ОПРАВДАНИЕ РЕАЛЬНОСТИ

Большую часть жизни Чернышевский и Ольга Сократовна про­жили врозь. В течение почти 20 лет сибирской ссылки связь поддер­живалась только через письма. Главная тема писем Чернышевского к жене — ее здоровье. Он непрестанно справляется о ее здоровье, да­ет ей медицинские советы и настаивает, умоляет и требует, чтобы она вела здоровый образ жизни, искала отвлечений и развлечений, которые благотворно влияли бы на ее здоровье, и проводила зимы в теплых краях — в южной Италии, Сицилии, Португалии, Андалу-

110

зии. Эти советы порой превращались в пространные научные трак­таты по вопросам гигиены (тела и духа) и климатологии. Хотя Чер­нышевский неизменно настаивал на том, что у него отличное здо­ровье, в действительности из них двоих здоровым человеком была Ольга Сократовна, тогда как здоровье Чернышевского было подо­рвано суровым климатом и скудным рационом восточной Сибири.

Ключ к символическому смыслу этих наставлений можно оты­скать в «Истории одной девушки», написанной в Сибири между 1864 и 1871 годами. Произведение это целиком посвящено вопро­сам здоровья женщины. Подход к этой проблеме — составной части женского вопроса демонстрирует присущую Чернышевскому пози­тивистскую тенденцию толковать человеческую природу через фи­зиологию. Героиня, молодая провинциальная девушка, принимает решение не выходить замуж и счастливо живет со своими любящи­ми родителями. Но вскоре у нее развиваются «болезненные паро­ксизмы», которые Чернышевский описывает с большими подроб­ностями (в письмах астраханского периода он в тех же терминах описывал истерические припадки Ольги Сократовны). Таинствен­ная болезнь становится опасна для жизни, и местный доктор ставит диагноз, согласно которому болезнь провоцируется половым воз­держанием — чтобы спасти жизнь и здоровье, он рекомендует паци­ентке вести половую жизнь, но семейные предрассудки мешают де­вушке последовать совету врача. Между тем, девушка переезжает в Петербург, к брату, который придерживается более радикальных взглядов на половую мораль. Вскоре перед ней снова встает дилем­ма: вступить во внебрачную связь и таким образом нарушить обще­принятый моральный кодекс или принести жизнь в жертву этому кодексу и умереть от разрушительных последствий, которые поло­вое воздержание вызывает в организме энергичной, полной сил мо­лодой девушки. После долгих колебаний, собравшись с силами, она вступает в связь сначала с одним из друзей брата, потом с другим и рожает двух внебрачных детей. Родной город героини — Саратов, в описании ее родительского дома нельзя не узнать дом Чернышев­ских; брат героини чертами характера и обстоятельствами биогра­фии напоминает Александра Пыпина, в чьем доме Ольга Сократов­на и ее двое детей жили, когда Чернышевский был в ссылке. Тот же сюжет и тот же комплекс идей воспроизводится в другом сибир­ском сочинении— в повести «Тихий голос», пересказанной П. Ф. Николаевым.⁴⁴ Убеждением в том, что половое воздержание вредит здоровью женщины, проникнуты и другие произведения Чернышевского (см. 1:403; 13:574,661).

Источники представлений Чернышевского о здоровье женщины можно обнаружить в физиологических теориях Просветителей, ко­торые послужили базой для французских утопических сочинений XVIII—XIX вв., а впоследствии, в модифицированном виде, прояви-

Ill

лись в трудах по физиологии женщины защитников женской эман­сипации в 1850—60-е гг. В медицинских статьях на тему брака, по­мещенных в «Энциклопедии», утверждалось, что половое воздержа­ние вызывает у незамужних девушек и вдов «истерические припад­ки».⁴⁵ Одним из далеко идущих моральных следствий этих взглядов была идея о необходимости предоставить женщине сексуальную свободу — из соображений гуманности. Это была смелая идея. Даже Белинский в конце 40-х годов (за год до того, как он стал горячим поклонником Жорж Санд) был возмущен тем, что счел выражением социальных теорий Сен-Симона в романах Жорж Санд, а именно предложением «предоставить женщине завидное право менять му­жей по состоянию своего здоровья».⁴⁶

Чернышевский придал этим принципам еще более радикаль­ный характер: он утверждал, что на карту ставится не только здо­ровье женщины, но и жизнь. Однако взгляды Чернышевского на ги­гиену тела определялись и его взглядами на отношения полов — его теорией смены ролей. Еще в дневниках Чернышевский рассматри­вал половую активность мужчин как избыточную трату физических сил, которая, как он полагал, вела к преждевременному старению и смерти, он не изменил этих представлений до старости. Стараясь убедить Ольгу Сократовну в письмах из Сибири, что здоровье его в прекрасном состоянии, он аргументировал это следующим обра­зом: «Здоровье мое хорошо, и надеюсь, очень долго останется хоро­шо. Я не тратил его в молодости на обыкновенные дурачества юно­шей, ни разу в жизни не изменял правилам нравственной и физи­ческой гигиены. Теперь видна польза от этого» (14:502).

Между тем в общественном мнении все еще господствовал тра­диционный взгляд на вещи: физическая потребность в половом контакте признавалась за мужчинами и только за мужчинами. Это мнение было подвергнуто сомнениям и нападкам двумя моралиста­ми эпохи: Чернышевским и Толстым, каждый из которых проявил и личную заинтересованность в этом вопросе.

Толстой подробно изложил свои взгляды в послесловии к «Крейцеровой сонате» (1890):

«В нашем обществе сложилось твердое, общее всем сословиям и поддерживаемое ложной наукой, убеждение о том, что половое об­щение есть дело, необходимое для здоровья, и что так как женитьба есть дело не всегда возможное, то и половое общение вне брака, не обязывающее мужчину ни к чему, кроме денежной платы, есть дело совершенно естественное и потому долженствующее быть поощряе­мым».⁴?

Это, утверждал Толстой, есть заблуждение и обман, порожден­ный псевдоучеными. Что касается женщин, то половые излишества им вредят, вызывая истерию. Известно, говорил он, что чистые де­вушки никогда не страдают нервными расстройствами и истерией;

эти недомогания — удел замужних женщин, живущих с мужьями, будь то русские крестьянки или парижанки — пациентки Шарко.

Чернышевский придерживался другой точки зрения: воздержа­ние, благотворное для здоровья мужчин, вредит здоровью женщин. Вывод этот был следствием смешения нескольких идей и эмоций: распространенной физиологической теории энциклопедистов и со­циалистов-утопистов о том, что женщина нуждается в сексуальном удовлетворении (это представление казалось естественным в кон­тексте позитивизма), теории Чернышевского о «перегибе палки», т. е. о смене привычных половых ролей, его собственного амбива­лентного отношения к плотской любви и его чувства вины из-за долгого отсутствия, впрочем, предусмотренного и запрограммиро­ванного еще до женитьбы.

Его настойчивые просьбы к Ольге Сократовне, чтобы она всеми возможными способами укрепляла свое якобы расшатанное здо­ровье, можно интерпретировать как благословение на супружескую измену. То было удобное решение его семейной ситуации. Одновре­менно он старался внушить жене, что теория, согласно которой же­на должна быть верной, «кажется очень глупою». Более того, его на­падки были направлены против двойного стандарта традиционной морали: «Девушка, сделав ошибку по незнанию жизни, теряет "чест­ное имя". Для меня это кажется мыслью очень глупою... Юноша не теряет "честного имени", наделав и в тысячу раз худших ошибок — целыми десятками наделав их» (15:214). В одном из писем Черны­шевский клялся Ольге Сократовне в верности и писал, что намере­вается истолковать особый «нюанс» своего чувства к ней в «ученой диссертации» и довести свою мысль до окончательного вывода: «За­боться о своем здоровье» (15:279—80). В другом письме он умоляет ее: «Заботься, моя милая голубочка, о соблюдении правил гигиены. Будешь заботиться, то я буду совершенно счастлив» (15:284). Эти правила эксплицитно выражены в «Истории одной девушки»: пре­любодеяние является для женщины, лишенной мужа, необходимым следствием гигиенических требований, предписанных наукой.

С темой здоровья женщины связан и постоянный мотив, прохо­дящий через сочинения Чернышевского, — противопоставление брюнеток и блондинок как двух типов женской красоты и характера. Оно восходит к романтическому клише, делению женщин на цело­мудренных блондинок и страстных брюнеток. Мотив этот настой­чиво повторяется; он получает особое значение в романе «Что де­лать?», где этот конфликт, среди многих подобных, разрешается.

В большинстве художественных произведений Чернышевского главная героиня — это жгучая брюнетка (прототипом которой явля­ется Ольга Сократовна). У брюнетки обычно есть двойник — светло­кожая и голубоглазая блондинка. Обычно это молодая девушка бла­городного происхождения. Брюнетка восхищается блондинкой и за-

видует ей. Эта расстановка фигур, с небольшими отклонениями, по­вторяется во всех романах и повестях Чернышевского. Символиче­ский смысл этого мотива (в котором слышится отзвук вкусов Оль­ги Сократовны⁴⁸) можно найти в трактовке образа блондинки из «Повести в повестях». Нескольким повестям предпослан эпиграф из «Коринфской невесты» Гете: «Wie Schnee, so weiss und kalt wie Eis» (бела, как снег, и холодна, как лед), — которую часто цитировали в эти годы (так, цитаты из нее встречаются у Герцена и Тургенева). Тему «Коринфской невесты» — борьба между христианским аске­тизмом и языческим гедонизмом — проецировали на современную ситуацию. Смысл, который Чернышевский приписывал этому эпи­графу, проясняется в той части романа, которая называется «Дочь Иеффая». В романе опровергается христианский идеал женского це­ломудрия, названный Чернышевским «бесчеловечной невинно­стью». Согласно Чернышевскому, видеть в девичьей чистоте пози­тивную ценность— значит насиловать женскую природу. Черны­шевский использует гетевский образ мертвой девушки, чтобы со­здать современный вариант романтического мифа о любви и смер­ти. В соответствии с «научными» представлениями о женской сексу­альности, уходящими своими корнями в эпоху Просвещения, по­зитивистский миф о любви ассоциирует смерть не со страстью, а, напротив, с «безлюбовностью», понимаемой в физиологическом ключе как отказ от сексуального удовлетворения.

Брюнетки Чернышевского олицетворяют здоровую женскую природу, которая не приемлет пуританских запретов, наложенных на удовлетворение сексуальных потребностей. В одном из сибир­ских писем Чернышевский писал Ольге Сократовне: «Как не мо­жешь ты стать блондинкою, так не можешь ты, мой милый друг, стать робкою» (15:293). Таким образом, тема здоровья женщины, а также противопоставление блондинки и брюнетки, которое может показаться бессодержательным, банальным риторическим местом, входят в модель брака Чернышевского как ее неотъемлемые части и несут в себе важные идеи.

ФИКТИВНЫЙ БРАК: РЕАЛЬНОСТЬ - ЛИТЕРАТУРА - РЕАЛЬНОСТЬ

Супружеская жизнь главных героев «Что делать?» воспроизво­дит модель брака, воплощенную Чернышевским в собственной жизни и в его мелких художественных произведениях. Как было по­казано выше, женитьба Лопухова на Вере Павловне облегчается ря­дом посредствующих звеньев: важную роль играет «учитель»; уме­ние говорить по-французски, играть на фортепьяно и танцевать по­могают ухаживанию; брак, осознаваемый как долг, превращается в

дело спасения женщины; проигрывается сюжет соперника-посред­ника; после того, как попытки Лопухова найти другие пути осво­бождения Веры Павловны кончаются крахом, их брак становится делом крайней необходимости. Точно так же, как и в случае женить­бы самого Чернышевского, свадьба назначается на ближайшее вре­мя, что очень неудобно для жениха (Лопухов бросает учебу в меди­цинской академии за два месяца до ее окончания и оставляет вра­чебную карьеру, чтобы избавить Веру Павловну от еще двух месяцев «в подвале»). Но хотя женитьба Лопухова и Веры Павловны совер­шается поспешно, осуществление брачных отношений, напротив, откладывается до тех пор, пока оно также не становится неотлож­ным (и осуществляется во избежание совращения Веры Павловны Кирсановым). Иными словами, это фиктивный брак.

Существует мнение, будто одним из реальных прототипов Чер­нышевского была Мария Александровна Обручева. Генеральская дочь и сестра революционера-радикала, Мария Обручева стреми­лась к изучению медицины. Ее наставником был доктор Петр Бо­ков, домашний врач и друг Чернышевского. Чтобы дать ей возмож­ность учиться медицине, против чего возражали ее родители, Боков предложил ей фиктивный брак. Венчание состоялось 29 августа 1861 года.⁴⁹ Впоследствии они полюбили друг друга и брак стал ре­альным, вопреки первоначальным намерениям обручившихся. Од­нако вскоре Мария Обручева-Бокова полюбила одного из своих профессоров в Медико-хирургической академии, друга мужа И. М. Сеченова (автора знаменитых «Рефлексов головного мозга»). Составился menage a trois. Позже Боков устранился из тройственно­го союза; вступив в связь с пациенткой (баронессой д'Адельгейм, женой секретаря Государственного совета Т. Измайлова). Союз Ма­рии Обручевой и Сеченова продолжался до его смерти в 1905 году, но узаконен был лишь в 80-е годы.

Ошибочное мнение, что любовный сюжет романа «Что де­лать?» — это точное воспроизведение реальной жизненной ситуации Петра Бокова, Марии Обручевой и Ивана Сеченова, до последнего времени было всеобщим. Эта точка зрения очень импонировала и современникам, и нынешним исследователям творчества Черны­шевского. Многие мемуаристы прямо ставят знак равенства между Лопуховым и Петром Боковым, Верой Павловной и Марией Алек­сандровной Обручевой, Кирсановым и Иваном Сеченовым. Идея о реальных жизненных прототипах перешла, с небольшими поправ­ками, из мемуаров в комментированные издания романа и в лите­ратуроведческие и исторические исследования. Бокова, Обручеву и Сеченова стали прочно связывать с их литературными образами, об них написаны такие очерки, как «Герои "Что делать?"» и «Героиня романа "Что делать?" в личной переписке».⁵⁰

Между тем, некоторые мемуаристы отрицали реальное жизнен-

ное происхождение романа. Так, Василий Слепцов утверждал (по свидетельству Екатерины Жуковской): «Не автор романа списал с него [П. И. Бокова] свой тип, а напротив, сам доктор вдохновился романом и разыграл его в жизни: порукой в том хронология».⁵¹ Од­нако так велико было увлечение идеей, что роман списан с подлин­ной жизни, что ни сама Жуковская, ни публикатор ее мемуаров (Корней Чуковский) не поверили Слепцову— призыв обратиться к хронологии не был услышан.

С. А. Рейсер восстановил хронологию событий, связанных с лю­бовным треугольником Боков — Обручева — Сеченов, в коммента­риях к изданию романа 1975 года. Согласно его реконструкции, Чернышевскому, когда он начал роман, бьшо известно о фиктивном браке Бокова и Обручевой и, возможно, также и то, что их отноше­ния переросли в реальный брак. Чернышевский был арестован 7 июля 1862 года, над романом он работал в полной изоляции в Пет­ропавловской крепости между декабрем 1862 года и 4 апреля 1863 года, тогда как роман Сеченова с Обручевой, согласно датировке Рейсера, начался не ранее конца 1864 года или начала 1865 года.⁵²

Мы имеем дело с замечательным случаем взаимного влияния литературы и жизни. Задумывая сюжет романа, Чернышевский мог в качестве исходного материала использовать историю Обручевой и Бокова. Прототипы его героев — у которых, безусловно, была воз­можность узнать себя в действующих лицах «Что делать?» и все ос­нования отождествить себя с ними, — впоследствии могли исполь­зовать сюжет романа как модель для решения своего запутанного семейного конфликта. Даже если они действовали сами по себе, а не под влиянием романа, они, по-видимому, восприняли свой жиз­ненный опыт сквозь призму литературной модели, возвышавшей ситуацию, с ее вульгарными сторонами (такими, как частые любов­ные связи Бокова с пациентками), до уровня социально значимого, а следовательно, приемлемого и значительного поведения. Именно в таком ключе Боков оповестил тещу о новом повороте в семейной жизни ее дочери:

«Умоляю Вас поверить мне, что мы с моей дорогой, неоценен­ной Машей живем, как только подобает самым мирным супру­гам [...] Уверяю вас, как честный человек, что мы живем с ней в са­мых лучших отношениях и если она по характеру сошлась более с удивительным из людей русских, дорогим сыном нашей бедной ро­дины, Иваном Михайловичем, так это только усилило наше общее счастье [...] Вы можете представить, до какой степени наша жизнь счастливей, имея членом семьи Ивана Михайловича! [...] Теперь я пользуюсь случаем, чтобы умолять Вас повидать Ивана Михайло­вича, как родного своего детища, коим я считаю себя уже с давних пор сам, и умоляю не отказать мне в этом».⁵³

Использовав реальную жизненную ситуацию для сюжета своего романа, Чернышевский наделил ее дополнительным смыслом, для чего у него были и серьезные личные мотивы: в фиктивном браке Чернышевский нашел социально мотивированную и культурно приемлемую форму супружеского союза, не требовавшего физиче­ской близости. Можно считать, что фиктивные браки оказались со­временной— реалистической— модификацией романтического идеала безгрешного союза, основанного на братском чувстве (по об­разцу целомудренных браков ранних христиан), вдохновлявшего Грановского, Герцена, Бакунина и других русских романтиков 40-х годов. Знаменательно, что на языке радикальной молодежи 60-х го­дов фиктивный муж назывался словом «брат»⁵⁴. В «Что делать?» на­чальная стадия совместной жизни Лопухова и Веры Павловны (в то время, когда их брак еще был фиктивным) описана как идеальное семейное устройство, основанное на взаимной любви и верности общей цели и совершенно свободное от сексуального влечения.

Следствием романа Чернышевского было дальнейшее распрост­ранение фиктивных браков. Более того, увиденные сквозь призму литературной модели более поздние примеры оказываются испол­ненными символического смысла. Для поборников освобождения 60-х и 70-х годов фиктивный брак был чем-то несравненно боль­шим, чем уловкой для преодоления юридических препятствий к не­зависимости женщины. В нем видели идеальный брак, союз, при­званный не только удовлетворять «личные чувства и ощущения» (иными словами, служить личному счастью), но служить и всеоб­щему счастью — реализации общего дела.⁵⁵

Несколько поразительных примеров таких отношений встреча­ются в воспоминаниях Софии Ковалевской и других людей ее круга. Столь строги были их новые моральные нормы, что когда одна из участниц кружка вышла замуж по любви, другие сочли ее поступок «падением» и «предательством идеалов». Молодая женщина должна была скрывать от товарищей свое семейное счастье и просила мужа избегать проявлений нежности в их присутствии.⁵⁶ Точно так же брак Софии и Ковалевского — в тот период, когда он еще был фик­тивным, — считался в этом кругу основанным на идеальной любви, не запятнанной чувственностью, и на общих идеалах свободы, ра­зумного труда, просвещения и науки. Позднее, когда Ковалевские не устояли и поддались «чувственности, ошибочно называемой "любо­вью"», как говорилось на языке кружка, друзья единодушно их осу­дили.

Таков был жизненный контекст «Что делать?», романа, который кодифицировал фиктивный брак как культурно значимое явление.

Поиск по сайту: