Распределение квартир по населенности (в процентах)

Данные о других городах СССР аналогичны. Все они свидетельствуют о крайней и все растущей тесноте городской жизни, которая сталкивается с рациональными требованиями гигиены, комфорта, социального быта, свободы передвижения. Явление это стихийное, т.е. капиталистического происхождения, и в корне противоречит принципам социализма, ибо последний между прочим мыслится как планомерное и наилучшее использование жизненных сил трудового населения.

К таким же отрицательным признакам советского города относятся явления безработицы в больших городах, вызванные аналогичной причиной, а именно приливом рабочего населения в индустриальные центры. В эпоху военного коммунизма безработицы не наблюдалось, но труд был крайне непроизводительным. В годы нэпа, наоборот, производительность труда непрерывно возрастала, но в крупных и некоторых средних городах появляется безработица, достигшая к 1923г. почти 10% городского населения, несмотря на энергичный процесс восстановления промышленности. Все усилия целого ряда учреждений были мобилизованы к борьбе с этим явлением. В 1923 и 1924гг. до двадцати городов организовали планомерные общественные работы. В 1925 и 1926гг. такие же массовые работы были предприняты в Москве и Ленинграде. Облегчены условия для частного найма, организованы правильный учет и распределение безработных через биржи труда, устроены коллективы безработных и общежития для них, проведена выдача безработным денежного пайка через страхкассы. Однако и в настоящее время городская безработица не ликвидирована. Она упорно фигурирует в дебатах и отчетах гор. советов, и чем успешнее проводится в данном городе привлечение населения к работам, тем все больше усиливается приток туда новых трудовых сил.

В тесной связи с тем же приливом в города рабочего населения находится и эволюция городской динамики, т.е. движения во всех его видах. Объективные показатели этой динамики, принятые в Западной Европе и Северной Америке, т.е. учет использования механических орудий транспорта – метрополитенов, трамваев, автобусов, автомобилей, – свидетельствуют о том, что в этом отношении советские города еще не достигли дореволюционного уровня. По цифрам 1925г., число перевозимых на трамваях пассажиров колеблется в большинстве случаев от 20 до 80%, довоенного, и лишь незначительное количество городов доходит до 100% и более (Москва, Нижний Новгород, Тверь, Харьков); автомобильное движение (кроме Москвы) фигурирует еще только как исключение, а автобусы хотя и введены в ряде городов, но в далеко не достаточном количестве. Однако в данном случае сравнительно низкий уровень соответствующих показаний говорит не об уменьшении спроса на механическое передвижение, а лишь об уменьшении предложения благодаря изношенности инвентаря, подвижного состава, недостатка в вагонах, машинах и т.п., и повышение коэффициента переполнения вагонов об этом наглядно свидетельствует. Как известно, сумма и интенсивность движения в городе прямо пропорциональны количеству жителей и сумме их меновых потребностей в широком смысле. Между тем усиленный прилив населения в крупные центры СССР и небывалое привлечение трудовых масс к общественной работе несомненны; поэтому динамичность советских центров бесспорно растет, несмотря на мнимый, чисто кажущийся ее упадок. Москва, например, уже стоит перед проблемой разгрузки уличного движения так же, как и заграничные центры, а “контрольные цифры” предвидят в ней к 1928г. трамвайный кризис.

Переходя, в заключение, к вопросам о земельной площади советского города в пределах селитебной черты и его земельного фонда вне этой черты, мы видим, что здесь Октябрьская революция провела важнейшие нововведения решающего социального значения. Вся земля, находящаяся под городскими постройками, была изъята из частной собственности и, будучи национализированной, целиком передана в пользование городов как государственных, т.е. коммунальных, единиц. Общая стоимость этой земельной городской площади в СССР исчисляется приблизительно в 4 миллиарда золотых рублей. Таким радикальным актом, немыслимым при капиталистическом строе, сразу разрешен целый ряд социально-экономических проблем в урбанизме, а именно: 1)открыт свободный путь к перепланировке городов, 2)в значительной степени ликвидирован вопрос о городской земельной ренте и росте ее в руках частных собственников, 3)уничтожена возможность земельной спекуляции в городах и 4)открыты широкие перспективы к использованию внутреннего земельного фонда для улучшения муниципальных финансов. Одновременно отчасти муниципализированы и отчасти национализированы все дома и постройки, приносившие сколько-нибудь значительную частнохозяйственную прибыль, что еще усугубило значение вышеупомянутой муниципальноземельной реформы. Социальные, экономические и фискальные последствия двух последних актов неисчислимы, но к настоящему времени они еще мало успели сказаться, поскольку лишь только нащупывается “модус” их использования и отсутствуют оборотные средства для того необходимые.

Иначе обстояло дело с землями, расположенными вне селитебной черты. Здесь интересы городов в первые годы революции столкнулись с стремлениями крестьянских землеустроительных органов, и все громадное значение свободного земельного запаса, необходимого для расширения городов и планировки окраин, для использования этого запаса в смысле образования лесной и сельскохозяйственной зон и т.п. – оставалось долгое время невыясненным. В результате, начался процесс обезземеления городов, что видно из следующих цифр. В 1917г. 91 обследованный город обладал 221,8 тысячи десятин, в 1921г. – 169 тысячами и в 1923г. – только 115,9 тыс. десятин, причем, например, Севастополь потерял половину своей земли, а Меленки (Владимирской губ.) даже всю землю. Однако этот диссолютивный процесс уже в 1923г. был успешно остановлен, в результате издания ряда законов, циркуляров ГУКХ и землеустроительной работы коммунальных органов. Последние в 1923–1926гг. спешно определяли городскую черту, проводили ее в натуре и таким образом закрепляли за собой, на основе Земельного кодекса, необходимый земельный фонд. За то же время целый ряд городов отвоевал обратно утраченные земли, и вновь наделены землей многие безземельные города (Темир, Порхов, Тихорецкая и друг.).

Резюмируя сказанное, мы видим, что советский город в одних из отмеченных признаков, как-то: упрощение классовой структуры, смягчение социального неравенства, ликвидация иерархии жилищ, городской ренты и земельной спекуляции, национализация земель и части домовладения, не говоря уже о таких общих экономических преобразованиях, как развитие кооперации за счет частной торговли и т.д., идет по линии социалистического строительства и достигает неизменных успехов, подготовляя зарождение новых урбанистических форм. В этой части он несомненно является прообразом грядущего социалистического поселения.

Наоборот, в других своих признаках, как-то: неурегулированный рост населения, увеличение скученности и жилищной тесноты, неликвидированная безработица, “неудовлетворенная” уличная динамика и т.п., советский город почти всецело еще подчинен власти социальной стихии капиталистического происхождения, и борьба с явлениями, порожденными этой стихией, отнюдь не сопровождается желанным успехом, причем создался тупик, из которого выхода пока еще нет.

Все сказанное, казалось бы, властно выдвигает недоуменный вопрос: долго ли предстоит городу переходного периода расти, аккумулируя в своих тесных пределах население страны подобно капиталистическим городам? Или, наоборот, явление это временное, и история, т.е. объективные условия, в конце концов заставит его по возможности разгружать свою промышленность, приближая ее к деревне, планомерно индустриализировать и кооперировать эту деревню, – одним словом, создавать тот синтез между городом и деревней, без которого, по мнению В.И.Ленина, социалистическое будущее не мыслится. Решению этого кардинального вопроса поможет нам анализ создавшихся условий в данной области за границей, чему будет посвящен следующий раздел.

2. ПРИЗНАКИ НОВЕЙШЕЙ ПЕРЕХОДНОЙ ЭПОХИВ МИРОВОМ УРБАНИЗМЕ

Проблема будущего города, или, точнее, будущего типичного поселения, принадлежит к числу самых интересных, но одновременно и самых сложных вопросов урбанистической теории. Ясно, что при современном состоянии общественных наук формулировать какие-либо конкретные выводы в этом отношении, выступать с определенными предсказаниями, а тем более давать точные даты или детальные характеристики будущего города было бы не только рискованным, но в высшей степени ненаучным. Самое большое, что можно сделать в пределах данной проблемы, – это уловить “тенденцию развития”. Многие найдут, вероятно, и эту последнюю задачу недостаточно подготовленной. Во всяком случае, в виду чрезвычайной важности для городского хозяина вообще, а особенно для коммунального работника СССР, проводящего перспективное планирование, предвидеть направление дальнейшего развития современного населенного пункта, мы постараемся наметить хотя бы вехи, по коим может и должно подвигаться соответствующее исследование на основе строго объективного анализа фактов.

Как неоднократно указывал Карл Маркс, “в отживающем строе, еще задолго до революционного взрыва, накапливаются эволюционным порядком те изменения и противоречия, которые подготавливают и предопределяют будущий диалектический переворот”. Этот общий вывод, оправдываемый многими историческими примерами, не может не относиться и к сфере урбанизма, поскольку город составляет неотъемлемую часть целой народнохозяйственной системы. В частности, мы уже рассмотрели эпоху, подготовившую переход города средневекового к городу капиталистическому: внутреннее содержание последнего зрело в течение двух-трех столетий, но было сковано старой политической формой, с которой французская революция справилась в короткий срок. Трудно сомневаться в том, что по примеру миновавших эпох, и в наше время будущее социальное содержание зреет под оболочкой существующих государственных форм. По крайней мере растущие из года в год в капиталистических странах экономические противоречия, финансовые тупики, политические конфликты, острое недовольство социальных низов и падение морального критерия у верхов, беззаботно справляющих “пир во время чумы”, – одним словом, весь горячечно-конвульсивный характер современной жизни указывают на какую-то глубокую дисгармонию отношений, на вулканическую подпочву действующей системы, причем гроза мировой войны не только не прочистила атмосферу, но еще сугубо нагромоздила на путях капитализма новый горючий материал. Ясно, что не только СССР, но и целый ряд капиталистических государств, сами того не сознавая, в сущности уже вступили в переходную эпоху, и мы должны рассмотреть те признаки происходящих изменений, которые относятся к поставленной проблеме.

На первом плане исследования здесь стоит, как и всегда производственный базис. Мы показали, что современный типичный индустриальный центр возник, кристаллизовался и вырос вокруг грузной и неподвижной паровой машины и двигателя внутреннего сгорания с его коротким передаточным механизмом: только в непосредственной близости от них могли сосредоточиться многочисленные жилища рабочих, технических руководителей и хозяев предприятий, обрастающие затем густыми кольцами поставщиков, торговых посредников, агентов транспорта.

Так вот следует констатировать прежде всего, что этого основного городообразующего фактора в настоящий момент более не существует. Исполнительная часть машины, т.е. рабочий механизм, теперь может быть отделена от двигателя, так как передаточные ремни, валы и цепи заменяются без всяких затруднений простым электрическим проводом, доставляющим электрическую энергию на любое расстояние. Промышленность, впервые зародившаяся в деревне в виде ремесел и кустарных промыслов, перекочевала в города, которые в свое время концентрировали и централизовали обрабатывающее производство, теперь же она вновь готова вернуться в деревню. По крайней мере такой возврат сделался технически возможным благодаря свойствам, присущим электрической трансмиссии.

С легкой руки В.И.Ленина сейчас уже сделалось общим местом утверждение, что если паровая техника является техникой капиталистической эпохи, то электрическая техника всецело принадлежит социализму. Подобное утверждение, в столь широком его значении, конечно, относится скорее к разряду гениальных интуиций, чем научно обоснованных выводов, но во всяком случае решающее влияние электрификации на коренные условия урбанизма трудно отрицать. Мы уже объяснили, что электрификация сельского хозяйства гонит земледельцев в индустриальные центры, так как она сокращает переменный капитал, т.е. количество рабочей силы, потребной для земледельческого производства. Однако, с другой стороны, та же электрификация городской промышленности всемерно способствует переселению последней в деревню; она в состоянии индустриализировать деревню не только в смысле индустриализации одного лишь сельского хозяйства, но и в смысле широкого распространения в деревне машинной обрабатывающей промышленности. Одним словом, с производственной точки зрения существование отдельных аггломераций населения в виде городов делается отныне излишним. Центростремительная роль паровой машины сменяется центробежной ролью электричества.

Этот вывод следует запомнить, так как он является твердой исходной базой для дальнейших соображений.

Чтобы конкретнее убедиться в сказанном, рассмотрим фабрику последних лет в картинном описании ее современного исследователя. “Мы входим в большую рабочую залу, крыша которой покрывает пространство в 20675 кв. метров и которая представляет из себя одну из самых больших машиностроительных мастерских современности. Нигде нет ни одного передаточного вала, нигде нет ни одного ремня в смысле старых трансмиссий. Движущая сила притекает незримо, почти вне пространства, к отдельным машинам, без всяких внешних признаков, нематериально, почти как мысль, как волевой импульс, наполняя колоса механической энергией. Вместо цепей и ремней, по тонким проволокам и кабелям, искусно скрытым в узорах колонн, струится через помещение напряженный, насыщенный массами энергии эфир. Каждая рабочая машина имеет свой собственный мотор, вделанный в ее железное основание, и притом так, что он почти незаметен; импульсы движения притекают к ней через особые нервы в форме проволочных шнуров, которые легко переносятся и таким образом позволяют любую перемену места. Это – триумф электрического двигателя”.

“И еще в другом направлении меняется характер мастерской: все движется. Самая тяжелая рабочая машина более не привязана к полу. Она ничем более не отличается от инструмента, от напильника, от клещей, так как, несмотря на то, что она обладает титанической силой, один нажим человеческой руки может поднять ее при помощи крана; картина мастерской может быть целиком перестроена, может быть приспособлена к обработке нового продукта, к новому плану производства. Могучие краны играючи поднимают вверх рабочую машину и вставляют ее в новое поле труда. Стоит только вставить конец проволочного шнура в маленький штепсель, – и рабочая машина оказывается снова включенной в живительный круг электрического тока. Ранее это было немыслимо; только сумасшедший руководитель предприятия мог бы решиться снять тяжелые машины с их фундамента, оторвать их от передаточных валов, прочность и мощность которых была рассчитана как раз для этих машин, но не для других. Ныне достигнута изумительная гибкость”.

К приведенной цитате надлежит добавить, что с той же легкостью электрический ток, а вслед за ним и каждый исполнительный механизм могут быть легко переброшены на 10, 100, 1000 верст в любом направлении, отвлекая туда рабочих, т.е. основную часть населения индустриального центра.

Упомянутая идея борьбы с пространством и победа над расстоянием с ее децентрализующим, чисто центробежным воздействием, как порождение быстро развивающегося транспорта и мирового обмена, далеко не ограничивается областью одного только материального производства, но пронизывает насквозь всю цивилизацию последних лет. Демократический театр нашего времени – кинематограф – позволяет следить за игрой и мимикой мировых артистов с тем же успехом в ничтожном населенном пункте, как и в Лондоне или Москве. Радиотелеграфические установки разносят по всем градам и весям камерный концерт или оперу столицы, лекцию выдающегося профессора или выступление политического деятеля. Граммофон, фонограф и другие инструменты воспроизводят и закрепляют в сотнях тысяч валиков талантливое музыкальное исполнение. На очереди – телевизия, т.е. передача изображений на расстояние. Феноменальное развитие печати, сравнительная дешевизна книг и газет, новые методы внешкольного образования до некоторой степени позволяют получать даже высшее образование не только в университетском центре, но и в скромном провинциальном уголке. Наконец, самый рафинированный товар теперь проникает в любое захолустье. Таким образом мировой город постепенно теряет свою монополию на искусство, науку, утонченное развлечение, рафинированное потребление, а интеллектуальные и культурные ресурсы небольшого поселения соответственно возрастают. Одним словом, с технической точки зрения, децентрализация стоит в порядке дня.

Возникает второй, не менее важный вопрос: если технически разгрузка крупного города сделалась возможной, то допускают ли ее экономические условия? В экономической и урбанистической литературе уже с начала XX столетия установился правильный взгляд, что эти условия теперь не только “допускают” разгрузку, но и благоприятствуют ей. Уже давно миновали времена, когда заработная плата была ниже в большом городе, чем в мелком поселении, и когда доступные цены на городскую землю и сравнительно небольшая рента городских земель побуждали капиталистические предприятия концентрироваться преимущественно в крупных центрах. Как известно из политической экономии, средний уровень заработной платы определяется минимумом средств существования рабочих. Цена рабочей силы не может надолго опускаться ниже минимального стандарта трудовой жизни. Между тем продукты питания и жилище рабочего стали значительно выше в крупном центре, чем в более мелком поселении, в результате чего необходимая стоимость в первом повышается, прибавочная же стоимость, выжимаемая капиталистами, соответственно должна падать, и, следовательно, крупногородскому капиталисту труднее удержать на желательном для него уровне норму эксплуатации, чем капиталисту вне города. Наконец, социальная сила сопротивления рабочего класса, играющая свою роль в высоте заработной платы, как правило, значительнее в большом городе, чем в деревне, где организующее влияние профессионального движения выражено гораздо слабее. С другой стороны, все растущая городская рента и капитализированная рента, т.е. цена городской земли, стала подчас недоступной даже для сравнительно мощных предприятий в тех случаях, когда они требуют более или менее обширных земельных территорий. Поэтому выгоды, проистекающие от пребывания предприятий в крупном центре, теперь уже часто не покрывают излишних расходов, вызываемых последним, тем более, что научные силы и высококвалифицированный труд, имеющие свою резиденцию в крупных центрах, в настоящее время легче привлекаются за город, чем это было раньше, благодаря все более совершенным и дешевым средствам сообщения и передвижения, и 2)близость финансовых и кредитных учреждений утратила свое решающее значение в виду развития телеграфных, телефонных, ускоренных почтовых и воздушных сношений.

Целый ряд фактов, повидимому, подкрепляет этот логический вывод.

“На всем массиве Дофинэ и по всему Альпийскому массиву, – говорит Ганото, можно встретить значительные фабрики, расположившиеся по всем углам и закоулкам страны, которая несколько лет назад жила очень бедно. Теперь она преобразовывается на наших глазах: деревни богатеют, хижины превращаются в дома, самые маленькие деревушки освещены электричеством, на каждом шагу стоят столбы с электрическими проводами, а электрические трамваи снуют по долинам и взбираются на горы”. По свидетельству Дюбуа и Жюлена, число ткацких станков уменьшается в Сент-Этьенне и других городах и увеличивается в окрестных деревнях. Шелковая ткацкая промышленность Франции, которая в XIX веке была чисто городской промышленностью, сосредоточенной в Лионе, по словам Вандервельде, рассеивается, переходит за пределы города, появляется в ближайших деревенских общинах, а затем последовательно во многих департаментах. Из Женевы часовое производство распространилось по всем сельским местностям кантонов Берна и Невшателя. Даже в Манчестере целый ряд ткацких и прядильных фабрик был перенесен в соседний Штокпорт, причем была понижена зарплата, а после того как этот населенный пункт сделался сам крупным центром, фабрики перешли еще далее в деревню, и заработная плата еще уменьшилась. Э.Хоуард в своем докладе на конференции Garden-City Association перечислил целую серию случаев перенесения крупнейших фабрик из больших городов в деревню или поселки. То же движение захватывает и Германию. В сельских местностях, примыкающих к Кельну, Дюссельдорфу, Аахену, население увеличивается еще быстрее, чем в самых городах. О Вестфалии прусское статистическое бюро категорически говорит, что “чисто промышленное население живет там по преимуществу в деревне”. Даже в Соединенных штатах, где города продолжают быстро расти, обнаруживается тенденция переброски части промышленности в деревню. Так, Вебер указывает, что из 65 железоплавильных заводов Нью-Йорка около 50 переместилось в Бруклин и дальше в местности, расположенные по реке Гудзону, и в Нью-Джерсей. Знаменитый лидер американских капиталистов Г.Форд, отрицая необходимость больших централизованных фабрик, высказывается за устройство небольших промышленных предприятий в поселениях соответствующих размеров. Эти факты, приведенные в виде примеров, за отсутствием исчерпывающей статистики, могут быть подтверждены впечатлениями путешественников. Все, кто объезжал области западной Германии, Бельгии, восточную часть Соед. штатов и т.д., знают, что зеленеющей деревни с ее простором полей и лугов там уже нет: поезд то и дело проезжает через лес дымящихся труб и густо населенную, сплошь индустриализированную территорию. Грани между городом и деревней с каждым годом стираются все больше и больше.

Таким образом мы видим, что как современная техника, так и экономические отношения перестают содействовать большим городам, благоприятствуя, наоборот, их расселению.

В том же направлении децентрализации и обратной тяги в деревню, уже коренным образом измененную, начинают действовать и многие отрицательные стороны больших городов.

Схематически резюмируя соответствующую урбанистическую литературу, мы перечислим эти недостатки, которые жизнь с каждым годом подчеркивает все сильней и сильней.

1) Трудовое население, как правило, живет в многоэтажных каменных домах с узкими и тесными, дворами, при сильной скученности, доходящей до 20–30 угловых жильцов на одну комнату.

2) Недостаток солнца на улицах и дворах; в нижние этажи домов солнце вовсе не проникает.

3) Недостаток растительности; городской житель искусственно оторван от природы.

4) Воздух в рабочих кварталах отравлен дымом, пылью, копотью и вредными газами.

5) Результат: усиленная детская смертность и постепенное вырождение человеческого организма (наследственные туберкулез, рак, рахитизм, неврастения, малокровие). Низкие средние цифры смертности, достигнутые большими городами, благодаря санитарным мероприятиям, не убедительны, так как они объясняются благосостоянием имущих классов, в массе живущих в городе, цифры же смертности городского рабочего населения (в среднем приблизительно 30 на тысячу) выше, чем в деревне (около 20 на тысячу).

6) Дороговизна жизни: высокие цены на продукты питания, жилище и отопление.

7) Продовольственные затруднения: город в этом отношении беспомощен и всецело зависит от правильной доставки продуктов питания, что сказывается гибельно в катастрофические моменты; снабжение здоровым молоком и скоропортящимися продуктами стихийно и чаще всего неудовлетворительно.

8) Транспортные затруднения, изнашивающие организм; в частности место ночевки, как правило, находится на далеком расстоянии от места работы.

9) Воспитание молодого поколения рабочих ненормально, что в связи с тяжелым материальным положением приводит к хулиганству, нищенству, проституции и другим специфически городским порокам.

10) Особенно резкие общественные контрасты и социальное неравенство.

11) Чрезмерная растрата человеческих сил, вызываемая всей конъюнктурой городской жизни и все более интенсивной борьбой за существование.

Общий вывод: работники крупного города больше растрачивают энергии, чем сберегают ее, и город меньше дает трудовому классу, чем берет от него; отсюда – растущая неудовлетворенность городской жизнью и возникновение тяги за город.

В конечном результате вся совокупность технических, экономических и прочих условий начинает способствовать децентрализации и центробежным устремлениям. Большой город последних лет обнаруживает тенденцию к разгрузке своих центральных кварталов и к приостановке роста населения в пределах своего более широкого основного ядра. Правда, большие города продолжают расти, как уже указывалось, посредством инкорпорации своих хаотически развивающихся пригородов и предместий, т.е. стремятся сохранить свое содержание и лицо, присоединяя к себе часть индустриализированной деревни. Однако это стихийное расползание только усиливает дефекты города-гиганта: транспортные трудности еще намного увеличиваются; дороговизна жизни, в связи с распространением городской ренты, земельной спекуляции и увеличением налогов, захватывает все более многочисленные группы поселений; благоустройство и планировка вновь инкорпорированных пространств, застроенных кое-как и без плана, требует непосильных расходов, приводя к непомерно высокой муниципальной задолженности. Положение для трудового населения становится нестерпимым и властно требует выхода.

Начавшийся еще с конца прошлого столетия процесс городской децентрализации в связи с ростом пригородных поселений может быть иллюстрирован следующими таблицами.

Лондон (население в тысячах)

Вена

Поиск по сайту: