиталистических государствах стихийно регулируют как этот спрос, так и предложение, а паровой транспорт на искусственных и естественных путях сообщения служит средством доставки продовольствия извне, после обмена известной части городской продукции или, точнее, ее денежного эквивалента – зарплаты рабочих – на сельскую.

Ясно, что для города этот продукт городского продовольствия является в значительной своей части необходимым продуктом, служащим для воспроизводства рабочей силы в обрабатывающей промышленности и в другой части для питания остального городского населения; наоборот, тот же продукт для деревни является прибавочным продуктом, общая величина которого определяет уровень товарности сельского хозяйства. Город заинтересован в том, 1)чтобы избыточный продукт деревни был дешев и достаточен для его пропитания, и 2)чтобы емкость сельского рынка соответствовала той части городской продукции, которая не может быть размещена внутри города. В свою очередь, деревня заинтересована в том, 1)чтобы за свою избыточную продукцию, получить по доступным ценам, все нужные ей товары, и 2)чтобы емкость городского рынка соответствовала этой избыточной продукции. Равновесие между городским и сельским производствами и рынками в отношениях: а)количества и качества продукции, б)емкости рынков и в)установившихся цен на соответствующие товары служит важнейшим показателем экономической гармонии в народнохозяйственном организме, поскольку о ней можно говорить при капитализме.

Само собой разумеется, что объясненная схема взаимоотношений между городом и деревней построена нами на методе абстрагирования, как бы для изолированного государства. Развитие международных путей сообщения, удешевление транспортных тарифов и вообще нарождение “мирового хозяйства” позволяют в настоящее время отдельным национальным хозяйствам развиваться односторонне, с полным нарушением упомянутого принципа внутренней экономической гармонии, а именно развивать городскую индустрию в ущерб сельскому хозяйству (Англия) или, наоборот, держаться сельского хозяйства в ущерб индустрии (дореволюционная Россия и другие аграрные страны). Однако в первом случае государство находится в полной зависимости от “мирового хозяйства”, т.е. от случайностей истории. Ясно, что индустриальная гипертрофия, при недостаточности сельского хозяйства, в нашу эпоху империалистических войн чревата внутренней хозяйственной катастрофой. Во втором же случае сельское хозяйство, благодаря немногочисленности и слабости городских центров, т.е. обеспеченных и близких рынков сбыта, остается мало рентабельным (низка дифференциальная рента №1 по расстоянию), цены на сельскохозяйственную продукцию незначительны (вследствие недостаточного спроса), что способствует экстенсивности сельского хозяйства; товарность последнего также низка, и пережитки натурального хозяйства ликвидируются с трудом. Вообще при односторонней аграрной ориентации народное хозяйство во всей стране находится под знаком косности и застоя, при слабом общем развитии техники, культурных потребностей населения и динамики товарообмена.

Все сказанное приобретает особое значение в Советской России, унаследовавшей от старого режима односторонний аграрный тип хозяйства и ныне находящейся в капиталистическом окружении. Главные задачи и лозунги нашей экономической политики последних лет (смычка города с деревней, индустриализация и электрификация, борьба с “ножницами”, режим экономии, районирование и плановость хозяйства) всецело связаны с этой проблемой экономического взаимодействия города и деревни, причем практически к разрешению последней проблемы в СССР уже сделаны важные шаги, но, к сожалению, теоретическая сторона вопроса, в связи с общей теорией трансформационного процесса и с последними конкретными данными хозяйственной конъюнктуры, почти вовсе не разработана научно и еще не вышла из стадии злободневных дискуссий…

Тем не менее, хотя правильные взаимоотношения между городом и деревней во многом обеспечивают устойчивость народного хозяйства и служат вернейшим залогом его прогресса, они еще не могут сами по себе обеспечить внутреннее развитие города и его муниципального хозяйства. Избыточный продукт деревни служит для воспроизводства рабочей силы городского населения и для питания (часто весьма роскошного) буржуазного класса города, но и только, ибо кустарная продукция деревни размещается преимущественно внутри самой деревни и для городов вообще имеет второстепенное значение. Базисом муниципальных средств всего городского хозяйства и источником внутригородской капиталистической культуры надлежит признать прибавочную стоимость, вырабатываемую как городом, так и вне его. Понятно, что прибавочного продукта, вырабатываемого в самом городе, недостаточно для осуществления тех грандиозных задач, которые современный крупный центр себе ставит, и последний вынужден при необходимости изощряться в привлечении прибавочной стоимости извне. Основатель теории урбанизма Вернер Зомбарт утверждает, что “существует столько экономически различных типов городов, сколько имеется способов привлекать избыточный продукт деревни”. По нашему мнению, такая формулировка если и не ошибочна, то чересчур узка: речь должна идти не только о привлечении “избыточного продукта тяготеющей к городу деревни”, но также о привлечении в город прибавочной стоимости из других городов, колоний, из государственного казначейства и т.п. Вообще вопрос о создании, привлечении и реализации прибавочной стоимости составляет для современных городов основной вопрос их существования и развития, и поэтому его следует осветить, по возможности всесторонне и ярко. Так как мировой населенный центр обладает наибольшим количеством способов привлекать прибавочную стоимость, то мы и должны остановиться именно на нем, для выяснения поставленного вопроса. Ясно, что соответствующую картину для более мелких городов можно будет получить путем простого сокращения упомянутых способов, в зависимости от особенностей каждого индивидуального случая.

Современный мировой город имеет в своем распоряжении следующие важнейшие способы создать и привлечь прибавочную стоимость:

1) Труд фабрично-заводских и мануфактурных рабочих. Выработанная рабочими прибавочная стоимость переходит к капиталистам как прибыль промышленного капитала. Расходуется большая часть этой стоимости в самом мировом городе (на потребление капиталистов и на орудия производства) и лишь отчасти уходит из города при продаже фабричной продукции иногородным купцам.

2) Труд ремесленников. Незначительная прибавочная стоимость остается в руках этих последних и целиком расходуется в городе, поскольку она не поглощается налогами, прямыми и косвенными.

3) Труд строительных рабочих. Прибавочная стоимость также остается в городе, переходя в ценность городских построек.

4) Деятельность торговых посредников. Закупая жизненные продукты и сырье вне города, купцы полученную ими прибавочную стоимость (разницу между местной оптовой ценой и рыночной ценой в городе) реализуют в последнем и в городе же расходуют полученную торговую прибыль. Магазинная торговля также является средством привлечения прибавочной стоимости извне, поскольку товары продаются приезжим из других городов и деревень.

5) Деятельность колониальных коммерсантов. Колониальная политика государств позволяет мировому центру особенно выгодно закупать сырье в колониях, реализуя в городе обильную прибавочную стоимость.

6) Деятельность банков и других кредитных учреждений. Кредитный процент, получаемый от иногородних клиентов, накапливается в руках акционеров, облигационеров и других денежных капиталистов и расходуется в мировом центре, как резиденции денежной аристократии.

7) Деятельность государственных сановников, чиновников и агентов. Государство внеэкономическим методом, т.е. посредством налогов, привлекает прибавочную стоимость со всей страны (в том числе и колоний) и расходует ее в мировом центре на жалованье своим многочисленным служащим, имеющим в нем свою основную резиденцию, причем расходует больше, чем оно посредством тех же налогов берет из города.

8) Рента городских земель. Эту ренту, непрерывно возрастающую, а равно незаслуженный прирост ценности (капитализированную ренту) получают городские землевладельцы и домовладельцы, расходующие ее в том же городе.

9) Правительственные субсидии (дотации, субвенции и т.п.). Прибавочная стоимость, полученная государством налоговым путем, непосредственно расходуется на коммунальное хозяйство города.

10) Земельная рента деревни. Она расходуется путешественниками во время городского сезона, приезжими помещиками, проводящими зиму в мировом городе, и т.д.

Пункты пятый, шестой, седьмой и десятый естественно наводят на мысль об экономической эксплуатации деревни городом. Этот вопрос, специально разработанный Каутским и затем В.И.Лениным, принадлежит к числу спорных в экономической литературе. Одни (С.Булгаков, Э.Бернштейн) отрицали упомянутую эксплуатацию, указывая на эквивалентность взаимных услуг города и деревни, а также на громадное значение города как рынка для сельского хозяйства и на его роль в деле преобразования и рационализации земледелия. Другие (Каутский, Ленин) усматривали эту эксплуатацию в факте отлива ценностей из деревень в города без эквивалента. Сказанный отлив происходит в следующих формах: 1)по мере развития товарного обращения между городом и деревней примитивное, тайное ростовщичество вытесняется особыми учреждениями, имеющими свое местопребывание в городе или заимствующими свои капиталы у городских капиталистов, а именно банками, ипотечными и другими, и кредитными товариществами, которые взыскивают с деревни процентную дань за предоставление необходимого ей сельскохозяйственного кредита; 2)по мере роста земельной ренты, крупные имения сдаются арендаторам, или поручаются наемным лицам, а рента расходуется в крупном потребительном центре, т.е. в городе; 3)деревня уплачивает казне поземельные налоги и сборы, которые в большей степени расходуются не на деревенские, а на городские нужды. Параллельно с объясненной экономической эксплуатацией, по мнению Каутского, происходит и материально-агрономическая эксплуатация, “так как усиленный отлив из деревни жизненных средств (хотя бы и за эквивалент) сопровождается обеднением земли питательными веществами, причем прогресс земледельческой техники, далеко не вознаграждая этой потери, ведет к прогрессирующему улучшению методов высасывания из земли соков”. Наконец, момент эксплуатации заключается в искусственно вздутых ценах на городскую продукцию вследствие политики протекционизма.

Едва ли, однако, можно сомневаться в том, что этот антагонизм между городом и деревней, вызываемый эксплуатацией последней, есть лишь факт определенной экономической политики капиталистических государств, а не является “неизбежным по самой природе дела”, как утверждал Дюринг, впоследствии опровергнутый В.И.Лениным. Действительно, первая форма эксплуатации может быть ликвидирована широким развитием кредитной кооперации, вторая форма – национализацией земли, третья форма – усиленным обложением городского капитала и обращением государственных расходов на деревенские нужды. Наконец, цены на городскую продукцию могут быть регулированы государственной властью путем весьма разнообразных мер, свидетелями которых мы были в 1924/25г. при борьбе с “ножницами”. Спорной остается агрономическая “эксплуатация”, поскольку техническая интенсификация сельского хозяйства сопровождается не обеднением, а обогащением деревни и поскольку развитие земледельческой техники ведет не только к обеднению земли питательными веществами, но одновременно и к искусственному удобрению земли.

С другой стороны, нельзя допускать и недооценки экономической и культурной роли города в его положительном влиянии на сельское хозяйство и благосостояние крестьянина. По словам А.И.Рыкова, “крестьянин своими силами, без помощи города, фабрики, завода, рабочего – не сможет выйти из своей нужды, невежества, неграмотности, бедности”.

Действительно: 1)город предъявляет усиленный, равномерный и массовый спрос на продукцию сельского хозяйства и тем не только обеспечивает сбыт излишков этой продукции, но и повышает цены на нее, повышение же упомянутых цен дозволяет интенсифицировать сельское хозяйство, рационализировать и индустриализировать его; 2)город повышает товарность сельского хозяйства, выводя деревню из дикого и косного состояния натурального хозяйства и ликвидируя пережитки последнего; 3)город доставляет в деревню свою продукцию, более разнообразную, высшего качества и, как правило, более дешевую, чем кустарная продукция деревни, так как при фабричной технике с ее повышенной продуктивностью требуется для производства тех же товаров меньше общественно-необходимого труда – этого единственного источника ценности товаров; 4)город снабжает деревню усовершенствованными орудиями сельскохозяйственного производства – тракторами, электрическими и паровыми плугами, молотилками, сеялками, жатками и т.п.; 5)город как средоточие энергетики, просвещения и интеллектуальной культуры является проводником в деревню этой последней, а именно он воспитывает и посылает в деревню агрономов, землемеров, врачей, ветеринаров, учителей, лекторов, администраторов и т.д.; 6)город, как это было подробно выяснено выше, поглощает избыточное население деревни.

В результате проведенного анализа, мы считаем, что теоретическая сторона вопроса об экономических взаимоотношениях города и деревни, по крайней мере в масштабе настоящего курса, достаточно выяснена. Резюмируя сказанное, мы должны признать, что подвести баланс экономическим плюсам и минусам города и деревни, как двум типичным представителям общественного разделения труда, противостоящим друг другу, едва ли возможно.

В общем и целом ясно, что при капитализме город имеет примат над деревней; он экономически сильнее деревни, господствует над ней и подчиняет ее своей эксплуатации, причем в корне изменяет сельские экономические отношения. Общие противоречия капитализма, вместе с принципом эксплуатации, отчетливо выступают в стихийном взаимодействии этих двух социальных систем, объективно необходимых при данном хозяйственном строе. Переходная эпоха впервые провозглашает принцип смычки города с деревней, но гармонический синтез между ними, как мы увидим ниже, есть дело будущего.

2. РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА, ГОРОДСКАЯ РЕНТА И РОСТ ПОТРЕБНОСТЕЙ В ГОРОДЕ

Третьим основным экономическим признаком города является интенсивное разделение труда самодеятельных городских жителей, которое некоторыми урбанистами выдвигается даже в виде дефиниционного признака города. Эта особенность последнего уже была нами отмечена в предыдущей главе, как одно из естественных проявлений социальной дифференциации.

По общему правилу, которое знает, однако, много исключений, интенсивность разделения труда в городе прямо пропорциональна его величине и достигает своего максимума в мировом городе. Явление это вполне понятно, так как 1)в большом городе рафинированные потребности господствующего класса вызывают спрос на самые разнообразные специальные услуги, 2)в крупном индустриальном центре сосредоточено наибольшее количество различных производств весьма сложного типа – фабричных, заводских, мануфактурных, с далеко идущим техническим разделением труда, 3)самое увеличение объема и плотности городских обществ способствует прогрессу специализации.

Вопрос о разделении труда (между прочим и в городах) теоретически очень полно разработан Эмилем Дюркгеймом, заимствовавшим, впрочем, некоторые из своих положений у Огюста Конта. По утверждению Дюркгейма, “разделение труда развивается прямо пропорционально объему и плотности обществ, и если оно прогрессирует непрерывно в течение социального развития, то потому, что общества становятся постоянно плотнее и вообще объемистее”, и далее: “Всякое уплотнение социальной массы, особенно если оно сопровождается приращением населения, необходимо вызывает прогресс разделения труда”. Имея в виду, что из всех современных социальных образований город дает особенно энергичный рост объема и плотности населения, понятно, что прогрессирующее разделение труда им сопутствует. Несомненно, что более или менее успешное сожительство многих миллионов людей на сравнительно ограниченной территории было бы вообще невозможно без их сложного сотрудничества, т.е. применения максимальной специализации, смягчающей или даже вовсе устраняющей профессиональную конкуренцию. Значительная плотность городского населения не препятствует тому, что город вообще богаче деревни с ее ничтожным разделением труда и что крупнейший и населеннейший рабочий центр богаче среднего, а тем более мелкого города, причем интенсивная специализация профессий играет первостепенную роль в объяснении этого явления. Здесь имеется нечто аналогичное с дифференциацией занятий и потребления в животном мире. “На дубе, – говорит Дарвин, – находят до 200 видов насекомых, живущих друг с другом в полном согласии: одни питаются плодами дерева, а другие – листьями, третьи – корой и корнями”. По мнению Дюркгейма, люди подвержены тому же закону: “в одном и том же городе различные профессии могут сосуществовать, не будучи вынуждены вредить друг другу, так как они преследуют разные цели”.

Экономические последствия, вызываемые интенсивным разделением труда в большом городе, очень многочисленны, но мы лишь приведем важнейшее из них. Огромная техническая специализация вызывает значительную производительность труда, а эта продуктивность позволяет крупному центру производить товары дешевле, чем в менее крупных городах, и предоставляет первому более выгодную хозяйственную позицию. Стоя на этой позиции, мировой город сравнительно легко побивает своих соперников в борьбе за существование.

Четвертым существенным экономическим признаком современного капиталистического города является непрерывный и значительный рост городской ренты или ренты городских земель. Это явление имеет первостепенное значение как в частном, так и в муниципальном хозяйстве: с городской рентой тесно связаны городские финансы, экономическое положение городских домовладельцев и землевладельцев, земельная политика, жилищный вопрос, земельная спекуляция, планировка городов, объем незаселенных пространств в городах, направление и характер средств путей сообщения. Поэтому на упомянутом вопросе надлежит остановиться подробнее.

К сожалению, проблема городской ренты составляет один из менее всего разработанных отделов политической экономии, в чем она вполне разделяет судьбу других урбанистических вопросов. У теоретика земельной ренты Рикардо мы не встречаем почти никаких упоминаний о сказанном специальном виде ренты, и это вполне понятно, так как рассматриваемая проблема стала на очереди актуальных проблем лишь во второй половине прошлого столетия, вместе с ростом и уплотнением современных городов. У Карла Маркса мы встречаем лишь правильное утверждение, что рента получается не только с сельскохозяйственных земель, но также и с земель, служащих для застройки и жилища, а равно указание на разницу между земельной и городской рентой: первая исходит из того, что за продукты земли получаются, при неодинаковых издержках, одинаковые цены, теория же городской ренты, наоборот, из того, что при одинаковых издержках получаются неодинаковые цены. Из наших современников наиболее тщательно разработали данную тему Конрад, Фойхт и особенно Визер. Игнорируя субъективные уклоны последних авторов, мы постараемся изложить дело объективно.

Нет никакого сомнения в том, что городская рента по существу аналогична с рентой сельскохозяйственной. Это нетрудовой доход, получаемый от пользования землей под жилыми, хозяйственными или деловыми зданиями и постройками, т.е. обслуживающими какие-либо кредитные, страховые или административные учреждения. Если мы вычтем из общего дохода дома часть, падающую на приносимую им прибыль (нормальный годовой процент со стоимости самой постройки), то получим городскую ренту земельного участка под этой постройкой. Упомянутая рента, подобно сельскохозяйственной ренте, носит дифференциальный, т.е. разностный, характер, в зависимости от местоположения и интенсивности застройки, что вполне соответствует сельскохозяйственной ренте №1 и №2. Ясно только, что рента №1 будет в данном случае иметь лишь один вид (рента по расстоянию от центра), а сельскохозяйственная рента “по плодородию” не может иметь в городе соответствующего эквивалента, кроме незначительных разниц в свойствах и удобствах почвы, служащей для застройки.

Наибольшее значение для городов имеет городская рента №1 (по расстоянию). Чтобы усвоить ее, удобнее всего двигаться от низкой величины сказанной ренты к более и более высоким. Городская рента №1 возникает тогда, когда застройка земли (напр., на окраинах) оказывается выгоднее, чем ее сельскохозяйственная эксплуатация. От этой естественной низшей нормы, вытекающей из принципа рентабельности, будут подниматься дальнейшие ступени городской ренты, соответственно удобствам и выгодам расположения участков под застройкой. По общему правилу, чем ближе расположены земельные участки к центральным частям города, а именно к его деловым и торговым кварталам, тем выше будет рента по расстоянию, так как рентабельность дома прямо зависит от квартирных цен, последние же зависят от спроса, а спрос на жилые помещения, расположенные поблизости от центра города, конечно выше, чем на более отдаленные квартиры. Городская рента в торговых и центральных кварталах современного большого города часто настолько высока, что частным квартирантам не под силу покрывать ее, и дома в таких кварталах почти сплошь отдаются под доходные предприятия или торговые помещения, для которых, с одной стороны, центральное расположение экономически необходимо, а с другой – и самые высокие квартирные платы доступны.

Проведение усовершенствованных и притом дешевых путей сообщения (трамваи, метрополитены) может сильно видоизменить действие изложенной простой схемы, так как удобство расположения квартиры, оказавшейся, напр., у места остановки трамвая, сильно повышается. Отсюда – экономическая важность того или иного направления городских путей сообщения и вообще их максимального развития, – вопрос, который будет нами подробно рассмотрен в “специальном курсе” (по транспортному отделу).

Как известно, цена на земельный участок равна капитализированной ренте. Отсюда – необычайная высота цен на городские земельные участки, расположенные в центре больших городов. Напр., В.Зомбарт, ссылаясь на работу Курелля, утверждает, что Society Building купило в центре Нью-Йорка участок в 9800 кв.м по цене 12480 марок за кв. метр(!).

Тот же Зомбарт дает, на примере Берна, следующую наглядную иллюстрацию изменения цен на городские участки в зависимости от расстояния от центра города или путей сообщения.

Дифференциальная рента №1 по расстоянию выступает здесь весьма рельефно.

На ряду с рентой №1, городская рента, подобно ренте сельскохозяйственной, имеет и другую форму, а именно №2, которую немецкие экономисты называют рентой по интенсивности застройки (Intensitat-rente). При помощи соответствующего капитала можно строить теснее, выше, богаче (горизонтальная, вертикальная, качественная интенсивность). Останавливаясь на самой важной для теории – вертикальной интенсивности, мы укажем, что нижние этажи ценятся больше верхних и что поэтому каждый лишний этаж дает предпринимателю все меньший доход. Наконец, наступает предел, при котором затрата на лишний этаж оказывается экономически невыгодной. Здесь имеется явление, аналогичное с законом падающей производительности затрат в сельском хозяйстве (Gesetz des abnehmenden Stockwerkertrages). По замечанию Визера, город таким образом имеет свою окраину с дешевыми помещениями не только в горизонтальном, но и в вертикальном направлении. Нельзя не отметить, впрочем, что вертикальные пути сообщения (лифты) сильно изменили действие этого “закона”, сведя его на-нет в Соединенных штатах, где дешевые лифты и богатое оборудование ими позволяют заниматься на высоте небоскребов.

Весьма любопытны и важны данные многочисленных монографий, указывающие на перманентный и значительный рост городской ренты, а соответственно и цен на городскую землю в течение всего XIX столетия и вплоть до нашего времени. Развитие городских путей сообщения, смягчив это явление, не могло приостановить его. Громадный наплыв населения в города, политика муниципалитетов, благоприятствующая благоустройству буржуазных кварталов, требования торговой рекламы, необычайный расцвет урбанистической роскоши и концентрация капиталов в руках людей и учреждений, готовых на всякие материальные жертвы ради наслаждений, комфорта или деловых соображений, – одним словом, вся конъюнктура капитализма способствовала упомянутому росту городской ренты, который незаслуженно обогатил широкие группы городских домовладельцев и землевладельцев, выдвинув их в первые и влиятельные ряды буржуазии. Особое внимание следует обратить на исключительную рентабельность ночлежных домов и колоссальных домов-трущоб, в роде нашей бывшей Вяземской лавры в Петербурге, которые ускользают от действия законов конкуренции и имеют как бы монополию на “приют” сотен тысяч беднейшего, бездомного, полуголодного населения мировых городов, вынужденного искать себе пристанища и тратящего свои последние гроши на грязные нары, углы, мансарды, которые в общей сложности дают собственникам таких трущоб и земельных участков под ними очень высокую ренту. Наконец, наивысшую ренту дают игорные дома и дома разврата, превращая их владельцев в самых богатых, т.е. “уважаемых”, людей.

Приводим несколько цифр, иллюстрирующих сказанный рост городской ренты во второй половине XIXв., когда происходил особенно интенсивный рост городов, а городские пути сообщения еще были сравнительно слабо развиты.

В Берлине на одного жителя приходилось:

Сильнее возрастала цена помещений, занятых промышленными предприятиями: она составляла, напр., в Лейпциге за каждую отапливаемую комнату: в 1880г. – 179,37 марки, а в 1885г. – 314,59 марки в среднем.

Еще быстрее росли цены на помещения, сдаваемые под лавки и кустарные промыслы. В Вене одно здание сдавалось под столярное заведение:

В 1810 году за 75 флоринов
” 1850 ” ” 300 ”
” 1859 ” ” 1200 ”
” 1862 ” ” 1800 ”

В Праге движение земельных цен за последние десятилетия выражается так:

Квадратный метр стоил гульденов:

В конце XVIIIв. Париж включал в себя 26000 домов стоимостью по 39800 фр. каждый, а всего 1034800000 франков, при цене 28 франков за кв. метр незастроенной земли, а в 1900г. – 83000 домов стоимостью по 130000 каждый, а всего 10790000000 франков, при цене 130 франков за кв. метр.

Однако указанный рост городской ренты далеко неравномерен в различных странах. Слабее всего он выражается в Англии, где до войны квадратный метр земли в больших городах стоил в среднем 5–6 немецких марок (в Лондоне: 8–10 марок); дороже городская земля во Франции, Италии и русских дореволюционных столицах, еще дороже в Германии (в Гамбурге, Мюнхене, Лейпциге – 40–60 марок и в Берлине 80–100 марок), и, наконец, наивысшие цены относятся к большим городам Сев. Америки.

Нет сомнения, что именно это повышение цен на городские участки стимулирует многоэтажность домов, а именно постройку многоэтажных казарм, небоскребов, домов-сигар и прочих уродливых и негигиенических произведений архитектуры, которыми “славятся” большие города Соединенных штатов, в более слабой степени, Германии, затем – Франции, Италии, России и, наконец, слабее всего – Бельгии и особенно Англии, вообще избегающей многоэтажности. Одним словом, высокая городская рента экономически препятствует горизонтальной интенсивности застройки и гонит дома ввысь. Таким образом чисто внешний признак города всецело обусловлен экономическим законом.

Остается невыясненным интересный вопрос, впервые поставленный в урбанистической литературе Д.Д.Протопоповым: почему в Англии и Бельгии – странах с наиболее развитым капитализмом и с величайшей городской концентрацией – городская рента сравнительно низка, а именно в десять раз дешевле, чем в Германии, и почему в самой Германии наиболее промышленные и торговые ее области – район Рура и Северно-западный район (Бремен, Аахен и другие города) – отличаются сравнительно малой высотой городских зданий и просторным расположением городов, а наименее промышленная часть той же Германии – ее восток и центр – застроены особенно высокими и тесно расположенными домами? То же недоумение вызывают и Соединенные штаты, где общая плотность городского населения очень невелика, не смотря на высокую земельную ренту, и только в деловых кварталах строятся небоскребы. Становится ясным, что экономические явления в городах гораздо сложнее, чем они кажутся на первый взгляд, и требуют не столько априорных логических, т.е. чисто дедуктивных, построений, сколько строго эмпирического индуктивного метода исследования, а именно предварительного анализа многих конкретных случаев, которые затем приводят к обобщениям. Сам Д.Д.Протопопов остроумно объясняет недоуменные вопросы, вызванные весьма капризной и мало исследованной городской рентой земельной спекуляцией, которая особенно процветает в Германии, где она поставлена почти научным образом. “Целью объединенного финансового капитала, – говорит названный специалист, – является вовсе не создание жилищ, а тем менее жилищ, удовлетворяющих потребности широких масс населения, а спекуляция землей, быстрое создание крупных состояний и образование новых капиталов как результат спекулятивной работы с землей”.

Тем же автором приводятся многочисленные примеры хитроумнейших спекулятивных манипуляций, посредством которых земля, приобретаемая дешево и в большом количестве у немецких крестьян вблизи городов (причем крестьянин, вчерашний производитель ценностей, сам вовлекается в спекуляцию и превращается в паразита), выдерживается без застройки для увеличения спроса и продается затем в розницу по отдельным участкам, на которых строятся там и сям многоэтажные здания, имеющие рекламный характер и повышающие ренту на соседние участки. В результате становится ясным, что изложенная отвратительная спекуляция на острой массовой жилищной нужде сотен тысяч беднейших городских иммигрантов может быть прекращена лишь национализацией земли. Действительно, в советских городах мы не находим никаких следов такой спекуляции.

Пятый и последний из существенных экономических признаков городов, имеющих первостепенное влияние как на частную жизнь населения, так и на муниципальное хозяйство, относится к области потребления. Город умножает потребности своих жителей и увеличивает интенсивность этих потребностей пропорционально своей величине и экономической мощности. Общий стандарт жизни горожанина в среднем выше, чем деревенского жителя, и это обстоятельство раньше всего сказывается 1)на заработной плате в городах, 2)на распределении производимых товаров в народном хозяйстве и 3)на сумме уплачиваемых государству косвенных налогов, не говоря уже о громадном культурном значении данного признака. Происхождение этого последнего весьма понятно. Город вообще, и особенно большой город, сосредоточивающий в своих стенах наилучшую технику производства, все средства широкой рекламы, квалифицированных работников, могущих оказывать самые разнообразные услуги в десятках тысяч областей, товары со всего мира и сравнительно значительный процент богатой буржуазии, для которой рафинированное потребление вполне доступно, естественно аккумулирует соблазны, развивает человеческие капризы, желания, страсти и, обладая перманентной возможностью их удовлетворять, создает все новые привычки, обращающие желания в постоянные потребности. К сожалению, в экономической литературе по урбанизму, исходящей исключительно от буржуазного класса (в виду почти полного отсутствия таковой литературы в СССР), слишком редко обращается внимание на тот факт, что удовлетворение рафинированных потребностей одного класса горожан совершается за счет насущных потребностей другого и притом более многочисленного.

Экономическое положение городского пролетариата в Западной Европе (особенно во Франции) вообще хуже, чем положение крестьянина, который, как собственник земли и орудий производства, получает не только плату за свой труд, но также и земельную ренту, и прибыль. Правда, в стране с низкой техникой сельского хозяйства, крестьянским бесправием, малоземельем и аграрным перенаселением, как, напр., в дореволюционной России, что твердо установил В.И.Ленин и подтверждали многие специалисты по сельскохозяйственной экономии, благосостояние крестьянина было едва ли не хуже, чем благосостояние пролетария, так как земельная рента первого оказывалась чисто фиктивной и служила лишь страховой премией за неурожайные годы, причем общий заработок крестьянина у нас был часто еще ниже, чем норма платы за наемный труд.

Затронутая проблема еще ждет своей научной разработки, как и многие другие урбанистические проблемы. Современная статистика дает нам лишь средние цифры городского и сельского потребления: за границей – вследствие нежелания расчленять положение двух классов горожан, а в СССР – в виду дефектов этой статистики и трудности уловить уровень потребления у различных групп, анонимно покупающих товары. Лишь массовое обследование анкетным порядком личных бюджетов в городских и крестьянских хозяйствах может дать желаемые результаты.

Следуя принятому нами методу изложения, проиллюстрируем вопрос о городском и сельском потреблении цифрами, взятыми из русской дореволюционной и современной действительности.

Проф. И.Х.Озеров приводит следующие данные, относящиеся к 1900г.: в восточных губерниях России потребление спирта в городах составляло 1,38 ведра на душу, а в уездах – 0,38 ведра; в приволжском районе: в городах – 1,09, а в уездах – 0,26. Таковы же данные о потреблении керосина: в городах на одного жителя – 2 пуда 9 фунтов в год, а на одного сельского, жителя – 4,89 фунта. По исчислению В.И.Покровского, чаю в городах потреблялось от 2 до 3 фунтов на душу, а в деревне от 0,38 до 0,08 фунта; сахара в Петербурге – 72 фунта, в городах вообще – 32,5 фунта, а в деревне – 6 фунтов. Приведенные данные свидетельствуют о значительном превышении до революции благосостояния городских жителей сравнительно с деревенскими. Даже хлебные, т.е. чисто сельские продукты, деревня потребляла в меньшем количестве, чем города (потребляющая полоса – 14,71 пуда на душу в год, производящая полоса – 16,99 пуда, а города – 18 пудов).

В годы гражданской войны и военного коммунизма (особенно же в голодный год) питание городского населения резко падает, повышаясь затем в годы нэпа, на что указывает следующая таблица:

Потребление хлебных продуктов (пудов на душу в год)

О потреблении всех товаров за последние годы в СССР дает представление следующая таблица, касающаяся земледельческого (сельского) и неземледельческого (городского) населения.

Поиск по сайту: