ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ

АННОТАЦИЯ

"Автор надеется, что, при всех неизбежных недостатках его курса "Основы городского хозяйства" как первого инициативного опыта, он все же до некоторой степени ответит назревшей потребности в систематическом знании города и общих основ его управления и хозяйства. В некоторых своих частях, особенно же в "теории города", предлагаемый труд является не только систематизированным резюме соответствующей специальной литературы, подобно большинству курсов, но и самостоятельным исследованием, причем повсюду проводится исторический подход к рассматриваемой теме."
(Л. Велихов)

СОДЕРЖАНИЕ

Часть первая
ОБЩЕЕ УЧЕНИЕ О ГОРОДЕ
Отдел первый
ИСТОРИЯ ГОРОДА
Отдел второй
ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО ГОРОДА

Часть вторая
ОБЩЕЕ УЧЕНИЕ О ГОРОДСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ
ВВЕДЕНИЕ
Отдел первый
УЧЕНИЕ О СУБЪЕКТЕ ГОРОДСКОГО ХОЗЯЙСТВА
Отдел второй
УЧЕНИЕ О СРЕДСТВАХ ГОРОДСКОГО ХОЗЯЙСТВА

ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ

ИСТОРИЯ ГОРОДА

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ГОРОДА

Предметом настоящего исследования является городское или муниципальное хозяйство, т.е. хозяйство города как особой коммунальной единицы. В исследуемом понятии, очевидно, содержатся два более простых понятия, а именно: “город” и “хозяйство”. Ясно, что каждое отдельное городское хозяйство непосредственно зависит от местоположения, почвы и климата данного города, от его исторического развития и социальной структуры, т.е. от трудовых навыков, потребностей, классового состава и численности его населения, а также от экономического и политического значения города в стране, – словом, от целого ряда условий, в которые город поставлен, и от присущих ему свойств. Наконец, решающее влияние на хозяйство городов имеет экономическая и политическая конъюнктура эпохи. Поэтому, раньше чем начать исследование “городского хозяйства”, необходимо разрешить общую проблему города, т.е. проанализировать в исторической обстановке все важнейшие элементы его уклада и жизни, а прежде всего – найти и формулировать научное определение города.

Уже этот первый и важный анализ, без которого, по справедливому мнению т.Рожкова, “шагу ступить нельзя”, встречает значительные затруднения, так как слово “ город ” (городское поселение, населенный центр, град, иногда – городище, городок, посад) не принадлежит к числу точных научных терминов. “Городами” в разные эпохи и в разных странах называли явления с весьма различным содержанием и с несходными существенными признаками, вследствие чего современные урбанисты, т.е. исследователи города, либо вовсе отказываются от разрешения соответствующей “дефиниционной проблемы”, либо дают городу самые разнообразные определения; в науке же не установилось ни одного общезначимого и общепринятого определения города, в реальном смысле этого слова.

Рассмотрим те из существующих в научной литературе определений, которые хотя и страдают известными недостатками, но содержат в себе более или менее правильные идеи. Этот анализ позволит нам войти в сущность интересующей нас проблемы. Точки зрения, с которыми различные ученые подходили к дефиниции города, можно разбить на несколько групп или теорий. Наиболее распространенная и официально принятая в законодательстве Западной Европы, за исключением Венгрии, Болгарии, Сербии, Румынии и Сицилии количественная теория отказывается определять города и особенно современный город по какому-либо иному признаку, кроме количественного. “Населенные места, – говорит К.Бюхер, – можно различать теперь лишь по количеству жителей”. Согласно этой теории, “городом называется значительное и длительное скопление людей на сравнительно незначительной территории”, в противоположность не городским поселениям (селам, деревням, местечкам, поселкам, станицам, аулам) с их обычно небольшим количеством жителей, а также деревенским фермам, хуторам, мызам, усадьбам, раскинутым на большом пространстве, причем все главные особенности городского хозяйства будто бы объясняются только аккумуляцией людей на малой территории.

Хотя это определение выдвигает очень важный и влиятельный признак города, в общем отличавший громадную массу городов различных типов от сельских поселений и действительно объясняющий многие особенности муниципального хозяйства, но оно не может нас удовлетворить по двум причинам. Во-первых, количественный, т.е. внешний, признак не дает реального понятия о сущности города, и, во-вторых, он сам по себе далеко не всегда может установить действительную грань между городом и деревней. Официальная практика различных государств в этом отношении не однородна. Статистика Германии считает городом всякое поселение свыше 2000 жителей; во Франции городом признается всякий центр административного округа независимо от численности населения и, кроме того, всякое поселение свыше 5000 жителей независимо от его административного значения; в Соединенных штатах поселение свыше 8000 жителей уже тем самым считается городом; в дореволюционной России городом признавалось всякое поселение, управляемое по городовому положению, независимо от населенности, причем, с одной стороны, имелись города с населением менее 1000 жителей, как, например, Кола, Изборск, Перевоз, Алупка, и с другой (до 1910г.) – села, местечки, рудничные усадьбы с населением, превышающим 10 тысяч жителей; в настоящее время, согласно примечанию к ст.3 Общ. пол. о городских и сельских поселениях, все поселения, которые числились городами до 7 ноября 1917г., продолжают считаться городскими поселениями, если о преобразовании их в сельские не было специального постановления ВЦИК и СНК. В Саксонии из 151 общины, имевших в 1900г. более 4000 населения, 78 считались городами, а 73 – селами, из коих Лебтау насчитывает до 33 тысяч жителей. Подобные примеры, указывающие на всю шаткость количественного признака, часто встречаются в Венгрии, на Балканском полуострове, в Соединенных штатах и других государствах.

Политически-административная теория (Райт, Ренуар) подходит к понятию города с правовой точки зрения и признает городом “такое поселение с определенной территорией, которому государственной властью присвоены особые административные права” или “отличное от деревни правовое и податное положение”. Конституирующим моментом в образовании города выдвигается соответствующий акт государственной власти.

Упомянутый момент действительно отграничивает всякий официальный “город” от деревни ясным и бесспорным образом: конечно, правительства всех эпох имели в своем распоряжении реестровые списки как городов, так и деревень, и применяли к городам, в отличие от деревни, те или иные правила и особую административную и податную политику. Однако рассматриваемая теория имеет тот серьезный недостаток, что она проводит это разграничение чисто формально и, так сказать, механически. Для нас важен не столько самый факт государственной классификации существующих поселений, сколько понимание тех существенных признаков населенного пункта, по коим она проводится. Между тем известно, что эти признаки были в разных случаях далеко не однородны: власть признавала поселение городом либо по принципу “людности”, либо по стратегическим, политическим, финансовым, религиозным и даже чисто случайным мотивам, как, например, вследствие выбора резиденции каким-либо влиятельным администратором, а в дореволюционной России – подчас вследствие ходатайств, протекции и даже взятки. Известный географ В.Семенов-Тян-Шанский в своей работе “Город и деревня в Европейской России” обстоятельно выяснил, на каких шатких основаниях были построены у нас официальные термины “города” и “деревни” и сколько общественных интересов от этого страдало. Только с 1924г., в связи с новым законом о городских и сельских поселениях и поселках и с районной реформой, было положено начало ликвидации многих явных несообразностей в этом отношении.

Таким образом мы приходим к различению 1)города официального (юридического), или номинального, и 2)города в научном смысле. Административный признак бесспорно фиксирует первое понятие, но оказывается совершенно непригодным для характеристики второго.

Сознавая отмеченный недостаток предыдущей точки зрения, социальная теория прибавляет к формально-политическому моменту более существенный момент – внутренней общественной структуры города. Согласно этой теории, получившей удачную формулировку в работе Н.П.Анциферова, “город есть место, приспособленное для общежития социальной группы сложного характера, внутренне дифференцированной и получившей определенную правовую форму”. Эта теория имеет то преимущество, что она выдвигает не только формальный, но и общественный признак, действительно характерный для большинства современных городов. Однако она не может быть всегда применима даже к современной эпохе, так как и в наше время встречаются города, преимущественно населенные людьми не только одного класса, но и одной профессии, а с другой стороны – наблюдаются села с весьма дифференцированным составом населения. Так, например, село Павлово, только в 1917г. преобразованное в город, издавна исследовалось экономистами как сельское поселение с весьма сложной социальной группировкой, где сожительствовали фабричные рабочие, кустари, ремесленники и крестьяне. То же явление наблюдается особенно часто в английских и бельгийских не городских поселениях, где рядом с земледельцами и кустарями оседло живут фабричные рабочие, отправляющиеся ежедневно за десятки верст к месту своей работы на специальных поездах. Вообще степень дифференциации населения, как показывает статистика, далеко не всегда может служить надежным критерием для разграничения города и деревни. К таким же сомнительным социальным критериям принадлежит, например, теория Meuriot, который предлагал принять за решающий дефиниционный признак густоту городского населения.

Наиболее убедительной дефиниционно-муниципальной теорией является несомненно экономическая теория, стремящаяся обосновать понятие города не по внешним, формальным или отвлеченно-социальным признакам, а на строго научном базисе. Действительно, хотя городское общежитие есть прежде всего социальное явление, но к последнему надлежит подходить с экономическим анализом. Известно, что люди обыкновенно выбирают себе такое местожительство и такой образ жизни, которые позволяют им при данной технике бороться за свое материальное существование наивыгоднейшим образом. Самая возможность густо селиться на сравнительно небольшой территории зависит от существующих условий производства и обмена, и вообще “проблема города” во всех своих частях тесно связана с экономическими отношениями, без анализа которых она не может быть разрешена. В частности, методологическая трудность дефиниционной задачи сводится к умению выдвинуть тот экономический признак, который оказался бы наиболее удобным для характеристики города как социального явления.

В экономической литературе очень распространено определение, согласно которому “город есть поселение людей, практикующих интенсивное разделение труда”. Однако, во-первых, города существовали и при натуральном хозяйстве; во-вторых, и во многих современных индустриальных поселках разделение труда может быть признано интенсивным, и, наконец, самая граница между интенсивным и неинтенсивным разделением труда не установлена, благодаря чему различие между городом и сельским поселением остается неясным.

Макс Вебер и его последователи выдвигают весьма любопытный экономический признак, утверждая, что “город есть такое поселение, землевладение которого регулируется особым основанием доходности, а именно домовладением, при котором остальная земля является только придатком”.

Приведенное определение не лишено остроумия, но едва ли правильно рассматривать такое массовое и экономически сложное явление, как город, с точки зрения одной земельной и домовой ренты, совершенно игнорируя более важный, производственный момент. Кроме того, точка зрения Вебера, будучи более или менее верной в отношении многих современных городов и их доходных домов, вовсе не применима ни к античным и средневековым городам, ни к современным городам-гигантам, где цена земли колоссально высока, ни к русским малым городам с их деревянными хибарками, при которых ценность усадебной земли вовсе не является “придатком”, не говоря уже о том, что и в целом ряде роскошных дачных поселков цена земли и ее рента незначительны по сравнению с доходностью самых дач.

Вернер Зомбарт значительно ближе к действительности, когда говорит, что “город является большим поселением людей, которое пользуется для своего содержания произведениями чужого земледельческого труда”. Здесь правильно подчеркивается оторванность значительного большинства городов от сельского хозяйства, как типично деревенской деятельности. Однако и в дефиниции Зомбарта есть существенные недостатки. Во-первых, она построена на чисто отрицательном моменте и не указывает положительно на характерные виды труда городского населения. Во-вторых, будучи верной для средневековых ремесленных и торговых городов и для типичных современных городов, она вовсе не охватывает городов тех эпох и стран, которые жили натуральным хозяйством, при мало развитом обмене и ничтожном разделении труда. В частности она не применима и к русским так называемым “земледельческим” городам, которые, как показывает статистика, продолжают еще содержаться за счет “внутригородского” сельского хозяйства. Наконец, согласно определению Зомбарта, в разряд городов войдут и многие большие дачные поселки с их временным, но чисто “потребительным” населением.

Еще ближе к цели М.М.Ковалевский, когда он, противополагая два мира – городской и сельский, – характеризует город как “поселение с сильной дифференциацией занятий преимущественно промышленных, торговых и кредитных”, но и эта характеристика неверна и чересчур узка, поскольку она претендует на применение ко всем городам, начиная с Вавилона.

Если мы внимательно присмотримся к цитированным определениям, то увидим, что их неудачи проистекали главным образом из того, что исследователи, стремясь найти реальные признаки для одновременной характеристики городов всех типов, стран и эпох, задавались в сущности невыполнимой целью. Единого социального и экономического закона для всех эпох, как это убедительно выяснил Карл Маркс и его единомышленники, существовать не может. Городское общежитие, как и всякое другое социальное явление, должно рассматриваться на почве экономики, типичной для данной эпохи. Поэтому правильнее всего поступают те экономисты (Маркс, Энгельс, Меринг, Богданов, Рожков), которые, отказываясь дать однообразное определение для городов всех эпох или для современных умирающих пережитков старины, говорят лишь о типичном населенном центре капиталистической эпохи, а именно о современном индустриальном и торговом городе. У Маркса и Энгельса мы нигде не встречаем конкретной дефиниционно-муниципальной формулы, но, резюмируя сказанное ими, мы увидим, что под капиталистическим городом они понимали “неизбежное длительное скопление людей в местах обрабатывающей промышленности и торговли, вызываемое машинной техникой производства (коллективным фабричным производством), концентрацией капиталов (торгового, промышленного и финансового) и пролетаризацией крестьянства”.

По аналогичному определению Н.А.Рожкова, “ городом называется поселение, жители которого занимаются или торговлей, или обрабатывающей промышленностью, составляющими притом их главное, основное занятие, а не побочный промысел ”. При этом Рожков оговаривается, что его дефиниция не может относиться ни к античным “городам-крепостям”, ни к тем официальным “городам”, которые, с научно-экономической точки зрения, должны быть отнесены к деревне. Таким образом мы имеем реальное определение, которое правильно характеризует сущность типичного современного города с точки зрения наиболее существенного трудового момента. В общем соответственно этому определению построен и ныне действующий в РСФСР закон о городских и сельских поселениях, на основании коего (ст.3 Общ. пол.) к категории городских поселений относятся населенные пункты с количеством взрослого населения не менее одной тысячи человек, при условии, если сельское хозяйство является основным занятием не более чем для двадцати пяти процентов населения. Вместе с тем мы поняли главную причину предшествовавших дефиниционных неудач, а именно ту простую истину, что реального определения для всех существовавших и официально существующих “городов”, с их различными и подчас противоречивыми признаками, дать нельзя.

Если же мы хотим дать формальное или, вернее, номинальное определение для “номинального” же или “юридического” города и тем объяснить и оправдать самое общеупотребительное слово “город” для всех случаев, стран и эпох, то, резюмируя все сказанное, мы можем это сделать лишь в такой расплывчатой и по существу малосодержательной формуле: Город есть такое обособленное от деревни в правовом отношении поселение, которое является более или менее значительным и длительным скоплением людей на более или менее ограниченной территории.

С нашей точки зрения, – как это будет выяснено более подробно в главе девятой, – в определении т.Рожкова, а также в приведенном советском законе имеется тот существенный недостаток, что, по точному их смыслу, городом может быть признано поселение весьма незначительной людности. Достаточно в сельской местности устроить фабрику, завод или мануфактуру с 250 рабочими (считая семью рабочего в 4 человека), чтобы этот рабочий поселок тем самым превратился в город или поселение городского типа. Между тем такие поселки могут не обладать большинством из существенных признаков города и не выдвигать ни одной типичной городской проблемы. Поэтому к определению Рожкова необходимо добавить: “поселение определенной степени людности”, а в советском законе повысить численную норму.

Так разрешается дефиниционно-муниципальная проблема, вызвавшая колоссальную литературу и продолжающая вызывать у учащегося поколения значительный интерес. Само собою разумеется, приведенные теории и примеры далеко не исчерпывают всего богатства дефиниционной литературы по данному предмету. Среди незатронутых нами авторов одни более или менее близко примыкают к изложенным взглядам или комбинируют их (Святловский, Щепкин, Keutgen, Maunier, Rietschel); другие дают определения применительно к городам минувших эпох – древнейшей (Э.Мейер), античной (Fowler, Francotte), средневековой (Маурер, Ратген); третьи подходят к дефиниции города с малопродуктивными в социальном смысле мерилами: а)“предметно-материальными” (по Фавру, например, города – густое скопление строений или жилищ, разделенных улицами), б)субъективно-психологическим (Тард), в)эстетическим (Рескин), г)явно не реальным (Эб.Гоуард) или д)вовсе неопределенным; наконец, четвертые прибегают к перечислению десятков второстепенных и сомнительных признаков города. Ясно, что разбор всего этого материала потребовал бы особой научной монографии и оказался бы едва ли продуктивным.

ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЕНЕЗИС ГОРОДА

Еще более разногласий в научной литературе вызвала проблема возникновения и происхождения города. И здесь все попытки обосновать единый для всех эпох и стран “закон образования города” потерпели неудачу. Теория возникновения города по индивидуальной воле его основателя, теория свободного договора, теория социальной защиты (укрепленного, огороженного или гарнизонного пункта), теория рынка, теория естественного развития сельских поселений, – все они должны быть учтены при объяснении генезиса города в той или иной определенной эпохе, но оказываются несостоятельными и легко опровергаемыми при распространении их на все эпохи и случаи.

Возникновение первых городов теряется в глубокой, доисторической древности. Ясно, однако, что ни в эпоху первобытного коммунизма, ни в эпоху первобытной родовой общины город возникнуть не мог: примитивная техника, отсутствие оседлого земледелия, вечно кочевая и разбойничья жизнь древнейших орд – не допускали длительного скопления людей в одном месте. Наоборот, древнефеодальные отношения и деспотические системы Востока уже дают достаточные экономические и политические предпосылки к образованию городов.

Произведенные в самое последнее время археологические раскопки в северо-восточной Африке и юго-западной Азии, повидимому, указывают на существование городов каких-то древнейших, неизвестных нам культур. Первые города, о которых у историков имеются сведения, – впрочем, весьма шаткие, – относятся к 3000–3400гг. до начала нашей эры – в Египте и Судане, а несколько позднее – в Ассирии и других странах юго-восточной Азии. Таковы города: в Египте – Белая Стена (позднейший Мемфис), Эль-Каб, Буто, Нехен и Пе, Тан – родной город двух первых египетских династий; в Судане – Сокошо, Кано, Мазена и позднее – Мемфис, Вавилон, Ниневия, Тир, Сузы, Экбатана.

Все авторы (например: К.Бюхер, Э.Мейер, Д.Брэстед, Богданов и Степанов) сходятся на том, что ближайшим поводом к возникновению городов первобытных восточных деспотий была железная воля всесильного вождя племени (теория индивидуального произвола), который заставлял своих рабов, а чаще всего членов побежденного племени, строить для него из высушенного на солнце кирпича неприступные стены, окружающие значительное пространство, над которым доминировал дворец деспота. Здесь поселялся он сам, его дружинники, сюда же сгонялись его рабы, и отсюда он господствовал над окрестным населением. Трудно, однако, согласиться с проф. М.А.Курчинским, когда он говорит, что “экономика в деле образования этих городов отступала далеко на задний план перед политикой”. Укрепленный город действительно строился для осуществления стратегического господства над племенем, но строился он там, где племя оседало особенно густо, племя же, естественно, селилось в тех местах, где можно было легче всего добыть средства к существованию (первобытное земледелие, охота, рыбная ловля и здоровая питьевая вода). Города, возникшие по капризу деспота, если только они не имели экономических предпосылок, исчезали столь же быстро, как возникали; в обратных же случаях (Мемфис, Ниневия и друг.) они развивались, расширялись, застраивались и процветали столетиями до той поры, пока новое победоносное племя не разрушало их до основания.

Несколько иначе возникали города в эпоху древней Греции и античного “полиса”. Согласно исследованиям К.Бюхера, Fowler ’а, Fustel-de-Coulanges, процесс урбанизирования совершался у греков и отчасти римлян со своеобразной логикой. Они вступили в историю, как и все народы, в состоянии чисто сельской жизни, рассеянные в открытых деревнях, питаясь плодами земли и слабо сплоченные по племенам. Но затем эти племена в значительной своей части оставили сельскую жизнь, основались в города и устроили за крепкими стенами свободную общину не только по приказанию влиятельных повелителей, но и по доброй воле (теория свободного договора). Нет сомнения, что при образовании так называемого синойкисмоса (сожительства), или сложения населенных пунктов местности в город, в большой степени проявилось свободное коллективное творчество греков. Возникшие города заключали между собой союзы (симмахии), которые в свою очередь основывали колонии, повторявшие это устройство уже внутри варварских стран. Так основалась целая система муниципально-политического сожительства. В своей основе она имеет экономическую причину: невозможность жить и заниматься оседлым земледелием вне защиты укрепленных центров, куда земледельческое население спасалось в случае периодически повторявшихся нападений врагов.

Города-государства греков и римлян были обыкновенно в то же время и городами-крепостями (теория социальной защиты), как и в древнейшие времена, причем либо возводились специальные укрепления, либо города окружались стенами каменными, а в лесистых местностях – деревянными (Геродот, IV). Впрочем, по мнению большинства исследователей, стены и укрепления в то время вовсе не были обязательным признаком первоначального города, и часто одно присутствие гарнизона или воинская повинность рыцарского населения города обеспечивали его от нападений. Так, известно, что в спартанских городах никогда не было стен; по мнению многих исследователей, в первоначальный период не было стен и в таком городе, как Афины, причем, по уверению Макса Вебера, даже укрепления скалистого акрополя были возведены значительно позднее, чем был основан город.

Генетически-муниципальная проблема в средние века вызвала в науке длительные споры, породив несколько противоречивых теорий. Вообще вопрос о происхождении средневекового городского строя, как один из самых трудных, сложных и спорных в истории экономического быта, подлежит схематическому разрешению лишь с большими оговорками и допускает во всяком случае много сомнений и исключений.

К наиболее старым теориям относится романизм (Гизо, Ренуар, Тьери, Савиньи), нашедший, впрочем, и новейшего защитника (неороманизм) в лице Кунтце. Эта теория рассматривала западноевропейские города как непосредственное продолжение городов, основанных римлянами. Продолжала и развивала романизм сеньериальная теория, в лице Эйхгорна и Ницша, которая к римскому правотворящему источнику в генезисе европейского города присоединила сеньериальное право (Hofrecht), т.е. объединение под властью сеньера различных слоев догородского населения, которое будто бы и породило город. Однако романизм был в значительной степени ликвидирован исследованиями “германистов” Арнольда, Гюлльмана, Гирке (для Германии), Гегеля (для Италии) и Флака (для Франции).

В свою очередь Вильда и Гирке выдвинули гильдейскую теорию, по которой города будто бы образовались из городских гильдий, т.е. особых профессиональных корпораций, которые произошли из германской марки и затем превратились в городскую общину. Эта теория в своей главной части поколеблена исследованиями Гегеля, Гросса и особенно Белова. В настоящее время остались, в своем чистом или комбинированном виде только следующие три теории генезиса средневекового города, причем нередко делаются рискованные попытки фиксировать одну из них как общий генетический закон, годный для всех стран и эпох.

Теория естественного развития, высказанная еще Маурером, подробно развитая Беловым и отчасти поддержанная Кейтгеном, и Гегелем, настаивает на непосредственном происхождении города из сельской общины, в частности – из германской марки. Защитники упомянутой теории утверждают, что города и городской строй образовались путем естественного роста и усложнения (по закону Герберта Спенсера – “интеграции и дифференциации”) из тех же сельских группировок, которые должны были исходить из привычного для них быта и строить новые учреждения по известному им типу. Противники указывают на значительно большую сложность городского строя, на тот факт, что город образуется из нескольких разнородных общин, как междуплеменная организация, и, наконец, на то, что в эпоху массового образования городов, начиная с X века, сельские общины уже были закрепощены и поэтому не могли создавать – по своей инициативе и независимо от действий сеньера – муниципального уклада. После контр-возражений вопрос остался открытым, хотя едва ли можно сомневаться, что теория естественного преобразования деревни в город вполне применима лишь ко времени свободного, стихийного развития экономических отношений и сил.

Теория социальной защиты, т.е. взгляд на первоначальный город как на укрепленный и огороженный пункт, высказывалась в Германии Ратгеном, в Англии Мэтландом, в России А.И.Чупровым и многими урбанистами, причем с теми или иными оговорками этот признак выдвигается и сторонниками других теорий (Маурером, Кейтгеном и проч.). Согласно этой теории, начальный город, или город-крепость, есть огороженное место, укрепленное валом и рвом (городище, Burg, bourg, borougn). “Город, – говорит Маурер, – есть не что иное, как село, окруженное стеной”. По словам немецкой пословицы, “Burger und Bauer scheidet nichts als die Mauer”. Макс Вебер утверждает, что понятию восточного, античного и средневекового города вообще присущ кремль, или стены, причем “город-крепость” в первоначальной стадии своего развития был либо сам “бургом”, либо заключал, бург в себе, либо прилегал к нему; в последнем случае бург этот был крепостью какого-нибудь короля или господина, или союза господ, живших в нем или державших там вассалов и гарнизон наемников. Сам Вебер и Маурер допускали многочисленные исключения из этого общего правила, но радикальные и чистые сторонники рассматриваемой теории считают крепость или стены необходимым и достаточным признаком средневекового и древнего города, а самый факт возведения близ села крепости (бурга), или обнесения села стеной признавался ими актом преобразования этого села в город.

В пользу приведенной теории говорят весьма многие наблюдения и соображения, начиная от самой этимологии слов “город” (огороженное место), “Burger” (горожанин от “бург”) и латинских слов “urbs” и еще castrum, castellum (что значит и замок и город). Оправдывает ее, повидимому, сама логика, так как в те времена всеобщей небезопасности, с одной стороны, и полного обеспечения внешней безопасности одним фактом возведения стен, с другой, скоплению людей в определенном месте и спокойному занятию ремеслами и земледелием возводимые укрепления должны были всемерно способствовать и даже составлять непременное условие городской жизни. Рекламирует теорию и ее кажущаяся всеобщность, а именно то, что она оказывается применимой как к древнейшей и античной, так и к средневековой эпохе и к огромному большинству стран; о постройке бургов упоминается и в классических песнях Китая и в Ведах Индии, и в легендах Египта, Месопотамии, Ханаана, Палестины, и в гомеровском эпосе Греции. Наконец, несомненные источники говорят о существовании стен и укреплений в средневековых городах Германии, Англии, Франции, Италии, Испании, Фландрии, России.

Однако при всех доводах за эту теорию принять ее в чистом виде, как единую генетическую теорию, даже для средневековья, невозможно. Известно, что ни в древней Спарте, ни в Японии, ни в епископских городах Германии и Англии, где авторитет культа служил достаточным обеспечением социальной безопасности, ни, наконец, в таких крупных городах, как Кельн и Мюнстер, никаких стен и укреплений не было. Во-вторых, что гораздо важнее, самый факт обнесения села стенами или постройки “бурга” еще вовсе не предрешал образования города и городского строя: город возникал лишь позднее, вслед за экономическим и социальным развитием поселения. Известно, что в средние века Западная Европа была покрыта целой сетью феодальных замков и укреплений, однако только вокруг небольшого процента их возникали города вследствие благоприятных экономических условий. Равным образом известно, что во время хронической войны в спорных пограничных местностях укреплялась каждая деревня. Так, например, славянские поселения, национальной формой которых, повидимому, уже давно является одноуличная деревня, под давлением постоянной военной опасности приняли в районах Эльбы и Одера форму окруженного частоколом круга с одним запирающимся входом, через который скот на ночь сгонялся в середину. Итак, не всякий город был крепостью и не всякое укрепление было городом. Ничего не мешает, конечно, любую деревушку, обнесенную стеной, признать за “город”, но во всяком случае такое поселение с этим его внешним признаком за город в научном, т.е. в экономическом, смысле считать нельзя.

Неудачи предыдущих внеэкономических теорий и сравнительный социально-экономический анализ догородских и городских отношений привел в последнее время к построению теории рынка (Готейн, Шульте, Шредер, Ритшель), которая доказывает происхождение средневекового городка из рынка и городского строя – из рыночной организации. Согласно этой теории “рынок есть не только основной элемент, без которого город возникнуть не может; он не только характерный признак эпохи городского (цехового) замкнутого хозяйства, где все сношения как между городом и деревней, так и между отдельными группами городских жителей совершаются в определенном месте, но он представляет собой первообраз, который дал свой облик городскому строю: рыночное право превратилось в общегородское право, рыночный суд – в городской суд, Marktfrieden – в Burgfrieden или в Stadtfrieden. Когда временные и преходящие отношения рынка делаются постоянными, тогда рынок превращается в город”.

Координирование двух последних теорий (Зом, Кулишер) дает, повидимому, наилучший путь к разрешению генетической проблемы для средних веков. “ Возникновение городов, – говорит профессор И.М.Кулишер, – обусловливается двумя моментами: сооружением крепости и устройством рынка ”. Как мы видели, крепость сама по себе еще не предрешала возникновения города, а лишь способствовала скоплению людей в определенном месте, их постоянному проживанию там и правильным занятиям ремеслами и торговлей; устройство же постоянного рынка, закрепляя его экономическое сожительство, образует типичное городское общежитие, т.е. город в научном смысле этого слова. Превращение города в официальный “юридический” город обусловливалось еще пожалованием поселению князем, т.е. феодальным собственником территории, особых прав.

При необычайной в средние века сложности экономических и политических отношений, при разнообразии местных условий и действующих правил, при существовании городов различного назначения (гаваней, стратегических, торговых, ремесленных) и различных категорий, – начиная от городов постепенно образовывающихся и кончая планомерно основанными (классификация Фритца), от городов чисто владельческих (королевских, княжеских, епископских) до более свободных (ганзейских в Германии, bonnes villes во Франции и т.д.), от городов, глубоко уходящих своими корнями в римскую древность, до независимых от римского влияния (классификация Кейтгена), – приходится, на первый взгляд, описывать генезис чуть ли ни каждого города в отдельности и, разбираясь в сотнях монографических описаний научного характера, вовсе отказываться от каких бы то ни было обобщений и схем. Однако, при свете последней комбинированной теории, возможно набросать такую общую картину возникновения типичного средневекового города.

Среди германо-романского мира, в начале средних веков, не существовало социальной безопасности: передвижение племен, военные нападения, разбои, грабежи были хроническими явлениями. При таких условиях феодальные владельцы для защиты своих земель и построек воздвигали укрепленные замки, в соседстве которых охотно селились земледельцы и ремесленники, искавшие внешней безопасности. Так возникали постепенно вокруг замка все более людные поселения, и наиболее крупные из них, в свою очередь, часто укреплялись, т.е. обносились стенами, рвами, частоколами. В то же время и в тех же целях короли (Альфред Великий в Англии, Каролинги в Саксонии, Тюрингии, ГенрихI и другие) строили укрепления и огораживали посредством валов, земельных насыпей и дерева, а иногда и каменных стен, довольно обширные пространства, которые служили для временного убежища сельских жителей: последние скрывались туда с семьями, скотом, пожитками, в случаях нападений врага. Как указывает Бюхер, создавались как бы союзы взаимной обороны, которые объединяли селения более или менее значительной округи в своего рода военную общину с определенными правами и обязанностями. Все входящие в этот союз селения были обязаны заботиться о поддержании укреплений городища, а в случае войны защищать их с оружием в руках. За это они пользовались правом, в случае опасности, укрываться за стенами бурга, вместе с семьями и всем движимым имуществом. Это право носило название “Burgrecht”, а тот, кто пользовался им, назывался Burger (посадским). То же право существовало в Англии, Франции, Фландрии и, как уверяет Павлов-Сильванский, в России. Предоставляя упомянутое право, основатели бургов как бы сочетали стратегические свои цели с общественной пользой, убивая двух зайцев за раз. С течением времени сельские жители и особенно ремесленники охотно переселялись в эти “городища”, или бурги, на постоянное жительство и густо застраивали их. Сами по себе все эти укрепленные, населенные и застроенные места еще не составляли “экономического” города, и решающим моментом в его окончательном образовании оказывалась торговля.

Развитого обмена в начале средних веков еще не было, и повсеместно господствовало натуральное хозяйство, но существовали поводы к созданию временных рынков и периодических ярмарок для взаимного обмена неоднородными продуктами разных отраслей сельского хозяйства, а также произведениями стран с разным климатом. Эти ярмарки, естественно, устраивались в наиболее населенных пунктах или в таких местах, куда стекались массы народа. В дохристианскую эпоху (в VI–IX веках) народ стекался на торг вблизи языческих капищ, где совершались жертвоприношения, творился родовой и племенной суд, а также в разных местах, расположенных по речным путям сообщения или вдоль остатков римских дорог. Позднее, т.е. в христианскую эпоху, временные рынки и ярмарки учреждались по соседству с укрепленными монастырями, аббатствами с реликвиями святых, на поклонение которым в определенные дни года прибывал народ. Во время Каролингов много рынков возникло также на территории укрепленных королевских вилл и замков (villa – французская ville, что теперь значит город), служивших временным местопребыванием королей при их разъездах по стране.

Эти временные рынки и годовые ярмарки, с ростом торговых оборотов, собирались все чаще и чаще в тех же местах, вызывали там же чеканку монеты, обложение пошлинами привозных товаров, устройство мер и весов. Одновременно вблизи тех же торговых пунктов росла обрабатывающая промышленность в виде ремесла. Таким образом во многих населенных пунктах, пользовавшихся военной защитой и покровительством феодальных владельцев, сложились основные элементы торгово-промышленной жизни, в корне изменившие сельский характер этих поселений. Благоприятствовали этому явлению расчлененность рельефа местности в Зап. Европе, быстро наступившая вследствие этого земельная теснота, которая и обусловила переход защищенных селений от земледельческих занятий к более выгодным – ремеслам и торговле, а также способствовавшее этой торговле богатство речных систем, вдоль которых и лепились преимущественно торгово-промышленные пункты. Так образовались не только из городищ, но и из описанных торговых пунктов города в экономическом смысле этого слова, которые, вместе с развитием законодательства и с пожалованием упомянутым поселениям городских прав и привилегий, а также исключительных прав на ярмарки, превратились в официальные города. При всех исключениях, видоизменениях, индивидуальных особенностях, общий процесс первоначального урбанизирования средневековья делается ясным.

Совершенно иным представляется генезис современных городов. При существующей в капиталистическом строе стихийности хозяйственного развития, а также при сравнительной социальной безопасности, города естественно и непосредственно образуются из наиболее крупных сельских поселений, получивших значительное торгово-промышленное развитие. Официальное признание этих поселений городами легально заканчивает процесс урбанизации. Только с начала XIX века начинается новое движение в пользу создания и планирования городов по воле их сознательных творцов (города-сады). Однако это движение, уже получившее в отдельных случаях свое осуществление (Лечуорс, Уэльдин и другие), относится к области будущих социальных отношений и будущего города, о коем речь пойдет ниже.

Резюмируя сказанное, мы отметим, что при всем богатстве и всей сложности материала, при наличии в науке многих конкурирующих теорий, при своеобразных генетических законах, коими обусловливается образование городов разных стран и эпох, все-таки в этом процессе можно усмотреть и нечто общее для всех случаев и для всех времен, начиная от глубокой древности и кончая современностью. Для образования города, как явления устойчивого, требуется три условия: 1)соответствующие экономические предпосылки, 2)социальная аккумуляция и 3)признание государственной власти. Если один из этих трех моментов (фактор, содержание и форма) отсутствует, – город возникнуть не может.

В заключение остается упомянуть о “генетически-муниципальной морфологии”, т.е. о формах образования города. К сожалению, этот вопрос еще очень мало исследован. В урбанистической литературе указывалось на “закон” образования города вокруг организующего ядра, под которым понимается “то социальное образование, имеющее какое-либо специальное назначение, которое вызывает город к жизни и определяет в значительной мере характер его развития”. Такими ядрами могут быть: 1)укрепленные замки – кремли (например, Москва), бурги (Зальцбург), акрополи (Афины); 2)военные крепости (Гибралтар); 3)рынки (Архангельск), ярмарки (Ирбит), порты (Одесса); 4)заводы и фабрики (Петрозаводск); 5)монастыри (Ченстохов), соборы (Бургос), святыни (Лурд); 6)дворцы правителей (Эскуриал); 7)железнодорожные станции (Жмеринка); 8)высшие учебные заведения (Кембридж); 9)больницы (Шарантон).

Упомянутые “ядра”, которые своим экономическим, защитным, административным или духовным значением притягивают население и способствуют его сгущению, действительно характерны своей ролью в генезисе многих городов. Однако изложенная форма образования города не должна быть признаваема “законом”, так как в последнем было бы слишком много исключений. Так, единого организующего ядра не имеют: 1)многочисленные города, возникающие непосредственно из сельских поселений; 2)города, образованные из слияния нескольких соседних поселений; 3)города, имеющие при своем возникновении несколько ядер, и 4)города, распланированные заранее по воле их творцов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГЕНЕЗИС РУССКОГО ГОРОДА

Особняком в научной литературе стоит вопрос о возникновении и происхождении русского города, хорошо освещенный в целом ряде русских исторических и муниципальных работ, из коих особенное внимание следует обратить на труды профессоров М.Покровского, В.Ключевского, В.Семенова-Тян-Шанского и Рожкова.

При всех особенностях русской природы, почвы и климата, а также и быта национальной физиономии восточных славян, нас поражают черты сходства муниципально-генетического процесса в России с аналогичным процессом урбанизации в Западной Европе.

Проследить образование первых городов среди племен, населявших Россию в доисторический период, невозможно. Первые более или менее достоверные летописные сведения застают русские или, вернее, славянские города уже образованными и частью даже развитыми. В нашей прежней исторической литературе (Погодин, Костомаров, особенно же Беляев и Забелин) проводился тот взгляд, что восточные славяне поселились в пределах русской равнины еще за несколько веков до начала христианской эры, причем уже очень давно из их первобытных мелких родовых союзов вырастали целые племена, а среди племен возникали города. Из числа этих городов, по тому же мнению, еще за много веков до Рюрика и Олега поднимались старшие города, составлявшие с пригородами племенные политические союзы полян, древлян и других племен, которые, после призвания князей, начали соединяться в общерусский союз. Это голословное мнение теперь сильно поколеблено новейшими исследованиями, но несомненно, что древние славяне, как говорит Семенов-Тян-Шанский, “обнаружили склонность к основанию городов гораздо ранее германцев” и что такие города, например, как Киев, Новгород, Смоленск, Чернигов, возникли значительно раньше, чем о них говорится в летописной литературе.

Начальный русский “город”, как это показывает самое слово, обозначает огороженное, т.е. укрепленное, место, своего рода “военное укрепление”, в которое спасались во время нападений врага мирные сельские жители. Этот свой признак, типичный, как мы видели, и для большинства западноевропейских городов, русский город сохранил в течение многих веков.

Судя по всем источникам, никаких исключений из этого общего правила в древней Руси не было. “Кремль”, носивший в старину название “детинца”, или стены (обыкновенно деревянные, но в более крупных центрах – кирпичные и каменные), или по крайней мере земляные валы – составляют принадлежность каждого города. Ни одно описание русских городов до XVIII века не обходится без упоминания его характерных аксессуаров: “острога, тына, рогаток, надолб, проезжих башен”. По мере расширения города, он опоясывался новыми, все более обширными кольцами стен и укреплений, как это мы можем сейчас наблюдать по развалинам в древних русских центрах. Этот признак “укрепленности” древнего и даже позднейшего русского города, по своей всеобщности и длительности своего исторического существования и по характеру укреплений, выступает в России еще явственнее, чем в Западной Европе, что вполне понятно при наших равнинах и периодических нашествиях азиатских орд.

Значение этих “городов-крепостей” было громадно. Только они помогли крепнущей Руси на заре нашей истории сопротивляться набегам хазар, печенегов, половцев и других кочевых племен. Как указывает проф. М.Покровский, “степняки не умели брать русских городов. Например, половцы, напав врасплох на Киев в 1096г., не смогли в него ворваться и лишь опустошили окрестности. Одни татары справлялись с русскими городами, ибо усвоили себе всю военную технику того времени и научились в войнах с китайцами брать города, окруженные каменными стенами. Приступая к городу, они окружали его тыном, подводили осадные машины, били в ворота таранами, зажигали строения внутри города греческим огнем, прибегали к подкопам и подчас даже отводили реки”. И все-таки находились города, настолько хорошо укрепленные, что они сопротивлялись такой активной осаде в течение нескольких недель.

Нашей исторической и экономической мысли очень свойственно было смотреть на русский древний и даже позднейший город главным образом как на военный и административный центр (административная теория), в отличие от западноевропейского города, который создал “гармоническое” городское хозяйство, т.е. непосредственный обмен между городскими ремесленниками и крестьянами, приезжавшими со всех мест в соседний город и получавшими за свою сельскую продукцию “мануфактурный” товар. Мы не оспариваем, конечно, того факта, что упомянутого непосредственного и массового контакта и обмена между горожанином и крестьянином в России быть не могло вследствие дальности расстояний и отсутствия сколько-нибудь сносных путей сообщения. Однако можно ли думать, что в России один военный или один административный признак городу достаточны для отличия города от села? Можно ли признать, что древний русский город уже конституирован, раз село огорожено стеной или укреплено? Одним словом, можно ли отказываться от экономического признака для характеристики русского исторического города и его происхождения?

На эти вопросы следует ответить отрицательно. “Укрепленность”, как единственный признак отличия между городом и деревней, падает уже по той причине, что восточные славяне, как мы знаем, укрепляли не только одни города, но также крупные села и даже свои дворы, обнося их деревянными стенами, рвами, тыном, частоколом, но от этого села еще не теряли ни своего названия, ни своего чисто сельского характера. Укреплялись и древние внегородские монастыри, которые продолжали оставаться “монастырями”. Что же касается административной роли древнего города, как средоточия “волости”, к которой тянулся сельский округ, то она всецело базировалась на экономической и в частности на торговой мощи города. И в России, mutatis mutandis, только “теория рынка” в дополнение к “теории социальной защиты” и “административной теории” поможет нам разрешить генетическую проблему.

Исследование экономических признаков древнего русского города должно идти по линии не столько внутренней, сколько внешней торговли, в отличие от средневекового западноевропейского города, в котором торговля развивалась, так сказать, “изнутри”, благодаря целому ряду физико-географических, этнических и исторических причин.

В.Ключевский рисует следующую ясную и яркую картину внешней торговли восточных славян и возникновения первых русских городов, которую мы в кратких выдержках и воспроизводим.

“Днепр еще задолго до Р.Х. сделался большой торговой дорогой, о которой знал Геродот и по которой греческие колонии на берегах Черного и Азовского морей – Ольвия, Херсонес Таврический, Пантикапея и Танаис – получали товары (янтарь) с берегов Балтийского моря. Когда восточные славяне расселились по русской равнине, они стали торговать (начиная с VII и VIII веков по Р.Х.) с хозарским, греческим и арабским Востоком мехами, медом, воском, пользуясь Днепром и другими речными путями. Прямым следствием этой торговли было возникновение древнейших городов, как это видно из самого их местоположения. Большинство их вытянулось длинной цепью по главному речному пути “из Варяг в Греки” – по линии Днепра – Волхова (Киев, Смоленск, Любеч, Новгород, Полоцк), и только некоторые, как, например, Переяславль на Трубеже, Чернигов на Десне, Ростов в области верхней Волги, выдвинулись к востоку с этого операционного базиса русской торговли, как ее восточные форпосты, указывая фланговое направление торговли – к Азовскому и Каспийскому морям. Возникновение этих больших торговых городов было завершением сложного экономического процесса. Восточные славяне расселились по Днепру и его притокам одинокими и укрепленными дворами. С развитием торговли среди этих однодворок возникли сборные торговые пункты, места промышленного обмена, куда звероловы и бортники сходились для “гостьбы” (т.е. для торговли). Мелкие сельские пункты тянулись к более крупным, возникавшим на особенно бойких торговых путях (погосты). Из этих крупных рынков, служивших посредниками между туземными промышленниками и иностранными рынками, и выросли древнейшие торговые города, служившие торговыми центрами и главными складочными пунктами для образовавшихся вокруг них промышленных округов. С принятием христианства эти погосты и города получили значение и религиозных центров, а так как к приходам приурочивалось сельское административное деление, то это сообщало погосту и городу административное значение “волости”. Ход процесса становился ясным: от укрепленного двора через торговый пункт и “погост” к городу.

“С другой стороны, и внутренняя или, вернее, внутригородская торговля также свойственна русским городам с самых древних времен, хотя она была тогда мало значительной. Внутренне-торговая жизнь городов внешним образом выражалась в наличности торговых “рядов”, из которых каждый специализировался на известной категории товаров. Ряды состояли из лавок, прилавков, полок, шалашей и амбаров. Ремесленная жизнь в свою очередь сосредоточивалась в “посадах” (главных торгово-промышленных частях городов) и “слободах” (городских предместьях), но была в течение многих веков очень ограничена и неразвита особенно на юге.

Правда, Никитский и Пресняков рисуют несколько иную картину экономических отношений древнего русского города, указывая на преувеличение Ключевским глубины влияния торговли на слабый и мелкий ее характер в старину, но все же и они признают значение внешнего обмена для русских городов той эпохи, а М.Покровский категорически заявляет, что “если мы его” (т.е. внешний обмен) не привлечем к делу, то и города и городская волость X–XII веков окажутся для нас чистой загадкой”, и дальше: “если мы упустим из виду сочетание войны, торговли и разбоя, мы ничего не поймем в организации древнерусского города и в частности его “тысяцкого”, который был одновременно и главным командиром городских “воев” и председателем специального “коммерческого” суда? Поэтому трудно согласиться с С.Семеновым-Тян-Шанским в том, что “русский город возникал только как военный центр, а торгово-промышленный характер ему придавала впоследствии сама жизнь”. Наоборот, город только потому и укреплялся интенсивно, что он, как складочное место товаров, служил главной приманкой для разбойничьих племен, и ему было что защищать. Как наша летопись, так и иностранные источники сходятся на том, что типичный древний русский город является местом иноземной торговли и населен “нарочитыми мужами”, т.е. торговой аристократией, “житыми людьми” – купцами и иностранными “гостями”, заполняющими в городах “варяжские” и “немецкие” слободы. Раннее развитие внешней торговли, объясняемое русской равниной, удобными речными системами, дерзкой предприимчивостью частью воинственного и частью торгового, хотя бы и на разбойный лад, населения (точнее – купеческого его класса), вообще характерно для древней русской истории, и опорными пунктами этой торговли были несомненно древние города. В этом их социально-экономическая роль. Подобно тому как укрепление и внутренний рынок создали западноевропейский город укрепление и внешний, по преимуществу, рынок создали восточноевропейский город. Правда, вне городов в то время господствует целиком натуральное хозяйство, а сами города его очень немногочисленны, и за кратковременным их торговым расцветом следует глубокое разложение; правда, наконец, что технические средства внешней торговли (лодки, волок) в то время крайне примитивны, но отрицать внешнеторговый базис древнерусского города, признавая его лишь за военно-административный центр, это значит отрицать самое понятие “экономического” города, как научно-социального явления. Таков вывод из всего сказанного.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ДИАЛЕКТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ГОРОДА

Если какой-нибудь урбанист, сторонник теории постепенной прогрессивной эволюции, попытался бы изложить нам историю городов, начиная с древнейших городов-крепостей и вплоть до современного Лондона, как некий непрерывный процесс роста и усложненья, согласно закону интеграции и дифференциации Герберта Спенсера, то он потерпел бы решительную неудачу. На самом деле город появлялся в одной типичной своей форме, развивался и исчезал, чтоб уступить свое место городу с совершенно иными существенными признаками, и так несколько раз, в зависимости от диалектической смены эпох, ибо город, как социальное явление есть прямой результат данного преходящего экономического базиса. Вспомним простейшую социально-экономическую классификацию эпох, сделанную в свое время К.Марксом и до сих пор никем не опровергнутую: 1)дикое состояние, в которое включается как первобытный коммунизм, так и первобытная родовая община; 2)азиатское (кастовое) хозяйство; 3)античное (рабовладельческое) хозяйство; 4)средневековое (феодально-крепостное) хозяйство; 5)современное (капиталистическое) хозяйство и 6)будущее (социалистическое) хозяйство. Всем этим типичным эпохам, если не считать дикого состояния, в котором город как оседлое скопление людей возникнуть не может, соответствует и своеобразный тип города: 1)азиатский город (город-крепость), 2)античный город (город-государство), 3)средневековой город (город цехового ремесла), 4)современный город (город торгового, промышленного и финансового капитала) и 5)будущий город. Как ни опасно строить схемы в вопросах социальных, но перечисленные типы городов выступают так ярко и выпукло в своих существенных признаках и формах, что научный исследователь был бы не прав, если бы он и данном случае отказался от типизации. Если вообще возможна история десятков тысяч городов, существовавших на земном шаре, то она мыслится только в пределах такой упрощающей классификации. Что же касается всех неизбежных и многочисленных исключений, отклонений и пережитков, которые часто нарочно приводятся и описываются, чтобы запутать или опровергнуть принятую систему, то мы о них упоминать не будем. Бесконечное разнообразие действительности, как известно, преодолевается наукой не путем индивидуального описания каждого сепаратного случая, а посредством обобщения и упрощения. Рассмотрим же отдельно и кратко каждый основной тип города в исторической последовательности его появления, развития и упадка.

1) Город-крепость примитивных деспотий, названный так его ученым исследователем Карлом Бюхером, является древнейшим типом известных нам городов. На определенной ступени развития он создается повсеместно как логический результат закономерно сложившихся экономических и политических условий – в Египте, Судане, позднее в Ассирии, Мидии, еще позднее в Месопотамии, Персии, Иране, Китае, кончая варварскими племенами современной Африки.

Учитывая индивидуальные особенности, связанные с национальными различиями, историческими случайностями и ролью личности, мы все же можем синтетически описать этот тип города, разбив его впоследствии на две категории: город чисто потребительный и город полупроизводительный.

Этот город есть не что иное, как военная резиденция деспотического главы племени – его жилище, а также орудие защиты и господства. По общему правилу – “сколько деспотов, столько и городов”. Чуть ли не каждый глава племени, фараон, сатрап, хан, султан и т.п., основывая царство или получив наследство, приказывал строить себе свой собственный город, приноровленный к его вкусам и планам. Как уже указывалось выше, прежде всего строился укрепленный дворец для самого деспота и затем многочисленные постройки для его жен, телохранителей и несчетного количества рабов, а также храмы национальных божеств. Все это обносилось крепкой стеной, и отсюда, по удачному выражению Бюхера, вождь господствовал над окрестным населением, “как хищный зверь, живущий в берлоге, в которую он стаскивает добычу”. Кругом живут племена, свободные в своем внутреннем быте, но покорные воле деспота и готовые к призыву в случае войны и к платежу дани. Однако относительная безопасность существует лишь в пространстве, обнесенном стенами: разбойничьи номады пустыни бродят за ними, промышляя грабежом.

В экономическом отношении такой город не имел производительного характера. Он жил, во-первых, натуральной данью и оброками, которые приносило вождю подвластное население, и, во-вторых, плодами военных набегов, периодически предпринимаемых вождем. Хотя в древнем городе-крепости, по описаниям исследователей (Мейера, Эрмана, Брэстеда), часто находилась площадь для “рынка”, но этот рынок был чисто репартиционного характера, и своих продуктов город там не обменивал.

Все это бесспорно, но много разногласий до сих пор возбуждает вопрос о площади рассматриваемых городов. Одни приписывают им поистине баснословные размеры, опираясь на рассказы путешественников о сохранившихся еще развалинах стен, на свидетельство старинных летописцев и библейских легенд; другие, наоборот, настаивают на весьма скромных размерах примитивного города-крепости. Упомянутый вопрос, однако, далеко не так трудно разрешить, как это кажется на первый взгляд.

Громадное большинство описываемых городов были действительно весьма невелики, хотя они и поражали подчас грандиозностью и великолепием дворцовых зданий и храмов, построенных рабским трудом. Поселение, имеющее чисто потребительный характер, возникшее в эпоху примитивной техники и варварских путей сообщений к тому же весьма недолговечное, живущее, как мы можем это наблюдать и теперь на примерах патриархальных народностей, лишь, в течение одного поколения (до смерти вождя или разрушения на войне), не могло быть, как правило, ни чрезмерно людным, ни слишком обширным. Эрман, описывая самый старый египетский город, о котором мы имеем отчетливое представление, а именно Кахун, резиденцию СезострисаII, основанную за 2000 лет до нашей эры, говорит, что площадь его была равна только 350–400 квадратным метрам, причем рабочий (рабский) квартал города, занимавший ¹/₄ его территории (около 105 кв. метров), вмещал до 200 домишек(?!). Аналогичных примеров, научно описанных, мы имеем немало. Таким образом для нас выясняются существенные признаки типичного города-крепости примитивных деспотий: 1)наличие мощного укрепления, 2)недолговечность, 3)скромные размеры городской территории и населения и 4)чисто потребительный его характер. Все эти связанные между собой признаки прямо вытекают из особенностей древне-феодальной рабовладельческой эпохи, создающей город “по своему образу и подобию”.

Однако на протяжении веков всегда бывают исключения из общих правил, и если эти исключения более ярки и любопытны, чем правила, то на них подчас и направляется все внимание. На ряду с описанным типом древнейшего города, как он возникал и исчезал в разных странах в сотнях и тысячах случаев, оставляя за собой лишь развалины, развилось в ту же эпоху и несколько всемирно прославленных грандиозных центров (Вавилон, Мемфис, Ниневия), к созданию которых, при особом стечении обстоятельств, были экономические и политические предпосылки. Представим себе специальное сочетание счастливых условий: особенно удачно выбранное местоположение города в отношении климата, почвы, рельефа местности, густоты соседнего производящего населения, а также длительное и сравнительно мирное процветание как царства, столицей коего является город, так и династии, его возглавляющей. При таких условиях выбирать новое местоположение и строить новый город нет смысла, и город приобретает признак сравнительной долговечности. Этот признак неизбежно влечет за собой и другие. Долговечный город, столица процветающего царства, имеет внутреннюю потребность становиться более людным и застраиваться, но этому препятствует чисто потребительный характер города и крайне экономное распределение территории, заключенной в стенах, “как в панцыре” (выражение Геродота). Тогда город теряет свой потребительный характер и постепенно приобретает новый полупроизводительный характер. Однако единственным производством того времени является экстенсивное земледелие и единственной его формой – натуральное (ойкосное) хозяйство. Эти условия, в свою очередь, требуют обширного пространства, в котором вместе с хозяевами могли бы существовать и средства их производства – пашни, покосы, огороды, фруктовые сады. В результате, уже очень обширное пространство обносится новой стеной, и в нем растут разбросанные группы дворцов вельмож и домов с усадьбами, пашнями, финиковыми садами. Одним словом, возникают Фивы, Мемфис, Сокото, Вавилон, Ниневия, Сузы.

У последней категории города остается лишь один отличительный признак свойственный типичным городам примитивных деспотий, а именно их стены и укрепления. Во всем остальном они отличаются от своих “собратьев”. Размеры их поистине колоссальны, хотя и можно допустить, что первые летописцы, легенды и позднейшие путешественники несколько преувеличивают, т.е. принять объяснение Богданова утверждающего, что только развитие обмена создает “точный счет”, а натуральное хозяйство “мерит на глаз”, который может и ошибаться. По Геродоту, например, Вавилон имел в окружности 480 стадий, т.е. 88 километров; согласно пророку Ионе (III,3), Ниневия была протяжением в три дня пути, а по рассказу Аристотеля, когда Вавилон был взят, то часть его населения узнала о том только через три дня. Однако эти города не имели ничего общего с нашими современными городами-гигантами. Они представляли собой в сущности целые простейшие государства, обнесенные стенами и своеобразное сочетание города и деревни. Поражают также в них, судя по описаниям, и ненужные, но великолепные затеи, вызванные расточением тяжелого труда, – пирамиды, башни, грандиозные храмы, высокие набережные, искусственные бассейны, даже отводы рек – при одновременной грязи, вони и скученности рабских кварталов и, конечно, в общем, полном отсутствии современной техники благоустройства.

Поиск по сайту: