ДВОЙНИКИ

Организация системы персонажей романа строится по тем же структурным принципам. Герои группируются в пары, по принци­пу контраста, вскрывающему оппозицию черт характера или чело­веческих типов. В пределах этих оппозиций действуют операции инверсии и трансформации (или «преображения»).

Два главных героя, Лопухов и Кирсанов, — почти полные двой­ники. У них сходные биографии и социальное положение, одна и та же идеология, одинаковые личные качества и планы на будущее; кроме того, они живут и работают вместе. Если бы их встречать только порознь (утверждает автор), оба казались бы людьми одного характера, но когда их видели вместе, то замечали существующее между ними различие. Лопухов холоден и сдержан, Кирсанов — не­сколько экспансивнее, Лопухов— брюнет, Кирсанов— блондин, и тому подобное. Они дополняют друг друга, сочетая и объединяя в себе все желательные качества и свойства. Оба становятся любовни­ками Веры Павловны. Вместе они осуществляют многие из нереа­лизованных планов и устремлений самого автора, как бы совместно образуя двойник самого Чернышевского. Хотя Лопухов разночи­нец, он обладает лоском и непринужденностью светского человека; в ранней молодости он «кутил» и у него было много «любовных при­ключений». Кирсанов осуществил академические и научные амби­ции Чернышевского; консервативные русские коллеги чтят его как ученого с мировым именем. Лопухов, который в юности строил та­кие же научные планы, вынужден был от них отказаться, как и сам Чернышевский.

Вера Павловна и Катя Полозова составляют другую такую пару. Хотя они очень близки по духу и по характеру, Вера Павловна более экспансивна, Катя более сдержанна; Вера Павловна — брюнетка, Ка­тя — блондинка. Их обеих любит Лопухов. В союзе четырех героев в финале романа все различия между ними нейтрализуются, и неко­торые их свойства меняются на противоположные. Например, хо­лодная Катя оказывается более страстной, чем ее противополож­ность — Вера Павловна.

Вера Павловна, Лопухов и Кирсанов (все они— новые люди) представлены как «обыкновенные люди». Они, как группа, противо­поставлены Рахметову, удостоившемуся характеристики «особенно­го человека». Но у Веры Павловны и Рахметова много общих черт, от идеологически важных (оба они «люди действия») до банальных (оба любят чай со сливками и печенье).

В начале романа Вера Павловна предстает перед читателем как «простенькая девочка». Авторский голос комментирует: «Я ничего Удивительного не нахожу в тебе, может быть, половина девушек, ко­торых я знал и знаю, а может быть, и больше, чем половина, — я не

считал, да и много их, что считать-то, — не хуже тебя, а иные и луч­ше, ты меня прости» (61). В следующем пассаже, преображенная об­ращенным на нее взглядом Лопухова, она оказывается «удивитель­ной девушкой». Трансформация обыкновенной девушки в необык­новенную личность (женский вариант Рахметова) завершается, ког­да у Веры Павловны появляется божественный двойник — богиня из ее снов. В Первом сне богиня называет себя «невеста твоего же­ниха» (т. е. двойник Веры). В Четвертом сне устанавливается одно­значное тождество. Вера Павловна замечает, что у богини ее лицо. Когда она смотрит в это лицо, словно в волшебное зеркало, она ви­дит себя, но себя-богиню.

Не утрачивая своих первоначальных черт — обыкновенной, жи­вой девушки, — Вера Павловна преображается в женщину совер­шенной красоты. В этой роли она напоминает женщин, о которых мечтал Чернышевский в юности, рассматривая портреты красавиц в окнах магазинов и женщин на улицах Петербурга:

«Да, Вера Павловна видела: это она сама, это она сама, но боги­ня. Лицо богини — ее самой лицо, это ее живое лицо, черты которо­го так далеки от совершенства, прекраснее которого видит она каж­дый день не одно лицо, это ее лицо, озаренное сиянием любви, пре­краснее всех идеалов, завещанных нам скульпторами древности и великими живописцами века живописи, да, это она сама, но озарен­ная сиянием любви, она, прекраснее которой есть сотни лиц в Пе­тербурге, таком бедном красотою, она прекраснее Афродиты Лувр­ской, прекраснее доселе известных красавиц» (281—82).

В иерархической цепи персонажей Вера Павловна образует пару с богиней, с одной стороны, и с Жюли — с другой. Эти две женщины наделены общими чертами; так, обе не признают традиционный брак и любят шумное веселье. Однако, если рассматривать социаль­ное положение и образ жизни, они противоположности. Но при этом потенциально они могли бы поменяться местами. Во Втором сне Вера Павловна видит, какой могла бы быть ее жизнь (и чем ста­ла жизнь Насти): «Сидит офицер. На столе перед офицером бутыл­ка. На коленях у офицера она, Верочка» (127). Жюли, со своей сто­роны, честная и даже добродетельная женщина, которая, при других обстоятельствах, легко могла бы вести жизнь Веры Павловны. Иг­рая важную роль в спасении Веры Павловны от бесчестных посяга­тельств Сторешникова и, позже, помогая ей организовать мастер­скую, Жюли принимает участие в жизни новых людей. Трансфор­мация, которая для Жюли остается потенциальной, реализуется в Насте Крюковой. Настя, в свою очередь, еще один двойник Веры Павловны (проститутка с офицером из Второго сна Веры, с одной стороны, и любовница второго мужа Веры, Кирсанова, с другой).

В этой цепи взаимозаменимых персонажей (людей разных су­деб, которые потенциально могли бы оказаться на месте друг друга)

есть место даже для Марьи Алексеевны, дурной матери Веры. Как и Жюли, Марья Алексеевна была бедной, честной девушкой, которая, волею обстоятельств, принуждена была вести дурной образ жизни. Порок Жюли — беспутство; Марья Алексеевна жадна и корыстна. Но Жюли понимает цену добродетели, а Марья Алексеевна знает, что такое истинная честность. Более того, в нескольких эпизодах Марья Алексеевна представлена — иронически — как двойник Ло-пухова. Общие им обоим качества— это практичность и привер­женность к тому, что Чернышевский называет «выгодой»; единст­венное, что их отличает, это природа выгоды, которой они ищут (ссылка на утилитаристскую этику, которая воплощена Чернышев­ским в романе). В «Похвальном слове Марье Алексеевне» эти на­блюдения обобщены и изложены в соответствии с идеями Черны­шевского о решающей роли среды, определяющей поведение чело­века:

«...теперь вы занимаетесь дурными делами, потому что так тре­бует ваша обстановка, но дать вам другую обстановку, и вы с удо­вольствием станете безвредны, даже полезны, потому что без денеж­ного расчета вы не хотите делать зла, и если вам выгодно, то можете делать что угодно — стало быть, даже и действовать честно и благо­родно, если так будет нужно» (114).

Трансформация Марьи Алексеевны описывается здесь в терми­нах социальной теории, которую проповедует Чернышевский.

Жюли, Настя и Марья Алексеевна составляют группу лиц, кото­рые хотя и «дурные», способны трансформироваться и изменяться. Они противостоят группе «дрянных» людей, не способных к транс­формации. К категории неподвижных персонажей, тех, кто не может измениться и стать другим, ни при каких обстоятельствах, относят­ся Сторешников и Жан. Каждый зеркально отражает как качества другого, так и функции в сюжете (первый — неудачливый поклон­ник Веры Павловны, второй — Кати Полозовой). Они противопо­ставлены Лопухову и Кирсанову. К этой же категории принадлежит круг людей, к которым автор обращается как к «публике».

В то время как Рахметов и богиня находятся на самом верху иерархии, Жюли, Настя и Марья Алексеевна представляют низ (по крайней мере, с точки зрения традиционной морали). Однако они наделены способностью стать другой, более достойной личностью. В противоположность этому, герои середины — Сторешников, Жан и «публика» (те, кто пользуются уважением в обществе и обычно не считаются скверными), не способны стать чем-то иным. К ним не применим процесс трансформации, и они совершенно потеряны для новой жизни.

Такая система персонажей предлагает богатые возможности для читателя, который отождествляет себя с одним или несколькими ге­роями (таким же образом, каким Чернышевский, видимо, отожде-

ствлял себя с парой Лопухов/Кирсанов). Отождествив себя с кем-нибудь из персонажей (кроме тех, которые находятся в середине), читатель может легко передвигаться из одной позиции в другую. Двигаясь вверх вместе с героем, читатель испытывает опосредован­ное преображение личности и общественного положения. Разночи­нец получил возможность взять верх над аристократом, женщина — над мужчиной, «падшая» женщина — над «порядочной» женщиной. Достигнув самого верха, читатель мог отождествить себя и с идеаль­ным человеком, Рахметовым, или с женщиной-богиней. Путь к ми­ру новых людей и к царству небесного блаженства открыт и для обыкновенной девушки, и для студента-разночинца, и для аристок­рата, и для проститутки, и даже для немолодой интригантки.

Поиск по сайту: