Покупка товаров населением СССР (в миллионах черв. руб.)

Если мы возьмем покупку одних промышленных товаров, то земледельческое население в 1925/26г. купило их на сумму 3325 тысяч рублей, а неземледельческое на 3101 тыс. рублей. Принимая во внимание соотношение численности земледельческого и неземледельческого населения СССР, мы придем к выводу, что общее потребление городских жителей по прежнему значительно превышает потребление сельского населения. Этот вывод подтверждается еще рельефнее данными о поступлении акцизов в государственную казну за 1924/25г. по важнейшим предметам потребления (кроме хлебных продуктов, не облагаемых акцизами), а именно текстилю, сахару, соли, спичкам, нефтепродуктам, табачным изделиям, чаю, кофе, пиву, галошам, свечам и т.п. Душевая тяжесть обложения деревенского населения Союза составила 1 р. 11,8 коп., рабочего населения 6 р. 02 к., прочего городского населения – 24 р. 17,1 коп. Покупательная сила города оказывается во много раз выше, чем деревни.

Что касается, наконец, тех потребностей населения, которые удовлетворяются деятельностью муниципального хозяйства в областях санитарной, продовольственной, жилищной, транспортной, внешнего благоустройства и т.п., то мы рассмотрим их в соответствующих отделах специального курса.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
О ЗАКОНАХ УРБАНИЗМА (ГРАДОВЕДЕНИЯ)

Высшая и последняя задача всякой законченной номографической дисциплины заключается в раскрытии общих закономерностей в соответствующей группе явлений, т.е. тех постоянств, повторяемостей и единообразий, – одним словом, того порядка в сосуществовании или чередовании явлений, усвоение которого позволяет не только знать, но и предвидеть. Научное предвидение, в свою очередь, позволяет до некоторой степени управлять событиями.

Нет сомнения в том, что теория урбанизма, составляя по существу выделившиеся и углубленные в известном направлении части как социологии, так и политической экономии, т.е. двух номографических, или номотетических, наук, должна ставить себе задачей раскрытие и формулирование научных законов в своей области. Тем не менее мы нигде не встречаем соответствующих, сколько-нибудь, систематических и удачных попыток, за исключением сепаратно формулированных “законов” в отдельных отраслях урбанизма, как то: законы Фарра, Мэрио, Швабе, Шимпфа и другие.

Как известно, социальные законы вообще не имеют того точного характера, который бы позволил вскрывать и отображать их при помощи математического анализа или даже аритмологии (т.е. скачкообразных функций). Общественная закономерность основана на законе большого числа и может быть измерена только статистическим методом. Как указывал еще Фридрих Энгельс, в общественном порядке мы находим почти исключительно “тенденции”, а не точные законы в естественноисторическом смысле этого слова, по крайней мере при современном состоянии гуманитарного знания. Однако и эти наблюдаемые тенденции, при их правильном истолковании и цифровом освещении, дают богатый материал для предвидения и управления событиями. В области урбанизма, напр., мы уже ставили вопрос о том, какие именно населенные пункты превращаются в города, в каком направлении и почему растут и развиваются или, наоборот, падают данные группы городов. Для практического коммунального работника, для городского хозяина – эти вопросы, которые могут быть разрешаемы не иначе, как при помощи усвоенных ими закономерностей, имеют первостепенное значение, так как от того или иного их разрешения зависят все его расчеты, весь его план действий. Если теория урбанизма, с ее конечной законообразующей целью, для стихийно живущих капиталистических городов имеет в значительной степени лишь отвлеченно академический интерес, то для советского деятеля, стремящегося к планированию, только систематическое знание закономерностей той стихии, которую он стремится отчасти преодолеть своей сознательной волей, а отчасти приспособить к осуществлению своих задач, может давать надежду на успех.

В нашем распоряжении, конечно, имеется слишком недостаточно ориентировочных данных, времени и места, чтобы самостоятельно собирать плоды с еще не вспаханного поля, но думается, что уже пройденное до сих пор позволит нам, отчасти повторив сказанное в ином освещении и отчасти углубив материал, наметить, в самом сжатом очерке, вехи для дальнейшей разработки поставленного вопроса.

Прежде всего следует заметить, что всеобщих законов урбанизма, годных для всех стран и эпох, нет и быть не может. Все отвлеченно социологические попытки, сделанные до сих пор (Левассером, Мэрио, Максимом Ковалевским, отчасти Гумпловичем), найти закон сгущения населения для обоснования сущности универсального “города”, привели к неудачам или, точнее, к общим бессодержательным местам, тем более, что самые города, как мы видели, в разные эпохи имели несходные существенные признаки, совпадая между собой лишь в идентичности термина. Город каждой эпохи – подчеркнем это еще раз – есть своеобразное социальное образование, порожденное данной хозяйственнополитической системой и имеющее свои собственные, вполне специфические структуру, функции, а также законы возникновения, развития и роста.

Единственным всеобщим законом, применимым в урбанизме для различных стран и эпох, является закон диалектического развития городов, который мы подробно рассмотрели в четвертой главе. По этому закону города, т.е. населенные пункты с более или менее интенсивной концентрацией населения, развиваются эволюционно в пределах данной социально-экономической системы и затем, в революционные периоды, трансформируются в ускоренном темпе вместе с породившей их системой, приобретая те или иные новые, подчас прямо противоположные признаки. Проследить действие диалектического начала в урбанизме на протяжении веков позволяют раньше всего истории общественных форм и экономического быта.

В следующую очередь надлежит поставить генетические “законы обусловленности”, т.е. те факторы, которые способствуют возникновению и развитию городов в определенных местах.

Наиболее примордиальным, или первичным и элементарным, из таких факторов надо признать естественную обстановку, в которой город возникает и хозяйствует. Упомянутый фактор, также нами уже рассмотренный, может быть назван законом географической обусловленности. Согласно названному закону, населенные пункты, как мы видели, возникают и превращаются в города в определенных местах, естественно благоприятствующих сгущению населения, а именно – у бухт морей, у озер, недалеко от устьев рек, при впадении судоходных притоков в реку, у бродов, при проливах, на перешейках, у горных проходов, на плодородных равнинах, в определенных климатических или, точнее, изотермических полосах и на известной высоте над уровнем моря. До сих пор антропогеографическая школа урбанизма, присвоившая своего рода монополию на соответствующие исследования, не достигла убедительных результатов, так как она совершала две методологические ошибки: во-первых, она рассматривала влияние географии на города непосредственно, а не через посредство экономики, и, во-вторых, она оперировала отдельными примерами и иллюстрациями, не опираясь на статистику и не давая исчерпывающего анализа, который мог бы выяснить характер и пределы действия приведенного закона. Напр., интересно было бы знать, в каком проценте случаев возникли города у впадения притоков в реки и т.д. Между тем ничего похожего даже на такие простые вычисления наука не содержит, и сама статистика данную научную потребность не обслуживает.

По мере развития техники, которая, напр., реки может заменять железными дорогами, броды – мостами, отрицательное влияние климата – искусственным отоплением, неплодородные местности может превратить в плодородные и цепь гор пробуравить тоннелем, – закон географической обусловленности в известной мере вытесняется широко действующим законом технико-экономической (т.е. хозяйственной) обусловленности. Карл Маркс, напр., убедительно выяснил роль парового двигателя в деле возникновения современных индустриальных центров. Однако решающее влияние парового транспорта и особенно железных дорог на развитие городов до сих пор еще выяснено только на основе отдельных примеров, отрывочных цифр и логических рассуждений. Ни одной научной работы, опирающейся на массовые статистические наблюдения в этой области, наука еще не имеет.

Как составную часть этого последнего закона и в тесной связи с законом географической обусловленности следует рассматривать закон энергетической обусловленности, обычно затрагиваемый в урбанистической литературе лишь вскользь. Между тем роль электрической силы, как мы увидим в следующей главе, оказывается решающей в вопросе о синтезе города с деревней. Ярким примером действия приведенного закона служит Англия. Почти все ее города, имеющие свыше 100000 жителей (всего 28), за исключением Лондона и портовых городов, как указывает Джон Хоррабин, лежат вблизи угольных районов. Так как перевозка столь малотранспортабельного и сравнительно дешевого товара, как уголь, этот главный в наше время источник механической энергии, ложится тяжелым бременем на себестоимость

товаров, то индустриальные центры естественно возникают либо в соседстве угля, либо на реках, имеющих направление от источников угля к фабричному центру, либо, наконец, на морских путях сообщения. Фабрики, относящиеся к тяжелой индустрии, если они возникают вдали от дешевой доставки угля, имеют меньший процент промышленной прибыли и обречены погибнуть под действием закона конкуренции (особенно в эпохи кризисов) или войти с другими фабриками в то или иное соглашение (конвенции, корнеры, ринги), или жить под опекой покровительственных пошлин. Это наблюдение особенно рельефно подтверждается в Соединенных штатах, где уголь и металл чаще всего разобщены, но направление рек содействует их экономическому объединению и содействует образованию городов в соответственно выгодных местах. То же приблизительно наблюдается и в Германии. Отто Блюм указывает, что все германские города с населением свыше 300 тысяч (кроме Штутгарта, Мюнхена, Нюренберга и Берлина) лежат на четырех геологических полосах, содержащих полезные ископаемые или сырье (уголь, металл, соль), а именно: 1)в полосе прибрежья, 2)в Рейнской долине, 3)в полосе Аахен – Ганновер и 4)Ганновер – Катовицы. Быстрый рост городской жизни в пределах Вестфалии (Рур), Верхней Силезии, Бельгии, Донбасса, Домбровского района и т.д. объясняется тем же действием закона энергетической обусловленности. Однако этот закон несомненно имеет лишь характер “тенденции”, так как, при отсутствии продуманного промышленного районирования, и в Европе и в Америке, не говоря уже об Азии, все-таки имеется целый ряд крупных индустриальных и торговых центров, находящихся вдали от дешевой доставки угля. Достаточно указать на Москву с ее богатой текстильной и швейной промышленностью и на Ленинград с его тяжелой металлообрабатывающей индустрией, который, хотя и лежит на морском пути, но вследствие системы протекционизма до революции и вследствие капиталистического окружения в настоящее время, добывал и добывает часть своего угля более дорогими путями внутренней торговли.

Такой же составной частью или отдельным видом выражения закона технико-экономической обусловленности является закон транспортной обусловленности, согласно которому большинство наиболее быстро развивающихся городских центров лежит в полосах и на линиях установившихся интернациональных транспортных сношений, так как развитие и рост городов зависит, как мы выяснили, от способов привлечения прибавочной стоимости, последняя же привлекается обильнее всего на вышеупомянутых путях.

Рассмотрим вкратце, для иллюстрации этого закона, анализ европейского транспорта, произведенный в 1924г. Отто Блюмом, одним из лучших специалистов по географии транспорта.

Культурным центром “мира” (тяготеющего к “Европе” – прибавим мы от себя) О.Блюм признает участок, лежащий между крупными городами – Кельном и Дортмундом. Радиусом, не превышающим 1000 км, можно очертить, исходя из упомянутого центра, “наиболее культурный круг мира”, который обнимает собою область с самой густой сетью усовершенствованных путей, крупнейшими скоплениями средств и соответственно наиболее сгущенным (урбанизированным), трудоспособным и высоко развитым населением. За эти границы (в пределах Европы, Азии и Африки) выходят лишь немногие, отдельные ж.-д. линии. Означенная европейская область выходит на великую мировую дорогу через Суэц (Северное море – Гибралтар – Суэц – Аден – Сингапур – Панама), которая обслуживается и внутренними железнодорожными путями: Лондон – Марсель – Гамбург – Неаполь.

На побережьях Атлантического океана (включающего 75% мирового морского сообщения и омывающего 53% суши, причем из шести величайших речных бассейнов мира пять имеют выходы к названному океану) Европа создала Центральный бассейн мировых сношений в лице Северного моря с его каналом и Ирландским морем и мировыми гаванями: Ливерпулем, Лондоном, Антверпеном, Роттердамом, Бременом и Гамбургом. Такое значение для юга имеет Средиземноморская область с приморскими городами Барселоной, Марселем, Генуей, Неаполем.

Смотря по значению гаваней, служащих конечными пунктами внутренних путей, последние разделяются в северо-южном направлении на следующие группы: 1)линии, идущие от Северного моря к главному водоразделу Европы и покрывающие интенсивно урбанизированное пространство от крупных городов Гавра – Лиона до Гамбурга – Будапешта, 2)линии, идущие от Средиземного моря к северу, охватывающие пространство от городов Марсель – Лион до Фиуме – Будапешт, 3)линии, направляющиеся от Балтийского моря, граница протяжения которых очерчивается на юге линией Львов – Киев – Курск, и 4)реки и железные дороги, выходящие к Черному морю, развившие ряд городов (Одесса, Николаев, Ростов-на-Дону, Новороссийск и друг.). Западно-восточное направление в свою очередь имеет 5 групп транспортных линий, из коих важнейшими являются три: 1)а)линии северноевропейской равнины, проходящие через Нижнерейнско-рурскую область к городу Ганноверу; и оттуда на Штеттин – Ленинград, б)серединные линии (Берлин – Варшава – Москва – Киев) и в)южноокраинные линии через Лейпциг – Бреславль – Львов – Одессу, 2)линия Париж – Саарская область – Франкфурт – Лейпциг, соединяющая бассейн Сены с крупнейшими торговыми городами, и 3)линия Париж – Штутгарт – Мюнхен – Вена – Будапешт – Константинополь (путь “Восточного экспресса”). Из узловых транспортных пунктов континента наиболее важная группа лежит в местах пересечения Северо-южных линий с Западно-восточными, – напр., в Рейнской области города Обергаузен, Кельн, Франкфурт, Мангейм, Карлсруэ, Страсбург. Сюда же относятся “мостовые города”, т.е. пункты пересечения сухопутных и водных путей – город Магдебург и другие, затем пункты ответвления крупных линий (Кельн, Базель, Франкфурт) и, наконец, города как собирательные бассейны сношений – Париж, Кельн, Франкфурт, Штутгарт, Нюренберг.

Приведенный анализ, в дополнение к сказанному нами в главе о железных дорогах, отчетливо указывает на важную роль законов технико-экономической и в частности энергетической и транспортной обусловленности. Мы видим, что большинство крупных европейских городов расположены по линиям и полосам с наиболее благоприятными геологическими и хозяйственно-транспортными условиями. Эти высоко урбанизированные полосы, будучи заштрихованы, выделились бы в виде широких лент наиболее интенсивной городской жизни, протягивающихся по направлениям: а)Англия – Фландрия – Париж, б)Рейн – Ломбардия, в)Фландрия – Нижний Рейн – Рур – Ганновер, г)Ганновер – Лейпциг – Бреславль – Верхняя Силезия. Именно это сочетание географических, энергетико-геологических и хозяйственно-транспортных факторов создает усиленное и закономерное развитие современных городов. Материалы для исследования по сказанным генетическим вопросам должна давать урбанизму экономическая география.

Нельзя согласиться с теми авторами (Д.Шефер, Руд. Штаммлер, и другие), которые к упомянутым факторам и законам присоединяют еще закон “политической и стратегической обусловленности”.

Государство действительно может способствовать развитию, а иногда и возникновению городов следующими разнообразными путями: 1)выбором столичных, административных и судебных пунктов, 2)постройкой крепостей и переводом в города воинских частей, 3)учреждением в городах высших учебных заведений, 4)проведением через город железной дороги, 5)правительственными субсидиями городскому хозяйству – дотациями или субвенциями, 6)специальными привилегиями и льготами (разрешением попудных сборов, октруа и т.п.), 7)установлением “тарифных бугров”, т.е. особых льготных тарифов на железнодорожных станциях в городах, не говоря уже о планировке и строительстве новых городов путем соответствующих субсидий строительным акционерным компаниям или непосредственным распоряжением и средствами государственной власти. Однако эти сознательные и целесообразные действия государств не могут почитаться научным “законом природы”, имеющим всегда спонтанный характер, причем в его рассмотрение входит анализ стихийно действующих причин, а не целесообразных мотивов. Урбанизм, эта углубленная часть социологии и политической экономии, перестанет существовать, как теоретическая дисциплина, при социалистическом строе, который, подчинив социальную стихию, будет действовать посредством строго обдуманного плана. В ту эпоху урбанизм войдет, повидимому, в составную часть экономической политики, т.е. чисто практической науки.

Таким образом, мы имеем налицо целый ряд закономерно действующих факторов или “законов обусловленности”, которые создают и развивают города в тех или иных местах. Знание и внимательный учет этих законов могут помочь городскому хозяину или строителю города ориентироваться в каждом отдельном случае и заглянуть в будущую “судьбу” города, сняв с него маску тайны. Однако во всех тех случаях, когда перечисленные факторы бездействуют или нейтрализуются, – напр., на большой плодородной равнине или полосе, поставленной на своем протяжении в равные приблизительно географические и экономические условия, при равномерном обслуживании путями сообщения и т.п., – вступает в свои права основной закон, аналогичный в известном отношении закону большого числа, а именно закон равномерного распределения пунктов интенсивного сгущения населения, в частности же городов. Раз налицо имеются биологические, экономические и социологические предпосылки, позволяющие населению сгущаться в данной степени интенсивности, и одновременно нет побудительных причин заставлять его сгущаться в определенных местах, то главные пункты этих сгустков будут находиться на одинаковом расстоянии друг от друга. Грубо эмпирически может проследить действие этого закона каждый пассажир на железной дороге: полустанки, средние станции и большие остановки, приуроченные к населенным пунктам соответствующей величины, сплошь и рядом следуют друг за другом приблизительно через равные промежутки времени. С большей основательностью мы убедимся в том же, если возьмем географическую карту какой-либо однородной (по составу населения и по хозяйственным условиям) местности и будем циркулем мерить расстояния между малыми, средними и большими городами. При неизбежных (вследствие тех или иных причин) более или менее значительных отклонениях, сказанная тенденция проявится все же достаточно рельефно, и циркуль покажет разные для различных местностей, но приблизительно одинаковые для данной местности расстояния: 25, 50, 100 верст и т.д. На этом законе был основан натуральный обмен между крестьянами и горожанами западноевропейского средневековья, на нем же построена была департаментская система Франции после революции, с ее равномерно распределенными административными пунктами, на нем же, наконец, строит советская власть свое опирающееся на науку районирование: оказывается, что каждая территория того или иного размера, имея свой сгусток населения, получает свой административно-хозяйственный центр, и, благодаря закону равномерного распределения населенных пунктов, вся система носит в достаточной степени естественный, даже гармонический характер.

Из многочисленных примеров, которые можно привести для иллюстрации сказанного, сошлемся, во-первых, на подмосковные города и крупные поселения. Москва опоясана как бы тремя ожерельями из населенных пунктов, лежащих на приблизительно одинаковом расстоянии друг от друга. Первое ожерелье представляет собою ряд промышленных и торговых сел, ныне уже вошедших большей частью в пределы Большой Москвы. Второе ожерелье составляют города и крупные поселения: Дмитров, Сергиев посад, Петровское, Богородск, Гжель, Бронницы, Домодедово, Подольск, Апрелевка, Звенигород, Воскресенск и Сенеж, на расстоянии 25–40 км друг от друга и на таком же расстоянии от Москвы. Населенные пункты третьего ожерелья отстоят от второго ожерелья приблизительно на те же 30–45 км и находятся друг от друга на таком же расстоянии: Серпухов, Кашира, Коломна, Егорьевск, Покров, Киржач, Александров, Ленинск, Клин, Волоколамск, Руза, Можайск, Верея, Боровск.

Окружные центры УССР также подчинены действию приведенного закона: на расстояниях приблизительно по сто километров с запада на восток мы находим 8 линий городов, города же разделены между собой аналогичным приблизительно расстоянием и следуют с севера на юг в такой последовательности: а)Шепетовка, Проскуров, Каменец-Подольск, б)Коростень, Житомир, Бердичев, Винница, Тульчин, в)Киев, Белая Церковь, Умань, Первомайск, Колосовка, Одесса и разветвление на Николаев, г)Чернигов, Нежин, Прилуки, Черкасы, Зиновьевск, Кривой Рог, д)Новгород-Северск, Конотоп, Ромны, Лубны, Кременчуг, Пятихатка, Кривой Рог, е)Полтава, Екатеринослав, Запорожье, Мелитополь, ж)Харьков, Изюм, Артемовск, Сталин, Мариуполь, з)Старобельск, Луганск.

Окружные центры на севере России находятся на расстоянии приблизительно в 300–350 верст, причем степень общей плотности населения местности там соответственно меньше: Архангельск, Каргополь, Вологда и в другом направлении – Архангельск, Шенкурск, Тотьма и т.д. Действие объясненного закона можно проследить еще во Франции, в Ломбардии, Андалузии, в некоторых германских провинциях и т.п. Несомненно, что в цитированных нами примерах встречаются более или менее значительные отклонения от общего правила, но каждое такое отклонение или исключение может быть объяснено действием другого, встречного закона, т.е. так называемым “скрещиванием” законов.

Изложенная норма принадлежит к числу эмпирических, а не каузальных законов, так как до сих пор не найдено для нее вполне удовлетворительного и общезначимого объяснения. Одни пытаются объяснить этот закон просто на основе логики а именно более общим “законом достаточного основания”. Раз сгущение населения на известном пространстве создает концентрированные пункты этого сгущения (города), то, при отсутствии мотивов к возникновению последних в конкретно определенных местах, равномерность их распределения на данном пространстве будто бы вытекает сама собой и не требует какого-либо специального объяснения. Другие, находя это первое объяснение метафизическим, указывают на происхождение большинства городов из древних торговых пунктов, которые, в свою очередь, будто бы произошли вследствие сгущения населения на местах остановок, привалов и ночлегов торговых караванов, причем между этими неизбежными остановками естественно протекал приблизительно равный промежуток времени. Этот промежуток, при равномерном движении упомянутых караванов, предполагает равные расстояния между привальными пунктами. Искусственность этого объяснения бросается в глаза. Наконец, третьи ссылаются на закон соперничества или конкуренции у населенных центров одинакового назначения, по каковому закону населенный пункт никогда не превращается в город, если находится на ненормально близком расстоянии от другого города (близость 25–50 верст). Впрочем, закон конкуренции городов, аналогичный с одноименным законом в политической экономии, часто сказывается и на городах, находящихся на более дальнем расстоянии друг от друга, препятствуя развитию одного из соперничающих центров, а в некоторых случаях даже способствуя его упадку.

Упомянутое соперничество между городами, на котором следует остановиться особо, носит чисто исторический характер и весьма типично для капиталистической системы. Проявляется оно в двух направлениях. С одной стороны, это – естественная конкуренция между представителями промышленного и торгового капиталов, имеющими свою резиденцию в разных, но близких друг к другу центрах. Сюда относятся борьба за местный выгодный рынок закупок сырья и рынок сбыта товаров, за овладение транспортными путями, за привлечение ближнего контингента рабочих и т.п. С другой стороны, это – выступление городов, как самостоятельных муниципальных единиц, а именно борьба за то или иное направление железной дороги, за устройство порта, за выбор места для высшего учебного заведения, за правительственные субсидии в наивысшем размере, широкое рекламирование локальных преимуществ (целебных источников и т.п.). В этом соперничестве, как мы уже имели случай указать, обычно побеждает город, наиболее сильный экономически и спонтанно выросший в виде естественного порождения существующей экономической и политической системы, – одним словом, город, которому данная конъюнктура благоприятствует и к которой он может легко приспособиться.

Тесно связан с двумя последними законами закон экономического тяготения, имеющий особенно важное значение для промышленного и административного районирования. Вопрос о связи этого закона с районированием и вообще с экономическим планированием неоднократно отмечался русскими экономистами (А.В.Чаянов, Б.Н.Книпович) и особенно тщательно разработан Г.И.Баскиным. Названный закон, рассматриваемый в рамках его урбанистического действия, заключается в том, что большие производственные городские центры обладают формирующей способностью воздействия на окружающую местность, а эта последняя, с своей стороны, естественно тяготеет к одному из ближайших и экономически мощных центров. Город распространяет свое экономическое влияние и господство на соседние поселения и как производящая сила, и как обладающий значительной емкостью рынок сбыта, и как наниматель рабочей силы, и как организатор сельскохозяйственного труда. Удаляясь от такого центра, мы последовательно встречаем хозяйственные формы, стоящие на все более и более ранних ступенях хозяйственной эволюции, и таким образом получаем возможность выяснить район влияния данного центра. В странах хозяйственно отсталых, с небольшим сравнительно количеством городов, это влияние весьма значительно, и определяется оно как состоянием путей сообщения, так и расположением массивов населения (А.В.Чаянов). Наоборот, в развитых капиталистических государствах, с густой сетью путей сообщения и с большим количеством промышленных центров, сравнительно близко расположенных друг к другу, задача выявления сферы влияния каждого из них необычайно затруднена и часто совсем неразрешима. Как правило, степень экономической и культурной мощности каждого города находится в соответствии с размерами тяготеющей к нему территории, с численностью его населения, а также с характером и состоянием путей сообщения.

Наконец, весьма важным являются и законы роста городов, из которых мы приведем два главных: 1) закон Левассера и закон правильности роста городов.

Согласно первому из этих законов, нами уже неоднократно цитированному, “сила притяжения, обнаруживаемая соединениями людей, пропорциональна их размерам”. В урбанистической литературе изложенный тезис толкуется не одинаково: одни понимают его как прогрессирующую пропорциональность, заявляя, что, в зависимости от величины города, изменяется и процент его численного роста, но это понимание легко опровергается многочисленными примерами усиленнейшего развития небольших железнодорожных поселков и малых деревень Сибири, Соединенных штатов и т.д., другие понимают этот тезис как простую пропорциональность. Однако и в последнем его понимании приходится отвергать действие изложенного закона в качестве универсальной социологической нормы для различных эпох и стран. Города, т.е. соединения людей, не только растут но порой и регрессируют, как бы они людны ни были. Наиболее яркие примеры: древний Рим, Кордова в Испании, Новгород, Кяхта, а в последние годы Вена, Ленинград во время гражданской войны и голода и т.д. Закон Левассера действительно почти целиком оправдывался в Европе XIX столетия, не исключая и России; его можно принять поэтому как чисто временное и местное каузальное правило, вызванное законом расширенного воспроизводства капитала и другими экономическими факторами. “Притяжение” обнаруживают не соединения людей сами по себе, а конкретные требования экономической системы, при благоприятствующих этим требованиям политических условиях.

Что же касается, наконец, правильности роста городов, то этот закон заключается в приблизительно равномерном из года в год процентном увеличении прироста городского населения, которое обнаруживается во всех тех случаях, когда не имеется каких-либо специальных противодействующих причин. Раз нам дан ежегодный рост данного города в течение, скажем, пяти лет, то мы на основании приведенного закона имеем право, при прочих равных условиях, рассчитывать на дальнейший прирост населения в том же темпе. Впрочем, на большом расстоянии между эпохами этот темп обыкновенно меняется, так как изменяются самые условия. Ясно, что если бы закона правильности роста не было, то никакие перспективные планы городского хозяйства на много лет вперед не могли бы быть обоснованы.

В качестве иллюстрации рассмотрим рост Ленинграда, начиная с 1770г. (см. табл. на стр.88).

Из таблицы усматривается, что темп роста столичного населения по эпохам сильно изменялся, в зависимости от разницы историко-экономических конъюнктур и достигнутой городом величины, но в пределах каждого десятилетия большая или меньшая правильность годового прироста этого населения несомненна.

Само собою разумеется, что никакого абсолютного и универсального значения приведенные рассуждения и цифры не имеют. Это лишь констатированное единообразие явлений – тенденция, усвоить которую необходимо для сознательных действий в области городского строительства и экономики. Учет всех сложных общественных закономерностей в их совокупности, на основе данной теории и конкретного социально-экономического анализа в каждом отдельном случае, требует не только знаний, но также и искусства, которое дается отчасти практическим опытом, а отчасти прирожденными способностями общественного деятеля. В теории и практике урбанизма дело обстоит отнюдь не иначе, чем в других сферах знания. Например, в медицине надлежащая эрудиция, т.е. усвоение теории, хотя и является необходимым условием успешной лечебной деятельности врача, но она отнюдь не обеспечивает последнюю. Умение быстро и чутко ориентироваться в каждом отдельном случае, поставить правильный диагноз и применить наилучший для данного клиента метод лечения есть результат врачебного опыта, во-первых, и индивидуального таланта врача, во-вторых. И если бы, опираясь на цифры правильного роста ленинградского населения, общественный деятель своевременно не понял бы смысла надвигающейся социальной бури и не предвидел ее возможных последствий, то его поступки не могли бы быть целесообразными. Социальная катастрофа, резко нарушив действие закона правильного прироста, дала для Ленинграда следующие исключительные цифры:

В данном случае мы имеем яркий пример нарушения данной общественной закономерности действием встречного диалектического закона. С другой стороны, этот же пример указывает на поразительную подвижность и текучесть городского населения и на феноменальную хрупкость того социального образования, каким является колоссальная городская агломерация капиталистического типа. Полуторамиллионное население столицы положительно растаяло в течение трех лет. Деревня в целом обнаруживает в подобных случаях значительно большую устойчивость и силу сопротивления.

Резюмируя сказанное в настоящей главе, мы должны отметить, что даже после нашего беглого и далеко не исчерпывающего анализа, закономерность возникновения, развития, роста, распределения и экономического воздействия городов едва ли может вызывать сомнения, а если и встретятся возражения, то лишь поскольку мы еще не привыкли в области градоведения становиться на принципиально теоретическую, т.е. научную точку зрения и поскольку вообще отрицается закономерность общественных явлений (школа Риккерта). Сознательное планирование будущего мыслится лишь на почве преодоления социальной стихии, а последнее, в свою очередь, делается возможным только посредством усвоения и учета закономерностей этой стихии. Вот почему исследовательская работа в намеченном направлении теперь выдвигается как необходимая и актуальная задача.

Все сказанное до сих пор позволяет нам приступить к последнему шагу, всецело относящемуся к научному предвидению в градоведческой сфере, а именно постараться раскрыть положение города в социалистической системе.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ГОРОД В СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ

1. СОВЕТСКИЙ ГОРОД

Опираясь на вышеизложенное, мы в этой последней главе общего учения о городе сделаем попытку стать на путь научного предвидения. Сказанный путь не нов в общественных науках, и именно посредством него достигается господство над социальными отношениями. В экономической теории сюда относятся, например, все рассуждения и выводы о будущем социалистическом хозяйстве. Правда, путь этот скользкий, и на нем нужно двигаться осмотрительно, но принципиальная его допустимость и важность едва ли могут быть оспариваемы.

Среди разнообразных утопий, которые содержатся в истории социальных учений, тема о городе занимает далеко не последнее место. “Полис” Платона, “Утопия” Томаса Мора, “Город солнца” Кампанеллы, “Океана” Гаррингтона, “Икария” Этьенна Кабэ, фантазии Морриса, Уэльса, Пьера Леру и Беллами, вплоть до предсказаний нашего современника Маршаля, были заняты между прочим проблемой будущего “идеального города”. Однако в основу упомянутых фантастических проектов и предсказаний ложились отнюдь не теория урбанизма и не научное предвидение, а субъективные вкусы и необузданное воображение утопистов. Совершенно иначе должен понимать соответствующую задачу объективно мыслящий градовед-теоретик. “Город будущего” представляется ему как закономерный результат диалектического развития капиталистического города, а выводы вытекают из эмпирического факта, т.е. из реальных наблюдений над действительностью.

Исходя из современной исторической обстановки, мы находим два возможных подхода к характеристике “города будущего”. Во-первых, это – анализ соответствующих признаков советского города, как принадлежащего к системе переходного периода; во-вторых – учет новых идеологических течений и тех серьезных изменений, которые уже произошли в недрах капиталистического общества. Чтобы достигнуть наиболее убедительных результатов, мы воспользуемся обоими указанными подходами, уделив первому из них настоящий параграф.

Конечно, на более или менее полный и вполне объективный анализ признаков советского города претендовать нельзя, так как его жизнь протекает в самом поле нашего зрения, ориентировочная литература в рассматриваемой области чересчур недостаточна, и, наконец, самая тема необычайно широка, захватывая всю область экономической политики и необъятных спорных вопросов. Однако наша ближайшая задача требует остановки лишь на немногих важнейших признаках советского города, а именно на тех из них, которые могут осветить будущую судьбу урбанизма.

В первую очередь приходится отметить, что советский город, благодаря создавшейся исключительной обстановке и по целому ряду причин, не может считаться вполне типичным для нормального города переходного периода. Действительно, если не считать первичных географических факторов, признаки города, как мы видели, всецело определяются материально-технической и экономической конъюнктурой эпохи. Между тем свою технико-экономическую базу советский город получил от старого строя в крайне неудовлетворительном и расшатанном виде. Последовавшие затем гражданская война, эпидемии, голод, период военного коммунизма – в конец распылили то немногое, что было получено по наследству советами, и в данный момент мы имеем за собой не более 4–5 лет восстановительного процесса. За этот короткий срок и в условиях капиталистического окружения наше городское хозяйство, конечно, не могло притти к сколько-нибудь нормальному и устойчивому положению.

Вторым определяющим моментом являются взаимоотношения города и деревни. Между тем русская дореволюционная деревня с ее примитивным оборудованием, малоземельем, экстенсивным трехпольем и отчасти даже залежно-переложной формой хозяйства, деревня с не ликвидированным еще натуральным хозяйством, с пережитками чисто крепостного строя, а именно испольной, отработочной системами и еще живучей старозаветной общиной, при только еще начавшихся внутри крестьянства классовом расслоении и борьбе, далеко не закончила свой капиталистический цикл развития к моменту пролетарской революции, разразившейся в городах. Ясно, что за несколько лет эта инертная и косная обстановка в корне и в массе трансформироваться не могла и продолжает оказывать свое подчас решающее влияние на советский город.

В-третьих, самый восстановительный процесс последних лет, при всей его изумительной энергии, слабее всего коснулся нашего городского хозяйства. В первые годы нэпа советский город, как коммунальная единица, не имел ни прав, ни самостоятельных средств, ни квалифицированного состава работников. Едва ли можно отрицать, что даже в настоящее время из всех областей народного и государственного хозяйства коммунальное хозяйство, если не считать серьезных достижений четырех-пяти крупных центров СССР, стоит на последнем месте: активное планирование его почти не коснулось, организационные реформы здесь еще не получили своего завершения, коммунальные финансы слишком незначительны, достаточного кадра знающих и опытных коммунальных работников пока не создано. В результате, даже недопустимо низкий уровень дореволюционного благоустройства в большинстве отраслей городского хозяйства к 1927г. еще не был достигнут, а жилищная теснота продолжает увеличиваться. Особенно печально состояние благоустройства небольших городов. В официальном органе ГУКХ НКВД “Коммунальном Деле” (отличном журнале по коммунальному хозяйству, превосходящем большинство заграничных изданий того же рода) мы находим в №17/18 1926г. заметку “Коммунальное хозяйство в небольших городах”. На основании целого ряда корреспонденций из Ельца, Мурома, Черепанова, Бийска, Спас-Деменска, Медыни, Мещовска, Лихвина, Мосальска – констатируется крайне упадочное состояние хозяйства названных городов – разрушение жилищного фонда, изношенность мостовых и мостов, дефицитность коммунальных предприятий и т.п.

В-четвертых, при системе нэпа, при живучести старого быта и, наконец, при невозможности быстро и решительно поставить на социалистические рельсы весь производственный и распределительный аппарат народного хозяйства, многие из признаков дореволюционных городов продолжают существовать и теперь лишь с небольшими изменениями, что позволяло нам, в целом ряде случаев, рассматривать советский город на ряду с западноевропейским.

Все сказанное вполне убеждает в том, что всецело опираться на признаки советского города для характеристики будущего типа социалистических поселений было бы ошибочным.

Тем не менее мы совершили бы еще более крупную ошибку, если бы вовсе игнорировали те интересные и характерные нововведения, которые октябрьская революция и деятельность советской власти внесли в область современного урбанизма. Двигаясь по линии социалистического строительства, целый ряд существенных признаков города уже успел измениться до неузнаваемости, и на некоторых из этих изменений, как положительных, так и отрицательных, мы должны остановиться.

Прежде всего заметно изменились классовая и профессиональная структура города, выравниваясь по линии трудового населения. Она стала проще, и дифференцированность городского населения уменьшилась. Буржуазный класс, которому до революции принадлежала господствующая роль в городе, деклассировался, обеднел и перестал иметь руководящее значение как в жизни города, так и в его хозяйстве. Равным образом почти не существует больше домовладения как орудия частнохозяйственной эксплуатации. Земельная аристократия, как таковая, вовсе исчезла. Группа государственных (советских) служащих, наоборот, выросла вследствие национализации значительного количества частнохозяйственных предприятий. Кадры домашней прислуги и домовых служащих по понятным причинам сократились. Профессиональные группы, прежде стоявшие неорганизованно и обособленно, объединились в общем профессиональном движении. В результате, мы имеем следующую структурную таблицу (достигшего 10 лет) населения советского города, составленную в среднем выводе для городских поселений СССР, за исключением Закавказской федерации.

В заметной степени стушевалась и локальная дифференциация. К сожалению, в современной статистике нет массовых цифр, обработанных по локально-классовой и локально-профессиональной линиям, но из отчетов домовых комитетов видно, что социальный состав жильцов “барских” домов, расположенных в бывших аристократических и буржуазных кварталах Москвы и Ленинграда, в корне изменился, захватив отчасти мелкую буржуазию (20%) и советских служащих (38%), а отчасти семьи ремесленников (12%) и даже фабрично-заводских рабочих (9%). Типичный облик прежних роскошных улиц с их нарядной, праздной толпой, та своеобразная печать, лежавшая на каждом из городских районов, которая отражала занятия, быт, одежду данного состава его населения, растворились в более или менее общей для всего города физиономии трудовой или деловой массы граждан без прежних ярких отличий во внешности и поведении.

Вообще признаки, относящиеся к социальному неравенству, в советском городе несомненно утратили свою остроту. Контраст между роскошью центральных кварталов и запущенностью городских окраин во многом сгладился: с одной стороны, специфический блеск и шик главных улиц (роскошные выезды, вереницы автомобилей и экипажей, швейцары с булавами, магазины с рафинированным ассортиментом товаров, французские дорогие рестораны, парикмахерские, кондитерские, блестящие здания банков, парадные особняки и дворцы, фешенебельные клубы, многообразная иллюминация по вечерам) очень потускнели и едва ли восстановятся в прежнем виде, так как их экономический базис исчез. С другой стороны, городские советы и коммунотделы, при их пролетарском составе, обратили серьезное внимание на благоустройство рабочих окраин и, по крайней мере в крупнейших центрах, достигли многого в короткий срок, несмотря на мало удовлетворительную обстановку их работы. Например, московское коммунальное хозяйство, отличающееся редкой энергией и успешностью своей деятельности, сумело уже к 1925г. восстановить водопровод, присоединив к нему целый ряд рабочих кварталов, проложить новую сеть канализационных труб и свыше 46 верст новых трамвайных линий (причем в трамвайной, а затем и в автобусной политике красной нитью проходила забота о связи рабочего населения с центром), разбить 12 новых скверов на рабочих окраинах и т.д. В ленинградской коммунальной политике обращает на себя внимание более или менее успешная борьба с безработицей из года в год посредством привлечения рабочих масс к канализационным работам, к устройству и упорядочению скверов, зеленых насаждений и газонов, к радикальной чистке города и в особенности использование знаменитых “островов”. Особняки и дворцы бывшей родовой и денежной аристократии были преобразованы в “дома отдыха” для рабочих, после чего фешенебельная замкнутость и величавый покой этих приютов индивидуальной роскоши сменились летом оживленными спортивными состязаниями на реках, массовыми играми, купаньем рабочей молодежи и т.д.

Одновременно в значительной степени ликвидирована и пресловутая иерархия жилищ, о чем мы приведем любопытные цифры в жилищном отделе специального курса.

Далее, что касается признаков, относящихся к городской интеграции (см. гл.XIII), т.е. явлений роста городского населения и его плотности, а равно увеличения площади городов и их динамики, то эпоха, непосредственно последовавшая за Октябрьской революцией, приостановила эту интеграцию, распылив значительную часть городского населения, спасавшегося от голода и неустройства, сократив количество земель, принадлежавших городам, на 31% и сохранив в них почти исключительно лишь пешее движение. Однако, начиная с 1921–1922гг., эта интеграция возобновилась с переменной, в разных городах, интенсивностью. Темп роста населения в крупных, отчасти средних и даже некоторых мелких индустриальных центрах СССР, как мы уже указывали, превзошел темп их роста до революции, соответствуя энергичному размаху восстановительного процесса в промышленности. Одновременно происходило заметное перераспределение населения в различных группах городов, так как многие из прежних торговых центров с их распределительно-спекулятивными функциями, центров, живших за счет коммерческой прибыли, которая обогащала многочисленные кадры торговых посредников, потерпели сильный ущерб в количестве населения, что продолжалось и в годы нэпа. Причина: тяжелое положение, в которое поставлен частный торговец, и усиленное развитие кооперации с ограниченным, сравнительно, составом работников, ее обслуживающих.

По целому ряду мотивов, изложенных в главе VI, мы предполагаем, что упомянутый рост городского населения не ограничится требованиями восстановительного процесса, а будет продолжаться некоторое время и впредь, поскольку все увеличивающаяся жилищная теснота не поставит ему чисто механического предела. Здесь мы сталкиваемся с самым неблагоприятным и в то же время с самым упорным признаком советского города, носящим массовый и повсеместный характер, а именно с недопустимой скученностью населения, которая объясняется 1)приливом населения в города, 2)сильным разрушением жилищного фонда в период гражданской войны и 3)экономически обусловленной невозможностью быстро возобновить его посредством достаточного строительства, продолжая таковое и впредь соответственно росту городского населения. Приведем для иллюстрации этого последнего признака несколько цифр, заимствованных из цитированного нами справочного труда Б.Веселовского и А.Гибшмана.

Поиск по сайту: